Один из практиков этого метода, Жан-Пьер Фальре, оставил нам и его превосходную теорию. Почему же клинический метод следует использовать?
Прежде всего врач должен показать больному, что его, врача, окружают люди [и пусть людей этих будет как можно больше],* готовые его слушать, и что, следовательно, слова врача, возможно, оспариваемые больным, не удостаиваемые им внимания, все равно находят, в чем больной имеет случай убедиться, свою аудиторию, причем аудиторию почтительную и многочисленную. Эффект власти речи врача умножается наличием слушателей: «Присутствие широкой публики придает его словам большую силу».34
Клиника также важна, поскольку она позволяет врачу не просто опросить больного, но и продемонстрировать ему, задавая вопросы и комментируя его ответы, что врач знает его болезнь, разбирается в ней, может о ней говорить и даже давать ее теоретическое изложение студентам.35 Статус диалога с врачом меняется у больного на глазах, он понимает, что врач говоря о нем, формулирует некую истину, разделяемую всеми.
Кроме того, важно, что клиника заключается не просто в особенно подробном опросе больного, но также в представлении студентам общего анамнеза данного случая. Поэтому врач
В магнитной записи лекции: как можно более многочисленные.
216
предлагает пациенту рассказать обо всех обстоятельствах своей жизни, а если тот отказывается, берет этот труд на себя; затем начинается опрос, и в конечном итоге больной видит, как перед ним — с его помощью или даже без нее, если он предпочел замкнуться, — разворачивается его собственная жизнь, с реальными чертами болезни, ибо она действительно представлена как болезнь перед студентами, обучающимися медицине.36
Мало того, выполняя эту роль, соглашаясь выйти на сцену и вместе с врачом рассказывать о своей болезни, отвечать на вопросы, больной, согласно Фальре, ясно понимает, что доставляет врачу удовольствие, в известном смысле вознаграждает его за те страдания, которые врач из-за него претерпел.37
Четыре элемента реальности, о которых я говорил ранее, — власть другого, закон идентичности, признание безумия в самой его природе, в его скрытом желании, и вознаграждение, игра обменов, экономическая система, регулируемая деньгами, — теперь обнаруживаются и в клинике. Речь врача предстает здесь как носитель власти, большей в сравнении с речью кого-либо другого. Закон идентичности довлеет над больным, который вынужден узнать себя во всем что о нем говорят, и также в анамнезе составленном из обстоятельств его жизни. А отвечая при всех на вопросы врача давая в конце концов признание в том безумен, больной примиряется соглашается в рамках
клиники с тем что
в истоке его недуга лежит безумное желание.
Наконец он некоторым образом вступает в систему удовлетво-,компенсаций и т. д.
И вот мы видим, как основным проводником, а точнее важнейшим усилителем психиатрической власти, которая ранее была вплетена в повседневную жизнь лечебницы, становится обряд клинической презентации больного. Огромное институциональное значение клиники для обихода психиатрических больниц с 1830-х годов и доныне заключается в том, что благодаря ей врач становится обладателем истины. Техника признания и рассказа о себе является отныне институциональной обязанностью, реализация безумия становится необходимым этапом лечения, а больной в свою очередь включается в систему выгод и платы тому, кто о нем заботится.
Это превознесение марок знания в рамках клинической презентации позволяет окончательно уяснить себе их функциони-
217
*
рование. Именно марки знания, а не какое-либо научное содержание, позволяют психиатру-алиенисту работать в лечебнице в качестве врача. Именно марки знания позволяют ему осуществлять там абсолютную сверхвласть и в конечном итоге идентифицироваться с больничным телом. Именно марки знания позволяют ему определить лечебницу как своеобразное медицинское тело, исцеляющее больных своими глазами, ушами, словами, жестами и сочленениями. И наконец, именно марки знания позволяют психиатрической власти эффективно выполнять свою функцию интенсификации реальности. В клинической инсценировке, повторю, обыгрывается не содержание знания, а его марки, за которыми вырастают и приходят в действие те самые четыре ветви реальности, о которых я вам говорил: сверхвласть врача, закон идентичности, недопустимое желание безумия и закон денег.
Мне кажется, можно подвести следующий итог: идентификация тела психиатра и больничной территории, игра марок знания и четырех опосредуемых ими форм реальности свидетельствуют о формировании медицинской фигуры, находящейся на противоположном полюсе по отношению к фигуре хирурга, также совершенно новой и определяющейся в это же время. Хирургический полюс начал очерчиваться в медицинском мире XIX века в процессе развития патологической анатомии, начиная в общем и целом с работ Биша.38 И в этом случае врачи с опорой на действительное содержание знания сосредоточились на реальности болезни в теле пациента причем пользуясь для устранения недуга собственными руками, собственным телом
На другом же краю медицинской сферы возник психиатрический полюс, для которого характерен принципиально иной закон: опираясь на марки знания, квалифицирующие медицинский персонал, а отнюдь не на содержание этого знания, психиатрия приводит в действие больничное пространство — как тело, исцеляющее своим собственным присутствием, своими жестами, своей волей, и при посредстве этого тела сообщает властное дополнение четырем формам реальности.
В заключение хотелось бы отметить, что в XIX веке парадоксальным образом складывается пространство дисциплины, дисциплинарный диспозитив, отличающийся от всех про-
218
чих тем, что он отмечен медицинским определением. Причем эта медицинская маркировка, характеризующая больничное пространство в сравнении с другими дисциплинарными областями, ни в коей мере не подразумевает применения в лечебнице психиатрического знания, формулируемого в теории. Истинная ее цель — увязать между собой покорное тело безумца и институциализированное, расширенное до масштаба института тело психиатра и утвердить их связь. Лечебницу следует мыслить как тело психиатра; больничная институция есть не что иное, как совокупность норм, которые это тело осуществляет в отношении тела безумца, приведенного в лечебнице к покорности.
Таковы, на мой взгляд, фундаментальные особенности феномена, который я буду называть микрофизикой больничной власти, имея в виду взаимоотношения тела безумца и вышестоящего тела психиатра, которое доминирует, возвышается над первым и вместе с тем поглощает его. Эти взаимоотношения вкупе с их следствиями и характеризуют, как мне кажется, микрофизику психиатрической власти.
В связи с этим мы можем отметить три явления, которые в предстоящих лекциях я намерен проанализировать более подробно. Первое из них заключается в том, что протопсихиатриче-ская власть, которой я только что попытался дать определение, после 1850—1860-х годов и вследствие ряда процессов — к ним мы еще вернемся — существенно трансформируется; с новыми особенностями, с новыми задачами она продолжает действовать в лечебницах, но действует также и за их пределами. В 1840— 1860-е годы происходит своеобразная диффузия, миграция психиатрической власти: она проникает в виде ряда институтов в другие дисциплинарные режимы которые затем начинает так сказать дублировать Иными словами, пСИХИЭТРИЧССКЙЯ ВЛЗХть как тактика подчинения телэ. в рамках некоторой физики власти кз.к власть интенсисЬик&нии рез.льности кэ.к производство инл'ивидов-получателей и индивидов-носителей реальности во всех этих качествах
ПЯ ЧЛЛно'Ж'Ж^ТО Я
219
*
Именно ее, как мне кажется, мы встречаем в обличье так называемых пси-функций: патологической, криминологической и т. д. Мы находим психиатрическую власть, то есть функцию интенсификации реального, всюду, где реальность необходимо привести в действие как власть. В школе, на фабрике, в тюрьме, в армии и т. д. появляются психологи, и они вмешиваются именно тогда, когда каждому из этих институтов приходится применить реальность как власть или представить осуществляемую ею власть как реальность. Так, например, школа обращается к помощи психолога, когда ей требуется утвердить в качестве реальности знание, которое дается, распределяется в ней и которое вдруг перестают принимать как реальное те, кому его предлагают. Психолог оказывается нужен школе, когда осуществляемая там власть перестает быть реальной властью и становится властью одновременно мифической и зыбкой, так что ее реальность требуется интенсифицировать. При этом двойном условии школьная психология необходима: она выявляет дифференциальные способности индивидов, исходя из которых те помещаются на определенный уровень в поле знания, словно это реальное поле, словно оно само по себе обладает принудительной властью, поскольку там, куда тебя поместили в этом определенном школьной институцией поле знания ты и должен оставаться. Таким образом, знание функционирует кЭ.К вЛЯСТЬ и эТЗ. вЛЭСТЬ ЗНЗ.Ния преподносится как реальность внvtdh kotodom оказывается помещен индивид В результате той мйнипулянии которую пподе-лывает школьная психология, индивид становится эффективным носителем реальности причем при ближайшем рассмотрении реальности двойственной:это с одной стороны реальность его способностей а с лпугой - реальность тех знаний которые он способен приобрести В точке стыковки двvx этих «реальнос тей» определяемых школьной психологией 1Гя ™бст«™ но и возникает в кЯЧестве ZJZ, ПоппЯноггГпппя анапмЛГ
жет быть применен и к
тюрьме и к фабрик^и т д
Психологическая функция,,всецело вышедшая, с исторической точки зрения, из психиатрической власти и рассеявшаяся по другим сферам, призвана прежде всего интенсифицировать реальность как власть и интенсифицировать власть, придавая ей статус реальности. Таков первый важный пункт, который я бы хотел акцентировать.
220
Но как произошла описанная диссеминация? Как случилось, что психиатрическая власть, столь тесно, казалось, сопряженная с больничным пространством, принялась ветвиться? И во всяком случае, каковы были посредники этого ветвления? Одного из этих посредников найти, по-моему, очень просто: важнейшим из них стала психиатризация ненормальных детей, а именно — идиотов. Именно после разделения пациентов лечебниц на безумцев и идиотов и начала складываться особая институция, где психиатрическая власть осуществлялась в той архаичной форме, которую я для вас описал.39 И она оставалась столь же архаичной, как вначале, многие годы, почти целое столетие. В свою очередь на основе этой смешанной формы психиатрии и педагогики, на основе психиатризации ненормальных, идиотов, умственно отсталых и т. п. как раз и сложилась система диссеминации, позволившая психологии сделаться этим постоянным удвоением работы всех без исключения институций. Вот об этом — об организации, о проведении в жизнь психиатризации слабоумных я намерен поговорить с вами в следующий раз.
Но следует упомянуть и другие явления, вышедшие из про-топсихиатрии. Вот еще одна серия таковых: если в рамках психиатризации идиотов описанная мною психиатрическая власть продолжает действовать без каких-либо сдвигов, то в лечебнице происходят коренные, фундаментальные перемены: идет двойной процесс, о котором (впрочем, как о всякой битве) очень трудно сказать что было его началом, откуда исходил первый толчок и кто в итоге вышел победителем. Что это за два переплетенных между собой процесса?
Во-первых, это возникновение основополагающей для всей истории медицины неврологической, а если быть точным — невропатологической, оппозиции. Как только в области безумия начали выделять ряд расстройств, для которых можно достоверно установить неврологическую локализацию и невропатологическую этиологию, это позволило разделить действительно больных на уровне тела и тех пациентов, у которых никакой этиологической привязки к органическим нарушениям выявить не удается.40 В связи с этим поднялась проблема обоснованности, подлинности умственной болезни; возникло сомнение—следует ли в конце концов рассматривать серьез-
221
но умственную болезнь, не имеющую анатомического коррелята?
И одновременно, как бы в ответ этому подозрению, выдвинутому в отношении всего мира умственных болезней неврологией, больные один за другим вовлекали психиатрическую власть в игру истины/лжи. На уверения психиатрической власти: я не более чем власть, и вы должны принимать мое знание только на уровне его марок, не ища каких-либо воздействий в его содержании, — больные отвечали игрой симуляции. Когда же врачи наконец предложили новый — невропатологический— объем знания, больные ответили им симуляцией другого рода — широко распространившейся в среде истериков симуляцией нервных болезней, таких как эпилепсия, паралич и т. п. Это постоянное соревнование между больными, которые то и дело заманивали медицинское знание в ловушку видимостью некой истины и обманными маневрами, и врачами, которые без устали стремились поймать больных в западню неврологического знания, патологических признаков серьезного медицинского знания, — эта игра, самая настоящая война врачей с больными, — пронизывает всю историю психиатрии XIX века.
Последним, на что мне хотелось бы сегодня указать, будет вопрос о том, каким образом за пределами больничного института оказались воссозданы те принципиальные элементы, что сформировались внутри психиатрической власти и послужили ей опорными точками. Я имею в виду элементы реальности: закон власти другого, особый статус речи врача, закон идентичности, обязательность анамнеза стремление вытравить безумное желание, составляющее реальность безумия, проблема денег и т. д. Как эти элементы удалось возобновить, nVCTMTь
в ход в рамках психоанализа—практики которая преподно-
сила себя как непсихиатрическая но при анализе отдельных элементов которой выясняется что они глубоко пСИХИЗТПИЧССКОИ вЛЭ.СТИ и ЧТО сама игра этой власти в рамках больничной дисциплины способствовала их кристаллизации и выходу вовне?41
В свете сказанного мы можем выделить, если угодно, три судьбы психиатрической власти. Она еще долгое время после 1840—1860-х годов сохраняется в своей архаичной форме в области педагогики слабоумия. Она совершенствуется изнутри,
222
в стенах лечебницы, в процессе борьбы между неврологией и симуляцией. И наконец, она возобновляется в рамках практики, которая, как ни странно, провозглашает, что не является психиатрической.
Примечания
1 Так, помимо множественных обращений к термину «руководство» в «Медико-философском трактате об умопомешательстве, или Мании» (см.: PinelPh. Traitй mйdico-philosophique sur l'aliйnation men-tale, ou la Manie. P. XLV, 46, 50, 52, 194, 195, 200), Пинель посвятил руководству душевнобольными два пассажа в разделе II, § VI своего труда (§ VI. «Преимущества искусства руководить душевнобольными в закреплении лекарственного действия». Р. 57—58) и в том же разделе, § XXII (§ XXII. «Хитрость в искусстве руководства душевнобольными, заключающаяся в притворном доверии к их воображаемым идеям». Р. 92—95). Эскироль, со своей стороны, определял моральное лечение как «искусство руководить мышлением и чувствами душевнобольных» (EsquirolJ. E. D. De la folie [1816] // Dee maladies mentales.s. T. I. P. 134). A Лере подчеркивал «необходимость руководить мышлением душевнобольных и возбуждать в них чувства, способные подорвать их бред» (LeuretF. Du traitement moral de la folie. P. 185).
2 Начиная с пастырских наставлений Карла Борромея (1538— 1584; см.: Вогготёе С. Pastorum instructions ad concionandum, co-nfessionisque et eucharistiae sacramenta ministrandum utilissimae. Antverpiae: С Plantini, 1586), в ходе католической реформы и распространения закрытых общин складывается практика «руководства» или «наставничества». Укажем основные сочинения, в которых зафиксированы нормы этой практики: [a] Loyola I. de. Exercitia spiritualia. Roma: A. Bladum, 1548 (trad. fr.: Loyola 1. de. Exercices spirituels / Traduits et annotйs par F. Lourel. Paris: Desclйe de Brouwer,
1963),__ ср.: [a] Dudon P. Saint Ignace de Loyola. Paris: Beauchesne,
1934;'[(3] DoncceurP. Saint Ignace et la direction des вmes // La Vie sp-irituelle. Paris, 1936. T. 48. P. 48—54; [y] Olphe-GalliardM. Direction spirituelle. Ill.Pйriode moderne // Dictionnaire de spiritualitй ascetique et mystique. Doctrine et histoire. T. III. Paris: Beauchesne, 1957. Col. 1115— 1117; [Ъ] Sales F. de [[567—1622]] Introductton а la vie dйvote (1608)// (Euv'rcs. Vol.111. Annecy, impr. Niйrat, 1893. P. 22—25 (глава 4 этого
необходимости наставника для вступления на путь бла-гочестия и дальнейшего шествия по нему» стала настольной кни-
223
гой духовных наставников), ср.. Vincent F Saint Franзois de Sales, directeur d'вmes. L'cducation de la volontй. Paris: Beauchesne, 1923; [c] OlierJ.-J. [1608—1657; основатель семинарии при церкви Сен-Сюльпис]. L'espnt d'un directeur des вmes // (Euvres complиtes. Paris: Йd. J.-P. Migne, 1856. Col. 1183—1240.
