Концепции фольклористики проверялись и кор

145
«С
ОЛНЕЧНЫЙ
ХАОС
» 
И
ЕГО
ПРЕОДОЛЕНИЕ
китайской, восточнотунгусской, а также литовской, 
коми и ненецкой, но отсутствует в монгольской, япон-
ской, славянской, армянской. Темы л у н ы как пол-
ноценного объекта или субъекта мифологического сю-
жета нет у японцев, ненцев, чувашей, литовцев, армян, 
но она есть в большинстве других версий, хотя и в раз-
личных формах, а ассоциация с о л н ц а и п т и -
ц ы (реализуемая также очень по-разному) присут-
ствует в версиях гималайско-юговосточноазиатской, 
китайской, монгольской и славянской (полное отож-
дествление того и другого обнаруживается только у 
китайцев). Мотив «с о л н е ч н ы й х а о с» к а к о т -
с у т с т в и е ч е р е д о в а н и я в р е м е н г о д а / 
в р е м е н и с у т о к
168
(«вечное лето» и «вечный 
день») — в некотором смысле как «отсутствие време-
ни», ход которого запускается лишь с уничтожением 
лишних солнц, — есть в гималайской и юговосточно-
азиатской субверсиях и в монгольской версии
169
, а мо-
тив д о л г и й п у т ь к с о л н ц у, характерный для 
гималайско-юговосточноазиатской версии (особенно 
для юговосточно азиатской субверсии), встречается так-
же у боснийских сербов, ненцев, нанайцев, но в гораз-
до более «слабой» позиции. Не исключено, что редкий 
мотив к р о в ь с о л н ц а (юговосточноазиатская суб-
версия) имеет реплику в древнекитайской версии
170
, а 
тема с л е д «с о л н е ч н о г о х а о с а» н а з е м -
л е (башкиры, коми, нанайцы, орочи, ульчи), возможно, 
отразилась в «Призывании души» Цюй Юаня
171
. Что же 
168 
Так, у тайя (Тайвань) в древности было одно солнце, но 
не было дня и ночи, потом появился человек, который разде-
лил сутки на две части, разделил солнце и луну (Egli H. Miri-
miringan. S. 309; Рифтин Б.Л. Сравнительный анализ легенды 
о стрелке по солнцу [рукопись]); сходно у башкир.
169 
«Потому [теперь] день и ночь сменяют друг друга» (Сказки и 
мифы Монголии. С. 28–30; Цэрэнсодном Д. Монгол ардын домог 
үлгэр. С. 47–48), «день сменяется ночью» (Батболд, 23.08.2006).
170 
«Частицы цзин о т и с т е ч е н и я С о л н ц а и Л у н ы 
образовали Звезды» (Философы из Хуайнани. С. 51).
171 
«Там десять солнц всплывают в небесах и р а с п л а в -
л я ю т р у д ы и к а м е н ь я» (Юань Кэ. Мифы древнего 
Китая. С. 139, 309 [комм.]) — ср. в восточнотунгусской версии: 

