Поэма Картина первая

- Оксанушка, ну будет тебе, детка. – Сергей Эдуардович отвел соломинку, которой Оксана щекотала его в носу, - Дай мне, голубушка, немножко еще соснуть.

- А я говорю, вставай!

- Ну, Оксанушка! Ну, красавица.

- Нет, Сережушка, нет свет Эдуардович. Вставай! Ибо истосковаласЯ я уся. Соками любовными изошедшаясЯ.

- Чего же ты, красавица, ими изошедшая. Приснилось-ли чего грешное? Так ты помолись святой Матренушке, грех - то и отступит.

- Приснилось? Вот те на. Да я и не ложилась вовсе!

- Так, а чего ж ты тогда соками изошедшая, Оксанушка?

- А потому, Сережушка, что я любиться, миловаться хочу, а ты дрыхнешь, как сивый мерин!

- Любиться? Миловаться? Так любились же только что, - Сергей Эдуардович перевернулся на другой бок и продолжил, - Миловались, так… ажно сердце мое чуть не остановилась. Из груди моей тесной… птицей испуганной… едва не вырвалось. Насилу заснул. И вот тебе на, опять любиться. Откуда у тебя только силушки берутся, Оксанушка, на любовь на энтую. На грех на этот блудный!

- Грех? Блудный? Это кто ж тут блудит. Это я что - ли блудница!? Нет, вы только посмотрите на него. Блудница! А ну вставай, кобель. – Оксана сильно толкнула в левый бок своего полюбовника, - Вставай!

- Ну, буде тебе, Оксанушка, я же не для обиды. Я любя.

- Любя! Вишь ты его! Любящий какой! А я вот тебе зараз! А ну пошел отседова, полюбовничек херов!

Оксана сильно толкнула Сергея Эдуардовича в бок.

С. Э. Бойко открыл глаза, но вместо Оксанушки- блудницы - баловницы перед ним стоял Тихон.

Сергей Эдуардович сердитым голосом проворчал:

- Тебе чего?

Тихо виновато улыбнулся и промурлыкал:

- Великодушно извиняйте, что я до вас обращаюся, Сергей Эдуардович … за беспокойство. Только это… вставать надобно.

- На что вставать - то?

- Так на то, батюшка, что вы сами велели, как банька будет готова, как только солнце взойдет, так и тотчас же вас будить. Вот я и того… этого… бужу, сказать вам, что солнце встало.

- А это. Э-э-э, - Сергей Эдуардович зевнул, перекрестил рот, - То… другое дело. На это,пожалуй, и встать можно. Ну-ка, дай мне руку свою. Да помоги мне спуститься на землю. На нашу. На грешную.

Тихон помог Сергею Эдуардовичу встать. Подвел его к лестнице, что вела с сеновала на землю:

- Вот так, батюшка. Ножку сюда, - Командовал возница, - А энту вот сюда. Осторожненько. Тихонько! Бережно! Вот тут у нас перекладинка. Вот так. Вот так. Легонько. И скок.

Тихон подхватил Сергея Эдуардовича на руки и поставил его на ноги:

- Вот и все, батюшка! Вот вы и на земельке. Теперь раз – два ножками. Правой, левой. Левой, правой! Извольте откушать. Хозяйка затирки… яичной сготовила. Откушаем, да и поедем. С.Э. Бойко зевнул. Перекрестил рот и спросил:

- Куда поедем?

- А куда скажете, - Мурлыкнул Тихон, - Туды и поедем, помчимся, поскачем.

Чиновник ополоснул лицо водой из дождевой бочки. Лениво потянулся. Смастерил несколько сильных махов. Раз пять, омочив при этом руки в сырой траве, отжался.

Встал на ноги и посмотрел в непорочную высь. Ее скрывали тонкие и серые, как солдатские одеяла, облака. Сквозь них пробивалось маленькое напоминающее куриный желток солнце. С неба чиновник перевел взгляд на грешную землю. От нее несло навозом и свежескошенной травой. На сбитом из не струганной доски заборе сидел белый петух с черной отметиной на правом крыле.

- Здорово, Петя! – Крикнул чиновник.

Петух презрительно глянул на Сергея Эдуардовича. Поднял ногу, обгадил забор и, лениво кукарекнув, слетел на землю. За забором лежал безрадостный пейзаж. Стыдящаяся своей ухабистости дорога. Березовая рощица, в которой вперемежку с белыми стволами чернели покосившиеся кресты. Хилые коровки на чахлом поле. Темные стога. Хмурый лес на далеком горизонте.

- А мин херц где, - Вернув свой взгляд на двор, спросил чиновник, - Дрыхнет небось еще?

- Да, ни как нет. Не дрыхнет, а колдует с утра пораньше над своим чемоданцем. – Нервно дергая усы, ответил Тихон, - Как бы нам, Сергей Эдуардович, не угодить с немцем энтим в острог, али туда, откуда он свой материал выкапывает.

- Тьфу на тебя, - Прикрикнул Сергей Эдуардович, - Ты ж думай, что говоришь. Разве ж с утра об этом говорят. С утра молитвы нужно произносить. Просить Бога о ниспослании приятного дня… Эй, мин херц!

- Да. – Откликнулся доктор, не отрывая взгляда от своих записей, - Слушаю вас.