По поводу собственно «руководства» обратим внимание на следующие книги: [а] Саго E. M. La direction des вmes au XVII siиcle// Nouvelles Йtudes morales sur le temps prйsent. Pans: Hachette, 1869. P. 145-203; [b] Huvelin H. Quelques directeurs d'вmes au XVII siиcle: saint Franзois de Sales, M. Olier, saint Vincent de Paul, ГаЪЬё de Ranee. Paris: Gabalda, 1911. M. Фуко возвращается к понятию «руководства» в других лекционных курсах в Коллеж де Франс: Foucautt M. [1] Les Anormaux. P. 170-171 (лекция от 19 февраля 1975 г.). Р. 187-189 (лекция от 26 февраля 1975 г.); [2] Sйcuritй, Terriroire et Population (неизданный курс 1977/78 учебного года «Безопасность, территория и население», лекция от 28 февраля 1978 г.); [3] L'Hermйneutique du sujet / Ed. s. dir. F. Ewald & A. Fontana, par F. Cros. Paris: Gallimard/ Seuil, 2001. P. 315-393 (лекции от 3 и 10 марта 1982 г.); [4] Leзon a l'universitй de Stanford le 10 octobre 1979// DE. IV. N 291. P. 146—147.
iBellocK De la responsabilitй morale chez les aliйnйs// Annales mйdico-psychologiques. 3 sйrie. T. III. Juillet 1861. P. 422.
*LeuretF Du traitement moral de la folie. P. 444—446.
4bid.P.441,443,445.
6 Ibid. P. 431: «Я низвергаю на него холодную воду, и когда вижу, что он готов на все ради выздоровления, всякий раз говорю ему, что моя цель — отнюдь не вылечить его, а досадить ему, наказать его» (курсив автора).
7 Построенный в 1634 г. в качестве приюта для обедневших дворян и солдат-инвалидов, замок Бисетр вошел в состав Общего госпиталя, созданного указом от 27 апреля 1656 г., которым провозглашалось, что «несчастные нищие, здоровые или увечные, мужчины или женщины, будут помещаться в госпиталь, чтобы заниматься там рукоделием, ткачеством и другими работами согласно их возможностям». В рамках «службы [особого отделения. — Ж. Л] Сен-При» этого госпиталя, созданной в 1660 г. для приема душевнобольных, 11 сентября 1793 г. вступил в должность «поликлинического врача» Пинель. Он проработал в этом качестве до 19 апреля 1795 г. Ср.: [a] Bru P. Histoire de Bicкtre (hospice, prison, asile), d'aprиs des documents historiques. Paris: Йd. du Progres mйdical, 1890; [b] Funck-Brentano F. & MarindazG. L'Hфpital gйnйral Bicкtre. Lyon: Laboratoires Ciba, 1938; [c] SurzurJ.-M. L'Hфpital-hospice de Bicкtre. Historique, fonctions sociales jusqu'а la Rйvolution franзaise // Th. Mйd. Paris. 1969. N 943. Paris, 1969.
8 Лечебница Сальпетриер обязана своим названием пороховой фабрике, сооруженной на ее будущем месте при Людовике XIII. Указом от 27 апреля 1656 г. она также была включена в состав Общего госпиталя с предназначением «принимать несчастных нищих» Парижа и его предместий, «неисправимых» и неких «сумасшедших» девиц. После того как функция места заключения была снята с лечебницы, она получила в 1793 г. название «Национального дома женщин» и оставалась таковым до 1823 г. Декретом от 27 марта 1802 г. Общий совет больниц и приютов департамента Сены, основанный в 1801 г. Жаном-Антуаном Шапталем (1756-1832) постановил перевести в Сальпетриер женщин-душевнобольных, ранее содержавшихся в лечебнице Отель-Дьё. Ср.:
[a] Boucher A. La Salpкtriиre. Son histoire de 1656 а 1790. Ses origines et son fonctionncment au XVIII siиcle. Paris: Йd. du Progrиs mйdical, 1883;
[b] GuillainG. & MathieuP. La Salpкtriиre. Paris: Masson, 1925; [c]Lar-guierL. La Salpкtriиre. Lyon: Laboratoires Ciba, 1939; [d] CouteauxJ. L'histoire de la Salpкtriиre // Revue hospitaliиre de France. 1944. T. 9. P. 106-127, 215-242. Упомянем также недавнее прекрасно документированное издание: [e] Simon N. & FranchiJ. La Pitiй-Salpкtriиre. Paris: Йd. de l'Arbre а images, 1986.
» Приют Сен-Лазар, основанный в IX веке монахами-госпитальерами св. Лазаря для приема прокаженных, 7 января 1632 г. был преобразован св. Винсентом де Полем и предназначен для «лиц, осужденных к заключению волей Его Величества» и «бедных умалишенных». В 1794 г. он стал тюрьмой для публичных девиц. Ср.. [a] PottetE. Histoire de Saint-Lazare (1122-1912). Paris: Sociйtй franзaise d'imprimerie et de librairie, 1912; [b] Vie J. Les Aliйnйs et les correctionnaires a Saint-Lazare au XVII siиcle et au XVIII siиcle. Paris: F. Alcan, 1930. M. Фуко говорит о Сен-Лазаре в «Истории безумия»: Foucautt M. Histoire de la folie. P. 62, 136.
10 Приют в Шарантоне был основан в сентябре 1641 г. королевским советником Себастьеном Лебланом. В феврале 1644 г. он был передан ордену госпитальеров Св. Иоанна Божьего, основанному в 1537 г. португальцем Жуаном Синдадом для помощи бедным и больным. Ср.: [a] SevestreP. La maison de Charenton, de la fondation a la reconstruction: 1641—1838// Histoire des sciences medicales. 1991. T. 25. P. 61—71; [b]MonvalJ. Les Frиres hospitallers de Saint-Jean-de-Dieu en France. Paris: Bernard Grasset, 1936; [c] ChagnyA. L'Ordre hospitalier de Saint-Jean-de-Dieu en France. 2 vol. Lyon: Lescuyer et fils, 1953.
Закрытый в июле 1795 г., приют был вновь открыт и национализирован при Директории 15 мая 1797 г. с целью перевода пациентов отделения душевнобольных лечебницы Отель-Дьё. Руководство им было тогда поручено бывшему монаху ордена премонстрантов
224
15 Мишель Фуко
225
Франсуа де Кульмье, а главным врачом стал Жозеф Гастальди. Ср.: [a] Giraudy С. F. S. Mйmoire sur la Maison nationale de Charenton, exclu-sivement destinйe au traitcmcnt dcs aliйnйs. Paris: Imprimerie de la Sociйtй de Mйdecine, 1804; [b] EsquiwU. E. D. Mйmoire historique et statistique sur la Maison Royale de Charenton (1835) // Des maladies mentales considers sous les rapports mйdical, hygiйnique et mйdico-lйgal. T. II. 1838. P. 539—736; [c] Strauss Ch. La Maison nationale de Charenton. Paris: Imprimerie nationale, 1900.
"LeuretF. Du traitement moral de la folie. P. 185: «В одном учреждении для душевнобольных, которое я мог бы назвать, число больных таково, что за целый год его главный врач может уделить каждому больному не более тридцати семи минут, а еще в одном, где больных еще больше [...], на каждого из них приходится лишь восемнадцать минут внимания главного врача».
12 М. Фуко имеет в виду различия, проводимые Эскиролем в поле безумия, которое тот определяет как «поражение головного мозга, обычно хроническое, не сопровождающееся лихорадкой и характеризующееся расстройствами чувствительности, рассудка, воли» (EsquiwU. E. D. De la folie [1816] // Dee maladies mentales.s. T. I. P. 5). В это иоле, разграниченное тройным делением психологических способностей, и вписываются клинические варианты, различающиеся между собой либо по природе расстройства этих способностей, либо по его степени, либо по характеру самого поражения. Так, если при мании наблюдаются «расстройство и обострение чувствительности, рассудка и воли» (EsquirolJ. E. D. De la folie [1816]// Des maladies mentales... T. II. P. 132), то при липомании — этот неологизм, образованный от греческого корня липе, Хущ [[русть, скорбь]] Эскироль ввел в оборот в 1815 г., - «чувствительность болезненно возбуждена или повреждена, [больным владеют] мрачные, давящие чувства, нарушающие его рассудок и волю» (EsquirolJ. E. D. De la monomanie [1819] // Dee maladiee mentales... T. XI P. 2; T. VIII. P. .98—4811)
Достарыңызбен бөлісу: |