Глава XIV Возрождение альма матер

В

Не часто случается, чтобы невестка и свекровь так ладили между собой, так понимали

друг друга. Маминому сердцу Мария была столь же близка и мила, как родная дочь Акима. И Мария Токтогуловна отвечала той же душевной теплотой и привязанностью.

После похорон стало привычным ходить к маме на кладбище. Помню, Марии Токтогуловне на один из дней рождения подарили особенно много прекрасных цветов, так она их все отнесла маме. Я тоже: принесу цветы, положу на могилу, вспомню ее. Мама, казалось, прожила незаметную жизнь. Не занимала ответственных постов, не получала правительствен­ных наград. Но в том, каким стал и чего достиг ваш покорный слуга, какой стала и чего достигла Акима, велика мамина зас­луга. Она растворялась сначала в отце, потом в нас с Акимой, потом в своих внуках. Так содержащееся в породах серебро растворяется в подземных водах, которые протекают, струят­ся через нее. И вот уже бьют из-под земли роднички, целеб­ные именно потому, что имеют в своем составе то самое се­ребро.

Спустя два года, в 1978 году, Государственный плановый комитет предложил мне возглавить имевшийся тогда при нем Институт экономики и экономико-математических методов планирования. Связано это было, наверное, с тем, что я вместе со своими коллегами по Академии нередко помо­гал Госплану в работе над проблемой размещения производительных сил. Более того, едва там создавались новые экономические структуры, как мы, не скупясь, передавали им часть наших сотрудников. Причем, далеко не худших. Это поднимало наш имидж в глазах госплановцев. Так что мое назначение директором крупного Института Госплана никого из них не удивило.

Теперь уже проблема размещения производительных сил, весьма важная для того периода, полностью легла на мои пле­чи - и как ученого, и как организатора. За короткое время Инс­титутом было подготовлено обширное исследование по дан­ной проблеме. Это исследование обсуждалось не только кол­легией Госплана, но и на бюро ЦК КП Киргизии. Было отме­чено, что оно выполнено на высоком уровне и его следует ис­пользовать в качестве основы при составлении планов разви­тия народного хозяйства республики на предстоящие пятилетки.

Все произошло неожиданно. Меня только избрали акаде­миком Академии наук Киргизской ССР, я еще не "остыл", принимая поздравления, как вдруг звонит заведующий отде­лом науки и учебных заведений ЦК Компартии республики Аманбек Карыпкулов: надо явиться для беседы к первому секретарю ЦК Турдакуну Усубалиевичу Усубалиеву.

А я как раз в отпуск собрался. И дома царило соответству­ющее настроение, вся семья готовилась к поездке на Иссык-Куль. Я сказал Аманбеку Карыпкуловичу о том, что уезжаю в отпуск, но он настойчиво повторил: в такой-то час надо обя­зательно быть у Турдакуна Усубалиевича. Прошу, дескать, как всегда, без опозданий.

ЦК все еще находился в двухэтажном здании на Старой площади, а нынешний Белый дом пока только облицовывал­ся белым мрамором. Хоть и считается тот режим тоталитарным, но попасть к руководителям было куда проще, чем сей­час. В подъезде сидел только один милиционер, который, уз­нав, к кому тебя пригласили, звонил в приемную, получал подтверждение и пропускал по паспорту или партийному би­лету. Никаких проверок на наличие металла, никаких вывора­чиваний карманов со связкой ключей и непременным сняти­ем часов при прохождении через соответствующий детектор не было и в помине. Да и самого этого детектора там не бы­ло в виду отсутствия в нем надобности.

В приемной встречала секретарша, иногда туда входил и телохранитель, выполнявший по совместительству массу по­ручений первого секретаря. Странно тогда было даже представить ту громоздкую систему охраны первого лица, которая теперь существует.

Выходит, демократия породила столько опасностей для лидера, сколько тоталитарному лидеру даже не снилось. Вы­ходит, лидер, призванный давать свободу, больше нуждается в защите, чем тот, кто эту свободу ограничивает. Парадоксаль­но, но такова реальность.

Томиться в приемной, ожидая приглашения, мне долго не пришлось. Из кабинета Первого вышел Абсамат Масалиев, возглавлявший тогда Иссык-Кульскую область. Не успели мы перемолвиться с ним двумя-тремя фразами, как я услышал:

- Каип Оторбаевич, проходите, пожалуйста. Турдакун Усубалиевич вас ждет, - секретарша говорила быстро, чеканя каждое слово, как диктор телевидения. И распахнула передо мной тяжелую дверь.

Кабинет первого секретаря был обставлен просто, без вся­ких изысков. В глубине находился большой письменный стол с приставкой, возле которой стояли для посетителей два сту­ла. Слева, на всю длину кабинета, - стол для проведения сове­щаний, где могли поместиться человек двадцать. В отделке кабинета и приемной преобладали темные тона. Или - в соот­ветствии со вкусом хозяина, или чтобы строгость, серьез­ность самой атмосферы, исходящей от стен, люстр и портьер, сразу же проникала в каждого, сюда входящего.

Усубалиев поднялся из-за письменного стола, протянул ру­ку. Пожав ее, я сел на предложенный стул.

- Ну, как, надеюсь, у вас все в порядке? - поинтересовался он. Я молча кивнул. - Ваш институт занимается важным де­лом, - продолжал Турдакун Усубалиевич. - Научные разработ­ки, рекомендации, которые вы предлагаете в результате своих исследований, действительно очень нужны. Их ценность не­оспорима. Они помогают совершенствовать экономическую модель социализма на современном этапе.

Я довольно подробно рассказал о том, как идет подготовка и публикация научных отчетов по размещению производи­тельных сил Киргизской ССР, какое влияние, по предвари­тельным прогнозам, окажут наши исследования на развитие народного хозяйства республики. Мы уже опубликовали два открытых и один секретный том научных разработок. Они по­лучили высокую оценку не только здесь, в Киргизии, но и в Госплане СССР, где было подчеркнуто их большое практи­ческое значение.

Усубалиев внимательно слушал, поблескивая очками в тонкой металлической оправе. Неожиданно он сказал:

- Вам предлагается работа ректора Киргизского государ­ственного университета.

Я смешался, опешил, захваченный этими словами врасп­лох. Чего я только ни ожидал, прикидывая, зачем меня вызы­вает первый секретарь ЦК, но уж точно не этого. Совсем недавно возглавил Институт экономики и экономико-математи­ческих методов исследований Госплана, где, судя по всему, налаживается серьезная, перспективная работа, и вот теперь такой странный поворот...

- Думается, Турдакун Усубалиевич, мне лучше оставаться на своем месте, - возразил я.

- Вы так полагаете? - на его непроницаемом обычно лице промелькнуло удивление.

- Да. В Институте экономики я принесу больше пользы. Одно дело, научная сфера, здесь у меня уже накоплен опыт организаторской работы, и совсем другое дело - вузовская система, с ее педагогическим, воспитательным уклоном. Эту систему я по существу не знаю.