146
II. 
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ТЕКСТЫ
касается м и ф о л о г и ч е с к о г о э п и л о г а, опи-
сывающего последствия кульминационного события 
мифа, то один его блок (б е г с т в о с о л н ц а и н а -
с т у п л е н и е т ь м ы — в ы з ы в а н и е / п р о -
б у ж д е н и е с о л н ц а; б р а к п е р в о п р е д к а / 
р о д о н а ч а л ь н и к а к а к п о с л е д с т в и е в ы -
с т р е л а) представлен в юговосточноазиатской и нивх-
ской субверсиях, древнекитайской и башкирской верси-
ях, тогда как другой (о т р у б а н и е л а п / п а л ь ц а 
у б о р ц а с с о л н ц е м и е г о у х о д в х т о -
н и ч е с к у ю з о н у) есть в версиях гималайской и 
монгольской (близко — в японской, но без отсечения 
конечностей). 
Обратимся к соотносительной представленности со-
держательных элементов каждой версии. 
Гималайско-юговосточноазиатская версия включает 
приблизительно 30 мотивов (или по 25 — 23 — 12 моти-
вов в каждой из ее субверсий), восточнотунгусская — 28, 
монгольская — 25, китайская — 21, балканославянская 
— 12, японская, армянская, чувашская, башкирская — 
по 10, коми — 8, литовская и ненецкая — по 6, сымско-э-
венкийская — 5. Отсюда следует, что одни версии имеют 
особенно широкий «семантический ассортимент» (ги-
малайско-юговосточноазиатская, восточнотунгусская, 
китайская, монгольская), другие — почти вдвое более 
узкий (балканославянская, японская; количественно 
с ними соизмерима малайская субверсия). «Одиноч-
ные» записи в этом плане также сильно различаются, 
но поскольку их устойчивое бытование в традиции не 
подтверждено другими вариантами, некорректно рас-
сматривать их количественные характеристики в том 
же ряду, что и данные «больших» версий. Необходимо 
подчеркнуть: речь идет исключительно о современном 
состоянии этих традиций, исторические реконструкции 
земля плавилась (~ в обрывах сейчас видна порода красного цве-
та ~ сейчас видны ноздреватые камни; орочи); когда светили три 
солнца и камни были мягкими, женщина нанесла на них ри-
сунки пальцами (ульчи); Мамилжи сделала рисунки на камнях, 
пока камни были мягкими от жара (нанайцы) — о петроглифах.

147
«С
ОЛНЕЧНЫЙ
ХАОС
» 
И
ЕГО
ПРЕОДОЛЕНИЕ
которых должны производиться комплексно, с привле-
чением максимально полного набора признаков, харак-
теризующих рассматриваемые версии.
Следующий показатель — количество зафиксиро-
ванных этнолокальных вариантов каждого мотива 
(кроме их четырехкомпонентного «ядерного» набора, 
представленного почти повсеместно). В гималайско-
юго восточноазиатской версии (несколько десятков на-
циональных традиций) — отмечается до 18 отдельных 
мотивных вхождений (т.е. мотив может встречаться 
до 18 раз), причем треть всех случаев — высокочастот-
ные и лишь единственный раз встречается одно вхож-
дение. В монгольской версии (порядка 10 традиций) 
доля высокочастотных вхождений (примерно от 10 до 
20) вдвое меньше (1/6), такова же доля вхождений «ра-
зовых». В восточнотунгусской версии (6 традиций) мак-
симальное количество вхождений — от 2 до 4 и очень 
длинный «шлейф» вхождений разовых (2/3 всех случа-
ев). В балканославянской версии (7 традиций) за преде-
лами редуцированной, но «сильной» двухкомпонент-
ной «ядерной» части (8 и 17 вхождений, соответственно), 
количество вхождений «частотных» (от 2 до 8) и «разо-
вых» — одинаковое
172
. 
Добавлю, что диапазон «вхождений» в гималайской 
субверсии — от «множества» (трудно учитываемого) до 
4-х включает 15 позиций, а от 3-х до 1-го — 14 позиций, 
причем переход от «сильного» высокочастотного ядра к 
«слабой» низкочастотной периферии здесь чрезвычайно 
плавный. В юговосточноазиатской субверсии диапазон 
вхождений от «множества» до 4-х включает 13 позиций, 
а от 3-х до 1-го — 15 позиций, что сходно с предыду-
щим соотношением, но спуск от ядра к периферии в ото-
бражающем его графике более крутой, а «шлейф» (са-
мые слабые позиции) значительно протяженнее (9 раз 
по одному вхождению — в гималайской субверсии та-
ких было втрое меньше). Наконец, в малайской суб-
версии диапазон «вхождений» от «множества» до семи 
172 
Из-за характера доступного мне материала китайской и 
японской версий установление такого рода пропорций пока 
не представляется возможным.

