Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире

Т. С. Элиот. Песнопения из поэмы «Камень»*

За пределами стран Запада капитализм пребывает в кризисе не потому, что проваливается процесс международной глобализации, а потому что развивающиеся и бывшие социалистические страны не смогли «глобализовать» капитал внутри своих стран. Большинство населения этих стран рассматривают капитализм как частный клуб, как дискриминационную систему, которая выгодна только Западу и местным элитам, устроившимся под стеклянным колпаком несправедливого закона.

Во всем мире стало больше людей, которые могут красоваться в обуви фирмы Nike и в часах Casio, но даже украсив свой быт вещами, произведенными на Западе, эти люди отчетливо осознают, что они находятся вне капиталистической игры — у них нет в ней доли. Глобализация не может свестись к установлению взаимосвязей между стеклянными колпаками, прикрывающими
* Элиот Томас Стернз — англо-американский поэт и критик XX в.
привилегированные меньшинства стран третьего мира. Такое существовало и прежде. В XIX в. правящие династии Европы были связаны кровными узами и являлись одной семьей в буквальном смысле. Кузены, находившиеся на тронах Англии, Франции, Голландии, Испании и России, поддерживали постоянные контакты по вопросам коммерции, внутренней и внешней политики. XIX век был периодом триумфа капитализма в промышленно развитых странах, продолжавшимся до тех пор, пока не случились революция в России и Великая депрессия на Западе. Но как отметили испанец Ортега-и-Гасет* и американец Уолтер Лип-ман**, при всей своей силе и изощренности капитализм по-прежнему уязвим. Американский экономист Лестер Туроу напомнил о том, что было в 1941 г., всего более полвека назад:

Соединенные Штаты и Великобритания остались единственными [крупными] капиталистическими странами, сохранившимися на нашей планете... Все остальные страны мира были фашистскими и социалистическими или являлись колониями гибнущих европейских империй. Общемировой кризис 1920—1930-х гг. поставил капитализм на грань исчезновения. Капитализм, который сегодня кажется неодолимым, еще недавно мог погибнуть в результате пары ошибочных решений¹.

Латиноамериканцы это хорошо знают на собственном опыте. С 1820-х гг., освободившись от владычества Испании, они по меньшей мере четырежды пытались стать частью глобального капитализма и всякий раз терпели неудачу. Они реструктурировали долги, брали под контроль инфляцию, осуществляли либерализацию торговли, приватизировали государственную собственность (продали, например, железные дороги британцам) и обменивали на нее долги, а также проводили радикальные налоговые реформы. Что касается бытового потребления, латиноамериканцы импортировали все — от английских твидовых костюмов и ботинок Church до машин «Форд-Модель Т». Они изучали французский и английский по радиопередачам и пластинкам. Они танцевали чарльстон и привыкли к жвачке. Но они так и не научились создавать капитал в значительных количествах.
* Испанский философ и публицист 1920—1950-х гг., один из создателей теории элит. ** Социолог и ведущий публицист 1960—1970-х гг. в США.
Революция в средствах коммуникаций преобразила мир, и некоторые могут счесть знамением прогресса тот факт, что египетский сфинкс теперь глазеет прямо на неоновую рекламу жареных цыплят из Кентукки. Но при этом только 25 из 200 стран мира производят капитал в достаточном количестве, чтобы получать полную выгоду от участия в мировой системе разделения труда. Источником жизненной силы капитализма являются не Интернет и не сети ресторанчиков быстрого питания. Это — капитал. Только капитал предоставляет средства для поддержки специализации, для производства товаров и обмена ими на мировых рынках. Только капитал в состоянии обеспечить рост производительности труда и богатства народов.

И при этом лишь западный мир и незначительные группы богатых людей в развивающихся и бывших социалистических странах обладают законной собственностью, а в силу этого и возможностью порождать и эффективно использовать капитал. За пределами Запада капитализм воспринимается все более враждебно, как режим апартеида, закрытый для большинства населения. Даже некоторые национальные элиты начинают понимать, что им никогда не получить достойного места в мировой капиталистической игре, если они вечно будут зависеть от милости иностранного капитала. Они не властны над собственной судьбой, и это сознание удручает. Подключившись к процессу глобализации, но не обеспечив свои народы средствами для производства капитала, они все более ощущают себя не в Соединенных Штатах, а в мелочно-торгашеской Латинской Америке, погрязшей в хаосе внелегальной деятельности². Десять лет назад мало кто рискнул бы даже намекнуть на сходство между странами Варшавского блока и Латинской Америкой. Но сегодня они кажутся почти близнецами: мощная теневая экономика, вопиющее неравенство, вездесущие мафии, политическая нестабильность, бегство капитала и пренебрежение законом.

Вот почему повсюду за пределами Запада сторонники капитализма находятся на оборонительных позициях. Всего десятилетие назад они были на подъеме, но сейчас их все в большей степени воспринимают как поборников нищеты и несправедливости для большинства населения. Например, в 1999 г. обладающая консультативными функциями верхняя палата египетского парламента предупредила правительство, чтобы оно «не попадалось больше в ловушку лозунгов строительства капитализма и глобализации»³. Сторонники капитализма позволили себе забыть о жизненно важной роли капитала и тем самым оказались в ряду защитников status quo, которые слепо хлопочут о незыблемости существующих государственных законов, грубо дискриминационных по отношению к большинству населения.