Мое упорство в какой-то степени озадачило Усубалиева. Он задумался. Видимо, что-то не состыковалось в проделан­ной предварительно работе по моему назначению. После длительной паузы Турдакун Усубалиевич сказал:

- Решение о назначении вас, Каип Оторбаевич, ректором Киргосуниверситета уже есть. Ваша кандидатура согласована со всеми членами Бюро Центрального Комитета партии, всеми поддержана. Более того, этот вопрос уже согласован и с министром высшего и среднего образования СССР, с секрета­рем по идеологии ЦК КПСС. Так что не ставьте меня в неу­добное положение.

Выходило, как говорится, что меня без меня женили. Не поговорив со мной, не узнав моего мнения на этот счет, не выслушав возражений. А вся эта беседа - обычная формальность, соблюдение приличий. И все-таки я опять напомнил, что вузовской работы не знаю, читал в том же университете по совместительству лекции, но учебным процессом не зани­мался. Да и вообще, как с таким багажом я буду выглядеть пе­ред профессорско-преподавательским составом университе­та?

- А что если не справлюсь с этой работой и подведу? - нап­рямик спросил я.

- Ничего, все у вас получится, - успокоил меня Усубалиев. - Не боги горшки обжигают. В руководящей работе много сходного. Главное - иметь чутье на людей, знать, кому можно доверять, на кого можно положиться, а на кого - нет. И еще имейте в виду, что ЦК, если понадобится, окажет вам необхо­димую помощь.

После этого разговора я был направлен в Москву. Там сос­тоялась встреча с министром высшего и среднего образования СССР Елютиным, а также с ответственными работниками От­дела пропаганды и агитации ЦК КПСС. В Министерстве бы­ли недовольны деятельностью Киргизского госуниверситета. Сменилось два ректора - Салморбек Табышалиев и Мырзабек Иманалиев, но положение, дескать, по-прежнему остается неудовлетворительным. И главное, как отметил сам министр, сильно хромает подготовка кадров для народного хозяйства Киргизии, особенно для ее отдаленных сельских районов.

Легко понять, с каким настроением я все это выслушивал. Мало того, что назначили ректором, не спросив заранее: хочу я этого или нет, так еще и ношу с подмоченной репутацией на плечи взвалили. Знал бы обо всем до беседы с Усубалиевым, конечно, отказался бы. Хотя... В ЦК партии, как на воинской службе, любой отказ бывает чреват, может выйти боком.

Вернувшись из Москвы, я попал в самый разгар вступительных экзаменов. А конкуренция среди поступающих в КГУ была в то время гораздо больше, нежели сегодня. Оно и понятно. КГУ был единственным университетом, флагманом высшей школы в республике. Всего же у нас насчитывалось только семь вузов - Киргизский государственный педагоги­ческий, Киргизский сельскохозяйственный, Фрунзенский по­литехнический, Киргизский женский педагогический, Ошский и Пржевальский педагогические и сам университет. Же­лающих получить высшее образование была тьма. Вузовский диплом гарантировал работу, причем, как правило, престиж­ную. Ну, а университет в этом ряду занимал особое место. Поступать в него ехала молодежь со всей республики. Но, столкнувшись с царящими тогда в нем правилами приема, за­частую возвращалась обратно.

Ситуацию надо было менять. Дело еще и в том, что сту­денты из Фрунзе, заполнявшие, в основном, университет, после его окончания в отдаленные районы ехать не хотели, правдами и неправдами оставаясь в столице. Таким образом, целые регионы республики, где ощущалась острая нехватка тех или иных специалистов, годами не получали выпускников университета. Не потому, что их вообще не было, а потому, что они, боясь "застрять", "зачахнуть" в сельской глубинке, предпочитали толпиться во Фрунзе, трудиться не по специальности, но не ехать в эту самую глубинку. Если же кто-то из "храбрецов" и отправлялся туда, то ненадолго. Пользы от это­го было мало.

А если в каком-нибудь горном селе нет в школе болеющих за дело толковых учителей, то откуда там взяться ученикам, имеющим достаточный для поступления в вуз уровень зна­ний? Получался заколдованный круг, прервать который нам предстояло в короткий срок.

Впервые после назначения ректором я поехал в универси­тет вместе с секретарем ЦК Компартии Киргизии по идеоло­гии Кенешем Нурматовичем Кулматовым. Несмотря на занимаемый руководящий пост, он был весьма обходителен, дели­катен и корректен. Поэтому меня не удивил впоследствии его переход на дипломатическую работу: сначала послом СССР, России в дальнем зарубежье, а затем проректором дипломати­ческой Академии. В университете к нашему приезду собрал­ся актив - проректоры, секретарь парторганизации, председа­тель профкома, заведующие ведущих кафедр.

Кулматов представил меня, коротко рассказал о моей науч­ной карьере, подчеркнул, что с моей кандидатурой ЦК связы­вает надежды на кардинальное улучшение положения в университете. Пожелав нам удачи, он удалился.

Я остался наедине с активом, с теми, от кого во многом за­висело, удастся ли нам осуществить мой план или нет. По опыту я знал: только тогда замыслы руководителя реализуют­ся, когда они становятся планами, замыслами главных действующих лиц коллектива. Чтобы эти люди, сидящие пе­редо мной, выполняли не мои указания, а свои собственные, исходящие как бы из их сознания, необходимо сделать их своими союзниками. Союзниками, партнерами - кем угодно, только не безропотными исполнителями.

Командный стиль мне был чужд, я видел его бесперспек­тивность. Есть подчиненный, вынужденный выполнять твой план, и есть подчиненный, с готовностью выполняющий этот план, поскольку он ему близок и понятен. Я всегда стремился, чтобы исполнители были не просто даже союзниками, а как бы сотворцами выдвигаемых мною планов, замыслов, идей. И на­оборот: если кто-то из моих товарищей по работе высказывал ценное предложение, я всячески поддерживал его, помогал, как говорится, вдохнуть в него жизнь. Взаимовлияние, взаимо­действие - вот что движет коллектив к определенной цели.

Ведь даже в армии, если вдуматься, командный стиль в во­енную пору не носит всеохватный характер. Да, командир мо­жет отдать приказ своему подразделению отбить у противни­ка такую-то высотку, поразить огнем зенитных орудий вра­жеский самолет. Но Верховный главнокомандующий никогда не отдаст приказ победить врага в начавшейся войне. Ибо скомандовать при решении кратковременных тактических за­дач - это одно, а при решении долгосрочных стратегических - совсем другое. Поэтому Верховный главнокомандующий только обозначает задачу, стоящую перед вооруженными си­лами, всем народом. Но пока она не станет для всех и каждо­го своей собственной задачей, от выполнения которой зави­сит и своя жизнь, и жизнь близких, и жизнь целой страны, по­бедить противника вряд ли удастся. Для того и работали в ту же Великую Отечественную войну политруки- комиссары, да и не только они. Газеты, радио, вся идеологическая машина. Что касается меня, то приказывать, командовать вообще не в моих правилах. Будь то тактика, или тем более стратегия. Важно, чтобы в коллективе поняли, чего я намерен добивать­ся, поняли и согласились, что это разумно. Пока это у меня получалось - и в академическом, и в госплановском институ­тах, которыми я руководил. Правда, в университете обстанов­ка была похуже, посложнее, но раз уж взялся, надо все сде­лать, чтобы положение изменилось к лучшему.

