Министерство высшего и среднего специального образования республики

289 
АМИНЕВА В.Р. 
 
ФГАОУ ВО «Казанский (Приволжский)
федеральный университет», Казань 
МОТИВ ПРОЩЕНИЯ КАК КАТЕГОРИЯ СОПОСТАВИТЕЛЬНОЙ 
ПОЭТИКИ 
Концепт «прощение» включает в себя различные культурные, философские, 
религиозные, мифологические и психологические контексты, которые позволяют методом 
их анализа воссоздать континуальное пространство каждой национальной культуры. Если 
в русской культуре прощение связано с понятием соборности и идеей сопричастности 
человека к Богу и имеет в своей структуре специфический и обязательный этап покаяния 
перед ближним, то в восточных (в частности, в арабо-мусульманской) культурах прощение 
необходимо не столько для установления связи с ближним, сколько для внутренней 
гармонии, и адресовано оно прежде всего к Аллаху.
Репрезентация этого концепта в художественных произведениях в форме мотива 
позволяет рассматривать литературное произведение с точки зрения развития сюжета, 
своеобразия конфликта, пространственно-временной и субъектно-образной организаций 
художественного текста. Специфика функционирования мотива прощения в произведениях 
русских и татарских писателей XIX–XX вв. дает возможность выявить универсалии 
словесно-художественного 
искусства, 
то 
общее, 
что 
объединяет 
писателей, 
принадлежащих к разным национальным литературам. В произведениях и русских (И.С. 
Тургенева, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого и др.) и татарских (Г. Исхаки, Ш. Камала, Ф. 
Амирхана и др.) прозаиков этот мотив является сюжетообразующим, он связан с 
комплексом смежных и контрастных мотивов (обиды, тоски, гордыни, ненависти, злобы, с 
одной стороны, и любви, сострадания, самопожертвования – с другой), определяет тип 
повествования в произведениях и пространственно-временную организацию текста.
В произведениях перечисленных русских писателей мотив прощения имеет 
религиозный подтекст и соотносится с их христианскими воззрениями, проблематикой 
веры и безверия. В творчестве И.С. Тургенева прощение включает в себя идею 
христианского смирения, у Л.Н. Толстого оно предполагает преодоление преувеличенного 
чувства личности и установление широких и гармонических связей с началами общими – 
нацией, человечеством, вселенной, Божеством. В творчестве Ф.М. Достоевского мотив 
прощения несет в себе смысловую нагрузку конкретных идей подпольных персонажей, 
используется ими для своего самоутверждения. Часто ситуация прощения оборачивается 
непрощением, невозможностью понять и простить. Так, герой-ростовщик рассказа 
«Кроткая», доведя до последней степени унижения свою жену и видя ее непокорность, с 
гордостью отказывает ей в прощении, заявляя: «побеждена, но не прощена» [1, с. 493]. Это 
был символический жест, говорящий о болезненных идеях, помешательстве, гордыне 
героя: «Увидит потом сама, что тут было великодушие, но только она не сумела заметить, 
– и как догадается об этом когда-нибудь, то оценит вдесятеро и падет в прах, сложа в мольбе 
руки. И у кого мне теперь прощения просить?» [1, с. 487]. Но и героиня в свою очередь не 
может принять его прощение за свое преступление.
Ситуации непрощения присутствуют и в творчестве Л.Н. Толстого и И.С. Тургенева, 
однако, здесь они не осложнены идейными убеждениями гордого подпольного героя, но в 

290 
большей степени соотносятся с общими христианскими идеями всепрощения и милости к 
ближнему, греховной сущности ненависти и злобы. «Любите ненавидящих вас», – убеждает 
Долли Алексея Александровича, на что он возражает: «Простить я не могу и не хочу, и 
считаю несправедливым...» [2, с. 383]. Лиза Калитина многократно убеждает Лаврецкого 
простить жену, если он хочет, «чтобы и его простили». «Простить! – подхватил Лаврецкий 
– простить эту женщину, принять ее опять в свой дом, ее, это пустое, бессердечное 
существо! Да что тут толковать!» [3, с. 72]. В произведениях Л.Н. Толстого и И.С. Тургенева 
герои не могут простить друг друга не из гордости, а от душащей их ненависти, тогда как 
герою Ф.М. Достоевского не позволяет сделать этот шаг болезненное самолюбие. 
Абсолютность и безвозмездность прощения героев «Дворянского гнезда» и «Анны 
Карениной», не требующая ничего взамен, отличается от подобных ситуаций в романах Ф. 
М. Достоевского. Но непрощение, неотпущенность грехов «давит» на душу героев и Л.Н. 
Толстого, и И.С. Тургенева, и Ф.М. Достоевского, делает их одинокими и несчастными.
Мотив прощения в творчестве Г. Исхаки так же обладает религиозной семантикой. 
В романе 
«Теләнче кызы» («Нищенка», 1907–1914)
ключевыми являются две ситуации 
прощения. Во-первых, это сцена взаимного прощения, обозначаемого в татарском языке 
специфической лексемой «бәхилләшу»: перед смертью отец Сагадат испытывает глубокие 
муки раскаяния за судьбу своей семьи, примечательно, что сама Сагадат в этот момент не 
только просит у него отцовского прощения, но и молитвы перед богом, благословления. Во-
вторых, это эпизод покаяния Габдуллы перед Сагадат в публичном доме, который не только 
укрепляет его в своём намерении сделать её своей женой, но и позволяет Сагадат вновь 
поверить в доброту людей и простить его за свой позор.
Общей для татарских писателей идея значимости подлинных традиций ислама 
варьируется в зависимости от проблематики произведений. Так, ситуация прощения в 
«Нищенке» передана через тему тяжелой судьбы татарской женщины, в хикая Ш. Камала 
«Буранда» («В метель», 1910) – 
через ситуацию тяжкого греха перед матерью.
Художественная реализация мотива прощения в произведениях русских и татарских 
писателей осуществляется прежде всего через эмоционально-экспрессивные формы 
выражения духового напряжения героев в сценах прощения. Наиболее частыми являются 
такие жесты, как простирания рук и объятия, которые присутствуют в эпизоде прощения 
Анны и Каренина у Л. Н. Толстого, Лизы и Лаврецкого у И. С. Тургенева, Сагадат и 
Габдуллы у Г. Исхаки, Мусы и Гафифы у Ш. Камала. В рассказе «Кроткая» прощение 
непосредственно связано с ситуацией надрыва и выражается очень экспрессивно: герой 
падает жене в ноги, целует их, хватает ее за руки. Но в произведениях татарских писателей 
меньше аффективных жестов. Моментам душевных потрясений, предельной 
интенсивности переживаний соответствует не экспрессивные выражения и жесты, а 
«оцепенение», «окаменение» героя, его «застывание». В сцене размолвки с Габдуллой в 
состояние «оцепенения» героиню романа «Нищенка» приводят одновременно 
нахлынувшие эмоции: это и замешательство, и растерянность, и обида на Габдуллу. 
Интенсивность переживаний запечатлена во внешних, физически зримых проявлениях. В 
подобное же состояние ввергают Габдуллу чувства вины и стыда. 
В ситуации гордого молчания героев в произведении Ф. М. Достоевского широко 
используется символика: это и железная кровать, и ширмы, и отдельный стол, и образ 
богородицы, который несет в себе особую смысловую нагрузку. В романе Л.Н. Толстого 

291 
нет символики, непосредственно соотнесенной с ситуацией прощения. Мало ее и у И.С. 
Тургенева, здесь мы можем вспомнить лишь белый платочек, который Лиза отказалась 
протянуть Лаврецкому на прощание. В произведениях татарских писателей значим образ 
луны, сопровождающей героинь в судьбоносные минуты их жизни. 
Наивысшую степень 
интенсивности переживаний знаменуют слезы: «я» героинь переходит границы 
собственного бытия, трансцендируя в другое «я».
В произведениях русских писателей мотив прощения реализуется в большей степени 
через категорию художественного времени, чем пространства. Сердце героев 
замирает 
перед открывшейся истиной: время для них останавливается. Герои Ф.М. Достоевского 
«спешат» исповедаться и просят прощения лихорадочно, в ускоренном темпе. 
В прозе 
татарских авторов мотив прощения имеет преимущественно пространственные 
характеристики. Таков 
путь Мустафы к матери в хикая «В метель» Ш. Камала, скитания 
Сагадат по бедным улицам и ночлежкам Казани в романе Г. Исхаки.
Концепт «прощение», являясь важной составляющей духовной жизни 
представителей всех религиозных конфессий, используется в произведениях русских и 
татарских писателей как символ очищения души, освобождения от греха, наполняясь в 
зависимости от историко-культурной ситуации и этических взглядов писателя 
дополнительными коннотациями: будь то актуальная для татар проблема положения 
женщины в обществе как матери или жены, или значимая в прозе Ф. М. Достоевского тема 
бунта и смирения, выбора между земным и божественным, верой и безверием. 
Функционирование данного мотива выявляет и своеобразие творческой индивидуальности 
каждого писателя на уровне принципов и приемов художественного изображения, 
жанровой специфики текстов, особенностей стиля. 

жүктеу/скачать 7.64 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: