Рэндалл коллинз
жүктеу/скачать 1.31 Mb. Pdf көрінісі
|
| Norman Levine, Tragic Deception: Marx Contra Engels, Oxford: Clio Press, 1975) кри-
тиковали Энгельса за отсутствие у него Марксова гуманистического видения, которое шло от младогегельянцев. В результате Энгельс оказывался предте- 75 1. Естественно возникает вопрос: почему Энгельс сознательно от- казался от своего оригинального вклада в пользу Маркса. С одной стороны, Энгельс и Маркс действительно сходились в некоторых своих идеях, особенно на ранних этапах своей деятельности, ког- да Маркс полностью погрузился в свой проект гегелизированной экономики. Оба были молодыми и деятельными революционера- ми. Энгельс возглавлял военное восстание в своем родном городе Бармене в Германии в 1848 году. После спада революции Маркс про- должал вести подпольную политическую работу и возглавил Ком- мунистический интернационал, вклад же Энгельса состоял в том, что он управлял фабрикой и поддерживал Маркса финансово. Не- сомненно, что эта политическая преданность и более сильная по- литическая личность Маркса и послужили основой их единомыс- лия, во всяком случае на публике. К тому же с Марксом трудно бы- ло ладить. Энгельс был одним из немногих знакомых, с которым он не поссорился. Фактически Энгельс был его единственным дру- гом. Условием их дружбы было то, что они избегали всяких идей- ных расхождений; в публичных ситуациях Энгельс не должен был ставить под сомнение факт Марксова превосходства в их сотруд- ничестве. Вероятно, такая ситуация даже была на руку Энгель- су, поскольку с внешней стороны он слыл в Манчестерском обще- стве респектабельным руководителем бизнеса. Маркс же не только чей сталинских репрессий, которые бы осудил более гуманистический Маркс. Эта критика была совершенно не по адресу. Действительно, все более «мяг- кие» гегельянские интерпретации Маркса становились все более популярны- ми в последние несколько десятилетий (частью этого умонастроения стало возрождение интереса к Лукачу и Коршу, оба из которых были гегельянцами). Но это произошло в значительной степени из-за крушения веры в экономиче- скую неизбежность капиталистического кризиса и общего чувства антагониз- ма против науки, чуждого и Марксу, и Энгельсу. Гегельянство является в зна- чительной мере стихией мистификации, которая не позволяет нам видеть реальные социологические процессы, на которые указал Энгельс. Реальная сложность Марксовой экономической системы как раз и заключалась в том, что он настойчиво пытался уложить ее в каркас гегелевских категорий. Энгельс не желал обращать слишком много внимания на младогегельянцев (он не хотел добавлять большого раздела, посвященного Фейербаху, к «Немец- кой идеологии», считая его не очень реалистическим; из рукописей Маркса, опубликованных Энгельсом посмертно, он не напечатал только «Экономико- философские рукописи 1844 года»). И это было воспринято как проявление слабости Энгельса, как и отсутствие интереса у него к более абстрактным 76 мирился с бедностью, но также и с опасностями, сопряженными с деятельностью политической полиции и с бесконечной борьбой с цензорами на континенте. Возможно, Энгельс даже испытывал внутреннее идейное удовлетворение. В конце концов, это он ини- циировал «критику политической экономии» и систему материа- листической социологии конфликта в 1840-х годах, и он, вероят- но, находил удовлетворение в том, что его проект теперь работал во всех деталях, тщательно проработанных усилиями его друга. Че- рез 25 лет он смог сам вернуться к идейной борьбе, но теперь у не- го в руках уже был более или менее законченный продукт. После то- го как Маркс заболел и умер, Энгельс оказался в центре внимания как популярный и влиятельный глашатай, мыслям которого прида- вали большое значение, и предложил ввести новые элементы в си- стему. Можно сказать, что ценой отсутствия должного признания Энгельс смог пожать плоды приятной и успешной интеллектуаль- ной карьеры в гораздо большей степени, чем это удалось Марксу в течение своей жизни. Если кому-то угодно играть с названиями, можно сказать, что название «марксизм» — это миф и что, с точки зрения социоло- гии, Маркс мог бы быть более корректно назван «энгельсианцем». Маркс писал более крупные и более систематические работы, но в более узком и мономаниакальном ключе. Энгельс брал шире и был лабиринтам Марксовой экономики. Но справедливее было бы сказать, что у Энгельса было лучшее чутье на то, что достойно внимания для реалисти- ческого анализа социального мира. К тому же Энгельс отнюдь не был более догматичным из них. Его статьи по «Диалектике природы» не были особенно успешны и только указывали на своего рода метафорические сходства между диалектикой и различными физическими и биологическими процессами. Но эти статьи показывают его интеллектуальную широту и его интерес к зако- нам природы, который был частью его стремления к созданию также и науки об обществе. Он использовал диалектику на своей собственной почве для того, чтобы пробудить чувствительность к процессам конфликта и изменения, как это можно видеть по его историческим трудам. Фактически для Энгель- са была чрезвычайно важной идея приоритета эмпирической сложности над априорными теориями, и он использовал диалектику для того, чтобы преодо- леть всякий грубый материализм. Он готов был предоставить «надстройке» политики и идеологии статус независимого полюса в ее диалектическом вза- имоотношении с экономическим «базисом» (Leonard Krieger, “Introduction” to Friedrich Engels, The German Revolution, Chicago: University of Chicago Press, 1967: XX). 77 1. более социологичен. Он больше стремился к работе над наскоро написанными статьями, испытывая новые идеи на бумаге — отсюда поверхностность некоторых его мыслей, например, его мысли о ди- алектике природы или его упрощенный эволюционизм в трактовке истоков семьи и государства. Но Энгельс был также достаточно ги- бок, чтобы признать свои методологические просчеты и предвос- хитить прогрессивное развитие все более эмпирически адекватной социологии конфликта. Конечно, то, что делали Маркс и Энгельс, было только началом. Маркс, несомненно, обладавший гигантской интеллектуальной силой и энергией, впитал в себя ранние идеи Энгельса, усилил его аргументы и сделал их своими, как можно ви- деть на примере его блестящего «Восемнадцатого Брюмера». Ког- да он стал работать в одиночку и отошел от влияния Энгельса, со- циолог в нем уступил место одержимому одной идеей экономисту- гегельянцу. Но в конце концов, не так важно, какой именно вклад внес каждый из них. Говоря о темах, которые могут быть названы «энгельсовскими», я делаю это только потому, что их труды неодно- родны и их вклад неравноценен. Но здесь мы рискуем созданием несколько мифического «Энгельса» вместо уже изрядно мифологи- зированного Маркса. Теперь имеет смысл обратиться к тем направ- лениям их мысли, которые оказали наиболее долговременное вли- яние на социологию. жүктеу/скачать 1.31 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|