После отъезда Кулматова у меня состоялся откровенный разговор с университетским активом. Я честно признался, что вузовскую работу по существу не знаю. Единственно - читал по совместительству лекции на том же географическом фа­культете. Но в ЦК так решили - назначить меня ректором, хо­тя далеко не сразу я дал на это согласие. И вот теперь, гово­рил я, вся надежда только на вас. От того, как вы возьметесь за дела, зависит, сумеем ли мы вытащить крупнейший вуз рес­публики из ямы, в которой он очутился.

Рассказал о своей беседе с министром высшего и среднего специального образования СССР Елютиным, о том, какую не­гативную оценку он дал нашему университету. Это же позор, говорил я, когда коллегия Министерства признает деятель­ность Киргосуниверситета по подготовке кадров неудовлетво­рительной. Даже мне пришлось краснеть. А каково вам, рабо­тающим здесь уже немало лет? Так что давайте вместе поста­раемся приложить все силы, чтобы подготовка наших выпуск­ников была на должном уровне, чтобы они трудились по всей республике.

Вот сейчас, продолжал я, начнутся приемные экзамены. Надо сделать так, чтобы к нам поступили только те, кто действительно достоин этого. И чтобы представители всех областей, особенно Ошской, с учетом всех ее районов, могли у нас учиться. Да, во Фрунзе общая подготовка выпускников школ гораздо выше, чем в большинстве отдаленных районов. Но до встречи с вами я немножко изучал этот вопрос. Не все так уж однозначно; как на первый взгляд нам представляется. В районах сложилась своя специфика преподавания.

Например, выпускники школ Ат-Башинского района, са­мого отдаленного в Нарынской области, обычно проявляют способности в физике, математике и химии. Значит, у них прямой путь на физико-математический и химический факульте­ты университета. То же самое относится и к ряду школ Ошс­кой области, где наблюдается ярко выраженная тенденция к выделению, акценту в преподавании на каких-либо отдельных предметах. Именно по этим предметам в тех школах тра­диционно сильные учителя.

С одной стороны, говорил я, подобная специфика словно бы облегчает нашу задачу. Мы можем сегодня чуть ли не пла­нировать, из каких районов, на какие факультеты придут к нам выпускники школ. С другой стороны, в этом отчетливо просматривается перекос. И нам следует подумать, как уси­лить базу преподавания в таких районах и остальных предме­тов. Нельзя ведь тот же Ат-Башинский район, целый район, уподоблять, скажем, физико-математической школе, тем са­мым как бы перечеркивая склонность многих учеников к совершенно другим дисциплинам...

Когда проблемами, которые меня волнуют, я стараюсь оза­ботить своих товарищей, коллег, всегда внимательно наблю­даю за выражением их лиц. Как они относятся к тому, что я говорю? И под какой бы маской это отношение ни пытались бы скрывать, однако оно все равно прорывается наружу - пусть не в самих жестах, мимике, а в их оттенках, но все рав­но прорывается. Это подобно чтению между строк. И тут не надо быть великим физиономистом, чтобы понять, кому твои слова, твои идеи, как говорят, до лампочки, а кого они действительно трогают, волнуют, подготавливают к необхо­димым переменам.

Вот и в тот раз на встрече с университетским активом я не­вольно замечал, кто из присутствующих разделял мою пози­цию, кто - весьма относительно, а кто и вовсе не разделял. При общей, казалось бы, поддержке, проявляемой то подда­киванием, то кивками, было видно, сколь различно восприя­тие моего выступления. В ком-то таилось легкое недоверие ко мне, как персоне, направленной ЦК; кто-то подергивал пле­чами: дескать, даже из самых вкусных слов не сваришь плов; кому-то мешал червячок сомнений из-за того, что я был уче­ный, а не педагог.

Впрочем, я и не надеялся, что сразу добьюсь полного вза­имопонимания. Для себя как бы отметил, с кем придется особенно долго искать общий язык, раскладывая буквально по полочкам свои намерения, с кем это удастся гораздо проще, а кому и доказывать ничего не нужно, поскольку он без промед­ления готов стать союзником.

Так я и выстраивал потом свою работу с людьми, самую сложную и самую интересную работу, какая может быть у ру­ководителя. И тут следует стремиться не к победе, а к истине и миру. И если с кем-то по той или иной причине ты не нахо­дишь взаимопонимания, четко усвоить, что плохих людей нет, есть люди, на которых у тебя не хватает душевной силы. Во всяком случае - пока. И еще я твердо придерживался известно­го правила: лучше принять врага за друга, чем друга за врага.

Помогали, как всегда, мне и беседы с Акимой. Она была настоящим Педагогом. И говорила, что ни в коем разе нельзя считать себя умней и лучше других, пока они тебе это сами не сообщат. Но и тогда отнестись к этому надо с определенной долей скептицизма. Особенно, если ты их руководитель. При­водила, помнится, слова Карнеги: "Поймите, что единствен­ной причиной того, что вы не гремучая змея, например, явля­ется только то, что ваши отец и мать не были гремучими зме­ями. А причиной того, что вы не целуете коров и не считаете змею священным животным, является только то, что вы не ро­дились в индийской семье на берегу Брахмапутры. Поэтому вы со всеми своими особенностями вряд ли заслуживаете осо­бого почтения, и вряд ли лица, придерживающиеся других взглядов на жизнь, не правы и заслуживают презрения. Каж­дый человек по-своему прав". Вот так. И еще: на этот счет у китайцев есть великолепный лозунг - образ: "Пусть расцвета­ют все цветы!".

Может быть, потому, что я старался не навязывать своего мнения, прислушивался к своим коллегам, убеждал, а не при­казывал, у нас и сложилось все так, как сложилось. Приемные экзамены прошли по задуманному плану. Большую работу здесь проводил проректор по учебной части Мукаш Балтабаев, человек высокого профессионализма, поискового научного мышления. Он был таким союзником, на которого я мог полностью и во всем положиться. "Наши первокурсники те­перь отовсюду, по ним, - шутил проректор, - впору геогра­фию республики изучать".

А тех, кому предстояли весной следующего года выпуск­ные экзамены, на факультетах стали заранее готовить к рабо­те в отдаленных районах. С руководителями этих районов велись переговоры об обеспечении наших выпускников и рабо­той с перспективой карьерного роста, и хорошей зарплатой, и жильем, где имелись бы хоть какие-то удобства, пусть не го­родские, но все-таки... В общем, делалось все, чтобы наш выпускник не просто поехал туда по направлению, отметил­ся и, укатил обратно. А чтобы ему там понравилось, он закре­пился бы и с удовольствием остался трудиться в глубинке. Мы понимали, сколь сложна эта задача, но если зациклиться на ее сложности, то ничего не получится. Но мы действовали, и постепенно, шаг за шагом, решали ее.

В ту пору существовало такое положение: приходишь на определенную руководящую должность - и ты как бы автома­тически избираешься депутатом Верховного Совета Киргизской ССР. Не мгновенно, не сразу, но обязательно избираешь­ся. Круг таких должностей был строго очерчен, и в Верховном Совете неукоснительно придерживались этого известного всем положения.

Ректор Киргизского государственного университета тра­диционно входил в тот круг. Так что вскоре после назначения меня ректором я был избран депутатом Верховного Совета по Университетскому избирательному округу. Таким образом, занимаясь важными проблемами, связанными с развитием материальной, научно-технической базы университета, при­легающей к нему территории, я как бы невольно совмещал и ректорство, и депутатство.

Меня особенно беспокоило в то время, что главный уни­верситетский корпус, общежития имели весьма непригляд­ный вид: полы обшарпаны, линолеум на них или в клочьях, или полностью содран, потолки в трещинах. Более того, сде­лав ставку на студентов с периферии, мы остро ощутили де­фицит общежитских мест. Во что бы то ни стало, нужно было строить новые общежития.

А где найти средства? Зная, как все это трудно, ректоры до меня даже не поднимали вопрос о капитальном ремонте зда­ний. Но я решил переломить ситуацию. Пошел в Совет Мини­стров республики. В отделах только качали головами: ничем не могут помочь. Вот если бы, дескать, Председатель дал ко­манду за счет кого-то... Я не собирался получать что-то за счет кого-то, и все же направился к Председателю.

Долгое время правительство возглавлял в тот период Ахматбек Суттубаевич Суюнбаев. Участник Великой Отечест­венной войны, отличный финансист, крепкий хозяйственник. Телосложением он походил на борца-тяжеловеса, имел зыч­ный командирский голос и довольно вспыльчивый, но отход­чивый характер. Он мог и кулаком по столу грохнуть, и отру­гать человека, но затем, если тот не сильно провинился, так помочь делом или советом, что человек оставался благодарен ему всю жизнь.

Многие знали: за его грозной внешностью скрывалась доб­рейшая душа. Кроме того, он был страстным футбольным бо­лельщиком. Когда сидел на стадионе и смотрел игру, его ноги находились все время в движении, как бы повторяя удары по мячу тех футболистов, чья игра была ему по нраву.

Меня, конечно, он хорошо знал - и как футболиста, хотя и бывшего, и как ректора КГУ. И встретил по-доброму, с прос­тецкой улыбкой на широком, как степь, лице. Но когда он ус­лышал, зачем я к нему пожаловал и, главное, какая сумма тре­буется на ремонт университетских зданий, улыбку словно ветром сдуло.

- Да ты что! - его густые брови взметнулись над расширен­ными от удивления глазами. Он был сильно озадачен. - Отку­да я возьму такие деньги? Все, что предусмотрено бюджетом, университет получает. Верно?

- Допустим. Но это - на текущие дела. Здания уже десяток лет без капитального ремонта. Храм науки скоро будет напо­минать конюшню.

- Не надо бить на жалость. Прямо скажу, имей я возмож­ность, сразу бы помог. Но тут, понимаешь... Бюджет респуб­лики расписан до мелочи, оттуда ни черта не вытащить. Вот если бы что-то помимо него, этого бюджета, придумать...

После разговора с Суюнбаевым я стал прикидывать, ка­ким образом можно добиться внебюджетных средств. Переб­рал десятки вариантов. Наконец, меня осенило: ведь в 1982 году нашему вузу стукнет полвека! А в те времена щедро да­вались деньги лишь под грядущий юбилей да случившееся землетрясение.

С этой идеей я отправился уже к первому секретарю ЦК. Турдакуну Усубалиеву идея понравилась. Полвека главному вузу республики - очень весомая дата и столь же весомый ар­гумент в пользу выделения дополнительных средств.

- Москва, думаю, поддержит, - сказал Усубалиев. - Подго­товьте записку с детальным обоснованием всех затрат. Мы здесь, на бюро ЦК, рассмотрим ее, одобрим, и сами уже обратимся с просьбой о финансировании подготовки к юбилею КГУ в Минвуз СССР и ЦК КПСС. Только поторопитесь. Сейчас для этого благоприятный момент. Но ситуация, увы, как погода, меняется. Так что, Каип Оторбаевич, действуйте.

Меня и торопить не надо. Я был готов не спать, хоть сутками работать, чтобы только добиться столь необходимых денег на ремонт университетских зданий. Уж больно хотелось видеть все в своем вузе достойным - и знающих, целеустремленных препо­давателей, студентов, и прекрасные аудитории, общежитские комнаты, которые соответствовали бы своему назначению.

Когда вместе со своими хозяйственниками я стал вникать в те виды работ, которыми нам предстояло заниматься, то об­наружилось, что далеко не все было учтено. К примеру, при сильном дожде или обильном снеготаянии вода с улицы Фрунзе текла к главному корпусу КГУ, и возле него долго стояла огромная лужа, преодолеть которую, не замочив ноги, было невозможно. Значит, следовало сделать бордюры, канавки, стоки, а это тоже деньги. Или облагораживание прилегаю­щей к университету территории. Ведь если наводить везде по­рядок, то и здесь. Надо разбить клумбы, аллеи, чтобы универ­ситетский корпус не торчал, как пуп на голом месте, а нахо­дился как бы в зеленом ожерелье деревьев и цветов.

В общем, смета расходов еще выросла. Я беспокоился, как бы из-за этого Турдакун Усубалиевич не завернул назад мою записку о подготовке к предстоящему юбилею. Но все обош­лось. Члены бюро ЦК КП Киргизии, одобрив наши предложе­ния, решили обратиться с соответствующими просьбами в Москву. Там тоже поддержали. И колесо закрутилось.

Опекал нас, получив указание Усубалиева, первый секре­тарь столичного горкома партии Карыбек Молдобаев. Почему опекал? Да потому, что в то время освоить в намеченный срок выделенные средства было очень нелегко. Не строительные организации дрались между собой за получение заказа, а за­казчики воевали за надежные строительные организации, спо­собные довести их объект до ума. И вот в этом-то нам и помо­гал Карыбек Молдобаевич, который держал бразды правления в столице в своих руках и для которого поручение Усубалиева было законом. Но даже при таком положении далеко не все складывалось гладко.