148
II. 
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ТЕКСТЫ
включает 9 позиций, а от 2-х до 1-го — 7 позиций, т.е. тут 
мы имеем дело с весьма резким перепадом между высо-
кочастотным ядром и «слабой» периферией. 
Эти цифры дают существенное пояснение к отмечен-
ному выше «семантическому ассортименту» разных вер-
сий. Выясняется, что его «богатство» может обеспечи-
ваться не рекурсивным расширением высокочастотной 
ядерной части, а обширной низкочастотной периферией 
(как, например, в восточнотунгусской версии), причем 
важным показателем данного соотношения является 
плавность или, напротив, крутизна перехода от одного 
к другому, что свидетельствует о соотношении устойчи-
вой части мифа и его «слабых» компонентов, существую-
щих в данной традиции в режиме «вариативного разбро-
да». Количество совпадений композитов этой периферии 
с мотивами других версий довольно точно указывает на 
то, с чем мы имеем дело: с семантическими ресурсами 
местного фольклора, которые дополняют, корректируют, 
интерпретируют адаптируемый миф, формируя тем са-
мым его локальную сюжетную периферию, или с дегра-
дировавшими частями основного корпуса мифа — тогда 
на этом основании можно оценивать отношения между 
отдельными версиями и предлагать для них некоторые 
исторические реконструкции. 
Дополним приведенные сведения данными о подоб-
ных сюжетно-мотивных совпадениях. По довольно гру-
бым оценкам, их объем колеблется от 10 до 50%, причем 
в основном они относятся к значимым содержательным 
элементам конкретных версий. Установление количе-
ства этих совпадений (за вычетом мотивов, общих для 
всех версий
173
) позволяет определить «семантические 
дистанции» между ними, что в свою очередь должно 
способствовать и более уверенной исторической интер-
претации данного материала. 
Самый широкий круг сюжетно-мотивных совпаде-
ний с другими версиями фиксируется в гималайско-юго-
восточноазиатской версии, что естественно, поскольку 
173 
Это, напомню, избыток солнц (~ и лун); последствия жары; 
борец с солнцем; оружие против солнца / способ его укроще-
ния; уничтожение лишних солнц (~ лишнего жара).

149
«С
ОЛНЕЧНЫЙ
ХАОС
» 
И
ЕГО
ПРЕОДОЛЕНИЕ
по своему тематическому ассортименту она много бо-
гаче других редакций данного мифа. Наибольшее коли-
чество таких совпадений (9)
— с восточнотунгусскими 
текстами
174
, а также (по 8) — с версиями китайской
175
и балканославянской
176
; несколько меньше (6) — с мон-
гольской версией
177
, еще меньше (3) — с японской
178
. Сте-
пень взаимной «содержательной конгруэнтности» про-
чих версий в целом значительно ниже. Можно указать 
на 3 значимых китайско-восточнотунгусских совпаде-
ния
179
, столько же китайско-балканославянских
180
, япон-
ско-балканославянских
181
, восточнотунгусско-балканос-
лавянских
182
, 2–3 китайско-монгольских
183
. Наконец, 
отмечается по 2 совпадения китайско-японских
184
и мон-
гольско-балканославянских
185
, одно монгольско-восточ-
174 
Солнца и луны — мужчины и женщины; семейства светил; 
солнце → луна (и/или звезды); «пространственно-дистанцион-
ные» причины жары; жара / холод; бегство солнца; наступле-
ние тьмы — вызывание / восстановление солнца; брак перво-
предка / родоначальника; след солнечного хаоса на земле.
175 
Создание светил; солнце и птица; кровь солнца; одновре-
менное восхождение светил; месть светилам; бегство солн-
ца; наступление тьмы — вызывание / восстановление солнца; 
месть за выстрел.
176 
Солнце и глаза; солнце и птица; солнце  луна и/или звез-
ды; месть светилам; путь к солнцу; мишень стрелка; бегство 
солнца; месть за выстрел.
177 
Одновременное восхождение светил; герой и коллектив; 
мишень стрелка; бегство солнца; обрубание лап / пальцев и 
уход в хтоническую зону.
178 
Путь к солнцу; месть за выстрел; благодарность солнца.
179 
Бегство солнца; наступление тьмы — вызывание / восстанов-
ление солнца; необретенное бессмертие / происхождение смерти.
180 
Солнце и птица; месть светилам; бегство солнца; помощ-
ники солнца / стрелка; месть за выстрел.
181 
Путь к солнцу; помощники солнца / стрелка; бегство солн-
ца; месть за выстрел.
182 
Солнце → луна (и / или звезды); бегство солнца; фантомные 
солнца.
183 
Одновременное восхождение светил; бегство солнца; [вме-
шательство бога (?)].
184 
Помощники солнца / стрелка; месть за выстрел.
185 
Солнце и птица; бегство солнца.

150
II. 
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ТЕКСТЫ
нотунгусское (б е г с т в о с о л н ц а); специфических 
же японско-монгольских и японско-восточнотунгусских 
совпадений, похоже, не наблюдается совсем.
«Базу» всех совпадений составляют около 26 мотивов, 
имеющих 53 вхождения, причем примерно у двух тре-
тей этих мотивов — по одному вхождению
186
, 2 мотива — 
по 2 вхождения
187
, 5 — по 3
188
и лишь для двух (м е с т ь 
с в е т и л и б е г с т в о с о л н ц а) регистрируется со-
ответственно 6 и 9 вхождений. Таким образом, из общего 
корпуса сближений преимущественное положение зани-
мают попарные, либо — во вдвое меньшем количестве 
случаев — объединяющие по 3–4 версии; частотность со-
впадений только двух упомянутых мотивов сильно пре-
вышает прочие показатели. 
Надо отметить, что субверсии, входящие в гималай-
ско-юговосточноазиатскую макроверсию, также имеют в 
этом отношении разные показатели, а их сопоставитель-
ный анализ демонстрирует существенные различия по 
степени «популярности» отдельных мотивов (опять-та-
ки за пределами общераспространенных «базовых»). На-
бор мотивов, общий для всех трех ветвей макроверсии, 
составляет меньше половины полного списка, покры-
вающего все ее возможные варианты (14 : 32), и более 
чем втрое превышает «базовый» мотивный состав мифа 
об усмирении «солнечного хаоса» (14 : 4). При этом если 
для традиции гималайской верхние строчки ранжиро-
ванного списка занимают мотивы б е г с т в о с о л н -
ц а и (связанный с ним) н а с т у п л е н и е т ь м ы — 
в ы з ы в а н и е / п р о б у ж д е н и е с о л н ц а, то для 
186 
Создание светил; солнца и луны — мужчины и женщины; 
семейства светил; солнце и глаза; «пространственно-дистан-
ционные» причины жары; герой и коллектив; месть светилам; 
[вмешательство бога (?)]; жара / холод; кровь солнца; необре-
тенное бессмертие / происхождение смерти; обрубание лап / 
пальцев и уход в хтоническую зону; благодарность солнца; 
брак первопредка / родоначальника; след солнечного хаоса 
на земле; фантомные солнца.
187 
Месть светилам и мишень стрелка.
188 
Одновременное восхождение светил; путь к солнцу; по-
мощники солнца / стрелка; солнце → луна (и/или звезды); 
наступление тьмы — вызывание / восстановление солнца.

151
«С
ОЛНЕЧНЫЙ
ХАОС
» 
И
ЕГО
ПРЕОДОЛЕНИЕ
юговосточноазиатской близкий показатель отмечается 
только в этой второй позиции, тогда как наиболее ча-
стотным будет мотив п у т ь к с о л н ц у. «Приори-
теты» же субверсии, бытующей на островах Малайского 
архипелага, отличаются еще сильнее: мотивы, наиболее 
«популярные» в континентальных традициях, ее почти 
(или совсем) не интересуют, а на первый план выдвига-
ются мотивы с о л н ц е → л у н а (+ з в е з д ы), п о -
с л е д с т в и я ж а р ы, м е с т ь с в е т и л а м, зани-
мающие в реестрах других субверсий скорее серединное 
положение или даже сдвигаемые к самом их концу 
(м е с т ь с в е т и л а м).
За пределами корпуса мотивов, общих для всех 
трех субверсий, зона совпадений между гималайской 
и юговосточноазиатской субверсиями составляет око-
ло трети от списка всех композитных элементов макро-
версии. Доля же подобных совпадений малайской суб-
версии с каждой из двух других минимальна — только 
по одному случаю. Все это свидетельствует о наличии 
«сильной» связи в первом случае и очень «слабой» — 
в двух других. Наконец, совсем невелика доля сугу-
бо специфических мотивов, в пределах макроверсии 
встречающихся лишь в какой-нибудь одной из ее суб-
версий. В гималайской их три: (1) м и ш е н ь с т р е л -
к а, (2) о б р у б а н и е л а п б о р ц а с с о л н -
ц е м и (3) е г о у х о д в х т о н и ч е с к у ю з о н у / 
м е с т ь з а в ы с т р е л), в юговосточноазиатской — 
два: (1) к р о в ь с о л н ц а, (2) д е н ь и н о ч ь к а к 
п о л у г о д и я), в малайской они отсутствуют вовсе, т.е. 
все ее содержательные ресурсы исчерпываются общим 
корпусом мотивов макроверсии.
Данные о представленности того или иного эле-
мента в каждой из субверсий свидетельствуют о прак-
тически равной содержательной насыщенности суб-
версий гималайской и юговосточноазиатской — при 
почти вдвое большей «бедности» в этом отношении 
субверсии малайской. Количество «вхождений» каж-
дого мотива в ту или иную традицию рисует нам весь-
ма плавный переход от «сильного» высокочастотного 
«ядра» к «слабой» низкочастотной «периферии» в ги-
малайской субверсии; гораздо более крутой спуск от 

152
II. 
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ТЕКСТЫ
«ядра» к «периферии», с длинным «шлейфом» низкоча-
стотных позиций в юговосточноазиатской субверсии; 
весьма резкий перепад между высокочастотным ядром 
и «слабой» периферией в малайской субверсии. Обра-
тим, наконец, внимание, что отмечаемые совпадения 
не равновесны по своему значению, некоторые позиции 
относятся к числу «сильных» в одной версии и «слабых» 
в другой (в том числе — и по количеству реализаций, и 
по степени их текстуализующей разработки), что не-
сомненно сдвигает подобные случаи к семантической 
периферии данной версии (а это зачастую соотносится 
и с территориальной периферийностью соответствую-
щих записей). 
Сравнительный анализ мотивов, вкупе с количе-
ственными показателями отмеченных сближений меж-
ду версиями и данными о их географической локализа-
ции, позволяет считать, что эпицентр бытования мифа 
о «солнечном хаосе» и его преодолении располагается 
в регионе бытования нынешней гималайско-юговос-
точноазиатской макроверсии. Наибольшая «плотность» 
мотивов (их количество на общей «площади версии / 
субверсии») — в гималайской субверсии: 21 мотив (у 
лепча, лису, друнгов, качинов, далее по убывающей) из 
25 «общего фонда»; эта плотность снижается примерно 
на треть в южном Китае (14) и еще на треть — в Мьян-
ме (8). «Плотность» мотивов в юговосточноазиатской 
субверсии (у мяо, булангов, цоу, тайя, далее по убыва-
ющей) — практически такая же. Она максимальна на 
Тайване (17 из 23 их полного набора), почти столько же 
(16) — в континентальном южном Китае (из них больше 
половины — в Юньнани), затем довольно резко (втрое) 
снижается в Таиланде и Вьетнаме (5 и 4 соответствен-
но). Малайская субверсия (вдвое уступающая двум дру-
гим по своей содержательной наполненности) лучше 
всего представлена (8 мотивов из 12 «общего фонда») 
у даяков Борнео (кадазанов / дусунов), гораздо мень-
ше — у племен Сулавеси (4) и еще меньше — на Малых 
Зондских островах (2). 
Похоже, что герой мифа изначально был хтони-
ческим существом, во всяком случае его наиболее 