- Будет тебе чиркать, да считать, Пошли – ка, брат, в избу. – Сказал чиновник, - Никуда твои эти мощи не убегут, а вот затирка, что нам хозяйка сготовила, остынет. А что это за затирка, которая остыла? Ее только что грызть, а на это у меня уже зубы не те! Пошли, мин херц, пошли, откушаем.

- Благодарю вас, Сергей Эдуардович, - Откликнулся Вильгельм, - С удовольствием откушаю. Вы ступайте, а я чемодан сложу и к вам присоединюсь.

- Ну, давай, – Произнес, открывая входную дверь, чиновник, - Присоединяйся!

Сергей Эдуардович вошел с Тихоном в избу. Упал ниц перед иконой Спасителя.

Прочел молитву и бодрым голосом произнес:

- Ну, здорово, хозяюшка.

- Здравствуй, батюшка.

Чиновник втянул ноздрями воздух.

- Пахнет у тебя хорошо- то как! Затиркой яичной.

- Это чего это, батюшка, за затирка такая? Впервой, прямо – таки, и слышу!

Чиновник грозно взглянул на возницу. Тихон уставился в темный угол, будто заметил там притаившуюся мышь.

- А чем же это у тебя так вкусно пахнет, хозяюшка?

- Да, какая наша еда, батюшка, щи да каша, да хлеб ржаной.

Хозяйка поставила на стол, издающий аппетитные запахи, чугунок.

- Щи, - Восторженно сказал чиновник, - коли они недельной упрелости.

Да с краюхой черняшки! Так обойди весь свет лучше еды не сыщешь!

Дверь скрипнула, и в избу вошел доктор.

- А вот и, мин херц, заявившись. Проходи, милый, проходи к столу!

- Приятного аппетита.

Мило улыбнулся доктор и потянул к себе стул.

- Ты руки- то мыл, - Не дав ему сесть, поинтересовался чиновник, - После своего этого материала?

- Разумеется. – Вильгельм протянул Сергею Эдуардовичу ладони, - Я же понимаю.

- Ну, и хорошо, что понимаешь, - Улыбнулся С.Э. Бойко, - Садись, мин херц, рубанем с тобой, стало быть, щец!

Чиновник зачерпнул половником горячую гущу и влил ее себе в тарелку.

Доктор подставил свою миску. Бойко отстранил ее и сказал:

- Нет! Щи, брат, из чугунка зачерпают своею рукою!

Чиновник проглотил первую ложку. Отер губы и произнес:

- Вот это я понимаю, щи! Наваристые, сочные. Таких щей обойди все столичные трактиры не найдешь. Я уж не говорю про ваши ресторации, мин херц. Да у вас и не знают, что такое щи. Хлебаете какую- то, прости Господи, яичную затирку. А тут щи! Косточки, да хрящики свиные. Грибочки сушеные… боровики. Потому как, мин херц, ежели в щи бросить какой другой гриб, то это уже будут испорченные щи. Только белый! Только боровик! Осенний, сушеный!

Чиновник зачерпнул следующую ложку.

- А капустка, мин херц, картинка, да и только! Не какая – нибудь… веревками нарезанная на ёкапусторезке, прости Господи, не за столом буде сказано, а самодельная… вручную нашинкованная. Капустка – то у тебя своя, матушка, огородная?

- Обижаешь, батюшка, - Хозяйка сделала плаксивое лицо, - Какая ж еще! У нас тут за десять верст и лавки то нет, а которая есть. Так в ней… одни нитки продаются. Но теми нитками, батюшка, только что с котом гуляться. Гнилые все, да спутанные у нас все, батюшка, так.

Сергей Эдуардович стрельнул по хозяйке державным взглядом и неодобрительно сказал:

- У нас в отчестве, голубушка, товар высокого качества, а ежели где что и спутано, да прогнило. Так за то надобно спросить негоцианта, а не государственный строй ругать! А то ведь я знаешь, не погляжу, что у тебя щи хлебаю. Вмиг скручу, да в тайный приказ доставлю.

Хозяйка побледнела и дрожащим голосом произнесла:

- Да нешта ж я, батюшка, ругаю. Я ж понимаю…

- А коли понимаешь, так чего ж ты, дурра, языком своим узоры крамольные плетешь, да еще и при иностранце. Гляди у меня. – Чиновник подвинул к себе тарелку с гречневой кашей и интимно розовеющей в ней куриной ножкой. Жуя мясо, Сергей Эдуардович поинтересовался:

- А мужик твой где, что-то я его сегодня не приметил?

- Так на охоте он, батюшка, - Ответила хозяйка, - С утра наладился трехпалых зайцОв стрелять.

Чиновник с недоумением взглянул на хозяйку.

- Вот те на, а что это за зайцы такие… трехпалые?

- А такие, батюшка. Они раньше у нас тоже о четырех лапах были, а как в наш лес камень небесный… огнем горящий впал, так с той поры и зайцы стали о трех лапах. Голубика красной, а земляница синей.

- Вот те на… камень, - Удивился гость, - чего ж я про него прежде ничего не слыхал.

- Так где, батюшка ты, - Пояснила хозяйка, - А где той камень. Кто ж те про него доложит.

- А где лес-то этот? – Поинтересовался Бойко, - Мы туда тоже отправимся.

Тихон нервно дернул ус и извинительным тоном произнес:

- Может не надобно туды ходить, Сергей Эдуардович. Бог их знает зайцов энтих. Может они болезней, какой дурной… с неба занесенной… того… инфекцированые.

- А молитва, - Сказал С.Э. Бойко, - На что она, да крестное знамение… нам дадены. А? Не знаешь. На то и дадены, кабы ими от лукавого и болезней защищаться. Собирайся, мин херц, едем на охоту.

- Как на охоту, - Опешил доктор Фаустман, - У нас дело, а мы только и делаем, что кушаем, да wie eine Ratte schlafen

Чиновник заморгал ресницами и осведомился:

- То чего такое? Вейне эйне. Это я них ферштеин.

- Это, батюшка, - Встрял в разговор, жадно грызущий куриную кость Тихон, - Они имеют вам сказать, что мы де дрыхнем как сурки, а дело… значиться… не делаем.

Чиновник посмотрел на Тихона так, как будто увидел перед собой говорящего кота.

- А ты откуда знаешь?

- Так я, батюшка, того раньше посланника из иностранного департамента возил. Он бывало на разных языках кулдычил. Ну, а я, стало быть, у него и выучился.

- Ах, вот оно что… спим – значит, – Недобро зыркнул на доктора Сергей Эдуардович, - Да я уж с твоим этим материалом забыл, как и спят-то добрые люди. Мотаюсь все как, не за столом сказано, в проруби. Вон сегодня, пожалуйте вам, при чинах и наградах на сеновале дрых. Не ожидал я от тебя такого зловредства, мин херц.

Доктор скривился так, точно в рот ему попала жгучая приправа, и простительно залепетал:

- Что вы, Сергей Эдуардович, что вы я не в этом смысле, чтобы зловредничать. Я так в сердцах. Простите.

С.Э. Бойко хмуро помолчал. Затем хлопнул доктора по плечу и весело произнес:

- Так и быть прощаю, мин херц, а сейчас айда на охоту.

И повернув к хозяйке свое сытое лицо, осведомился:

- Так, где у вас, хозяюшка, лес тот стоит, в котором чудные зайцы скачут?

Хозяйка подошла к окну. Одернула занавеску и, ткнув пальцем в горизонт, несколько испуганным голосом сказала:

- А как, батюшка, выйдешь за околицу так и ступай прямо по дороге. Как минешь, поле так в него прямехенько… у лес в энтот и угодишь. Только ты ступай в тот лес, который по правую руку от дороги, а налево не ходи.

- А что так? Бодро поинтересовался С.Э. Бойко.

- Там, батюшка, двухголовые кабаны рыщут и лоси о пяти рогах. Он коли, кого… сохатый, стало быть, подхватит на рожищи свои… так тут человецу и конец.

Хозяйка трепетно перекрестилась.

- Это что ж. - Поинтересовался чиновник с иронией в голосе, - Тоже камень виноват.

- Он, батюшка, он. – Залепетала хозяйка, - Он проклятущий, как упал на землю так с той поры и поменялося все. Коровы молоко начали давать синюшное, а петухи, не поверишь, батюшка, замест кур стали на баб кидаться. Хуже гоморского греха, право слово.

- Ты, плети. – Погрозил ей пальцем Бойко, - Да не заплетайся, а то смотри у меня! Чиновник встал и вышел. За ним вышла его компания.

Семнадцатая картина

Как только посол покинул царский покой. Матушка – императрица вошла в маленькую комнатенку. Подошла к небольшому столику, на котором покоилось десятка два разноцветных говорильных аппаратов. Евлалия  Лукинична села в мягонькое креслице и нажала кнопку на черном аппарате.

Из него донеслось: попискивание, потрескивание, бульканье, всхлипы и вскоре в комнатушке засветился фиолетовый луч. В нем стал проявляться человеческий контур. Появилась мощная лысая голова с крупным носом. Под ним вислые усы. Острые уши с нисходящими от них рыжими бакенбардами. Сверкающие огнем черные глаза с нависшими над ними косматыми бровями и плотоядные тонкие губы. Зубы, давно требующие стоматолога. Широкие плечи, значительный торс, короткие мощные ноги.

Свечение прекратилось. Сановный господин одернул мундир с золотыми эполетами и многочисленными крестами на груди, солидно кашлянул, поздоровался:

- Добрый день, матушка. Добрый день, голубушка.

Матушка зажала руками уши.

- Ну, сколько раз я тебя, Скуропатов, просила, чтобы ты при мне так не кричал. Вот же ни какого сладу с тобой нет, беда с тобой, право, Егор Кузьмич.

- Да где ж я кричу, - Удивился Скуропатов, - Я, можно сказать, шепчу. Ты бы послушала, матушка, как я с врагами отечества нашего разговариваю. Иные, от моего голоса, прости за выражение, и обделываются. Это когда я бывает, на них прикрикну. А с тобой, голубушка, я только шепчу. Кхе- кхе. Вызывала, матушка?

- Егорушка, ты у меня заведуешь секретным департаментом, а вопросы задаешь, как какой-нибудь, право слово, писарь из счетной палаты. Ну, коли тут стоишь, предо мной, то, стало быть, вызывала.

- А пошто, матушка, вызывала?

- Давай-ка, - Ответила на это Евлалия  Лукинична, - Егорушка, мы с тобой в сад выйдем. Я тебе свои розовые клумбы покажу. Мне розы-то эти китайский наместник прислал. Думает, что я через то ему налог снижу. Голова у него большая, Егорушка, да глупая.

Заведующий секретным департаментом усмехнулся, расчесал грешком усы и бакенбарды и, понизив голос до шепота, сказал:

- Да у этих китаез, матушка, головы только для того чтобы вочи свои раскосые на них носить и лыбиться, а более ни для чего другого они не пригодные.

Матушка погрозила заведующему пальцем:

- Но – но! Ты это брось, Егорушка, речи неполиткорректные выговаривать. У нас в отчестве нашем все ровные.

Заведующий секретным департаментом придал лицу торжественности и сказал:

- А разве ж я, матушка- голубушка, супротив равности. У меня в департаменте врагам отчества нашего будь то азиат, какой, али наш лапотник… всем ровно достается.

Евлалия  Лукинична открыла дверь и вышла на балкон, с которого открывался вид на несколько неряшливый и диковатый сад. Рядом с нежными розами рос широкий лопух. Среди царственных пионов торчали какие-то неведомые колючки. Возле благородных кипарисов примостились кусты волчьей ягоды. Берега великолепного пруда заросли камышом и ряской. Золотые статуи фонтанов брызгали зелеными, пахнущими тиной струями.

Матушка с заведующим секретным департаментом по мраморной лестнице спустились на землю и пошли по неширокой бетонной дорожке. Вскоре императрица остановилась возле большой клумбы.

- Вот, Егорушка, погляди на розы китайские. Правда, хороши!

Егор Кузьмич погладил свою напоминающую сказочного колобка голову и, извинительно покашливая, сказал:

- То, матушка, не розы.

- А что ж это, по-твоему, милой?

- Эустомы, голубушка. Они, навроде, роз, но не они.

- А ты откуда знаешь… ты ж у нас не по садовой части.

- Видишь - ли, матушка, был у меня подследственный. Ботаник. Так он мне много чего про флору, да фауну, а заодно и про вредительство свое понарассказал.

- Так что ж выходит, надул меня наместник китайский?

- Выходит, что так, матушка, но ты только дай команду… я с него немедля взыщу!

Матушка присела, погладила рукой нежные лепестки, романтически вздохнув, оторвала бутон и тихо произнесла:

- Взыщи, Егорушка, взыщи, но не с наместника китайского, а с другого...

- Какого другого, - Не дав императрице договорить, поинтересовался Егор Кузьмич, - Надобно тебе, голубушка, взыскать?

Матушка встала и пошла по дорожке к пруду.

- Кого, матушка? Какого такого, - Следуя за ней, допытывался заведующий тайным департаментом, - Говори, не томи.

- Бойко знаешь, - Присаживаясь на лавочку, спросила матушка, - Сергея Эдуардовича.

-Да ты садись не стой злыднем.

Егор Кузьмич присел, потрепал бакенбарды.

- Как не знать, матушка, знаю. Кто ж его не знает–то. Его что – ли следует взыскать?

- Ты его вначале сыщи, а потом взыщи, но лучше всего, Егорушка, будет, если он каким – нибудь образом пропадет. Вроде как в воду канет, - Матушка, иллюстрируя свои слова, швырнула в пруд нежно – голубой бутон, - а заодно и немца, который с ним. Ну, и возницу туда же.

Матушка замолчала. Егор Кузьмич носком ботинка молча чертил на песке замысловатые узоры.

- Да, ты слышишь – ли меня, Егорушка?

- Слышу, матушка, как не слышать.

- А чего ж не отвечаешь?

Егорушка достал из кармана платок и вытер им взмокшую лысину.

- А я, матушка, думаю в какую воду его лучше пристроить, чтобы он ненароком, где не всплыл.

- Вот это правильно, Егорушка, вот это ты молодец. - Похвалила матушка Егора Кузьмича, - Нужно его на дно так отправить, чтобы и кругов никаких. Ни слуха и ни духа. Сгорел на службе. Так в заупокойной и напишем, да в «Столичных ведомостях» поместим.

- Есть у меня, матушка, намерение через прессу запустить мыслишку, что де есть любитель водицу замутить и опорочить отчизну нашу в недозволенных опытах.

Матушка одобрительно улыбнулась:

- А вот это добрая мыслишка, Матвеюшка, весьма правильная. Уж ты ее пристрой в газетку-то.

Егорушка поднялся со скамейки. Лихо щелкнул каблуками.

- Дозволь выполнять, матушка?

- Погоди, - Евлалия  Лукинична постучала по лавочке царственной ручкой, - Присядь и слушай, да внимательно.

- А как же иначе! - Подобострастно воскликнул Егор Кузьмич, - Разве ж по-другому можно.

Евлалия  Лукинична перебирая бахрому на своем платочке, заговорила:

- Я тебя, Егорушка, зачем в сад – то позвала, а не в кабинете беседовала.

- Отчего, матушка?

- А оттого, милый, что завелся у нас шпиён.

- Как шпиён. Какой шпиён.

- Молчи, - Требовательно оборвала его императрица, - Когда я говорю. Так вот завелся у нас шпиён и не завозной какой, а наш. Из сенатских не меньше. И шпиён этот, Егорушка, донес в посольство союза свободных наций, чем наш Бойко занимается.

- А чем он, матушка, занимается таким. Бойко этот.

Матушка зло сверкнула очами.

- Про то, Егорушка, ты у шпиёна, когда его поймаешь, дознаешься. А сейчас я тебе так скажу. Дело это щекотливое, деликатное. Дальше твоих казематов выйти ему не следует. Понял меня?

- Как не понять. Разве ж это можно, матушка- голубушка, тебя, да не понять. Да ни, Боже мой.

- Тогда иди и выполняй.

Егор Кузьмич Скуропатов быстро встал, подобострастно поклонился, щелкнул каблуками, развернулся и быстро побежал по дорожке к чугунным дверям, что выводили из сада прямехонько к казенным палатам.

 Выйдя на крыльцо, Сергей Эдуардович обвел рыскающим взором двор.

- Так, Тихон, ну-ка быстро к ёбричке. Проверь там, что к чему. Мин херц, ты давай… складывай свои инструменты, а я вот туда.

Чиновник кивнул головой в направлении неказистой деревянной будки. Вскоре из нее донеслись скуляще – тоскливые звуки.

- Что это? – Поинтересовался доктор у Тихона.

- Да – это у его светлости запор, – Почесав упругий живот, ответил Тихон, - Вот он его молитвенным песнопением – то, и разгоняет.

- Вот как, - Удивленно произнес доктор. – Но ведь у меня же есть средства от снятия запоров. Выпил бы, и стонать не нужно.

- Ничего ты, дохтур, не понимаешь в русской душе, – Драматически вздохнув, сказал Тихон, - Сергей Эдуардович не стонет. Он страдает и через – то… Бога постигает! А ты пилюли. Давай собирай свой чемоданец… я его в ёбричке запру, а то, как бы его тут не сперли. Не нравятся мне хозяева тутошние. Глазьями так и косят. Так и стригут чего бы у нас стибрить. Но у меня, брат, не уволочешь! Я такие замки имею, что ни один злодей их не сковырнет.

Доктор принес свой чемодан. Тихон открыл небольшую дверку под задним сидением. Всунул в отверстие чемодан и навесил на дверку огромный амбарный замок..

Из дощатой будки вышел красный и потный чиновник по особым делам. Он ополоснул руки и лицо в бочке и, вытираясь подвернувшейся в руки рогожкой, подошел к ёкипажу и поинтересовался с трудно дающейся ему бодростью.

.

- Ну, как, соколы, готовы!?

Чиновник с неудовольствием глянул на попутчика.

- Как это ехать!? Куда ехать. Никуда мы не поедем!

- Как? – Опешил доктор, - Почему?

- Потому как мы на охоту наладимся.

- Позвольте, но у нас же дело. У вас обязательства перед моей фирмой. Сергей Эдуардович, если сделка сорвется, то вы будете платить большую неустойку.

- И заплачу. Подумаешь! – Решительно вскрикнул чиновник. – Но охоту не сманкирую. И ты со мной туда отправишься!

- А почему это вы за меня решаете, – Возмутился Фаустман, - Никуда я не пойду. У меня принципы. Я состою в обществе защиты диких зверей.

Чиновник дружески толкнул компаньона в бок.

- Не боись, мин херц, принципов ты не нарушишь потому, как мы пойдем охотиться на мутантов, а от этого природе сплошной профит. Ай да, мин херц! Мы быстро… час туда да час обратно, а коли, не согласишься, то я ваще никуда не поеду. Вон у Тихона ёбричка шалит. Велю ему полный ей ремонт устроить.

И в подкрепление своих слов крикнул.

- Тихон, открывай капот. Будем агрегату полный ремонт учинять!

- Слушаю-с. – Без энтузиазма сказал Тихон, - Коли, вашей светлости, так надобно.

Доктор схватил чиновника за руку и быстро заговорил:

- Хорошо. Хорошо. Так и быть едемте на охоту… уж если вам так, как у вас говорится, приспичило. Только быстро. Договорились. Ну, нельзя же, в самом деле, Сергей Эдуардович, так относиться к своей работе. Ведь я рассчитывал затратить на это дело неделю максимум, а тут…

- Да, ты не ной точно скоба в заднице, – Грубо остановил доктора Сергей Эдуардович, - Ой, да ой. Ай, ай, ай! Управимся. Поспешать надобно медленно, а не бежать задрав портки, как вы там у себя в Европах привыкли. Пошли.

-Ваша милость, а ружье? – Поинтересовался Тихон, - Али без ружья.

На что чиновник с усмешкой ответил:

- С ружьем, братец, всякие может, а ты поспробуй без ружья и тогда мы посмотрим, какой из тебя пиф- паф.

- Да, я к тому, - мягко возразил Тихон, - что как бы тут без нас чего не вышло. Народец наш сами знаете на руку скорый.

- А ты посуровей дверь запри.

Посоветовал чиновник и быстрым шагом пошел к воротам. За ним бросился Тихон. Доктор недоуменно пожал плечами и быстрым шагом пошел за охотниками. Догнав, их он загнанным голосом поинтересовался:

- Позвольте узнать, дорогой Сергей Эдуардович, а чем же вы… и… в самом деле… собрались охотничать. Ведь у вас ни ружья, ни ножа, ни даже рогатки.

Чиновник приложил к губам палец и тихо сказал:

- Не мешай, мин херц, я святому Трифону… покровителю охотников… молюсь. С Трифоновской помощью, голубчик, мы любого зверя голыми руками завалим.

Ибо сказано… верой и зверя укрощу! Понятно?

Доктор молча кивнул и побрел, недоуменно глядя в спину своего компаньона. Охотники миновали луг и встали на опушке. Справа от них чернел угрюмый лес. От него несло холодом и тревогой. Слева же стояла яркая березовая роща, излучавшая теплоту и успокоение. Из нее доносились частые трескучие выстрелы.

- Ну, куда тронем, охотники. – Поинтересовался Сергей Эдуардович. – Вправо али влево?

Тихон, зевнув, ответил:

- Куды, скажешь, батюшка, туды и отправимся.

- Погодите. Стоп. Стоп! – Запротестовал доктор, - Как это куда скажите. Давайте пойдем туда, куда советовала хозяйка, а она вам, Сергей Эдуардович сказала. Повторяю дословно. Только ты ступай в тот лес, который по правую руку от дороги, а налево не ходи.

- Ишь ты, какой у нас памятливый. – Усмехнулся чиновник, - Только я, мин херц, советы глупых баб в одно ухо впускаю, а в другое выпускаю. Я, брат ты мой, не для того сюда отправился, чтобы зайцев-инвалидов гонять. Тем паче, что их ужо мужички перестреляли. Слышиш,ь как они трещат из своих пифпуколак…

Я тут затем чтобы пятирогового сохатого завалить.

С этими словами чиновник вошел в тревожную лесную глушь. За ним последовала его свита. Не пройдя и сотни шагов, они оказались на сумрачной поляне. Сергей Эдуардович обвел взглядом местность и присел, смахнув перчаткой фиолетового цвета сухую листву, на ствол давно сраженного молнией дерева. Он осмотрительно постучал рукой по стволу, приглашая своих попутчиков присесть. Попутчики сели. Чиновник приложил палец к губам, требуя от охотников тишины. Некоторое время сидели, молча, стараясь расслышать в лесу хоть какие-то звуки. Но он был необычайно тих: ни пения птиц, ни стрекотания кузнечиков, ни шороха травы, ни скрипа деревьев, ничего нельзя было услышать, точно все трое потеряли слух. Наконец из глубины леса послышался, напоминающий треск оголенного электрического провода, звук. Доктор тотчас же насторожился, съежился, задрожал и неуверенной рукой вытащил из кармана небольшой приборчик. Нажал на кнопку. Агрегат ожил, и по его голубому экрану заметались и забегали, заносились, словно жильцы охваченного пожаром дома: единицы, десятки, простые и составные цифры, смешанные и десятичные дроби, алгебраические уравнения высших степенейй, интегралы, тензоры, кванторы, дифференциалы и модули!

Вильгельм подскочил с дерева, словно под ним сработала какая-то мощная пружина, встал на ноги и уже было заладился дать стрекоча, но его ловко перехватил Сергей Эдуардович.

- Сядь, мин херц, не суетись.

- Ка-ак-а-к не суе-е-ти-и-сь? Ка-а-ак сядь!- Трясущимся от страха голосом заговорил доктор, - Да-а –а вы-ы-ы взгляни- ни- ни- те на рентгеномо- мо- мо- метр. Его же просто зашка-а-а-ливает. Вы хоть представляе-е-е-те, какой опас-с-н-н-ности вы нас всех подве-е-ерга-а-а- ете?

- Ты за дурака-то меня, мин херц, не держи, – Хмуро ответил чиновник, - Отец мой да – пахарь и я, стало быть, от земли и сохи. Однако… коли... я в чиновники по особым делам вышел, то есть тут… у меня… кое-что.

Чиновник постучал по своему мощному лбу.

- Так чего ж вы, тогда, - Вильгельм повторил жест, - Здесь сидите, когда отсюда нужно бежать быстрее ветра.

- Ветер, - Усмехнулся чиновник, - Ты все одно, особливо радиационный, не обгонишь. Так на что… тогда… суетиться?

- Ну, чтобы хоть не набрать в себя смертельной дозы!

- Да, ты ее и так набрал, глядя на твой этот мометр. Так что сиди и дыши ровно. Ты еду мою ел из скатерти самобранки, которая? Воду из волковыских источников пил? Пил, ел, а они все специальным раствором пропитаны… после такой еды тебе не то, что какой там фон. Тебе сама урановая разработка в Колымских лагерях не страшна. Ты теперь, что таракан.

- Почему это таракан. Обиделся доктор.

- А оттого, что тараканы могут и в реакторе жить. Они себя там чувствуют, как ты… пузом вверх… на морском песочке.

- А Тихон, - Участливо поинтересовался Вильгельм, - Он как.

- Не боись, дохтур. Мне тоже со стола Сергея Эдуардовича кое-что по усам течет, да в рот капает. Такого человека возить - это тебе не мышей по сеновалам ловить!

Тихон закончил свою речь сладким мяуканьем.

- Вы это точно говорите, - Поинтересовался слегка успокоенный доктор Фаустман, - Ну, по поводу… вашей еды, воды?

- Вот те… крест, - Чиновник обстоятельно перекрестился. – Стал бы я тут сидеть, дурья твоя голова… Однако хватит языками молоть! Охота этого не любит. Она действия почитает. Поэтому разработаем диспозицию. Тихон, ты сухое дерево приметил?

- Которое на опушке?

- Оно самое. Влезь на него и жди, а как мы к нему… его подгоним… так ты… с него... на него и того...

- На кого его, ваша светлость?

- На сохатого, дундук! На лосину пятроговую сигай и грызи ему живительную жилу, а уж мы с мин херц ежели чего подможем. Понял?

- А как же, ваша светлость, все как есть… упомнил. Не сумлевайтесь.

Тихон достал из жилета кисет и вальяжной кошачьей трусцой побежал к лесной опушке.

- Ничего не понимаю. – Удивленно пожал плечами доктор Фаустман, - Какая диспозиция? Какой сохатый?

- Лось. – Пояснил чиновник, - Знаешь такого зверя.

- Знаю – еlch, но дозвольте, осведомиться, где он… как вы его найдете… и главное, чем вы станете на него охотиться?

Чиновник ничего не ответил, а вытащил из сюртука кисет.

- Бери табачок, мин херц…

Да не столько… это только… на птичку, да и то махонькую. Вот столько бери, - Доктор зачерпнул большую жменю табака. – Вот это другое дело, а теперь втяни его в себя. Втягивай, втягивай! Куды. Куды ты его пихаешь. Вот же садовая твоя голова! В ноздри суй, а не в рот. Суй. Суй, не боись!

Доктор принялся втягивать в свои узкие ноздри пахучие мелкорубленые растения семейства паслёновых.

Вскоре он почувствовал во всем теле невыразимую боль. Руки и ноги болели так, будто их кто-то садистки выкручивал на пыточном станке. Ногти принялись, болезненно при этом, скручиваясь в хищные когти, стремительно расти. Глаза пронзила жуткая резь. В нос точно всадили острые шампуры.

Наконец боль прошла. Зрение приобрело зоркость цейсовского бинокля, обоняние -способность различать запахи, о наличии которых доктор даже и не подозревал.

Он вдруг понял, отчего мух так тянет плодиться в отхожих местах.

Вместо ног и рук у него появились крепкие мощные лапы. Узкий невыразительный торс, которого он (даже живя в толерантном обществе) несколько стеснялся, превратился в могучую грудь. Безволосое рябое тело его покрылось густой и жесткой шерстью. Лицо вытянулось и превратилось в хищную волчью морду. Доктор Фаустман поднял ее к небесам и завыл так, что в близких к лесу селах всполошись куры, загоготали гуси, безысходно захрюкали свиньи, а злющие цепные псы по щенячьи заскулили и, поджав хвосты, попрятались в будках.

Хищный зверь втянул ноздрями воздух и, учуяв в нем запах скорой добычи, хищно клацнул зубами. Затем он опустил морду и холодным брутальным взглядом обвел поляну. Рядом с ним стоял агатовой масти огромный зверь. Он приятельски толкнул доктора в бок и рыкнул:

- Ры-ы. Ры- у- у- ры.

В этом рыке зверь разобрал слова, точнее они возникли перед ним как субтитры на экране.

- Чуешь сохатого, мин хер.

- Ры – ы. Ответил серый.  

Огромный черный волчара, явный вожак, сорвался с места и стал быстро удаляться в лесную чащу. Серый последовал за ним. Дорога была широкой и бежалось по ней легко и приятно. Запах скорой добычи будоражил кровь и напрягал мышцы. Вскоре вожак остановился, кивнул головой влево. Серый волк исполнил команду и оказался на узкой тропинке. Она шла меж фиолетового (издающего электрический треск) кустарника, но радиационный фон не пугал, плененного охотничьим азартом, зверя. Тропинка привела охотников к небольшой, освещенной точно софитом сцене, небольшой полянке. Вожак замер и взметнул ввысь свой хвост. Сигнализируя своему приятелю.

- А вот и сохатый. 

Серый зверь остановился и втянул в ноздри воздух. Судя по запаху, добыча находилась всего в нескольких десятках метров от охотников.

Черный волк слегка рыкнул.

На своем экране серый волк прочел

- Гони его к сухому дереву.

Серый волк кивнул головой и стал осторожно подкрадываться к добыче. Вскоре он подполз к опушке и высунул из кустов морду. На поляне стоял огромный, казалось, что он нанизал на свои рога солнце, лось. Глаза его были величиной с ведро. Грудь напоминала теннисный корт. Копыта его оставляли след, в котором можно было легко устроить детский бассейн.

Сердце серого волка бешено заколотилось в груди. Он напрягся, готовясь к прыжку, но его опередил черный волк. Он точно стрела вылетел из кустов и ринулся к пятироговому монстру. Мутант бросился в направлении узкой тропы, что вела в спасительную чащу, но ему на встречу выскочил серый волк. Он чуть нагнул моду. Раскрыл широкую пасть. Солнечный луч блеснул на его острых клыках.

- Ры- ы-ы.

Генетический уродец застыл на месте, опустил, явно желая атаковать своими мощными рогами, неприятеля, но тут его за ногу цапнул черный вожак.

Вырожденец болезненно фыркнул и бросился в спасительные бега.

За ним, держась его правой стороны, помчался вожак. С левой стороны, хищно клацая резцами и клыками, его преследовал серый волк.

Мутированному парнокопытному не оставалось ничего другого, как бежать намеченной, стратегическим планом С.Э. Бойко, дорогой. Вскоре они выскочили на поляну, на которой доктор, будучи еще человеком, измерял радиационный фон. Миновали ее и погнали зверя к виднеющемуся на опушке леса сухому дереву. Радиационный уродец пробежал под ним, серый волк даже решил, что он что-то не так понял в диспозиции, но в ту же минуту заметил метнувшуюся вслед убегающему мутанту черную стрелу. Это была огромных размеров и изящных форм черная пантера. Издав жуткий рык, она впилась острыми клыками, в шею радиационному уродцу. Мутант сбился с бега, заковылял, зафыркал, пытаясь сбросить неприятеля, но вместо этого сам рухнул на землю. Черная изящная красавица сомкнула свои клыки. Из раны, точно фонтан из только что пробуренной нефтяной скважины, брызнула алая дымящаяся кровь. Монстр забился в агонии и вскоре навсегда затих.

Первыми к трупу подбежали пантера и серый красавец. Он уже было хотел вонзить в жертву свои клыки, но его свирепым рыком, остановил черный вожак.

Серый трусливо поджав хвост, отбежал от добычи. На безопасное расстояние отскочила а и черная красавица. Вожак, издав победный рык, мастерски, точно опытный хирург скальпелем, вскрыл своими клыками внутренности бездыханно лежащей добыче. Вырвал из дымящегося нутра еще пульсирующее, величиной с пивной бочонок, сердце и принялся его пожирать. Черная королева, оттолкнув лапой, агрессивно рвущегося к аппетитным потрохам серого волка, впилась своими острыми резцами в печень, формой своей напоминающую шотландскую волынку. Серому волку достались перламутровые кишки, емкий желудок и скукоженная до размеров ведра селезенка. Покончив с деликатесом, вожак сытно икнул, трижды кувыркнулся и вновь стал С.Э. Бойко. За ним трюк проделала черная красавица, которая, встав лапами на землю, тотчас же трансформировалась в Тихона.

Возница немедленно принялся выполнять свои прямые обязанности, отряхивать мундир Сергея Эдуардовича от налипших к нему: сухих веточек, мха и прошлогоднего сенца, но не успел он закончить своей холопской службы, как услышал тяжелое дыхание и злобное рычание.

- Ва-а-ша све-е-е-тлость. – Дрожащим голосом прошептал Тихон, - Гля-я-ньте- ка, чего-о дела-а-е-ется.

С.Э. Бойко обернулся, проворно сорвался с места и резво помчался к сухому дереву. За ним бросился Тихон. Каким-то непостижимым образом они проворно взлетели по абсолютно голому стволу на самую верхушку. Почувствовав себя в относительной безопасности, чиновник крикнул, обращаясь к стоящему внизу грозному волку:

- Эй, мин херц, а ну не баловать! Меня подгонял, а сам озорничаешь. Ведь ехать пора, а ты меня на дерево загнал. Не хорошо, брат, я ведь к тебе… со всей душой, а ты вона как. Давай-ка, голубчик, кувыркайся, да и тронем в путь-дорогу.

- Ры-ы –ы. Ау –у- э. Ва – у-ы.

- Чего. Чего. Видали вы его, а кто ж будет материал из недр земных вызволять.

- Ры- ы- ы. Ау. Ры-ы-ы- ы. Вау –э-э.

- Ну-ну. – Прикрикнул С.Э. Бойко, - Смотри у меня!

- Я вот сейчас же час крик, визг подыму. – Вступил в разговор Тихон, - Прибегут мужички, что в роще зайцев- инвалидов гоняют… тут те и крышка дохтур.

- Правильно, Тихон! Верно, голубчик! – Одобрил решения возницы хозяин ёбрички, - А я те поддержу и мы посмотрим, мин херц, что от тебя останется. Ну, а коли, мужички не прихлопнут, так радиация всего тебя источит. Мысли, волчара, кумекай!

Волк задумался. Рыкнул. Поскреб лапой землю. Разбежался и, сделав изящный тройной кульбит, обернулся Вильгельмом Фаустманом.

- Вот так – то лучше, - Спускаясь с дерева, комментировал докторское решение чиновник, - А то баловать. У меня, брат, не забалуешь. Я вмиг с баловника шкуру спущу и на шапку пущу. Так то.

Чиновник улыбнулся и дружески толкнул попутчика в бок:

- Я, мин херц, тоже другой раз… волком хочу остаться, а что… бегай себе… туда – сюда… куда вздумается. Воздух свежий! Раздолье! Но только ж нельзя. Есть же обязательства, ответственность, государственная служба, в конце всех концов, на благо Отечества нашего! А главное, мин херц, чем тебя Господь сотворил, тем ты и должон свой земной путь закончить! Ну, пошли что - ли, волчара ты мой недоделанный, в деревню. Ехать пора. Солнце уже вишь в самом зените.

- А с этим что? - Кивнул доктор на тушу зверя, - Жалко ведь оставлять мухам, да червям.

- А че жалеть, мин херц, ты ж у нас вегетарианец.

- Вегетарианец, а почки с селезенкой уламывал так, что аж за щеками трещало.

Звонко рассмеялся Тихон.

- Я бы попросил, - Взвизгнул доктор, – Держать себя в рамках!

- Вот именно, - Чиновник поднес увесистый кулак к носу, возницы, - Смотри, как бы я тебе ненароком пятак твой наглый не начистил!

- Да, я что. Я ничего, - Шмыгнул носом возница, - Я так пошутковал.. токмо.. малость.

- Пошутковал он! Да, ты не серчай, мин херц, на убогого этого.

Чиновник кивнул на тушу и сытно икнув, произнес:

- Вот ты говоришь… не мухам… же оставлять. А почему нет? Им же… мухам, стало быть, нужно… тоже… что-то усиживать?! Они ж как всякая тварь: ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, им, такие как мы подают. Так что пошли, мин херц. Пущай мухи… чуток… полакомятся!

Охотники вышли из леса. Поставив свою ногу на зелено – цветочное поле Сергей Эдуардович громко запел:

- Степь да степь кругом.

- Путь далек лежит. Подхватил Тихон.

- В том краю степном замерзал ямщик. Закончил доктор.
Песня перемахнула луг, влетела в лес, да и потерялась в кронах фиолетовых деревьев.