Бывали случаи, когда закрепленная за нами строительная организация внезапно снималась по чьему-то указанию и пе­ребрасывалась на другой "горящий" объект. Начинались звон­ки, переговоры, иногда на повышенных тонах, строители возвращались, но в усеченном виде: скажем, вместо трех пол­ноценных бригад - пять-семь человек. Потом неизвестно куда укатывал бульдозер, поставленный на расчистку террито­рии... И опять нервы, нервы... Времени не хватало. Тем бо­лее, что моей главной заботой были все-таки профессорско-преподавательский коллектив и студенты. Здесь я выклады­вался в первую очередь. Здесь, освоившись, я наладил работу, но постоянно возникали какие-то вопросы, которые без меня почему-то не решались.

Домой я возвращался поздно. Разговаривал с Марией Токтогуловной, сыновьями, а в голове, как пчелы, кружились мысли о тех или иных университетских делах. То прокручи­вал мысленно предстоящую встречу с руководством "Горзеленстроя" или Ботанического сада, то думал, как лучше про­вести беседу с выпускниками, готовившимися после госэкза­менов отправиться по распределению в глубинку. Случалось, что Джоомарт или Чагатай спрашивали меня о чем-нибудь, а я отвечал невпопад. Благо, и Мария Токтогуловна, и сыновья понимали мое состояние, понимали, какая масса дел навали­вается на меня, и дома у нас обходилось без обид.

Конечно, в этом, прежде всего, заслуга моей славной же­ны. Будучи сама человеком деятельным, энергичным и тала­нтливым в своей научной области, она легко входила в мое положение и создавала дома такую обстановку, которая как бы полностью согласовывалась с моими рабочими интереса­ми. Воспитание детей, быт - все легло, главным образом, на ее плечи. Хотя сама она продолжала трудиться, читала лек­ции, заведовала кафедрой в медицинском институте, стара­лась постоянно помогать то одним, то другим нашим родственникам.

Уже у нас с ней и золотой юбилей совместной жизни подступает, и дети совсем взрослые, и внуков вон сколько, а я не перестаю восхищаться Марией Токтогуловной, ее деятель­ной натурой, ее способностью так широко простирать крылья своих забот.

В

А

После того, как ЦК Компартии Киргизии направил в Моск­ву письмо с просьбой помочь нам финансами в связи с юби­леем, в Министерстве высшего и среднего специального образования СССР вспомнили, как негативно в свое время они оценили на коллегии деятельность нашего университета. И засомневались: а стоит ли вообще-то с помпой отмечать пяти­десятилетие вуза, если в нем так плохи дела? Стоит ли в спеш­ном порядке тратить на это столько средств, если в универси­тете слабо ведется подготовка кадров для народного хозяй­ства республики? Но поскольку с той коллегии все-таки про­шел не один год, решили направить к нам для проверки ко­миссию.

Проверка была фронтальная. Приехали такие спецы, от ко­торых что-нибудь утаить, которых в чем-либо обвести вокруг пальца, практически было невозможно. Впрочем, мы и не со­бирались этого делать. Зачем пускать пыль в глаза, когда и без того все нормально? Не так, чтобы на все сто процентов, но где-то на девяносто, по нашим прикидкам, мы выходили. Уж свои-то изъяны мы знали хорошо. И знали, сколько еще при­дется потрудиться, чтобы от них избавиться.

Но члены комиссии были удивлены. По их словам, они ес­ли и ожидали улучшения, то совсем незначительного. Никто из них даже не предполагал, что в такой срок можно в корне все изменить. Наговорив в мой адрес, в адрес моих коллег массу комплиментов, комиссия отбыла в Москву.

Я думал этими добрыми словами, сказанными при подве­дении итогов проверки, все и ограничится. Однако члены ко­миссии так преподнесли в Минвузе СССР деятельность наше­го университета, что его занесли в десятку лучших вузов Со­юза. Когда нам об этом сообщили, мы поначалу даже не пове­рили. Столько очень сильных высших учебных заведений в Москве, Ленинграде, Новосибирске, на Украине, в Прибалти­ке... А наш Киргосуниверситет, оказывается, обошел в дан­ное время большинство из них. Не говоря уже о вузах Сред­ней Азии, Грузии и многих других.

А вскоре нас ждала еще одна, не менее приятная новость. В ЦК КПСС тоже с одобрением отнеслись к тем изменениям, которые у нас произошли. Киргизский государственный уни­верситет за плодотворную деятельность и большие достиже­ния в области подготовки высококвалифицированных специ­алистов для народного хозяйства республики и в связи с по­лувековым юбилеем был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Вручение ордена состоялось 12 февраля 1983 года в сто­личном Дворце спорта. Для меня это было в определенной степени символично. Ибо словно перебрасывался незримый мостик от моей спортивной молодости к тому торжественному событию, которое отмечалось теперь в этом Дворце. И еще мне вспомнилось, как совсем недавно здесь же К. У. Чернен­ко вручал высокую награду городу Фрунзе, как я зачитывал приветственное письмо ЦК КПСС, а в зале перешептывались: "Ого! Значит, Оторбаев, назначен ректором КГУ? Вот так но­вость!".

А теперь я держал в руках университетское Знамя и пер­вый секретарь ЦК КП Киргизии Т.У. Усубалиев под аплодис­менты всего зала прикреплял к нему орден Трудового Красно­го Знамени, которого был удостоен возглавляемый мной кол­лектив Киргосуниверситета. Что скрывать, было очень прият­но.

В докладе я, естественно, коснулся истории нашего вуза, того периода, когда образование в Киргизии только-только становилось на ноги. Что бы там ни говорили впоследствии хулители советской власти, а ведь именно с ее приходом обоз­начился резкий рост образования в республике. До этого во всем горном крае была лишь одна гимназия и две прогимна­зии. А в двадцатые годы уже появились десятки средних школ. Что же касается своего вуза в республике, то об этом пока еще и не мечтали. Окончившие среднюю школу счита­лись достаточно высокообразованными людьми. Да и где взять кадры для преподавания в вузе, если таковой создавать? И вот в Киргизию стали направляться ученые, специалисты из Москвы, Ленинграда, Казани, Ташкента и других городов Союза.

В 1932 году уже появилась возможность открыть во Фрун­зе первое высшее учебное заведение - Киргизский государ­ственный педагогический институт. Тогда на первый курс уда­лось набрать лишь 71 студента - вдвое меньше, чем планиро­валось. Из четырех факультетов занятия начались только на трех, а физмат принял первокурсников через год. Постепенно формировались свои национальные высококвалифицирован­ные научные кадры.

В 1951 году столичный пединститут был преобразован в Киргизский государственный университет. Создавались но­вые факультеты, кафедры. Немалая в том заслуга моих предшественников на посту ректора - Б. Джамгерчинова и Б. Юну-салиева. Именно здесь, в стенах педагогического института, а затем университета, работали родоначальники киргизского языкознания, готовились кадры филологов. Именно здесь раз­рабатывалась научная грамматика киргизского языка, созда­вались учебники и учебные пособия по родному языку и ли­тературе для школ и вузов. То же самое можно сказать и о фундаментальных киргизско-русских и русско-киргизских словарях, орфографических и терминологических словарях для учебных целей.

Эту неоценимую в теоретическом и практическом плане работу возглавили известные тюркологи-киргизоведы К.К. Юдахин, И.А. Батманов, Б.М. Юнусалиев, К. Карасаев, благодаря чему киргизский язык впервые получил описание и грам­матику. Впоследствии, уже в суверенной Кыргызской Респуб­лике, родной язык кыргызов станет государственным языком.

К полувековому юбилею университета, который мы тор­жественно отмечали, на двенадцати его факультетах занима­лось около четырнадцати тысяч студентов, которых готовили по 27 специальностям. КГУ называли кузницей кадров для народного хозяйства Киргизстана и, прежде всего, педагогов для средних школ и техникумов, научных работников, юрис­тов, экономистов, товароведов и бухгалтеров. Почти пятьде­сят тысяч наших выпускников работали по всей республике, внося ощутимый вклад в развитие ее экономики и культуры.

Коллектив университета, конечно, крепко потрудился и заслужил эту награду. И мы радовались, слушая поздравления от руководства Киргизии, Министерства высшего и среднего специального образования, своих коллег по высшей школе и многих других, кто по достоинству оценивал наши успехи.

Но известно: чем больше делаешь, тем больше открывает­ся новых и новых возможностей для дальнейшего улучшения положения в той сфере, которой ты озабочен. Так и у нас в университете. Добьешься позитивных сдвигов, оснастив сов­ременным оборудованием только одну или две, пусть даже ве­дущие лаборатории, а уже тебе заглядывают в глаза и требу­ют изменений руководители остальных лабораторий. И попробуй, откажи. Тебя тут же могут обвинить в субъективном подходе, в создании для любимчиков особых условий. Впро­чем, не в этом даже дело. Главное в том, что ты понимаешь не­обходимость постоянного движения по ступеням совершен­ствования, с одной стороны, и соблюдения равновесия, с дру­гой. Главное, чтобы ты знал и умел этого добиваться.

В определенной степени здесь, как в футбольной игре: ес­ли команда, забив гол, успокоится и расслабится, то в итоге она почти наверняка проиграет. Выигрывает лишь тот, кто постоянно стремится закреплять успех. Легендарный маршал Жуков даже вынужденную оборону рассматривал, как плац­дарм для атаки, для наступления. А уж следом за броском армий вперед непременно находил возможность для следующе­го броска. Потому и побеждал, каким бы фронтом ему ни до­водилось командовать.

На университетских кафедрах, а было их порядка семиде­сяти, значительно расширились фундаментальные и приклад­ные исследования по актуальным проблемам общественных и прикладных наук, экономики и экологии, истории и права... Помогло и то, что сам я многие годы трудился в Академии на­ук Киргизской ССР, имел добрые отношения с руководством ряда институтов Академии наук СССР, институтов других со­юзных республик, а потому нам без особых сложностей и проволочек удалось наладить и укрепить связи наших кафедр с академической наукой. На факультетах и кафедрах заключа­лись договоры о научном сотрудничестве с академическими и другими научно-исследовательскими учреждениями. Нередко сюда же, если требовалось как бы овеществление научных разработок, привлекались и представители различных промышленных и сельскохозяйственных предприятий.

Проводя научные исследования, студенты не только овла­девали "секретами" самостоятельной научной работы, но и приобретали навыки творческой деятельности, получали на­учные результаты, которые порой выводили из прорыва то или иное производство.

В университете был создан вычислительный центр, где выполнялись необходимые для каждой кафедры расчеты по учебной и научной работе. На физическом, химическом, биологическом и географическом факультетах открылись лабора­тории для проведения структурных, спектральных, химичес­ких, физиологических, метеорологических исследований. Дисплейный класс, агрегат "Булат 3-Т", растровый электрон­ный микроскоп, электронный парамагнитно-резонансный спектрометр и другое сложное оборудование, - все это спосо­бствовало притяжению студентов к научной деятельности, сокращению сроков от рождения научной идеи до ее реализа­ции на практике, а, в конечном счете, - повышению качества подготовки специалистов. На что, впрочем, была нацелена вся работа научно-педагогического коллектива КГУ.

Ну, а как доставалось это оборудование, на какие рычаги мне, ректору и депутату Верховного Совета республики, при­ходилось нажимать, я и по сей день помню. Порой накатит возмущение, еле сдерживаюсь. На какие только ухищрения не приходилось идти, чтобы добиваться того, чего не могли добиться ректоры других вузов. Одно успокаивало в таких случаях: не для себя старался.

Хотя, может, и для себя тоже. Ведь испытывал истинное удовлетворение, когда видел, с каким интересом занимаются студенты в тех же лабораториях, как строятся учебные корпуса, расширяются библиотеки, улучшаются бытовые условия в студенческих общежитиях и столовых. И сразу забывалось, сколько нервов и времени на все это было мною потрачено.

А шефство над школами республики? Мы даже открыли при университете специальный факультет, где завучи, директора школ повышали свой общеобразовательный уровень, перенима­ли мастерство у лучших наших педагогов - доцентов, профессо­ров. Когда я ездил по республике, обязательно заходил в сельс­кие и городские школы. В том числе и те, в которых еще не бы­ло наших выпускников. И всякий раз на душе становилось от­радно, если в постановке преподавания или даже в оформлении классов и учебных кабинетов замечал что-то заимствованное из работы своего вуза. Значит, наш "почерк" нравится учителям, раз они используют его, как наиболее эффективный.

Долгое время кафедра физвоспитания в университете бы­ла как бы на отшибе. Прежние ректоры не баловали ее внима­нием. Хотя заведующий кафедрой известный борец профес­сор Ф.Е. Байман частенько обращался к ним с различными просьбами и предложениями. Ну, а мне, столько лет отдавше­му спорту, как говорится, сам Бог велел отнестись к ее забо­там с не меньшим пониманием, чем к заботам других кафедр. В конце концов, лицо университета определяли не только на­ши "физики и лирики", но и спортсмены. И потом, кто ниче­го не получал и держался на плаву, тот даже при малой помо­щи добьется успеха.

Я в этом не раз убеждался, подтвердила это и кафедра физ­воспитания. Дела здесь быстро пошли в гору. Байман, невысо­кий, широкоплечий крепыш с кудрявой шевелюрой, едва ощу­тив мою поддержку, умело решал вопросы со спортинвента­рем, приглашал именитых тренеров для подготовки наших спортсменов. Я сам частенько заглядывал в спортзал, бывал на спортплощадках, где тренировались баскетболисты или легко­атлеты. А уж если приближались крупные соревнования, пос­тоянно интересовался, все ли делается для того, чтобы наши спортсмены были в отличной форме, чтобы они победили.