А законы в этих странах именно таковы. Как показано в главе 2, не менее 80% их населения не в силах вдохнуть жизнь в свою недвижимость и сделать ее источником капитала, потому что закон перекрывает им доступ к законным формам частной собственности. Они в буквальном смысле слова сидят на триллионах долларов омертвленного капитала, как если бы это было замкнутое озеро, оттуда вода бесполезно уходит в бесплодный песок, вместо того чтобы образовать мощный живительный поток, энергия которого может быть использована с превеликой выгодой. Люди владеют недвижимостью и используют ее в соответствии со множеством не связанных между собой внелегальных соглашений, предусматривающих только локальную ответственность. При отсутствии общего стандарта, предполагаемого единством легальных установлений собственности, им недостает языка, вводящего активы в контакт между собой. Бесполезно уговаривать их потерпеть до тех пор, пока до них дойдут выгоды капиталистической организации жизни. Этого не будет, если не изменятся законные установления в области права собственности.

Сеятелям капитализма, чванящимся победой над социализмом, еще предстоит понять, что макроэкономических реформ самих по себе недостаточно. Не следует забывать, что толчком к глобализации послужило то, что развивающиеся и бывшие социалистические страны, некогда наглухо изолированные, занялись открытием своих рынков, стабилизацией валюты и принятием законов, делающих возможными международную торговлю и частные инвестиции. Все это прекрасно. Не столь прекрасно лишь то, что проводимые реформы предполагают, будто население этих стран уже интегрировано в сферу легальной хозяйственной деятельности, а значит, имеет равные возможности для использования своих активов на открытом рынке. Но это не так.

Как я показал в главе 3, большинство людей не имеют возможности участвовать в деятельности национальных и международных рынков, потому что у них нет доступа к легальной системе прав собственности, которая одна выделяет в активах их общую родовую сущность и придает им ликвидность, а собственникам — ответственность. Пока активы большинства не оформлены надежными документами и не попали в русло дееспособного бюрократического механизма, они остаются экономически бесплотными и бесплодными.

Достигнув с помощью точных данных стабилизации и корректировки хозяйственных пропорций, макроэкономические программы глобализаторов резко повысили рациональность управления экономикой в развивающихся странах. Но поскольку их данные не отражали того факта, что большинство людей не обладают правами собственности, они проделали только часть работы, необходимой для создания капиталистической системы и эффективного рыночного хозяйства. Их инструменты разработаны для стран, где упорядоченный закон подвергся внутренней глобализации, так что наличествует действенная и открытая для всех система прав собственности, образующая связь между эффективными методами денежной и инвестиционной политики, то есть все то, чего пока еще нет за пределами Запада.

Слишком многим политикам присущ олимпийский взгляд на процесс глобализации. Стоит им добиться стабилизации и структурной корректировки на макроуровне, обеспечить процветание иностранных инвесторов и легального бизнеса и отдать контроль денежного обращения в руки ортодоксальных экономистов, как они считают, что выполнили свой долг. Поскольку вся их политика нацелена только на агрегированные показатели, им не интересно знать, есть ли у людей возможности для участия в жизни национального и международного рынков. Они забыли, что все изменения происходят только через людей. Они забыли о нуждах бедняков. Причина этой поразительной забывчивости только в том, что они не привыкли использовать концепцию классов.Как сказал один из выдающихся ученых, им не дано «понять даже весьма приблизительно, как живут другие»⁴.

Реформаторы оставили решение вопроса о собственности неимущих консервативной верхушке корпорации законников, не заинтересованных в изменении status quo. Поэтому активы большинства граждан остаются мертвым капиталом, запертым в границах внелегального сектора. Вот почему в апологетах идей глобализации и свободного рынка начинают видеть самодовольных защитников интересов тех, кто господствует в пространстве, защищенном стеклянным колпаком.


Прислушаемся к Марксу

Большинство программ экономических реформ в бедных странах попадаются в ловушку, предвиденную Карлом Марксом: главное противоречие капитализма, которое готовит его непременную гибель, в процессе концентрации капитала в руках незначительного меньшинства. Не обеспечивая большинству населения доступ к рынкам, реформы оставляют плодороднейшую почву для классовой вражды между малочисленным классом привилегированных (капиталистов), сумевших легализовать свои права собственности, и относительно малоимущим большинством граждан, которые не имеют доступа к полноте прав собственности, а потому не могут обращать свое имущество в капитал.

Классовая борьба в наши дни? Разве все эти идеи не рассыпались вместе с Берлинской стеной? К несчастью, нет. Это трудно понять гражданам западных стран, потому что там люди, выпавшие из системы или не вошедшие в нее, живут в замкнутых гетто. Но в развивающихся и бывших социалистических странах нищета носит иной, «открытый» характер — она присутствует повсеместно. В этих странах в «гетто» заперты богатые и благополучные. Те, кого на Западе относят к низшим слоям общества, здесь составляют большинство населения. В прошлом, когда их растущие притязания повисали в воздухе, эти массы обозленных бедняков умели поставить на колени казалось бы несокрушимые правящие элиты (как в Иране, Индонезии и Венесуэле). В большинстве стран за пределами Запада устойчивость правительств зависит от ловкости и преданности тайной полиции, а их высшие круги с полным основанием отгораживаются от сограждан крепостными стенами.

Сегодня различие между развитыми странами и остальным миром в значительной части сводится к тому, что в первых легальная собственность открыта для каждого, а у всех других общество разделено на классы — на тех, кто в состоянии легально зафиксировать свои права собственности и создавать капитал, и на тех, кто лишен подобной возможности. Если внелегальные права собственности не будут легализованы, эти общества так и будут бестолково мучиться со своими раздвоенными системами национального хозяйства, состоящего из так называемого «законопослушного» сектора, с одной стороны, и небогатого внелегального сектора — с другой. Но поскольку средства массовой информации продолжают совершенствоваться и бедные все лучше осведомлены о том, что они могли бы иметь, ненависть к системе правового апартеида непременно будет расти. Настанет день, когда большинство, живущее за пределами стеклянного колпака, окажется под знаменами ловких бунтовщиков, оседлавших недовольство масс. «Если мы не найдем способа сделать процесс глобализации более открытым, — говорит Клаус Шваб, обращаясь к Всемирному экономическому форуму, — нас ждет возрождение обычных в истории острых социальных конфликтов, которые обретут международный характер и оттого станут еще опаснее»⁵.

Холодная война, может быть, и кончилась, но старые классовые распри никуда не делись. Размах подрывной политической деятельности и повсеместный рост этнических и культурных конфликтов доказывают, что, когда острое недовольство становится массовым, люди объединяются в классы по признаку общей обиды и ущемления прав. «Newsweek» отмечает, что после 1980-х гг. на Американском континенте «у каждого конфликта были свои особенности, но нападающие неизменно чернили общего для всех врага — новый облик латиноамериканского капитализма»⁶. В такого рода ситуациях у марксизма есть важные преимущества перед капиталистической наукой, которая не предлагает серьезной стратегии по отношению к неимущим обитателям внелегального сектора. У капиталистов обычно отсутствует системное объяснение того, что за люди образуют низшие слои общества и как следует изменить систему, чтобы помочь им подняться.

Не стоит недооценивать потенциального влияния целостной теории Маркса в эпоху, когда массы потерявших надежды людей начинают поиск единого мировоззрения, на которое можно опереться в борьбе за улучшение своих экономических перспектив. Периоды экономического подъема не способствуют серьезным размышлениям. Зато кризисы пробуждают мыслительные способности и плодят одержимость. В какой бы форме ни возродился марксизм — а этого не избежать, — он предложит гораздо более мощные объяснения политических проблем капитализма в развивающихся и бывших социалистических странах, чем капиталистические мыслители.

Как отметил недавно Джордж Сорос*, Маркс понимал капитал глубже, чем Адам Смит. Для Маркса ясно было, что «деньги и товары, точно так же, как жизненные средства и средства производства, отнюдь не являются капиталом сами по себе. Они должны быть превращены в капитал»⁸. Он также знал, что недвижимость, ставшая товаром и обращающаяся на рынке, может стать выражением ценностей, не воспринимаемых чувствами, но пригодных для получения дохода. Для Маркса вопрос о собственности был важен, потому что он сумел увидеть: владельцы земли получают в свое распоряжение нечто гораздо более важное, чем потенциальное плодородие. Именно поэтому марксистский инструментарий предлагает антикапиталистически настроенным бунтарям убедительные объяснения, почему система частной собственности передает все богатства в руки богатых и делает это за счет бедняков.

Это не всеми замечено, но арсенал антикапиталистической и антиглобалистской пропаганды наращивается. Сегодня антикапиталистические агитаторы могут использовать серьезную статистику, доказывающую, что капитализм осуществляет передачу собственности от бедных стран богатым и что частные западные инвестиции в развивающихся странах представляют собой, в сущности, захват их ресурсов многонациональными компаниями. За прошлое десятилетие в развивающихся и бывших социалистических странах резко возросло число шикарных автомобилей, роскошных домов и великолепных магазинов, но одновременно увеличилось и число бедняков. Исследования, проведенные Нэнси Бердселл и Хуаном Луисом Лондоно, показы-

Результаты этих исследований служат нам своевременным предупреждающим сигналом, но при этом образуют заряд интеллектуальной взрывчатки, способной остановить программы приватизации и процесс глобализации капитализма. Поэтому важно, осознавая потенциальное влияние марксизма, в полной мере использовать уроки столетия, истекшего после смерти Маркса. Сегодня мы в состоянии продемонстрировать: Маркс, отчетливо понимая, что параллельно с физическим существованием средства производства могут жить экономической жизнью — «продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одаренными собственной жизнью»¹⁰, — так и не увидел, что легальная собственность — это не просто инструмент присвоения, но также средство, поощряющее производство дополнительных потребительских ценностей. Он не понимал и того, что только механизмы, содержащиеся в системе частной собственности, способны сообщить средствам производства и вложенному в них труду форму, необходимую для рождения капитала. Хотя Марксов анализ того, каким образом средства производства через участие в обмене выходят за собственные пределы и начинают служить более обширным социальным целям, принципиально важен для понимания природы богатства, он не объясняет, в какой степени система законных прав собственности может послужить повышению меновой ценности.

Маркс лучше любого из своих современников знал, что для экономиста нет большей слепоты, чем воспринимать средства производства исключительно в их материальной ипостаси. Он полностью отдавал себе отчет, что капитал — это независимая сущность, для которой деньги и товары являются простыми формами, которые он принимает и отбрасывает по мере необходимости¹¹. Но, видимо, он жил слишком рано, чтобы понять, каким образом легальность прав собственности может заставить те же ресурсы обслуживать дополнительные функции и производить дополнительные ценности. В силу этого вне поля зрения Маркса оказалось выгода от увеличения в обществе числа собственников. В его время титулы собственности представляли собой только видимую верхушку растущего айсберга легальной системы прав собственности. В настоящее время подводная часть айсберга представляет собой гигантский механизм реализации экономического потенциала активов. Вот почему Маркс не вполне понимал, что легальная собственность представляет собой необходимый процесс связывания и развертывания капитала, что, не используя механизмы собственности, человечество не сможет придать плодам своего труда родовую сущность, допускающую их дифференциацию, комбинирование и инвестирование для производства дополнительных ценностей. Он не увидел, что хорошо организованная легальная система собственности, подобно складному ножу, которыми экипированы швейцарские военные, обладает поразительным разнообразием механизмов, не сводимых к одному элементарному «владению имуществом».

Изменились времена, и значительная часть идей Маркса устарела. Доступ к капиталу перестал быть привилегией немногих. Уже после смерти Маркса Запад наконец смог создать правовой механизм, предоставивший большинству населения доступ к собственности и к средствам производства. Маркс, скорее всего, был бы шокирован тем фактом, что подавляющее большинство населения развивающихся стран состоит не из бесправных пролетариев, а из лишенных полноты прав мелких предпринимателей, внелегально владеющих довольно значительным имуществом.

Восхищение хорошо устроенными системами собственности не должно застить нам то, что, как отмечал Маркс, эти системы могут быть использованы для воровства. В мире всегда будет полно умельцев, которые с помощью документов на право собственности смогут подчистую обобрать простодушных граждан. Но это вовсе не повод отвергать сам институт частной собственности. Ведь мы не отказываемся от автомобилей и компьютеров только потому, что они используются и в преступных целях. Если бы Маркс был жив и увидел, как происходило растранжиривание ресурсов по обе стороны железного занавеса, он, пожалуй, согласился бы, что мародерство возможно и без системы частной собственности и что при любой форме собственности для борьбы с воровством нужна власть. Кроме того, хотя Маркс придал очень специфическое значение понятию «прибавочная стоимость»*, мы вольны толковать это понятие намного шире. Люди всегда производили дополнительные ценности, например пирамиды, кафедральные соборы, хорошо вооруженные и многочисленные армии. На современном Западе источником значительной части дополнительных ценностей является не грабительски экспроприированное время труда, а коренящиеся в институте частной собственности механизмы, которые позволили извлекать дополнительную пользу из принадлежащего людям имущества.

Маркс, как и всякий человек, находился под влиянием социальных условий и технологий своего времени. Экспроприация мелких собственников, феодальные права землевладельцев, присвоение и огораживание общинных земель, порабощение туземного населения, ограбление покоренных народов, торговля чернокожими — все это вполне могло быть важными формами того, что Маркс называл «первоначальным накоплением капитала». Сегодня ничто из этого не возможно. Изменились нормы, вкусы и установки — в том числе под влиянием работ самого Маркса. Современные государства неодобрительно относятся к рабству, мародерству и колониальным захватам. Большинство государств земли подписали Всеобщую декларациею прав человека, а их конституции гарантируют своим гражданам равенство доступа к правам собственности.

Более того, как мы видели в главе 6, власти развивающихся стран не вполне лишили своих бедняков доступа к собственности. В крупных городах бывших соцстран и стран третьего мира внелегальный бизнес и жилища не имеют законных титулов собственности, но правительства, пусть и молчаливо, смирились с их существованием и с внелегальными установлениями собственности. В XX столетии во многих развивающихся странах прошли аграрные реформы, в результате которых беднейшие слои фер-
* По Марксу, прибавочная стоимость (surplus value) — это часть вновь созданной ценности (стоимости), присваиваемая капиталистами.
меров получили наделы земли (хотя и без легального титула собственности, позволяющего обращать их владения в капитал). Правительства этих стран охотно тратили деньги на решение вопросов собственности. Миллиарды долларов ушли на создание механизмов регистрации операций с недвижимостью.


Собственность делает капитал «дружелюбным»

В этой книге я попытался продемонстрировать, что мы знаем уже достаточно, чтобы рассчитывать на существенное продвижение вперед. Теперь мы можем выйти за пределы традиционных дебатов о собственности, застывших на противостоянии «правых» и «левых», и забыть наконец об этих старых битвах. Легальная собственность— это нечто большее, чем просто владение имуществом. В главе 3 мы показали, что отношения собственности предоставляют в распоряжение людей инструменты, позволяющие сосредоточиться на тех аспектах ресурсов, из которых можно извлечь капитал. Легальная собственность — это и нечто большее, чем система регистрации операций с недвижимостью. Она стимулирует мысль, преобразующую активы таким образом, что с ними можно работать и порождать дополнительную ценность. Вот почему так важно, чтобы институт легальной собственности был общедоступен: каждый должен стать участником общественного договора, позволяющего людям сотрудничать ради повышения производительности общественного труда.

Хорошо организованную систему легальной собственности отличает ее «дружелюбность». Она упорядочивает знания о зарегистрированных активах так, что ими легко управлять. Она собирает, объединяет и систематизирует не только данные об активах и их экономическом потенциале, но и наши идеи обо всем этом. Короче говоря, капитал возник благодаря способности Запада использовать легальные системы собственности как механизм виртуального отражения ресурсов. И только в виртуальной плоскости ум разных людей может заниматься вопросом об использовании ресурсов с наилучшим результатом для человечества.

Революционный вклад интегрированных систем собственности заключается в том, что они решают базовую проблему познания. Пяти наших чувств недостаточно для постижения и переработки всей рыночной информации, особенно когда речь идет о мировых рынках. Нам нужно выжать из экономической информации о нас самих и наших ресурсах самую сущность, чтобы наше сознание легко схватывало это. Именно так ведет себя хорошая система собственности — она преобразует активы в такую форму, которая способствует выявлению их сходства, различий и возможности взаимодействия. Система отражает объекты собственности во множестве документальных свидетельств, которые позволяют отслеживать их движения в пространстве и во времени. Кроме того, она выделяет родовое свойство активов, обеспечивающее возможность их делить, комбинировать и мобилизовы-вать для получения особенно продуктивных сочетаний. Эта способность института собственности преобразовывать активы в форму, разрешающую находить особенно эффективные виды их использования, представляет собой главную пружину экономического роста, поскольку он всегда является результатом способности получать из малоценных ресурсов все более и более ценные продукты переработки.

Хорошо организованная система собственности есть опосредующий инструмент, с помощью которого мы можем понимать друг друга, устанавливать связи и синтезировать повышающее производительность знание об активах. Это способ представления реальности, позволяющий нам преодолевать ограниченность наших пяти чувств. Хорошо сконструированная система документального сопровождения операций с объектами собственности способствует выявлению их экономического потенциала и умножению возможностей их использования. Эти документы не «просто бумага»: это инструменты, пролагающие путь к полезным знаниям о вещах, ранее недоступным.

Перефразируя Фому Аквинского*, как документы направляют наше знание о вещах, так «лучник метит стрелу прямо в цель»¹². Документы о собственности, упорядочивая наши знания об экономических свойствах вещей, позволяют снижать расходы на

Способность собственности выявлять капитал, латентным образом присутствующий в накопленных нами активах, рождена наилучшей интеллектуальной традицией — во имя процветания устанавливать контроль над окружающей средой. Лучшие умы человечества тысячелетиями убеждали нас, что возможны разные уровни реальности и многие из них невидимы, так что для постижения их необходимы особого рода инструменты, переводящие их в форму, доступную для восприятия. В знаменитой метафоре Платона мы, люди, уподоблены узнику, сидящему спиной ко входу в пещеру, так что все наши знания о мире мы можем черпать только из наблюдений за тенями на стене. И действительно, многие важные вещи и отношения недоступны прямому наблюдению. Вот почему в ходе развития цивилизации люди разрабатывали особые методы выражения виртуальных аспектов реальности в форме, доступной для восприятия и постижения.

Маргарет Боуден следующим образом формулирует это: «Системы символов относятся к числу самых важных творений человеческого разума. Их примерами могут служить арабская система счисления (включая нуль), химические символы или нотный стан, четвертные и половинные ноты, используемые музыкантами. Самым последним примером являются языки [компьютерного] программирования»¹⁴. Символы, используемые в математике и в системах собственности, позволяют нам упорядочивать сложную информацию о мире и манипулировать ею, иными словами, понимать и обсуждать вопросы, которые при любом другом подходе не даются нашему сознанию. Они представляют собой то, что философ Даньел Деннетт назвал «протезное расширение ума»¹⁵. С помощью систем символов мы делаем доступными для восприятия и осмысления виртуальные аспекты этого мира. Философ Джон Серл* заметил, что люди в силу взаимных соглашений могут приписывать «новый статус одному и тому же явлению, где этот статус имеет сопутствующую функцию, для реализации которой недостаточно только физических свойств данного явления»¹⁶. Мне кажется, что это очень близко к тому, что делает легальная система собственности: она присваивает активам (в концептуальном пространстве и на основании общественного договора) статус, позволяющий им выполнять функции, ведущие к возникновению капитала.

Мысль о том, что мы используем для организации реальности концептуальные пространства, является центром философского анализа. Французский философ Мишель Фуко обозначил это как область коммуникаций (region mediane), представленную основными кодами (codes fondamentaux), образующими тайную сеть, посредством которой постоянно расширяется потенциал (les conditions de possibilite) общества . Я рассматриваю легальную собственность как своего рода сортировочный узел, дающий нам возможность постоянно наращивать и обращать в капитал потенциал накопленных активов. Мне также очень помогла идея Карла Поппера** о Мире 3— о реальности, отличной от Мира 1 (совокупность материальных объектов) и от Мира 2 (совокупность интеллектуальных состояний). В рамках Мира 3 порождения нашего сознания обретают автономное существование и влияют на наши отношения с материальным миром¹⁸. Легальная собственность принадлежит именно этому миру, в котором Запад упорядочивает знания об активах и извлекает из них потенциал для создания капитала.

Таким образом, легальная собственность представляет собой поразительную вещь, намного более важную, чем просто право владеть и распоряжаться имуществом. В отличие от тигров и волков, защищающих свою территорию с помощью когтей и зубов, человек, в физическом отношении не столь уж сильный, для защиты территории научился использовать продукт своего ума — правовые установления. Произошло это более или менее бессознательно. Созданная Западом для разрешения территориальных
* Американский лингвист и философ второй половины XX в.

** Английский философ и социолог XX в.

Есть некая ирония в том, что враги капитализма всегда лучше самих капиталистов осознавали виртуальную природу капитала. Именно виртуальный аспект капитализма они считают особенно опасным и коварным. Капитализм, обвиняет Вивиан Форрестер в своем бестселлере «L'Horreure economique», «захватил как физическое, так и виртуальное пространство... Он реквизировал и скрыл богатство так, как этого никогда прежде не было; он скрыл его и сделал недосягаемым для людей, придав ему форму символов. Символы стали предметом абстрактных операций обмена, осуществляемых в этом самом виртуальном мире»¹⁹. Сознательно или нет, но Форрестер солидаризуется с давней традицией возмущения абстрактностью экономического мышления — теми «метафизическими тонкостями», которые Маркс считал решительно необходимыми для понимания природы богатства и для его накопления²⁰.

Этот страх перед виртуальностью капитала легко понять. Всякий раз, когда цивилизация изобретает очередную систему символов для управления событиями материального мира, людей охватывает подозрительность. Когда Марко Поло* вернулся из путешествия в Китай, он поразил европейцев известием, что китайцы используют не металлические, а бумажные деньги, что было сразу же объявлено злокозненной алхимией. Европейский мир противился символическим деньгам вплоть до XIX в. Новейшие формы денег — электронные деньги и вездесущие кредитные карточки — также были приняты публикой не сразу. Людей охватывает недоверие всякий раз, когда форма существования эквивалентов ценности делается менее материальной и более виртуальной. Новые формы производных ценных бумаг, напри-
* Венецианский путешественник XIII в.
мер облигации, обеспеченные пулом закладных, расширяют возможности для образования капитала, но зато экономическая жизнь делается еще менее понятной. Поэтому люди предпочитают восхищаться благородными образами взмокших от тяжкого труда сельскохозяйственных и промышленных рабочих Советского Союза или Латинской Америки, а не ускользающими от понимания действиями капиталистов, которые в виртуальном мире компьютерных сетей оперируют акциями и облигациями. В общем, похоже, что работа с абстрактными символами капи-i тала марает руки сильнее, чем грязь и копоть реального производства.

Многие интеллектуалы воспринимали документы на право собственности, подобно всем другим абстрактным символам (от алфавита до денег и языков программирования), как инструмент обмана и угнетения. Неприязненное отношение к системам абстрактных символических обозначений играло подспудную роль в формировании политических идей. В своей книге «De la Grammatologie» Жак Деррида* напоминает об утверждении Жан-Жака Руссо, что письменность была важным инструментом установления неравенства между людьми. Руссо считал, что умение писать позволяет управлять составлением законов и официальных документов, а через них и судьбами людей. Клод Леви-Стросс** также доказывал, что «первичная функция письма — способствовать подчинению других»²¹.

Я не хуже любого антикапиталиста знаю о том, как системы символических обозначений, особенно те, которые были введены в оборот при капитализме, использовались для эксплуатации и порабощения и благодаря им многие оказывались отданными на милость и усмотрение горстки правителей. Я и в этой книге говорю о том, что официальные документы становятся подчас инструментами открытого господства. Но нельзя не признать: искусства и науки, применяющие системы символов, являются важнейшей опорой современного общества. Можно сколько угодно бранить и ниспровергать письменность, электронные деньги, компьютеры и документы на право собственности, но
*Современный французский философ.

**Французский этнограф и социолог.

Билл Гейтс* — самый удачливый и богатый предприниматель мира. Если оставить в стороне личную одаренность, какую часть его успеха можно объяснить культурной традицией и привитой ему «протестантской этикой»**? А какую роль в его успехе сыграла действующая в Соединенных Штатах легальная система собственности?

Сколько компьютерных программ он смог бы запустить в оборот, если бы их не защищали патенты? Сколько сделок и долгосрочных проектов он смог бы осуществить, если бы закон не гарантировал ему выполнение контрактов? На какой риск он мог бы отважиться в начале своего восхождения, если бы не возможность использовать форму корпорации с ограниченной ответственностью и не существование системы страхования рисков? Какой капитал смог бы он собрать, если бы не система регистрации деловых операций? Сколько ресурсов он смог бы накопить, если бы не ликвидность ценных бумаг? Скольких людей он смог бы сделать миллионерами, не имея возможности привлекать их и стимулировать опционами на акции? Получал бы он выгоду от масштаба операций, если бы люди его корпорации вынуждены были прятаться от сил «правопорядка»? Каким образом он смог бы передать права на свою империю детям и коллегам, если бы не институт наследования собственности?
* Человек, создавший гигантскую империю программирования Microsoft.

** О протестантской этике как факторе экономического подъема Северной Америки писал известный социолог М. Вебер.

На протяжении истории люди ошибочно отождествляли продуктивность и эффективность принятых систем символических обозначений с наследственными ценностями своей культуры. Они забывали, что успех определенной группе людей зачастую приносит новаторское использование систем символических обозначений, принадлежащих совершенно иной культуре. Например, народам Северной Европы пришлось скопировать правовые институты Древнего Рима, чтобы упорядочить свою общественную жизнь, а для хранения и обмена информацией им пришлось выучить греческий алфавит и арабскую систему счисления. Сегодня мало кто понимает, сколь большие преимущества получили западные общества вследствие заимствования систем легальной собственности. Многие западные люди пребывают в заблуждении, что успешность их капиталистических обществ есть результат унаследованной трудовой этики или экзистенциальной боли, воспитываемой религиозной традицией**. При этом даже не задумываются о том факте, что во всем мире люди, когда есть такая возможность, трудятся со всем усердием, а экзистенциальное беспокойство или властная мать*** не являются монополией кальвинистов или евреев. (Лично я мучаюсь неиз-

** Протестантизм объявляет трудовые страдания неизбежным наказанием за грехопадение человечества.

*** В иудейской традиции трудолюбие должно воспитываться с младенчества, а до шести лет ребенком занимается преимущественно мать.
вестностью не менее любого кальвиниста в истории, особенно по воскресным вечерам, а если мериться деспотичностью матерей, то моя перуанская не уступит ни одной нью-йоркской матроне.) В общем, вместо исследований, которые могли бы объяснить причины поражения капитализма за пределами Запада, мы имеем массу непроверенных и большей частью не допускающих точной оценки предположений, сводящихся исключительно к наклеиванию ярлычка «культура». Главный результат такого положения: слишком многие привилегированные обитатели разбросанных по миру островков благополучия имеют возможность наслаждаться сознанием своего превосходства.

В один прекрасный день под влиянием благого действия разумных политических институтов и законов о собственности эти культурные предрассудки отпадут, как луковая шелуха. А в настоящее время, по наблюдению Фарида Закария из «Foreign Affairs» дело обстоит так:

Культура — это рискованный сюжет. Говоря о культуре, я не имею в виду ни Вагнера, ни абстрактный экспрессионизм — о них всегда приходилось говорить с осмотрительностью. Я имею в виду культуру как объяснение социальных явлений... Ссылки на культуру популярны, потому что интеллектуалам это по вкусу. Они сделали престижным детальное знание истории, ведь в этом интеллектуалам нет равных. Они вносят в изучение обществ дух тайны и труднопостижимости... Но ведь саму культуру можно изменить. За многими культурными вкусами, установками и предпочтениями лежат сформировавшие их политические и экономические силы²².

Я далек от мысли, будто культура не в счет. У любого человека на земле есть определенные предпочтения, навыки и шаблоны поведения, которые вполне допустимо рассматривать как элементы культуры. Задача в том, чтобы понять, какие из этих черт являются действительно родовыми, неизменными свойствами людей, а какие определяются действием экономических и правовых факторов. Является ли незаконный захват недвижимости (скваттерство) в Египте и Перу результатом доставшейся от арабов древней неискоренимой привычки к кочевому образу жизни и унаследованной от индейцев кечуа традицией террасного земледелия в Андах? Или же все дело в том, что как в Египте, так и в Перу нужно потратить более 15 лет, чтобы получить в законную собственность участок пустующей земли? По моему опыту, именно последнее является причиной скваттерства. Когда люди могут заселить землю по закону, они так и делают, и только меньшинство, как всегда и во всем, предпочитает действовать беззаконно. Формы поведения, которые сегодня склонны объяснять культурным наследием, вовсе не представляют собой неизбежный результат этнических или иных особенностей, а имеют причиной разумную оценку сравнительных издержек и выгод от обращения к услугам легальной системы собственности.

В любой культуре легальная собственность дает свои преимущества, и я сомневаюсь, что сам по себе принцип частной собственности противоречит какой-либо важной культурной традиции. Иммигранты из Индии, Вьетнама и Кубы с изумительной легкостью адаптируются к действующим в США законам о собственности. При правильном подходе закон о собственности может содействовать повышению доверия между культурами и в то же самое время сокращать издержки на совместную деятельность²³ . Легальная собственность устанавливает межстрановые валютные курсы и тем самым задает некий общий уровень, облегчающий перспективы совместного ведения бизнеса.
Единственное стоящее дело

Я утверждаю, что в развивающихся и бывших социалистических странах капитализм потерпел неудачу. Он оказался несправедливым и недоступным для тех, кто должны быть его самыми преданными сторонниками, и, вместо того чтобы стать источником надежды и перспективы для всех и каждого, все в большей степени превращается в привилегию для замкнутых кругов бизнесменов и технократов. Надеюсь, что в этой книге мне удалось доказать, что здесь все нетрудно поправить, стоит только правительствам принять, что:

1) нужно как следует изучить и задокументировать ситуацию и потенциал малоимущих;

2) все люди способны делать сбережения;

3) малоимущим недостает легальной системы собственности, которая могла бы преобразовывать их труд и сбережения в капитал;

4) мафиозные сообщества и движения гражданского неповиновения — это не проявления маргинальности, а следствие движения миллиардов людей из замкнутых сельских и провинциальных углов к современной городской цивилизации;

5) при соответствующем понимании беднота — это не проблема, а решение;

6) организация систем собственности, пригодных для образования капитала, — это политическая задача, потому что требует контакта с народом, понимания смысла общественного договора и реконструкции правовой системы.

С победой над коммунизмом политическая программа капитализма оказалась исчерпанной. Нужна новая повестка дня. Если не видеть того, что текущие экономические реформы создали перспективу только для небольшого числа замкнутых элит и оставили за порогом большую часть человечества, дальнейшие призывы к экономической открытости лишаются всякого смысла. В настоящее время процесс капиталистической глобализации усиливает позиции только этих элит, расположившихся в привилегированном пространстве под стеклянными колпаками. Чтобы устранить эти колпаки и покончить с правовым апартеидом, нужно выйти за границы, очерченные законами современной экономики и права.

Я не являюсь ярым сторонником капитализма. Для меня капитализм — это не основа мировоззрения и не символ веры. Для меня намного важнее свобода, сострадание к бедным, уважение к общественному договору и равенство возможностей. Но в настоящее время только капитализм может помочь в достижении этих целей. Это единственная известная нам система, позволяющая в значительном объеме создавать прибавочный продукт.

Мне нравится третий мир и его люди, потому что они несут в себе волшебные перспективы перехода к капиталистической системе открытых рынков, где царит принцип уважения к желаниям и убеждениям людей. Когда доступ к капиталу будет открыт не только обитателям Запада, но и всем людям Земли, мы сможем освободиться от низменных материальных забот и на крыльях разума воспарить к будущему.
С чем можно сравнить 132,9 млрд дол . внелегального капитала ? Это :

4- кратная рыночная стоимость 216 отечественных компаний, котируемых на филиппинской фондовой бирже на конец 1997 г . (31,4 млрд дол .);

5- кратная стоимость минеральных ресурсов , добытых за последние 20 лет (1979-1998 гг .);

7- кратная сумма сбережений и срочных вкладов в коммерческих банках Филиппин по состоянию на октябрь 1998 г . (18,8 млрд дол . США );

9- кратный капитал государственных предприятий Филиппин по состоянию на конец 1998 г . (14,3 млрд дол . США );

14- кратная величина прямых иностранных инвестиций на Филиппинах за период с 1973 г . по сентябрь 1998 г . (9,6 млрд дол .).

2- кратная рыночная стоимость 216 отечественных компаний , котируемых на фондовой бирже на конец 1995 г .;

2- кратная совокупная стоимость активов 1000 крупнейших частных легальных корпораций ;

8- кратная сумма сбережений и срочных вкладов в коммерческих банках Перу , 1995 г .;

11- кратный капитал крупнейших государственных предприятий Перу в случае их приватизации ;

14- кратная величина прямых иностранных инвестиций в Перу по состоянию на 1995 г .

4- кратная совокупная стоимость активов 123 крупнейших частных легальных корпораций ;

9- кратный капитал крупнейших государственных предприятий Гаити в случае их приватизации ;

11- кратная сумма сбережений и срочных вкладов в коммерческих банках Гаити , 1995 г .;

158- кратная величина прямых иностранных инвестиций на Гаити по состоянию на 1995 г .

С чем можно сравнить 241,2 млрд дол . внелегального капитала ? Это :

6- кратная сумма сбережений и срочных вкладов в коммерческих

банках Египта ;

13- кратные накопленные чистые резервы в иностранной валюте по состоянию на 1996 г .;

16- кратные совокупные вложения частных фирм в легальные активы ,простимулированные Законом об инвестициях ;

30- кратная рыночная стоимость 746 компаний , зарегистрировавшихся на Каирской фондовой бирже ради привилегий , предоставленных Законом о рынке капиталов ;

55- кратная величина прямых иностранных инвестиций в Египте по состоянию на 1996 г .; 116- кратный капитал 63 крупнейших государственных предприятий Египта , приватизированных в 1992-1996 гг .
Примечания