Курс лекций «Психиатрическая власть»

401

встретиться там с твердой волей и ортодоксальными чувствами. Их встреча лицом к лицу, неизбежный и, собственно говоря, желаемый шок при этом нацелены на два следствия: во-первых, больная воля, которая вполне могла бы остаться нераскрытой, поскольку не выражалась ни в каком бреде, обнаружит свою болезнь в сопротивлении твердой воле врача; а во-вторых, завязавшаяся таким образом борьба при правильном ее ведении увенчается победой твердой воли, подчинением и укрощением воли больной. Перед нами процесс столкновения, борьбы и усмирения: «Нужно применять метод противодействия, сдерживать атаку контратакой... С иными больными нужно подчинить себе весь их характер, умерить их притязания, смирить их рвение, сбить с них спесь, тогда как других надо раззадорить, разбудить в них азарт»*

Так складывается весьма примечательная функция психиатрической больницы XIX века; будучи местом диагностики и классификации, ботанической оранжереей, в которой виды болезней распределены словно в большом огороде, она вместе с тем оказывается закрытым пространством борьбы, местом поединка, институциональным полем, в котором решается вопрос о победе и покорении. Главный врач лечебницы, будь то Лере, Шарко или Крепелин, был одновременно тем, кто произносит истину о болезни благодаря знанию о ней, которым он обладает, и тем кто подчиняет ее реальности той властью котоп\/ю вершит над больным его воля. Все техники и процедуры, которые применялись в лечебницах XIX века —изоляция индиви

дуальный или публичный опрос лечение наказание наподобие душа, дидактические (воодушевляющие или предостерегающие) беседы строгая дисциплина обязательный тт/л система вознаграждений особые отношения «пячТс?_Р_Г fin „7 ными отношения вассалитета pTtrTZI пТ™!2" а подчас и рабства между (iоr.jJ^ulrn^n^—^J»7^' собствовали наделению ienuTuucJnZ L™™ ™,.™ Г сподина бе^мия» ^^l^^Z^T^^_n«r^^ она прячется когля гшя 7п™_я „ fifГ М™ ( ^Д _УСмиряюГго и ппп7™„пL ⁰е^ЗМ0ЛВНа) ^И ПОКОряЮЩеГО,

раззадориТего ^П°^Да^ВЛЯЮЩе^Г° ^ЬезУмие' пеРед тем Расчетливо

Ibid. Р. 132—133 (§ V. «Лечение безумия»).

402

Кратко подытожим. В пастерианской больнице функция «производства истины» неуклонно ослабевала; врач-производитель истины растворялся в структуре познания. И наоборот, в больнице Эскироля или Шарко функция «производства истины» гипертрофировалась, раздувалась вокруг фигуры врача, в рамках игры, имеющей своей целью сверхвласть врача. Шарко, кудесник истерии, является вместе с тем ярчайшим символом функционирования подобного типа.

дом, была

воспроизводить по команде медицинского знания-власти сим-птпмятмт^л/ закрепленную за эпилепсией то есть подлежащую ™Z постижению и признанию в терминах органического заболевания

Это стало решающим эпизодом в процессе перераспределения и постепенного совпадения двух функций лечебницы (выпытывания и производства истины, с одной стороны, и констатации и познания феноменов — с другой). Власть врача позволила ему отныне продуцировать реальность душевной болезни, которой свойственно изображать феномены, всецело доступные познанию. Истеричка была идеальной больной, потому что благоприятствовала познанию: она сама претворяла эффекты медицинской власти в формы которые врач мог описать в приемлемом для науки дискурсе. Что же касается властного отношения, ко-торое делало всю эту операцию возможной то оно просто не могло быть застигнуто в своей определяющей роли, посколь-

403

ку — ив этом исключительная ценность истерии, ее безграничное смирение, подлинная эпистемологическая святость — больные сами перенимали его и брали на себя ответственность за него: в рамках их симптоматики оно представало как болезненная внушаемость. И с этого момента все разворачивалось в ясном свете познания, очищенного от всякой власти, в общении познающего субъекта и познаваемого объекта.

Гипотеза: кризис, а с ним и первые проблески психиатрии, начался, когда закралось подозрение, вскоре переросшее в уверенность, будто бы Шарко на самом деле намеренно вызывал те истерические припадки, которые затем описывал. И в этом до некоторой степени заключался эквивалент открытия Пастера, согласно которому врач переносит болезни, с которыми якобы борется.

Во всяком случае мне кажется, что все катаклизмы, сотрясавшие психиатрию с конца XIX века, затрагивали в первую очередь власть врача — его власть и действие этой власти на больного — куда больше, чем его знание и истинность его утверждений о болезни. От Бернхейма до Лэйнга и Базальи под вопросом всякий раз оказывалось именно то каким образом за истинностью того что говорит врач скрывается его власть и обратно каким образом эта истинность фабрикуется и компрометируется его властью. Купер говорил: «В центре нашей

проблемы—насилие» * Базалья: «Характерной особенностью

этих учреждений (школа завод больнииз.) является резкое оэ.зделение на тех, кто обладает властью, и тех, кто ею не обладает».**

404

Можно поэтому говорить об антипсихиатриях, пронизывающих историю современной психиатрии. Но, вероятно, правильнее было бы тщательно разделить два совершенно различных с исторической, эпистемологической и политической точек зрения процесса.

Прежде всего, имело место движение «депсихиатризации», заявившее о себе сразу после Шарко. Оно было направлено отнюдь не на аннулирование власти врача, но на ее привязку к более точному знанию, на ее перенесение к другой точке приложения, на выработку новых мер для нее. Депсихиатризировать ментальную медицину, чтобы восстановить психиатрическую власть, которую неосмотрительность (или невежество) Шарко привело к необоснованному умножению болезней, ложных болезней, в ее оправданной эффективности.

1) Первая форма депсихиатризации возникла с трудами Бабински, который стал ее критическим героем. Не следует, — говорилось, — стремиться к театральному производству истины болезни, но нужно привести болезнь к ее строгой реальности, во многих случаях, возможно, сводящейся к способности поддаваться театрализации — к пифиатизму. В этом случае господство врача над больным не только ничуть не уменьшится, но более того найдет свою опору в приведении болезни к ее минимальной форме: к признакам, необходимым и достаточным для ее диагностики в качестве душевной болезни и к техникам необходимым, чтобы ЭТи проявления

Речь шла в некотором смысле о пастеризации психиатрической лечебницы, о достижении в лечебнице того же упрощения, которое Пастер осуществил в больницах: непосредственной связи диагностики и терапевтики, познания природы болезни и устранения ее проявлений. Момент выпытывания, когда болезнь открывается в своей истине и приходит к своему разрешению, более не должен иметь места в медицинском процессе.

405

Лечебница может стать безмолвным пространством, где медицинская власть сохраняется в своей строжайшей форме, но не встречается и не сталкивается с безумием лицом к лицу. Назовем эту форму «асептической» и «асимптоматической» формой депсихиатризации, или «психиатрией нулевого производства». Двумя важнейшими ее видами стали психохирургия и фармакологическая психиатрия.

2) Вторая форма депсихиатризации, прямо противоположная первой, заключается в следующем. Производство безумия в его истине максимально интенсифицируется, но таким образом, чтобы властные отношения между врачом и больным неукоснительно инвестировались в это производство, были адекватными ему, не допускали его перехлестов, держали его под контролем. Основным условием этого сохранения «депсихиатризованной» медицинской власти является очистка больничного пространства от всех его собственных эффектов. Прежде всего надо избежать западни, в которую попали чудеса Шарко; не позволить смирению больных посмеяться над медицинской властью, удержать суверенную науку медика от попадания в те механизмы, которые она сама склонна невольно выстраивать в этом пространстве сговоров и таинственных коллективных знаний. Отсюда правила общения с глазу на глаз, свободного договора между врачом и больным, ограничения властных эффектов областью речи («Я тебя ЛИШЬ об одном: говори но говори обо всем, о чем ты думаешь») дискурсивной свободы («Ты больше не сможешь гор-диться тем что обманул своего врача ибо теперь ты не будешь отвечать на поставленные вопросы; ты будешь говорить обо

всечл что ттпиrTf*T тр^Р в rnnORV 71ЯЖ6 НС спрЭ.ШИВЭ.Я чТО ЛУмаю

этом я и пожелав обойти это правило и тем самым обмануть меня ты на самом деле меня не обманешь,

а сам попадешь в

с!^ZT^Tnn™ мне „ I ня несколько сеансов»У отсю

1'Г!п_Г^шет.,еГпягнокоторому реальными да, наконец, правило^У^тки J™"¹" ™ "„₀J_P„_H0M месте признаются лишь эффекты вызванные в установлении и в строго определенный час, когда только и действует власт врача —власть, предохраненная от всякого возвратного удара, будучи целиком погружена в тишину и невидимость.

Психоанализ, таким образом, может быть исторически прочтен как одна из влиятельных форм депсихиатризации, вызван-

406

Двум этим основным формам депсихиатризации, равно направленным на сохранение власти, одна — поскольку она аннулирует производство истины, другая — поскольку она стремится привести производство истины и медицинскую власть к адекватности, — в свою очередь противостоит антипсихиатрия.

Она не стремится уйти за пределы больничного пространства, а, скорее, систематически разрушает его изнутри, передает самому больному власть производства своего безумия и его истины, а не пытается свести эту власть к нулю. В связи с этим, мне кажется, нетрудно понять, в чем смысловой центр антипсихиатрии, касающийся отнюдь не познавательной ценности психиатрической истины психиатрии (то есть не диагностической или терапевтической точности).

Сердцевиной антипсихиатрии является борьба с институцией, внутри институции и против нее. Когда в начале XIX века сформировались крупные больничные структуры, их необходимость оправдывали благостной гармонией между требованиями общественного порядка, направленными к защите от произвола безумцев, и терапевтическими критериями диктовавшими изоляцию больных. Эскироль обосновывал изоляцию безумцев пятью основными причинами: нужно (1) обеспечить их личную безопасность и безопасность их семей; (2) оградить их от внешних воздействий; (3) подавить их личное сопротивление; (4) подчинить их медицинскому режиму (5) приучить НО-

вым интеллектуальным и душевным привычкам. Как они касаются власти: подавить власть безумца нейтрализовать

407

пресекаются (Кингсли-холл); третьи отслеживают один за

другим

эспекты этой игры и пытаются искоренить их в институции

делившим плил ц мм mj

лечебнипы (Базалья^ Властные отношения составляли априори психичтпической птктики: они обусловливали функциониро-ваниГбоп1н_ИЧной ингтитунии распределяли в ней взаимоотно-т™ Г„дм«ипп« диктпТ™ фогшы медицинского вмешатель-

^ иТ„х7п™ятпи.р^ий пепенопот заключается в том что ства. и антипсихиатрическии ™Р^е™Р" проблематики

эти властные отношения помещают^ р Р

ставятся под вопрос в первую очередь.

Между тем основной предпосылкой этих властных связей было абсолютное правовое преимущество не-безумия над безумием. Преимущество, которое выражалось в терминах знания, действующего на незнание, здравомыслия (доступа к реаль-

*BasagliaF,, ed. L'Instituzione negata. Rapporto da un ospcdate psi-chiatrico. P. 11.

408

ОЧиН1ЯРТ My от гтиаг'тття лл

сим-птоматики означавших не просто классификацию но пшнятое решение приговор; и наконец она развенчивает отожлегтнпГ ние безумия с душевной болезнью укреплявшее™ с XVII J™ и завершенное в XX веке. , ^Р * ^{Л ВСК}а

Демедикализация безумия коррелятивна этой постановке под вопрос власти в антипсихиатрической практике. Это позволяет оценить степень расхождения последней с «депсихиатризацией», характеризующей в равной степени психофармакологию и психоанализ, основанные скорее на сверхмедикализации безумия. И открывается проблема возможности отрыва безумия от той разновидности знания-власти, какою является познание. Может ли производство истины безумия осуществляться в формах не сводящихся к формам познания? Воображаемая, казалось бы, проблема, совершенно утопический вопрос. Между тем пробле-

27 Мишель Фуко

409

*

Семинар этого учебного года был посвящен поочередно двум темам: истории больничной институции и архитектуры лечебниц в XVIII веке и судебно-медицинской экспертизе в психиатрической области после 1820 года.

КОНТЕКСТ КУРСА

Прочитанный между 7 ноября 1973 года и 6 февраля 1974 года курс лекций «Психиатрическая власть» поддерживает с предшествующими работами Мишеля Фуко парадоксальную связь. Он продолжает их, исходя, как говорит об этом сам Фуко в лекции от 7 ноября 1973 года, из пункта, в котором «завершилась или во всяком случае была прервана работа, предпринятая [...] ранее в „Истории безумия"». Действительно, эта книга подготавливала почву для дальнейших исследований, призванных восстановить «основополагающий, но исторически подвижный фон, обусловивший развитие понятийного аппарата от Эскиро-ля и Бруссе до Жане и Фрейда».1 Фуко подтверждает эти слова и в неопубликованном интервью Колину Гордону и Полу Паттону от 3 апреля 1978 года: «Когда я писал Историю безумия" эта работа представлялась мне первой частью или началом исследования, которое до

piiy ПОЛЛ

Но вместе с тем курс отступает от направления предшествующих исследований, как свидетельствуют об этом рекомендации Мишеля Фуко обратить внимание на эти сдвиги и «отметить то, что рассмотрено теперь под иным углом и в более ясном свете».2 Речь идет о «душевной болезни» в отличие от «ментальной медицины», которая изучалась в первых книгах Фу-

1 Foucault M. Histoire de la folie в l'вge classique. 2 йd. Paris: Galli-mard, 1972. P. 541.

2 Foucault M. Dits et Йcrits. 1954—1988/ Йd. par D. Defert & F. Ewald, collab. J. Lagrange. Paris: Gallimard, 1994. 4 vol. [далее: DE]. IV. N 338. P. 545 («Использование удовольствий и техники себя» [ноябрь 1983]).

413

1. Задача курса

В первой лекции предполагалось избрать в качестве исходной точки современную ситуацию в психиатрии с точки зрения вклада, внесенного антипсихиатрией в пересмотр вопросов, связанных с «властными отношениями, [которые] определяли функционирование больничной институции и [[..] диктовали формы медицинского вмешательства»,5 и провести в свете настоящего ретроспективный анализ исторического формирования этого диспозитива власти. Такой подход к созданию истории психиатрии не является традиционным.6 В отличие от попыток восстановить эволюцию понятий или доктрин анализировать работу институтов в которых осуществляет свое

3 Foucault М. [1] Maladie mentale et Personnalitй. Paris, Presses uni-versitaires de France, 1954; [2] Maladie mentale et Psychologic Version modifiйe. Pans: Presses universitaires de France, 1962.

4 Foucault M. [1] Folie et Dйraison. Histoire de la folie а Page classique. Paris: Plon, 1961. P. VII (Введение); [2] DE. I. N 4. P. 164.

5 Foucault M. DE. II. N 143. P. 685. См. также выше: с. 408.

6 По отношению к исследованиям по истории психиатрии, как предшествующим курсу «Психиатрическая власть», так и последующим. Ср., в частности: Ackernecht E. H. A Short History of Psychiatry. New York: Hafner, 1968.

действие психиатрия, избранный Фуко метод построения истории психиатрического диспозитива стремится выявить ее силовые или, наоборот, критические линии, возможные точки сопротивления или наступления. Так, в отличие от ранних работ автора, речь более не идет о суде над психиатрией, обвиняемой в сокрытии за своими нозологическими абстракциями и каузалистским образом мысли подлинных условий ментальной патологии.7 Фуко уже не стремится, как в «Истории безумия», понять, почему на определенном этапе истории наших отношений с безумцами их стали помещать в особые учреждения, предназначенные для ухода за ними. Теперь он берется поставить историю на службу выявления тайной преемственности, объединяющей наши нынешние депозитивы с феноменами прошлого, связанными с той или иной системой власти, с целью уточнить цели борьбы: «В области психиатрии, — утверждал Фуко в мае 1973 года, — важно, как мне кажется, выяснить, каким образом психиатрическое знание и психиатрический институт установились в начале XIX века, [...] если сейчас мы хотим бороться со всеми инстанциями нормализации».8 С этим и связана новизна проблематики курса. Ведь прежде, даже если подчас и рождалось подозрение, что свет медицинской истины оставался погружен в тень силовых отношений, выражавшихся в виде авторитета и господства,9 оно не приводило к анали-

7 Тогда как, например, в предисловии к переводу книги Л. Бинсван-гера «Сновидение и существование» (BinswangerL. Le Rкve et l'Exis-tence/ Trad. J. Verdeaux. Paris: Desclйe de Brouwer, 1954. P. 104) Фуко говорил о склонности психиатров «рассматривать болезнь как „объективный процесс", а больного — как инертную вещь, в которой этот процесс разворачивается». См. также: Foucault M. DE. I. P. 109.