Причем, ни о какой поблажке в учебе для студентов-спорт­сменов не могло быть и речи. Спрос был такой же, как и с ос­тальных. Этого правила я придерживался всегда.

Помню, еще до работы здесь ректором, когда в университе­те я только читал лекции, был такой случай. Принимал я на геофаке экзамен по экономическому районированию. Вот по­дошел черед Турара Койчуева. Студент он был толковый, предмет знал превосходно, на все вопросы ответил так, что не подкопаешься. А вот заполненных контурных карт, которые требовались на экзамене, у него не оказалось. Для меня это было удивительно. Похвалив его за ответ, я отодвинул зачетку:

- Без карт экзамен не принимается.

Он, видимо, не ожидал этого. И стал сбивчиво оправды­ваться:

- Извините, агай, я был на соревнованиях в Ташкенте, не успел их заполнить...

Я знал, что Койчуев занимается боксом, выступает за сбор­ную республики. Но принципы существуют не для того, что­бы их менять, как перчатки, в зависимости от тех или иных причин, обстоятельств.

- Что ж, - сказал я, - заполнишь карты - приходи. Таков об­щий порядок. Я тоже был спортсменом и, представь себе, ус­певал.

Спустя несколько дней Койчуев снова пришел ко мне. Только теперь уже с аккуратно заполненными картами. Я пос­тавил ему "отлично". Пройдет много лет, Турар Койчуев станет крупным ученым, академиком, но об этом эпизоде он до сих пор вспоминает с благодарностью. Ибо помогает людям не снисходительность, а справедливость.

В бытность мою ректором среди университетских спортсме­нов выросло немало чемпионов - и Союза, и мира, и даже Олимпийских игр. К. Осмоналиев - по тяжелой атлетике, Т. Колпако-ва - по легкой атлетике, М. Халиев и В. Тихонов - по борьбе сам­бо... Эти имена и сегодня хорошо известны любителям спорта. Да и в целом университетские спортсмены тех лет были силь­нейшими в республике. Комитет по физической культуре и спорту постоянно ставил нас в пример другим вузам.

Но не чемпионскими званиями и медалями привлекал я студентов, когда в беседах с ними советовал заниматься спор­том. Какая бы цель в жизни у них ни была, для ее осуществле­ния необходимо крепкое здоровье. Только тогда возможны серьезные достижения, только тогда они действительно в ра­дость. А лучшее средство, позволяющее человеку держать се­бя в форме, не закисать, не расслабляться, - это, конечно, спорт и физкультура.

Испытав их благотворное влияние на самом себе, я при всяком удобном случае призывал молодежь быть с ними в дружбе. Тем более, что занятия спортом, физкультурой, поми­мо всего прочего, сопутствуют хорошему настроению, бод­рости, формируют настойчивый бойцовский характер.

"Потерять здоровье легко в любом возрасте, - говорил я. - Но тогда становишься в тягость и самому себе, и семье, и госу­дарству. Так, может быть, лучше ходить на стадион, в спортив­ный зал, в плавательный бассейн, а?". Многие студенты, дума­ющие о будущем, прислушивались к моему совету. Не только спортивные секции, но и группы "Здоровья", открытые при ка­федре физвоспитания, были заполнены, что называется, до кра­ев.

Нередко мне приходилось слышать, что я бесконфликтный руководитель. Не делаю, дескать, из своих подчиненных вра­гов, хотя враги - отличное стимулирующее средство. Но - для кого как. Лично я считаю, что право сильного, каковым наде­лен руководитель, должно использоваться столь же умело и бережно, как скальпель в руках такого хирурга, которому че­ловек безоговорочно доверяет свою жизнь. Ведь руководитель, по сути, хирург человеческих судеб.

Принимая решение об увольнении, перемещении на более низкую должность того или иного работника, я всегда помнил об этом. Человек легче переживет эту драму, скорее исцелит­ся его душа, если он поймет, что иного выхода у руководите­ля попросту не было, а значит с ним поступили справедливо. Какие тогда могут быть обиды и откуда, простите, будут браться враги?

У нас в университете на ряде кафедр дела в последнее время то топтались на месте, то потихоньку шли под уклон. Возглавляли их люди достойные, поднимавшие прежде рабо­ту своих кафедр на должный уровень. Теперь сказывался воз­раст. Опыт становился балластом. Рисковать, перешагивая че­рез то, что было взращено собственными усилиями, ради ка­ких-то новых идей, направлений им казалось бессмыслен­ным. Из ускорителей движения они, сами того не замечая, постепенно превращались в тормоз.

А рядом работали молодые, энергичные преподаватели с учеными степенями, которые как раз и жаждали движения и обновления. Помнится, такой, тогда уже яркой личностью была на историческом факультете Чинара Жакыпова. Я не сом­невался, что она, став во главе кафедры, значительно улучшит ее работу. Виделись мне перспективные кандидатуры и на других кафедрах.

Когда думаешь о людях, ставишь себя на их место, конфлик­тов, как правило, удается избежать. Вот и в той ситуации, о ко­торой я рассказываю, проще всего было бы издать приказ, про­извести замену - и все, точка, вопрос закрыт. Кто-то обидится? Ну и пусть, это его проблемы. Но такой подход не для меня.

Прежде всего, я посоветовался с проректорами, деканами. Нужно было совместно найти варианты, при которых заслу­женные люди, покидая кафедры, не почувствовали бы себя ущемленными. Мы учитывали все: и характер каждого, и склонность к научной, педагогической или научно-педагоги­ческой деятельности, и даже семейное положение. Для чего?

Чтобы предлагаемая нами в университете другая работа, вза­мен прежней, по всем параметрам подошла человеку. И, ко­нечно," мы постарались, чтобы каждый понял: сделанное им оценено по заслугам, просто всему свое время, и от этого, увы, никуда не денешься.

Всему свое время... Если этот постулат я соотносил, ис­ходя из возраста, с работой других, то тем более строго спра­шивал самого себя: а не ослабел ли у меня заряд организаторских качеств, а не подошел ли я к тому порогу, когда моя де­ятельность будет меньше прежнего помогать успешному раз­витию университета?

Диагноз самому себе поставить несложно, надо только быть беспристрастным. Уход на взлете всегда предпочтительней, чем уход при исчерпанных возможностях. И у тебя самого, и у тех, кто под твоим руководством трудился, остается впечатле­ние, вернее, остается право полагать, что ты мог бы еще сделать куда больше. Пусть зачастую это лишь мираж, иллюзия, но...

Ни сверху, ни снизу, ни сбоку никто не подавал мне сигнал, не намекал на то, что я, дескать, начал выдыхаться, что в моем руководстве стали ощущаться какие-то сбои. Ничего подобно­го не было. Университет, как флагман, легко шел своим курсом, и другие вузы, теснясь на поворотах, едва поспевали следом.

И вот в такую-то пору, когда все было в основном отлаже­но, когда не требовалось на моем уровне принимать какие-ни­будь кардинальные меры, я решил уйти с поста ректора. В университете, естественно, я пока никому об этом не говорил, никого заранее не посвящал в свое намерение.

А дома сказал. Мария Токтогуловна меня поддержала. "В конце концов, Каип, за эти годы ты сделал все возможное и невозможное, - сказала она. - Слава Богу, у тебя крепкое здо­ровье, а то бы давно сдал. Сейчас в Союзе вон какие переме­ны, новые веяния. Пускай на твоем месте попробует порулить кто-нибудь другой. А что касается тебя... Была бы, говорят, шея, а хомут всегда найдется".

Согласился с моим решением и Джоомарт: "Знаешь, даже металл, находясь в одном положении, при сильной нагрузке, устает. А что тогда говорить о человеке? Хоть и таком вынос­ливом, отец, как ты. И потом, при смене сферы деятельности как бы второе дыхание открывается".

Заявление с просьбой освободить меня от должности рек­тора КГУ я написал на имя первого секретаря ЦК Компартии Киргизии Абсамата Масалиева. Именно он сменил на заре пе­рестройки Турдакуна Усубалиева. Свою просьбу я мотивиро­вал тем, что и возраст, дескать, уже не тот, и здоровье иногда пошаливает. Хотя, по правде говоря, своего возраста я тогда не ощущал и кроме легкой простуды, которая, может, и случа­лась раз в три года, никакие болезни мне не докучали.

С Абсаматом Масалиевичем я до этого неоднократно встречался, и у нас были весьма добрые взаимоотношения.

Когда он еще возглавлял Иссык-Кульский обком партии, я не­однократно заходил к нему, чтобы обсудить вопросы, связан­ные то с оказанием нами шефской помощи Пржевальскому пединституту, то с планированием крупных работ на реке Сары-Джаз.

В те годы заметно мелел Иссык-Куль. Предполагалось, что, взяв половину стока Сары-Джаза, уходящего далее в Ки­тай, мы часть его используем для пополнения Иссык-Куля, а другую часть перебросим к реке Чу, усилив таким образом водообеспечение Чуйской долины. В долгосрочные планы вхо­дило также сооружение на Сары-Джазе каскада гидроэлект­ростанций, благодаря которым все Прииссыккулье могло бы и отапливаться, и готовить пищу на электричестве. А вдоль всего побережья курсировали бы троллейбусы. Все это долж­но было бы значительно улучшить экологическую обстановку в этой курортной зоне.

Проблемы серьезные, и мы с Масалиевым обстоятельно обсуждали их. Он производил на меня хорошее впечатление.

Деловой, знающий, корректный. В меру открытый, в меру закрытый. Судя по всему, и он оставался доволен нашими беседами, был неплохого мнения обо мне.

Но потом кто-то постарался испортить это мнение. Он стал подчеркнуто сух и холоден. Выяснять, откуда ветер дует, не в моих правилах. Лично я сторонюсь всякого рода "шептунов", которые, как черные кошки, перебегают дорогу между людьми, симпатизирующими друг другу.

Я не думал, конечно, что по итогам моей работы меня представят к правительственной награде. Слишком изменился "политический климат" в республике. Однако полагал, что пригласят на бюро ЦК, где будет рассматриваться моя просьба об отставке, и хотя бы поблагодарят за почти десятилетний труд на таком ответственном посту.

Но ничего подобного не произошло. Масалиев подписал мое заявление, другие члены бюро ЦК последовали его примеру, на том все и закончилось. А мне просто сообщили, что моя просьба удовлетворена. Поначалу я даже, помнится, обиделся: неужели я добрых слов не заслужил? Но потом махнул рукой. Разве для них, для членов бюро ЦК, столько сил отдано? Для родного университета. В него, как в живой организм, вкладывалась моя энергия, в нем воплощались мои замыслы. И то, каким он стал, разве не лучшая для меня награда? Все остальное - тщета, пустое. Обида прошла, улетучилась, правда, осадок еще долго держался в душе.

В университете не забыли обо мне. И через десять лет, когда наступили уже другие времена, постановлением Учено­го Совета КГНУ мне было присвоено звание "почетного про­фессора Кыргызского государственного национального уни­верситета" с вручением аттестата, памятной медали и ценной народно-национальной одежды (чепкен и калпак).

При этом подчеркивалось, что таким образом отмечается моя многолетняя плодотворная деятельность в должности ректора по развитию Киргизского государственного универ­ситета, большой личный вклад в подготовку научно-педагоги­ческих кадров, а также высокий уровень разрабатываемых мною проблем.

Что ж, добрые дела, кем бы ни совершались они, все равно рано или поздно находят отклик. И все-таки главное, на мой взгляд, это умение самому беспристрастно определить, нас­колько успешно или не успешно выполнялась тобой работа. Ибо никакие награды не принесут истинного удовлетворения, если ты чувствуешь, что выкладывался не полностью, что сделал меньше, чем мог. Слава Богу, у меня по отношению к университету такого чувства не было.

Вместе с заявлением об освобождении от должности рек­тора КГУ я написал и заявление в Верховный Совет Киргизс­кой ССР о снятии с меня депутатских полномочий, хотя до следующих выборов оставалось еще два года. Просто я пос­читал, что раз уже не возглавляю вуз, от которого был избран, значит, больше не имею права представлять свой округ в ка­честве депутата. Мое заявление приняли. Но были сильно удивлены. Ни до этого, ни после никто от депутатских полно­мочий по собственному желанию не отказывался. Вот и полу­чается, что самые естественные поступки становятся у нас порою беспрецедентными.

В тот период, будучи еще ректором, я часто встречался с Аскаром Акаевым. Он заведовал отделом науки и учебных за­ведений ЦК Компартии Киргизии, так что университет нахо­дился непосредственно в зоне его ответственности. Годы ра­боты в политехническом институте не прошли для него да­ром. Вузовскую работу он знал отменно. И, главное, проявлял горячую заинтересованность во всем, что здесь происходило. Стоило, скажем, мне обратиться к нему с какой-нибудь проб­лемой, он сразу же откликался, сразу же начинал прокручи­вать варианты ее наилучшего решения. Многие из моих кол­лег тогда отмечали, что в Акаеве сочетается мощный интел­лект с настроенностью, готовностью поддержать любую, да­же самую необычную идею, если она способствует улучше­нию дела.

Надумав уходить с поста ректора, я, разумеется, сказал ему об этом. И видел, как он огорчился. Но, уважая мое мнение, отговаривать не стал. Хотя смена руководства в таком круп­ном вузе, как Киргосуниверситет, штука очень даже непрос­тая. При его деятельном участии я вернулся в Академию наук. И впоследствии, став Президентом Кыргызской Республики, Аскар Акаев с интересом относился к тому направлению в экономической науке, которым я продолжал заниматься.