Поэма Картина первая

Егор Кузьмич Скуропатов как только вошел в свой кабинет, то незамедлительно вызвал к себе председателя департамента надзора за верховными персонами отечества Федора Трифоновича Подковерного. Смерив подчиненного начальственным, от которого у того заныло во всех внутренностях, морозным взором. Выдержав значительную, во время которой зав отдела наблюдения успел прочесть все известные ему молитвы, паузу и, наконец, задушевным дружеским голосом произнес:

- А что, Федор Трифонович, не выпить – ли нам… по-простому, по-душевному чайку… с сушками. Вы как к этому делу… пьете… чаёк – то?

- Как же не пить, Егор Кузьмич, - Слегка дрожащим голосом ответил Федор Трифонович, - Пьем-с.

- А с сушками?

- И сушками и ватрушками, - сглотнув слюну, ответил председатель надзора, - а в Великий пост токмо голый чай. Особливо в первую седмицу.

- Пьем, значит, чаек! - Сильно ударил кулаком по столу Егор Кузьмич, -
Кушаем, радио слушаем… ватрушки, пряники. Правильно, а чаво еще делать, коли на
государыневой  службе другого, и делать нечего. Но ничего мы найдем вам,
любезный Федор Трифонович, дело. У нас в Отечестве много… их… неотложных. Вон, к примеру, сказать, строительство охранного забора вокруг нашего ёнергитического моря-океана ведем.
Там, дорогой мой, харчи: пустая вода, да плесневые сухари, а дел невпроворот! Будешь у меня бетон месить, а не тут… стоять глазами пучить, что рак… какой!

Федор Трифонович недоуменно заморгал ресницами. Дрожащей рукой вынул из кармана платок. Вытер со лба холодную испарину и принялся бормотать несколько путанную оправдательно – пафосную речь:

- Я, ваша светлость, Егор Кузьмич, на пост этот вами поставленный, как же я могу не служить? Я, ваше сиятельство, служу и дело блюду. Домой не иду, а в служебном кабинете ёлектрическую лучину жгу, да над бумагами ночи просиживаю. А ежели я, что… того… так вы не верьте, Егор Кузьмич! Это все… клеветнические измышления… недругов моих… кои сами не службой занимаются, а доносы строчат на верой и правдой служащих отечеству нашему…

- Так хватит ныть, - Болезненно потирая виски, остановил подчиненного Егор Кузьмич, - Ты дело, изволь, говорить, а не аки - паки мне тут разводить!

Чиновник подобострастно, приняв форму вопросительного знака, наклонился и заискивающим тоном осведомился:

- А об каком, изволит, ваша милость, беспокоиться: по Троекуровскому заговору али о безобразиях на Преображенском шляхе?

- Нет, милый, сейчас меня не это интересует.

- А чего, пожалуете?

Поспешил с вопросом подчиненный.

- А вот чего. Скуропатов солидно кашлянул, встал, разминая члены, прошелся по кабинету. Заглянул в шкаф. Сунул голову под диван. Всунул голову в огромную китайскую вазу.

- Чего-то изволили потерять, ваша милость? - Трогательным голосом осведомился Федор Трифонович. – Может, вашей милости, какая – никакая помощь моя потребна. Так извольте. Я в мусорном ведерце осведомлюсь. Чего искать-то, ваше сиятельство?

Скуропатов подошел к окну и поманил к себе подчиненного. Таинственным полушепотом сказал:

- Беда, Федор Трифонович, чинят у нас измену… и не просто измену, а на самых верхах предательство вершат. Нож в спину матушке и отечеству нашему…по самую рукоять вонзают.

Егор Кузьмич приложил начальственный перст к губам.

После продолжительной паузы Ф.Т. Подковерный, еле слышным шепотом, справился:

- Кто изволит, изменичать, ваша светлость?

- А кто у нас, дозволь осведомиться, занимается надзором за верховными персонами отечества нашего?!

- Я, ваша светлость, изволю, с вашего дозволения, надзирать.

- Нехорошо надзираешь, Федор Трифонович, из рук вон плохо! Мало того и меня бесчестишь и безобразишь…

- Да как же можно…

- А вот так, коли я тебя, как ты выражаешься, на это место рекомендовал, - Произнес Скуропатов, опускаясь в кресло, - То, стало быть, и я запятнан. А разве ж я тебя для этого ставил? Нет, любезный, я тебя для того рекомендовал, чтобы ты не тень на мой мундир бросал, а приумножал на нем число орденов и медалей. Ты же его марать, пятнать, вздумал. Этого, как ты хошь, Федор Трифонович, я тебе позволить не могу.

- Ваша милость. – Заламывая руки, заскулил Подковерный, - Как замарал, загрязнил, изгваздал…

Как же можно. Нешто ж это извозчицкий армяк, какой… кабы его пачкать, да марать. Это же мундир, а он требует уважения, а тут изволь, замазюкал.

Нет, ваша светлость, я, как вы изволили сказать, не токмо не пачкал мундира вашего, а напротив… даже и в мыслях не допускал сиих богопротивных поползновений. Я верой и правдой, вашему сиятельству… не щадя, так сказать, живота своего…

А коли, не верите… так я ваш мундир… собственными руками, да что там руками… языком отскоблю, отскребаю и наглажу…

- Хватит скулить, - Прикрикнул на подчиненного Скуропатов, - Докладывай, чем вверенные твоему наблюдению лица… в течение сей недели… занимались, куда ходили, с кем встречались?

- Так никуда… особо… никто… не ходил.

- Как это не ходил, - Прикрикнул Скуропатов, - Как же ты можешь так утверждать, не взглянув в машину умную, что она зафиксировала. Это ты мне брось!

- А на что мне машина, ваша светлость. У меня своя хороша, - Ф.Т. Подковерный скромно погладил крутую лысину, - Она у меня все помнит. Все фиксирует без сбоев, глюков и зависаний всяческих…. Вот Петр Ефимович, который по миропониманию… они вчерашнего дня вылетали из кабинета соколом…

- Куда ж это он летал сокол этот, – Поинтересовался Скуропатов, - Средь бела дня?

- Видать на охоту, - Ответил подчиненный, - Куды ж еще соколом летать.

Ираклий Сидорович, который по финансам, тот на своей ёбричке ездили…

- Куда, ездили, чего замолчал?

- К вдовствующей актрисе императорского театра мадам Яблоковой.

- По каким таким делам?

- Знамо дело, по каким, ваша светлость, по срамным.

Ф. Т. Подковерный густо покраснел и замолчал.

- Что еще… говори.

Федор Трифонович протер, словно биллиардный шар, платком лысину и ответил:

- Более не помню, ваше сиятельство.

В это время открылась дверь и в кабинет заглянула рыжая, как лисий хвост, голова и криво улыбаясь, произнесла:

- Великодушно извиняюсь, ваше сиятельство, но он пришел, как и было вами велено.

- Пусть, подождет, я как с Федором Трифоновичем закончу так его и приму.

Голова исчезла.

- Так, дружок, - Возвращаясь к прерванному разговору, сказал хозяин кабинета, - Голова у тебя может она и, впрямь, хорошая, уемистая голова… не зря ж я тебя на эту должность рекомендовал. Однако же одна она хороша, а две лучше. Вот взять, к примеру, палец. Он что? Так баловство… только что в небо им тыкать, а пальцы, да в кулаке это уже сила. Правильно. Так то, милый, соображай, кумекай, а через часок представишь мне полный отчет.

Е.К. Скурапатов пренебрежительно махнул рукой в направлении двери. Федор Трифонович кланяясь, и бормоча под нос пафосно – извинительное «отечества нашего… есмь червь… живота своего не щадяше… »

Стал пятиться, точно рак, к выходу.

Как только дверь за Подковерным закрылась, в кабинет вошел новый посетитель.

- Разрешите, Егор Кузьмич?

- Ну, чего ж ты спрашиваешь, Афанасий Иванович - Ответил с приятельской улыбкой на устах Скуропатов, - Коли уж вошел. Проходи, проходи, дорогой.

- Вызывали, Егор Кузьмич?

- Ну, вот опять за своё, - Хлопнул ладонью по столу Скуропатов. – Коли ты здесь, то, стало быть, вызывал.

- Да это я от робости, сбиваюсь, - Поправляя жабо, обронил редактор «Столичных Ведомостей», - Шутка – ли в приемной–то одни министры, да первые лица отчества нашего и тут я… червь земной… путаюсь.

- А ты не путайся, Афанасий Иванович - Вставая из – за стола сказал Скуропатов, - Ты садись. Мы с тобой чайку с сушками выпьем.

Егор Кузьмич открыл одну из многочисленных дверей, что выходили из его кабинета. Послышалось жужжание. В кабинет въехал чайный столик. На нем золотом горел пузатый самовар. Рядом с ним переливалась хрустальная ваза с золотистым вареньем. Серебряное блюдо с сушками.

- Прошу, - Сделав царственный жест, произнес Скуропатов, - Пей, кушай, Афанасий Иванович, не стесняйся. Да ты присаживайся, чего стоишь.

- Я, ваше сиятельство, не люблю сидеть, - Улыбнулся редактор, - Я все больше на ногах. Новости они ведь бегают и я, стало быть, за ним. Шасть- шасть.

- Это хорошо, что бегаешь, - Наливая себя, чай в стакан, одобрил Скуропатов, - Бег дело полезное и для суставов, и разного другого… третьего. Однако же чай, даже у басурманов, а ты, у нас человек крещенный, пить принято сидя. Так что давай садись и слушай, чего я тебе скажу.

- Да вы не волнуйтесь, Егор Кузьмич, я стоя выпью так больше войдет.

Редактор изобразил смех.

- А я говорю, садись, - Егор Кузьмич толкнул редактора в грудь, - Кто тут хозяин… я или ты!

Редактор попятился, наткнулся на стоящее позади себя кресло. Кабинет огласился болезненным вскриком.

- Ой. Ой. Ёй- ёй!

Афанасий Иванович кряхтя, поднялся.

- Ты чего это, Афанасий Иванович, уж не геморрой ли у тебя. Вот те на, а говоришь, что бегаешь. Все вы тут лжете. Один говорит, что служит, а сам только и делает, что спит. Другой кажет, что бегает, а на самом деле штаны протирает.

- Да, нет у меня никакого геморроя, Егор Кузьмич, - Потирая мягкое место, болезненно выдавил из себя редактор, - Тут несколько другое. Наказанье за непослушание.

Скуропатов отхлебнул чай и осведомился:

- Какое такое наказание. Жена что - ли отходила за распутство?

- Никак нет, ваша милость, не жена, а Святослав Игоревич Короваев.

Скуропатов с пугающим хрустом разломил сушку.

- Чем же ты его так разгневал, Афанасий Иванович? Чем не угодил?

- За слово пострадал, Егор Кузьмич! - Пафосно воскликнул редактор, - За его свободу… высек меня Святослав Игоревич, как пьяного извозчика. Теперь вот, сами видите, сидеть на ягодицах не сподоблюсь. Разве ж так можно?

Скуропатов забросил сушку и в рот и сказал:

- Ну, смотря за какое слово, Афанасий Иванович, за иное и прибить не грех. Да ты пей чай, милый, а то ведь простынет.

Редактор незамедлительно выполнил распоряжение и продолжил объяснение:.

- Да разве ж я не знаю, Егор Кузьмич, цену слова. Знаю и всякое, прежде чем произнесть, тщательно взвешиваю. А тут такое слово, что, право, нельзя было промолчать. Ну, посудите сами, как можно немотствовать, когда у тебя под носом творятся антипатриотические деяния.

Хозяин кабинета протянул посетителю вазу с сушками и поинтересовался:

- Это чего ж за анти.. панти… Прости Господи… деяния такие?

- А вот такие, - Поставив стакан на стол, продолжил объяснение редактор, - Объявился у нас в отечестве некий немец, который ездит по кладбищам и выкапывает кости вражеских солдат, что в нашей земле лежат.

- А на что ж они ему, – удивленно спросил хозяин кабинета, - клей что - ли он с них собрался варить он… с костей этих?

- Да кабы клей, ваша милость, - Горячо выговорил редактор, - то и беды бы никакой. Только он подлец этакий из этих костей новых солдат собирается выводить… ну ДНК там… биотехнологии… немчура в этом деле толк знает… что бы - значит снова войной на нас идти! Разве ж мы можем это допустить. И это бы ничего, ваша милость, так ездит с ним чиновник по особым делам Бойко Сергей Эдуардович и как видно из материалов мной собранных… без всяких на то уполномочий. Вот я и пришел…

- А сам то ты откуда про немца узнал?

- Репортеру моему Петру Мироновичу Клюкве его свояк Иван Кузьмич Репейник сказывал, а он мне об этом доложил, а уж я с этим к Святославу Игоревичу.

- А он откуда об этом прознал Репейник этот?

- Так шайка эта в их губернии промышляет.

- А стало быть, пошла писать губерния, - Покачал недовольно головой хозяин кабинета,

- И ты за ними за малограмотными увязался!

- Да ничего я не увязался, Егор Кузьмич. Я по инстанции про то сообщил. Святославу Игоревичу, а он меня за сие розгами.

Хозяин кабинета надолго замолчал. Хрустел сушками. Прихлебывал чай. Думал. Наконец произнес:

- Значит. Ты говоришь, что акромя Короваева про этих костикопателях ты никому не сказывал?

- Так точно, ваше сиятельство, никому!

Скуропатов вновь задумался.

- Ну, хорошо, - Прервав молчание, сказал он, - Ты вот что, Афанасий Иванович, напросись к нему на новый разговор… и так приватно… ему сообщи, что, дескать, появилась еще одна такая шайка кости копателей, но только ужо с басурманской стороны.

- А на что это, ваша милость?

- Это уж моя забота, Афанасий Иванович, а твоя об этом сообщить. – Скуропатов прошелся по кабинету, остановился возле окна и сказал, - Выполнишь, как нужно… на повышение пойдешь, а нет, так короваевские розги будешь вспоминать как райский массаж. Понял – ли ты меня?

- Как не понять, ваша милость, разумеется, все понял.

- Ну, тогда ступай.

- Есть.

- Ты, стакан – то оставь, Афанасий Иванович, - Остановил его густой баритон хозяина кабинета, - Это ж все-таки казенное имущество. Я за него перед матушкой отвечаю. Схватятся, нет стакана. Мне растрату и пристегнут.

- Да, да, конечно.

Лисичкин поставил стакан, и чуть прихрамывая (сказывался поротый зад) вышел из кабинета.

На дворе дома Сергея Эдуардовича и компанию встретил Тимофей. В руке у него сверкал огромный острый нож:

- Ты это чего, - Прикрикнул на него струхнувший С.Э. Бойко, - Ты это брось.

- Не боись, ваша милость, - Обнажая косые зубы, улыбнулся Тимофей, - Это я не на тебя, что ж я нехристь какой, али убивца. Это я на зайцОв лезвие-то наточил.

- А-а-а, – Протянул, успокоившийся чиновник, - Вон оно как. И где ж трофеи твои. Охотник. Показывай.

Хозяин дома подвел чиновника к жестяному корыту.

- Вот они, вашество, зайцЫ мои. Ровнехонько десяток набил сегодня. Хороши. Один в один!

Сергей Эдуардович глянул в корыто, затем на хозяина и с удивлением в голосе сказал:

- Ну, как мин херц, погляди. Разве ж это зайцы!?

Доктор заглянул через чиновничье плечо и ответил стилистически кривоватым пассажем:

- Да, зайцы, есть не то, что мы сие иметь лицезреть.

За доктором на охотничьи трофеи взглянул Тихон и с непринужденной простотой в голосе, сказал:

- Ежели, ваша светлость, это зайцы, то тады я протоиерей.

- Конечно, - Подвел итог комментарий чиновник, - Какие это зайцы, когда это чистые коты.

- Какие ж то коты, ваша светлость, - Моргая ресницами, удивился Тимофей, - Разве ж у кота такой хвост. У кота он большой, а энтого маленький.

Опять же у кота уши махонькие, а у этого… вон какие… вислоухие.

- Сам ты вислоухий, - Остановил его чиновник, - И еще, вишь ты его, спорить тут затеялся. Разве ж ты, мин херца, переспоришь. Нет, брат, шалишь, он во всех премудростях научных дока, что по звездам небесным, что по зайцам и прочая. Коли он сказал, что это не зайцЫ… Стало быть, так тому и быть!

Тимофей поскреб бороду, ответил:

- Лишь бы, ваша светлость, елись хорошо, а уж зайцЫ они али ящё хто…

- Нет, брат, шалишь! - Воскликнул чиновник, - Скажи мне, что ты ешь, и я те скажу, кто ты такой – сякой есть. Нельзя, братец, всякую дрянь в рот тащить. Ты ж не китаец, какой… слава Бога, а крещеный. Ты понимать должен. Это они нехристи увидят крапиву и тут же ее и сожрут, а подвернется им, положим, собака, так они ее узкорылые под нож пристроят, да и в суп.

- Тьфу ты… собаку. – Скривился Тимофей, - Да, как же то можно… собаку… не мы, ваша милость, энтим не балуем…

- А что ж ты тогда кошек настрелял, али ты их на продажу воровская твоя душа людям пристроишь!?

- Что вы! Бог с вами, ваша светлость! Разве ж я нехристь, какой, - Тимофей поспешно осенил себя крестом, - Кабы срамными делами душу свою марать. Нет, вашество, это я этих, как вы изволите говорить, кошек для себя настрелял… Тольки они, ваша милость, никакие не кошки, а зайцы перерожденцы, а переродились они апосля того, как на них горюч камень, с неба впал. Вот с энтой поры… они о трех лапах-то и скачут… болезные. Лап у них, куды деться, три, а на вкус они дюже смачные.

Да вы погодьте, ваша светлость, зараз баба моя с их похлебку сварганит. Сами отведаете.

- Некогда нам, милый, перерожденцев твоих кушать. – Отринул предложение Сергей Эдуардович, - Нам спешить пора. Только ты уж нам, братец, скажи… куды… нам…путь держать?

- Так, а куды тут можно, батюшка, ехать, - Вспарывая перерожденцу брюхо, ответил Тимофей, - Тольки что прямо. Прямехонько по энтой дороге езжай и вскорости… верст через пятьдесят… угодишь на столбовую дорогу. По ней кати, батюшка, куды, твоей милости… вздумается. Хошь в губернский город, а хошь так и в стольный град путь держи.

- Давай, Тихон, заводи агрегат, едем, - Сказал чиновник и, вырвав у Тимофея нож, недовольно забурчал, - Ну кто ж так дичь-то потрошит, деревня. Вот неуч. От горла надобно резать, а не с задницы начинать. Ох, темнота и когда ж только вы научитесь по-человечески жить.

Чиновник принялся ловко орудовать, точно искусный хирург, ножом. В то самое время, когда он вырезал перерожденческую печень, возле корыта остановился ёкипаж. Из его салона высунулся Тихон и, позевывая, сказал:

- Сергей Эдуардович, ёбричка ехать готовая.

- Держи, деревня, - Протянув нож Тимофею, сказал чиновник, - Вот так… как я показал… завсегда и режь. Ни шкуры не испортишь, ни мяса зря не выбросишь.

Чиновник сунул окровавленные руки в ведро с водой. Вытер их льняной тряпицей. Залез в агрегат и крикнул вознице:

- Трогай, братец, трогай.

Ёкипаж стрельнув выхлопной трубой, выкатился со двора на сельскую дорогу. Как только часы в салоне отсчитали двенадцать раз: небо, словно театральный занавес объявляющий антракт, затянулось серыми тучами. Дождь забарабанил по крыше ёбрички. Доктор вытащил из своего чемоданца квадратную коробочку. Нажал на кнопку, и салон наполнился тихой грустной (подходящей для дождливого серого дня) музыкой.

- Это чего это ты тут печаль- тоску развел, дохтур, - Повернув к Вильгельму кошачье лицо, поинтересовался Тихон, - Смени мотив…

- Не нужно ничего менять, - Резко остановил его чиновник, - Под нее дремлется хорошо.

Сергей Эдуардович зевнул и, закрыв глаза, захрапел. Доктор некоторое время смотрел на грустный пейзаж за окном. Ресницы его задергались, смежились, и он ( напоминая вскипевший чайник) засвистел, засопел и смачно захрапел. Тихон обернулся, с завистью поглядел на вкусно храпящих пассажиров, и высунул, чтобы прогнать сон, голову в окно.

- Проснитесь, ваша милость, – Закричал он, возвращаясь в кабину, - Пробудитеся!

Сергей Эдуардович широко распахнул глаза и, не понимающе хлопая ресницами, поинтересовался:

- Что такое? В чем дело?

- Беда, барин, беда! – Ответил Тихон, - Волки!

- Какие волки? Откуда тут волки!

- Откуда незнамо, - Произнес Тихон, - Однако же, тут они. Вона скачут, несутся. Поглядите, ваша милость, целая прорва их за нами летит!

Чиновник посмотрел в окно, и пренебрежительно хмыкнув, сказал:

- Хмы. Кхы. Да, какие – то волки – это же собаки.

- А хоть себе и собаки, ваша милость! – Не унимался Тихон, - Коли такая свора мордатых да здоровых… налетит на нас квелых, то растерзают они нас не хуже самых лютых волков!

- Эй, мин херц, просыпайся, - Толкнув в бок Вильгельма, сказал чиновник, - Открывай, зенки – то!

Доктор открыл глаза и сонным голосом промычал:

- А-а-а… что… есть… такое?

- Такое, брат, что тебе и в самых дурных снах не соснится! – Недовольно проворчал чиновник, - Погоня за нами затеялась.

Сон моментально слетел с доктора Фаустмана и он бодрым энергичным голосом осведомился: :

- Где? Какая погоня?

- Вон глянь в окно… все и увидишь.

Доктор припал лицом к мокрому стеклу…

- А ну подвинься, - Толкнул его Сергей Эдуардович, - Мне ружо надобно достать. Вильгельм чуть переместился в сторону. Сергей Эдуардович нагнулся. Он долго шарил рукой и, наконец, с неудовольствием в голосе изрек:

- А где ж ружо. Ружо, где… я спрашиваю.

- Ружо. Ружо. – Повторил Тихон, - Да пошто ж мне ведомо, где оно ружо… ваше. Не я ж его запирал на засов, а ваша милость, замыкала. Вона дохтур не даст соврать. Правильно я, дохтур, говорю.

- Да, - Подтвердил Вильгельм, - Вы, Сергей Эдуардович, я собственными глазами видел, самолично на замок запирали. Тут Тихон прав.

- Запирал. Запирал. – Согласился чиновник, - Да только куды ж оно делось?

- Так знамо куды, - Разрешил загадку пропажи Тихон, - Энтот самый, как там его звали – то???? Тимохвей, кажется, вот он и спер. Больше и некому.

- Когда ж это он умудрился, а главное как, - Осведомился чиновник, - У меня ж замок особый… с секретом… там голова нужна, чтобы его открыть.

Тихон усмехнулся и произнес, боязливо поглядывая на приближающуюся свору:

- Да на что ему голова, коли у него пудовые кулачищи! Против такого кулака, как у этого подлеца, ни один секрет не устоит. А я вам, ваша светлость, говорил, чтобы вы с собой на охоту ружо взяли. Сейчас бы оно целое было. Но вы мне, ваша светлость, на то, что ответили. Нет, не надобно нам ружье. Вон дохтур не даст солгать. Правильно я, дохтур, говорю? - И не дав Вильгельму вставить и даже буквы, а не то, что слова, продолжил:- А тепяричи с чаво вы в их стрелять приметесь… только что с пальца. Беда, барин, беда. Близок наш конец.

Чиновник поморщился и неубедительно прикрикнул на возницу:

- Хватит ныть. Беда. Беда. Я из не таких бед выходил. Вот зараз помолюся святому Иллариону заступнику…

Заступнику кого являлся святой Илларион, чиновнику не дал сказать доктор Фаустман.

- Нет уж, дорогой Сергей Эдуардович, хватит молитв. В данном случае нужно действовать решительно и безотлагательно… иначе уже не мы будем собирать чьи-то кости, а кто-то будет коллекционировать наши.

Доктор нажал на кнопочку в ящичке, из которого все еще неслась Божественная музыка Баха, и вместо нее салон озарил напряженный (цвета электрик) луч.

Ощутив его силу, музыка, споткнувшись о минорную ноту, смолкла.

Чиновник поинтересовался, глядя на смолкшую коробочку:

- Ты чего это тут удумал, мин херц?

Доктор не ответив, опустил стекло, высунул коробочку, что-то на ней крутанул и провел лучом по чахлому кустарнику, что тянулся вдоль дороги. Верхушки его, точно срезанные остро наточенными садовыми ножницами, упали на мокрую траву.

- Ух, ты! – Восхитился чиновник, - Так у тебя ж гиперболоид! Ну, ты, брат, молодец! Ты вот что, мин херц, не дай, ни одной падле уйти. Коли хоть один ускачет, то он за собой еще большую свору приведет и тогда уж кранты, мин херц, ни один гиперболоид нам не поможет.

Доктор высунулся в левое окно и направил луч на преследователей. Затем быстро пересел на другую сторону. В сыром воздухе запахло паленой шерстью. Сергей Эдуардович выглянул в окно и, увидев лежащих без признаков жизни преследователей, приказал Тихону.

- А ну-ка, братец, глуши агрегат. Посмотрим, чего там натворил мин херц своим лучом.

- Да, на что вам это надобно, ваша светлость. – Возразил ему возница, - Кто их знает этих волчар. Может они… того… притворились только мертвыми, а как мы подойдем так они враз и цап-царап…. оживут

- Тормози, я сказал - Резко приказал чиновник, - Мне выяснить кое-чего надобно.

- Да чего там выяснять. Пусть себе лежат, да тухнут.

- Я сказал, тормози!

- Торможу, торможу. Фру- фру.

Тихон фыркнул, как выскочивший из воды кот, и нажал на тормоз.

Сергей Эдуардович вышел из салона, подошел к волкам и крикнул:

- Ну, вот нате вам, пожалуйста, оборотни это.

- Да, какие оборотни. – Ухмыльнувшись, сказал Тихон, - Тоже скажете, ваша светлость, откуда бы им тут взяться оборотням.

- И ты так же думаешь, мин херц-. Поинтересовался чиновник, - Что я выдумываю.

Доктор ответил с иронической улыбкой на устах.

- Думаю, что так оно и есть. Фантазии у вас, Сергей Эдуардович, от излишнего всплеска адреналина.

- Здрасте вам, спасибо. – Чиновник шутливо приподнял шляпу и поклонился, - Дожил Сергей Эдуардович до фантазера – сказочника. Благодарствуйте, мин херц, на добром слове. Но ежели ты слову моему не веришь, то поверь собственным глазам. Ступай сюда ступай, да сам убедись, лжет Сергей Эдуардович, али правду глаголит.

Вильгельм вылез из салона и направился к Сергею Эдуардовичу, вслед за ним поплелся и Тихон.

Сергей Эдуардович толкнул носком сапога лежащее на земле тело, поинтересовался:

- Ну, что лжет, Сергей Эдуардович. Волки – ли это?

- Никак нет, - Сказал испуганным голосом Тихон, - Не волки.

- Да, действительно, - Внимательно осмотрев местность, согласился доктор, - Никакие это не волки, а самые настоящие люди.

- Вот видишь, мин херц, выходит рано записывать Сергея Эдуардовича в фантазеры. Люди это люди, мин херц, твоя, правда. Но только это, друг мой ситный, не совсем обычные людишки. Гончие это Скуропатовские псы, понимаешь – ли ты…

- Не понимаю, - Отрицательно покрутил головой Вильгельм, - Поясните.

- А что тут пояснять, дохтур, - Встрял в разговор Тихон, - Гончие Скуропатовские псы это, стало быть, государевы люди, что изменников ловють, а главный над ними… поставлен государыней Егор Кузьмич Скуропатов. Правильно, я говорю, ваша милость.

- Правильно. – Тяжело вздохнув, подтвердил чиновник, - Правильно. Уж куда верно.

- Не понимаю. – Почесав лобные доли, произнес Вильгельм, - Почему же они нас ловят? Разве ж мы изменники. Нет, мы действуем согласно договоренности между нашими странами. Все имеет законный статус. Ведь так, Сергей Эдуардович?

Сергей Эдуардович тяжко вздохнул. Драматически рубанул рукой воздух и ответил:

- У нас, мин херц, закон меняется, как погода. Вон с утра солнце светило и жара стояла, а сейчас и солнца нет и холодно, точно зимой. Так и с законом, брат, сейчас законно, а завтра глядь и беззаконно…

Сергей Эдуардович задумался и, прервав молчание, сказал:

- Только я одно не могу понять, чем же я матушку – то прогневил, что она за мной погоню организовала, - Чиновник толкнул тело ногой и продолжил, - И вот еще что, мин херц, я понять не могу. Ведь чтобы оборотня–то завалить, потребна серебряная пуля, а ты лучом. Чудодейственный у тебя, брат, луч… не иначе. Но довольно, однако болтать. Ехать надобно отсюда, да поскорее.

Тихон осторожно поинтересовался:

- А куды ехать–то, ваша милость?

- А Бог его знает, - Ответил чиновник, - Езжай куды едется. Дорога же куда-нибудь… да… и выведет.

- Дорога может и выведет, - Согласился Тихон, - Да только у меня ёлектрическая батарея почти сдохла. Верст может сто и протянет, а уж далее ни- ни…

- Ну, сто это много, - Успокоил его чиновник, - Тимофей… злодей этот… говорил, что столбовая дорога недалеча. Вон там нешто за той рощицей чернеет. Не иначе как шоссейка. Езжай туда.

- Да этому разбойнику, - Усмехнулся возница, - Соврать, что чихнуть. Шутка сказать, двухсот рублевое ружо спер.

- Хватит бубнить, - Толкнул его чиновник, - Твое дело агрегатом управлять, а не ныть… точно больной зуб. Трогай. Выедем на большак. Там связь поймаем. Свяжемся с ближайшим губернским городом. Выясним что к чему. Трогай. Только маячок сорви, а то они… нас… по нему… вмиг отыщут.

Тихон вырвал маячок и бросил его далеко в поле. Влез в кабину. Перекрестился и нажал на газ. Ёкипаж дернулся и покатил к снегозащитной лесополосе.