153
«С
ОЛНЕЧНЫЙ
ХАОС
» 
И
ЕГО
ПРЕОДОЛЕНИЕ
архаические воплощения, представленные в некото-
рых традициях (у гималайских лепча, арбор, миньюн, 
южнокитайских туцзя, японцев, монголов), — это су-
щества, боящиеся солнечного света и жара, «норные» 
животные, амфибии (сурок, крот, жаба / лягушка)
189
; к 
ним можно причислить и посягающую на солнце змею 
(~ змéя) из балканославянской версии
190
. Вероятно, пер-
вичный «этиологический пакет» мифа содержал сохра-
нившееся в этих версиях объяснение причин «хтонич-
ности» персонажа через его противостояние солнцу, а 
вытекающий отсюда мотив у х о д а п о д з е м л ю 
получил специфическое развитие в древнекитайской 
редакции — в рамках сюжета о путешествии героя в 
подземный мир за эликсиром бессмертия. 
Уместно предположить, что в том же архаическом 
мотивном комплексе первоначально присутствовала 
идея близкой достижимости неба / солнца, до которо-
го можно достать шестом, копьем, поднявшись на гору, 
забравшись на дерево. Затем «путь к солнцу», спроеци-
рованный на горизонтальную поверхность земли, стал 
удлиняться «до горизонта» — до гиперболически неве-
роятных величин (цели мог достичь только взятый с со-
бой ребенок, ставший взрослым юношей за время пу-
тешествия), но идея физической доступности светила, 
несомненно, оставалась актуальной и явно принадле-
жала той фазе развития мифа, когда в ней еще не поя-
вился мотив с т р е л ь б ы п о с о л н ц у и з л у к а, 
189 
Спрятавшийся стрелок. Небольшое животное (сурок, кро-
лик, крот, жаба, лягушка) или человек, превращающийся в 
результате в такое животное, старается поразить стрелами 
небесное светило. С тех пор это животное прячется в норах, в 
воде (Березк., A37A).
190 
Соблазнительно сопоставить мотивы: в р а г у с о л н -
ц а о т р е з а ю т п а л ь ц ы / л а п ы — л е т а ю щ е й 
з м е е с о л н ц е о п а л я е т к р ы л ь я (согласно запад-
ноукраинскому и малопольскому поверью: Гура А.В. Симво-
лика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 
1997. С. 285–286; Archiwum Muzeum Etnografi cznego w Krakow-
ie. I/285, II/227; Seweryn T. Ikonografi a etnografi czna // Lud. T. 37 
za rok 1946. Kraków, 1947. S. 303); впрочем, здесь речь, скорее, 
должна идти о конвергентном сходстве.

154
II. 
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ТЕКСТЫ
хотя необходимость добираться до места восхождения 
светила для нападения на него рудиментарно сохраня-
ется в ряде версий — преимущественно на Тайване (у 
бинань, канабу, тайи, пайван, пинбуцзу), а также в кон-
тинентальном Южном Китие (у буланг, друнг, туцзя) и 
на Борнео (у дусун). 
Не исключено, наконец, что «пространственно-дис-
танционный» образ «солнечного хаоса» (с о л н ц е 
с л и ш к о м б о л ь ш о е / ж а р к о е / б л и з к о е), 
сохранившийся в Восточных Гималаях (у дафла), в Юнь-
нане (у лису, мяо, яо), на Тайване (у цоу), Борнео и Сула-
веси (у дусун и бунгку), предшествует образу м н о ж е -
с т в а с в е т и л («количественные» причины жары), 
возможный источник которого — древнеиндийский эс-
хатологический миф о восхождении нескольких испе-
пеляющих солнц (Mot A720.1, A1052; Березк., A2A).
Вероятно, «ядерный» четырехкомпонентный сю-
жет мифа сложился где-то в юго-восточной части Ги-
малаев и в соседней с ней области юго-западного Ки-
тая (прежде всего в Юньнани). Именно здесь версия 
мифа отмечена самым широким «семантическим ас-
сортиментом» и наиболее плавным соотношением вы-
сокочастотного «ядра» и низкочастотной «периферии», 
что, видимо, свидетельствует о чрезвычайно глубокой 
укорененности мифа в местных фольклорных тради-
циях. Юговосточноазиатская (австронезийская) суб-
версия, имеющая уже более контрастное соотношение 
«ядра» и «периферии», скорее всего, является ее по-
следующей трансформацией. Прочие версии (включая 
малайскую субверсию) возникают, видимо, в процессе 
ветвления исходной традиции, причем все они сегод-
ня выглядят достаточно независимыми друг от дру-
га, хотя «семантические дистанции» между ними не-
сколько различны.
Опираясь на эти данные, можно предположить, что 
от «исходного» гималайского мифа (еще до образования 
региональных субверсий) сперва отделилась некая ги-
потетическая *версия-I, от нее произошли те редакции 
мифа, которые впоследствии стали версиями «восточ-
нотунгусской» и «японской», а уже затем эта *версия-I 

жүктеу/скачать 6.74 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: