ǟ
lgän ‘коршун’ (Räsänen M. Versuch eines etymo-
logisches Wörterbuchs der Türksprachen. Helsinki: Suomalais-Ugri-
lainen Seura, 1969 [LSFU, XVII]. S. 469).
109
Пот. Оч. IV. С. 179–180 (Таран, теленгитский шаман. Чуй-
ская степь). Кан Гередей (монг. Хан Гарди) — это Хан Гаруди,
фольклорный «царь птиц» и один из «четырех сильных» буд-
дийской традиции (лев, тигр, дракон луу, птица Гаруди).
114
II.
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ТЕКСТЫ
В по с ле д нем р асс к а з е (т е лен г и т с ком, но
несомненно монгольского происхождения) есть со-
впадение с приведенным выше дархатским предани-
ем о шамане-оборотне Арилдие (мотив н е м е т к и й
в ы с т р е л в н е о б ы к н о в е н н у ю п т и ц у, п о -
р а н и в ш и й е й к р ы л о). Обратим также внима-
ние, что здесь зарвавшегося охотника наказывает сама
подвергнувшаяся нападению птица, хотя и чудесная,
обладающая «царским» статусом: она отрубает ему па-
лец и закапывает в землю — видимо, все-таки стрел-
ка, а не палец. Впрочем, в территориально, культурно,
этнически близком варианте монголоязычных урян-
хайцев (тувинцев) охотник, отрезав себе большой
палец, зарывает в землю как раз именно его, приказав,
насколько можно понять, этому пальцу стать сурком
(вспомним рассмотренные выше мотивы из группы
п р е в р а щ е н и я [б о л ь ш о г о] п а л ь ц а):
Тарбаган
,
то
есть
сурок
,
был
прежде
человек
,
стрелок
,
ни
одному
зверю
,
ни
одной
птице
не
дававший
пропуску
,
потом
он
отрезал
себе
большой
палец
,
зарыл
его
в
землю
и
сказал
:
«Будь
сурком
!
»
С
тех
пор
сам
перестал
стрелять (Пот. Оч. II. С. 151–152 [записано у
Монголо-урянхайцев в Алтае]).
Итак, в целом происходит «десоляризация» мо-
тива, когда «исходный» мифологический сюжет
утрачивает свою тематическую доминанту (борьба
с «солнечным хаосом»), сохранив только указание
на этиологию степного сурка (исполнение «зарока»
вследствие промаха) и происхождение раздвоенно-
го птичьего хвоста (результат неметкого выстрела
в птицу). Выглядит это так, как если бы птица, пер-
воначально появляющаяся лишь в качестве мотиви-
рующей детали рассказа (помеха выстрелу), вытес-
нила его основную топику и заняла центральную
позицию в повествовании. Уместно, однако, на-
помнить, что в древнекитайском мифе, зафикси-
рованном на два с лишним тысячелетия раньше,
в ы с т р е л в с о л н ц е и в ы с т р е л в п т и ц у
просто совпадают, поскольку солнце представляется
115
«С
ОЛНЕЧНЫЙ
ХАОС
»
И
ЕГО
ПРЕОДОЛЕНИЕ
золотым вороном
110
. В этом плане монгольский мотив
в ы с т р е л в п т и ц у, з а т м и в ш у ю с о л н ц е,
можно интерпретировать как модификацию мотива
в ы с т р е л в п т и ц у-с о л н ц е. Тогда цепочка
трансформаций выстраивается иначе:
в ы с т р е л в п т и ц у-с о л н ц е
(неудачный, незавершенный — последнее не сбито)
в ы с т р е л в п т и ц у, з а т м и в ш у ю с о л н ц е
(неудачный, «подмененная» цель только задета, но не
поражена)
в ы с т р е л в п т и ц у к а к в «п е р в и ч н у ю»
ц е л ь
(все равно неудачный — полностью поразить
ее не удается)
Из птиц (ласточка, сорока, коршун и др.), кото-
рые помешали последнему выстрелу героя и тем са-
мым предотвратили эсхатологическую катастрофу
(~ сами стали мишенью для стрелка), семантически
наиболее мотивирована ласточка, выступающая в
роли спасительницы и в других сюжетах. Она достает
людям огонь
111
, вырывает язык насекомого (комара /
осы), собирающегося сообщить Змею (~ другому де-
моническому персонажу), что самая вкусная кровь —
110
Согласно «Вопросам к небу» Цюй Юаня («Тянь вэнь», IV–III в.
до н. э.) и «Мудрецам из Хуайнани» («Хуайнань-цзы», II в. до н. э.),
а также комментариям к этим сочинениям Ван И (I–II в.) и Гао Ю
(II–III в.). См.: Юань Кэ. Мифы древнего Китая / Пер. с кит., послесл.
Б.Л. Рифтина. М.: ГРВЛ, 1987. С. 143–144, 312; ср. сообщение, что в
ювелирных изделиях периода Золотой Орды и вообще в археоло-
гических находках встречается изображение крылатого солнца
(Закирова И.Г. Космогонические мифы и легенды татарского на-
рода // Вестник Чувашского университета. Чебоксары: Чувашский
государственный университет им. И.Н. Ульянова, 2010, № 4. С. 251).
111
Бурятские народные сказки: Волшебно-фантастические
и о животных / Сост. Е.В. Баранникова, С.С. Бардаханова,
В.Ш. Гунгаров. Под ред. Е.В. Баранниковой. [Т. II.] Улан-Удэ:
Бурят. книжн. изд-во, 1976. № 66.
116
II.
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ТЕКСТЫ
человеческая
112
(Mot. A2236.1; Березк., B51A) или,
напротив, достает живую воду, чтобы дать людям бес-
смертие, но оса кусает ее и живая вода проливается —
«капли ее упали сосну, кедр и бруснику, и оттого-то они
теперь всегда зелены»
113
. Кроме того, ласточка в славя-
но-балканской традиции мешает змею / дракону унич-
тожить третье солнце (мотив весьма устойчив), из-за
чего лишается части хвоста, откушенного змеем
114
, т.е.
этиология раздвоенного ласточкиного хвоста, как и у
монголов, объясняется нападением персонажа, унич-
тожающего лишнее солнце.
Наконец, в предании с полуразрушенным сюжетом,
записанном от монгольского бурята (из агинской этниче-
ской группы), появление птицы оказывается инспириро-
вано самим богом (Бурхан-багшем, т.е. Буддой-учителем):
Было семь
солнц
,
жарко
,
и
жил
Эрхий
-
мэргэн
,
это
был
дурной
,
свирепый
человек
,
который
всех
убивал
.
Бурхан
решил
проучить и солнца
,
и
Эрхий
-
мэргэна
—
все
душегубы
—
так
решил
Бурхан
-
багш
и
решил
их
поссорить
. «
Вот
ты
будешь
стрелять
,
а
я
пушу
сороку
,
сможешь
подстрелить
ласточку
,
то
будешь
владыкой
земли
( дэлхийн
Достарыңызбен бөлісу: |