92
53.
По поводу фразы «Аз есьм Ермолай»
любой
филолог скажет, что в переводе с церковнославянско-
го это значит «Я есть Ермолай». Но, по-моему, вполне
возможен и другой вариант перевода, если только
предположить, что церковнославянское «есьм» явля-
ется слегка изменённым
тюркским есiм –
имя.
В таком случае перевод будет звучать так: «Моё
имя – Ермолай».
54.
«Страшно, аж жуть!» – пел когда-то Владимир
Высоцкий в одной из своих песенок. Ничего не могу
сказать о слове
страх, его этимология мне не ясна. А
вот «жуть» – слово, по всей вероятности, тюркское. У
тюркских народов основу
хозяйственной жизни испо-
кон веков составляло скотоводство. Если случался
массовый падёж скота, то неизбежно наступал голод.
Это страшное событие, то есть массовый падёж
скота,
по-тюркски обозначался словом жут, которое,
войдя в тюрко-славянский лексикон древнерусского
языка, со временем приобрело форму
жуть в
более
широком толковании.
55.
В одном из ранних стихотворений Сергея Есени-
на есть слово «зеленя» (ударение на «я»):
Край любимый! Сердцу снятся
Скирды солнца в водах лонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.
93
Встречается это слово и
в других стихотворени-
ях русского поэта, но особенно часто в произведениях
«деревенских» писателей-почвенников. Вслушаемся в
музыку этого слова –
зе-ле-ня... Воображение тут же
рисует покрытые зеленью просторы полей.
Вот вам
пример того, как незнание подлинной семантики слова
может привести к его ошибочному восприятию.
Дело в том, что в основе скрытого тюркизма
зе-
леня ничего «зелёного» нет. Прообразом этого чисто
русского слова является тюркское
jalan –
поле, доли-
на, равнина, ровная, открытая местность.
Следова-
тельно, данный ландшафт можно называть
зеленя не
только весной и летом, но и в любое время года, даже
когда всё кругом покрыто сугробами снега.
Достарыңызбен бөлісу: