§ 2. Ретроспективный анализ советского уголовного законодательства

В этот период ученые все-таки обращали внимание законодателя, что мать-убийца могла во время родов находиться в аффектированном состоянии, которое следовало бы, по их мнению, учитывать как смягчающее обстоятельство, однако последнее не предусматривалось в законе в качестве такового.

Данные пункты вошли без изменений в п. «д» и «е» ст. 136 УК РСФСР в редакции 1926 года¹. Изменилась лишь санкция: вместо «не ниже 8 лет» стало «до 10 лет». Эти пункты были восприняты буквально соответствующими статьями всех союзных республик, кроме УК УССР, где, кроме соответствующей статьи, имелась и специальная ст. 142, гласящая: «Убийство матерью своего новорожденного ребенка тотчас же после родов влечет за собой лишение свободы на срок до 3 лет». Таким образом, УК УССР это деяние квалифицировал как преступление со смягчающими вину обстоятельствами, в то время как законодательства других союзных республик не предусматривали его как особый вид преступления.

В юридической литературе анализируемого исторического этапа многие ученые категорически возражали против отнесения убийства матерью своего новорожденного ребенка к менее опасному преступлению. Ш.С. Рашковская писала, что «в СССР, где созданы все условия для счастливого материнства и воспитания здорового поколения, будущих строителей коммунистического общества, нет никакой почвы для совершения подобных преступлений»¹.

Однако судебные органы по этим делам, как правило, назначали виновной значительно пониженное наказание, учитывая часто особое состояние роженицы или исключительные обстоятельства, толкнувшие женщину на совершение этого преступления.

Таким образом, кроме УССР, советское законодательство рассматривало убийство новорожденного как квалифицированное преступление. Однако судебная практика широко применяла к виновным матерям условное осуждение и краткие сроки лишения свободы, то есть фактически рассматривала это преступление как убийство со смягчающими вину обстоятельствами. Получался разрыв между законодательством и правоприменительной практикой. Указанный вопрос широко обсуждался практическими работниками юстиции на страницах юридической печати. Были предложения выделить указанное деяние в специальную статью уголовного закона.

На запросы судебной практики Уголовно-кассационная коллегия Верховного Суда РСФСР (далее – УКК) ответила инструктивным письмом от 22 ноября 1926 года за № 2 (что по существу санкционировало судебную практику), в котором «убийство матерью своего ребенка при рождении» указывалось как «особый вид убийства», происходящий в огромном большинстве случаев вследствие трех непосредственных причин:

«1) острой материальной нужды матери, обрекающей ее и ребенка на голодное существование;

2) остроты чувства стыда под давлением невежественной среды, создающей в будущем невозможную жизнь матери и ребенку;

3) болезненной психики, безусловно расшатанной как самими родами, так в особенности обычной в таких случаях обстановкой (роды без посторонней помощи, в одиночестве, часто в сарае или где-либо в этом роде и т. п.)»¹.

Эти причины, как указывает УКК, «в весьма значительном числе случаев целиком подойдут под то «тяжелое стечение обстоятельств», которое указано как необходимое условие применения ст. 36 УК, а совершение этого преступления впервые вместе с отсутствием опасности осужденного для общежития в подавляющем большинстве случаев дополняет собою все остальные признаки, допускающие применение условного осуждения».

«Сущность этого преступления и степень его социальной опасности, – указывалось там же, – резко расходятся со всеми остальными преступлениями, назначение суровых мер социальной защиты за это преступление не может дать никаких результатов. Борьба с этими явлениями должна идти по пути улучшения материальной обеспеченности женщин-одиночек и изживания вековых предрассудков, еще глубоко коренящихся в особенности в крестьянских массах. Если подобное преступление совершено впервые, следует назначить меру социальной защиты в виде лишения свободы на минимальные сроки и ставить вопрос о применении условного осуждения… если, однако, преступление совершено достаточно культурной матерью и притом в сравнительно благоприятных материальных условиях, то УКК не видит никаких оснований для применения указанных выше мягких мер социальной защиты»². В дальнейшем Верховный Суд РСФСР вновь указывал на необходимость более мягкой уголовной репрессии в отношении матерей-детоубийц.

«Из проходящих через Уголовно-кассационную коллегию Верховного Суда РСФСР дел о так называемом «бытовом убийстве» усматривается следующий основной и существенный дефект расследования и разрешения этих дел, – писал профессор Г.М. Миньковский, – подавляющим большинством этих дел является убийство матерями новорожденных детей в момент родов или через короткое время за родами, по мотивам невозможности содержать ребенка ввиду тяжелого материального положения, ложного стыда, боязни преследования со стороны окружающей ее темной среды за рождение ребенка вне юридического брака… Линия карательной политики судов в отношении матерей-детоубийц в бытовой обстановке должна проводиться с учетом всех смягчающих обстоятельств, при которых совершено убийство, а также и с учетом обстоятельства, что борьба с этим явлением должна вестись не столько путем судебных репрессий, сколько мерами экономического и культурного порядка»¹.

М.Д. Шаргородский отмечал, что «ни феодальные представления о чести Канта, ни благородные мысли Беккариа, ни экономические соображения и социально-политические условия… не могут убедить нас в необходимости снижения наказания за детоубийство, но в самом состоянии женщины в родовой период заключаются те обстоятельства, которые требуют при определенных условиях снижения для нее меры наказания»². И он приводит слова В.И. Ленина о том, что «рождение ребенка связано с таким актом, который превращает женщину в измученный, истерзанный, обезумевший от боли, окровавленный, полумертвый кусок мяса»³.

В 1928 году УКК разослала судам второе инструктивное письмо за № 1. В этом письме основное внимание уделено вопросу о выяснении личности и роли отцов в случаях покушения на жизнь новорожденного. УКК отмечает, что эта роль «часто исследуется недостаточно», «а между тем практика знает случаи, когда убийство ребенка матерью явилось результатом отказа отца оказать материальную поддержку находящейся в нужде матери, что по своему существу должно рассматриваться как явление социально опасное».

УКК предлагала при возникновении дела об убийстве матерью ребенка выяснять, не было ли со стороны отца подстрекательства матери к убийству или его пособничества, выяснять, знал ли отец о предстоящих родах и убийстве, не было ли со стороны отца отказа матери в помощи.

УКК указывала, что в случаях прямого соучастия отца «в убийстве ребенка (подстрекательства или пособничества)» к отцу «надлежит применять ст. 136 УК применительно к ст. 18», причем меры наказания должны быть «достаточно жесткие», так как в этих случаях «главная тяжесть социальной опасности» лежит в действиях отца.

Если же подстрекательство или пособничество отца не установлено, но установлено, что он знал о предстоящем рождении от него ребенка и о беспомощном материальном положении матери, что эта мать обращалась к нему за помощью, и он отказал в помощи, хотя по имущественному состоянию мог оказать ее, и результатом явилось убийство ребенка матерью, отца ребенка следует привлекать к уголовной ответственности по ч. 2 ст. 158 УК.

В отношении матерей-убийц УКК считает правильной карательную политику «с учетом всех смягчающих обстоятельств», то есть рассматривает убийство матерью своего новорожденного ребенка по-прежнему как преступление привилегированное.

За 1929–1934 годы специально вопрос о насильственном лишении новорожденного жизни почти не затрагивался на страницах периодических юридических изданий, хотя уделялось достаточно внимания усилению работы судебных органов в области защиты, детей в области борьбы с их подкидыванием. Это объясняется отчасти тем, что миновала острота положения в смысле неувязки законодательства и судебной практики.

Советской медициной 30-х годов ХХ столетия было установлено, что женщина в процессе родов не может рассматриваться как полностью отдающая себе отчет в своих действиях, как полностью владеющая собой. Так, И. Фейгель в Большой медицинской энциклопедии пишет: «Сам родовой акт, сопряженный с сильными физическим и душевным потрясением, благодаря не столько жестоким, сколько длительным и повторным болям, исключительному физическому напряжению, иногда значительным кровопотерям предъявляет к организму женщины большие требования и таит в себе значительные опасности», и далее, «кроме описанных выше патологических отклонений от нормальных родов, родовой акт в той или другой степени может отражаться на нервной системе женщины, как центральной, так и периферической, а также на состоянии родовых путей», «в результате родовой травмы могут развиваться: 1) психозы, 2) параличи, невралгии… в течение самих родов, иногда, сравнительно редко наблюдаются скоро проходящие психические расстройства, выражающиеся в галлюцинаторном бреде, насильственных поступках (покушении на самоубийство, детоубийство), в возбуждении или угнетении сознания»¹. Исходя из этого состояния женщины в момент родов, полагал М.Д. Шаргородский, необходимо выделить в особый состав со сниженной ответственностью убийство новорожденного ребенка при наличии определенных условий, то есть сделать его составом со смягчающими обстоятельствами по всему Союзу².

Особенное усиление репрессии происходит с 1935 года в полном соответствии с директивой Верховного Суда РСФСР от 27 августа 1935 года об усилении репрессии за убийство.

В 1935 году в циркуляре ВС И НКЮ (Наркомата юстиции) РСФСР указывалось, что «в новых условиях быта, возросшей материальной обеспеченности и культурности всех трудящихся СССР является неправильным применение за детоубийство условного осуждения или иных мягких мер наказания по мотивам материальной нужды, низкого культурного уровня, нападок и издевательства со стороны родных и окружающих и т. п.», и было рекомендовано идти «по линии общего усиления репрессии, то есть применения безусловного лишения свободы (не исключая и матери-детоубийцы)».¹

Из тех же мотивов и А. Тадевосян делает вывод, что «возникла необходимость усиления репрессии по этого рода преступлениям, ибо теперь уже нет оснований находить в поведении матери, убившей своего ребенка, смягчающие вину обстоятельства в виде ссылки на тяжелые материальные условия ее существования, на стыд перед окружающими за рождение внебрачного ребенка»².

Таким образом, указание Верховного Суда сыграло свою роль. Это видно также из того, что удлинились сроки лишения свободы: если в 1935 году по СССР на срок 5 лет и выше было осуждено только 34% всех осужденных за детоубийство, то за 1 полугодие 1939 года этот процент повысился до 42³.

Анализируя сроки лишения свободы, к которым осуждались убийцы новорожденных детей, М. Шаргородский придерживался позиции, что наказание за данное преступление назначалось более мягкое, чем за убийство вообще. Так, среди осужденных за убийство по ст. 136 УК РСФСР на срок свыше 5 лет за первую половину 1939 года было осуждено 73%, а за детоубийство только 42%.

А. Тадевосян пишет: «Особенно важно выявление не физических убийц (это самое легкое дело; обычно это матери, которые сами сознаются), а подстрекателей и пособников, мужчин, которые не желают нести ответственность за свои действия, бросая обманутых ими девушек»⁴.

М. Шаргородский, соглашаясь с А. Тадевосяном, считает, что именно на роль отца должно быть обращено сугубое внимание. Отцы, подстрекающие матерей прямо или косвенно к причинению новорожденному смерти по любым мотивам, вот те категории, на которые должно быть обращено острие репрессий за детоубийство¹. Он ссылается на предложение, выдвинутое УКК в третьем инструктивном письме Верховного Суда РСФСР за № 03/58 по вопросу о детоубийстве от 27 августа 1935 года.

В этом письме Верховный Суд снова подчеркивает обязанность суда «проверить роль, личность и причастность к совершенному преступлению другого родителя (отца или матери), а также посторонних лиц (в случаях убийств по мотивам преследований и издевательства со стороны окружающих)». Письмо указывает, что отца ребенка следует привлекать к ответственности «по ст. 136 УК через ст. 17 УК» не только в случае прямого соучастия в убийстве (подстрекательства, пособничества), но и в случае причинной связи убийства с отказом отца материальной помощи матери, за что по письму 1928 года отца следовало привлекать к ответственности по ч. 2 ст. 158 УК.

М. Шаргородский высказывал предположение о том, что «в связи с указом от 8 июля 1944 г. и в связи с отменой права «обращения матери в суд с иском об установлении отцовства и о взыскании алиментов на содержание ребенка, родившегося от лица, с которым она не состоит в браке», случаи подстрекательства к убийству со стороны фактического отца ребенка резко сократятся».²

Вопрос о возрасте привлечения к уголовной ответственности за убийство новорожденного ребенка в научной литературе специально не выделялся, а рассматривался в общих рамках. Анализ источников показал, что указанный признак многократно подвергался реформированию³ и колебался в пределах от 12 до 16-летнего возраста.

Таким образом, несмотря на противоречивость судебной практики и взятое ею направление на ужесточение уголовной репрессии в отношении матерей, насильственно лишавших жизни своих новорожденных детей, теоретики уголовного права все настойчивее ставили вопрос перед законодателем о дополнении УК РСФСР специальной нормой, регулирующей эти отношения, поскольку ее отсутствие создавало определенные проблемы для правоприменителя. Ученые, анализируя советское довоенное уголовное законодательство, не раз высказывали свое мнение относительно того, что отсутствие в УК специальной нормы, предусматривающей наступление уголовной ответственности за убийство новорожденного матерью, создает ненужные затруднения для работы суда; ее выделение как с пониженной санкцией, сравнительно с другими видами лишения жизни, не изменило бы линии общего усиления репрессии по делам данной категории, а только внесло бы необходимую четкость в законодательство¹.

История развития уголовного законодательства бывших союзных республик показывает, что оно формировалось на основе союзного уголовного законодательства². Одним из приоритетных направлений уголовной политики советского периода являлась защита общественных отношений, обеспечивающих нормальные условия жизнедеятельности личности. Особое место в системе уголовно-правовой охраны занимала защита жизни и здоровья.

Нормативное закрепление ответственности за убийство матерью новорожденного ребенка в каждой союзной республике решалось по-своему. Это объяснялось тем, что среди ученых не сложилось единого мнения по решению данной проблемы. Продолжаемые дискуссии о целесообразности введения ответственности за указанное противоправное деяние и отнесения его к менее опасным видам убийства не давали конкретных результатов. Весьма остро встал вопрос о целесообразности включения данной нормы и при обсуждении проектов уголовных кодексов союзных республик 1959–1961 годов.

В юридической литературе шло активное обсуждение вопроса об обоснованности отнесения этого состава преступления к менее опасным видам убийства. Сторонники положительного его решения считали оправданным включение в УК РФ специальной нормы, предусматривающей уголовную ответственность за убийство матерью новорожденного ребенка, в основание смягчения вины за которое было бы положено состояние субъекта преступления.

Итогом этого процесса стало включение в уголовные кодексы большинства союзных республик специальной нормы об убийстве матерью новорожденного ребенка. Рассматриваемые статьи, закрепляющие деяние, совершенное при смягчающих обстоятельствах, появились в десяти уголовных кодексах республик Советского Союза (ст. 96 УК Украинской ССР, ст. 96 УК Азербайджанской ССР, ст. 92 УК Молдавской ССР, ст. 83 УК Узбекской ССР, ст. 106 УК Таджикской ССР, ст. 110 УК Туркменской ССР, ст. 106 УК Литовской ССР, ст. 100 УК Латвийской ССР, ст. 102 Эстонской ССР, ст. 97 Киргизской ССР) и формулировались как «умышленное убийство матерью своего новорожденного ребенка во время или непосредственно после родов»¹. Глава «Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности», в которой формулировалась норма об ответственности за насильственное лишение жизни новорожденного ребенка, структурно располагалась после главы о преступлениях против государства и государственной собственности. В основу такой структуризации уголовных законов, действовавших на территории Союза ССР, был положен подход преобладания государственных интересов над интересами граждан².

Конструкции диспозиций норм об ответственности за убийство матерью новорожденного ребенка не имели существенных отличий, то есть были однотипными. Вместе с тем, в санкциях наблюдались значительные различия: по УК Литовской, Латвийской, Таджикской, Туркменской ССР предусматривалось наказание в виде лишения свободы до пяти лет; по УК Киргизской, Азербайджанской, Молдавской, Узбекской и Украинской республик – до трех дет; по УК Эстонской ССР – до четырех лет; в качестве альтернативного вида наказания законодатель Литовской ССР и Молдавской ССР закреплял исправительно-трудовые работы сроком до одного года.

На основании изложенного можно сделать вывод, что законодатель по-разному определял степень общественной опасности убийств данного вида и соответственно устанавливал различные пределы наказаний – минимальный срок наказания за это преступление в одних республиках оказался максимальным предельным сроком в других (например, в Армянской ССР при назначении наказания в виде лишения свободы за совершение данного деяния нижняя граница была установлена сроком пять лет, в то время как в Латвийской ССР, Литовской ССР данный предел считался высшей границей; УК РСФСР за совершение данного преступления предусматривал наказание в виде лишения свободы сроком от трех до 10 лет, одновременно с этим УК Узбекской ССР – аналогичный вид наказания, но сроком до трех лет).

В то же время Уголовные кодексы Белорусской ССР, Грузинской ССР, Армянской ССР, Казахской ССР в оценке общественной опасности убийства матерью новорожденного ребенка остались на прежних позициях, то есть указанные деяния квалифицировались по статьям, предусматривающим ответственность за умышленное убийство без отягчающих и смягчающих обстоятельств. В УК РСФСР также не устанавливалась ответственность за убийство матерью новорожденного ребенка. Данное преступное деяние относилось к преступлению, совершенному при отягчающих обстоятельствах.

В УК РСФСР 1960 года такое обстоятельство, как совершение лицом, на обязанности которого лежала особая забота об убитом (убийство новорож­денного в УК РСФСР 1926 года оценивалось с учетом именно этого квалифицирующего признака), не было предусмотрено¹. В связи с этим судебно-следственная практика вынуждена была квалифицировать данные случаи по ст. 103 УК РСФСР.

УК РСФСР 1960 года также установил две более высокие возрастные границы уголовной ответственности, отменив тем самым закон от 7 апреля 1935 года. Общее правило было таковым: к уголовной ответственности могли быть привлечены только те несовершеннолетние, которым до момента совершения преступления исполнилось 16 лет. И лишь за отдельные преступления, к которым относилось и убийство, уголовной ответственности подлежали подростки меньшего возраста – с 14 лет.

После принятия УК РСФСР обозначилась тенденция назначения женщинам, виновным в убийстве своего новорожденного ребенка, наказания либо в размере минимума санкции по ст. 103 УК РСФСР, то есть 3–4 года лишения свободы, либо еще мягче. Почти по каждому четвертому делу суды при вынесении приговора ссылались на положение ст. 43 «Назначение более мягкого наказания, чем предусмотрено законом», ст. 44 «Условное осуждение», ст. 46¹ «Отсрочка исполнения приговора» УК РСФСР, что соответственно представляло возможность назначать детоубийцам наказание более мягкое, чем было предусмотрено санкцией ст. 103 УК РСФСР². Абсолютное большинство приговоров, определяющих наказание детоубийцам, колебалось в пределах, не превышающих пяти лет лишения свободы. Кроме того, длительные сроки лишения свободы, назначаемые лицам, виновным в детоубийстве, оказывались совершенно нереальными, поскольку в связи с широким применением условно-досрочного освобождения и помилования к этой категории осужденных «женщины-детоубийцы, приговоренные к шести-семи голам лишения свободы, отбывают наказание фактически на протяжении одного, максимум двух лет. Так, из 100 матерей-детоубийц, осужденных судами РСФСР в 1963 г. на сроки свыше трех лет лишения свободы, 64 были освобождены уже на первом году отбывания наказания, остальные 36 – на втором»¹.

Однако применение указанных уголовно-правовых норм было ограничено рядом условий. Так, Пленум Верховного Суда СССР рекомендовал судам применять условное осуждение только в случаях совершения лицом преступления, не представляющего большой общественной опасности, и, как правило, не применять его, за некоторым исключением, к виновным в тяжких преступлениях². Однако в 12,8% случаев наблюдалось назначение именно этого вида наказания³.

Пленум Верховного Суда СССР рекомендовал судам «с особо осторожностью» подходить к предоставлению отсрочки исполнения приговора несовершеннолетним, виновным в совершении тяжких преступлений или преступлений, повлекших тяжкие последствия⁴. Тем не менее, отсрочка исполнения приговора осужденным за детоубийство предоставлялась (1,52%)¹. Статья 24 УК РСФСР прямо запрещала применять подобные виды наказания к лицам, совершившим умышленное убийство без смягчающих обстоятельств, то есть к лицам, действия которых квалифицировались по ст. 103 УК РСФСР. Однако такая практика была в 5,3% случаев. Наказание убийцам новорожденных ниже низшего предела в порядке ст. 43 УК РСФСР, по сравнению с другими видами умышленных убийств, также назначалось несколько чаще (5,3%)².

Характерен в этом отношении следующий пример:

«Приговор изменен в силу суровости назначенного наказания. Рулько осуждена по ст. 103 УК РСФСР к лишению свободы сроком на 8 лет в исправительно-трудовой колонии общего режима. Она признана виновной в умышленном убийстве новорожденного ребенка при следующих обстоятельствах. Родив доношенного ребенка, Рулько не оказывала ему никакой помощи, а потом завернула его в простыню и халат и положила в платяной шкаф, где и умер вследствие закрытия верхних дыхательных путей. Заместитель председателя Верховного Суда РСФСР внес протест в Судебную коллегию ВС РСФСР о снижении Рулько наказания до трех лет лишения свободы. Судебная коллегия протест удовлетворила. Вина Рулько материалами дела доказана и действия ее квалифицированы правильно. В части меры наказания приговор суда и кассационное определение подлежат изменению. Назначая Рулько наказание, суд в приговоре сослался на смягчающие ответственность обстоятельства: признание вины, чистосердечное раскаяние, совершение преступления впервые. Однако учел их не в достаточной степени. Не было учтено судом и исключительное болезненное состояние осужденной, вызванное родами, и оставление ее отцом родившегося ребенка, т. е. совершение преступления вследствие стечения тяжелых личных семейных обстоятельств. С учетом этого назначенное Рулько наказание следует признать несправедливым вследствие его суровости, а потому оно подлежит снижению. Кроме того, коллегия, учитывая обстоятельства, при которых совершено преступление, и личность виновной, находит возможным в данном конкретном случае применить в отношении Рулько ст. 44 УК»¹.

Изучение работ ученых, анализировавших соответствующую судебную практику, показывает, что субъекты убийства уголовных дел – это лица довольно молодого возраста, с недостаточным жизненным опытом, что, несомненно, по мнению Л.И. Глухаревой, сказывается на причине совершения ими преступления как неправильно избранной формы урегулирования конф­ликтной обстановки. Основная масса детоубийц – это преимущественно женщины в возрасте до 25 лет (66,7%), не состоявшие в браке (77%) и не имевшие ранее детей (57%), с невысоким общеобразовательным уровнем (95%). Для большинства детоубийц совершенное преступление явилось первым правонарушением в жизни (92%)². Таким образом, для основной массы таких женщин преступное поведение не вытекает из их предшествующей жизни, для них совершение преступления представляет собой «жизненную катастрофу», являющуюся следствием тяжело сложившихся неблагоприятных личностных или семейных обстоятельств. Но были и противника такого подхода в решении этого вопроса. Так, С.В. Бородин отрицал необходимость выделения самостоятельного состава преступления – убийства новорожденного ребенка, не опровергая мнения о наличии у женщины особого состояния, сопровождающего данное деяние, однако считая, что далеко не каждое из них совершается при данных смягчающих обстоятельствах. Поэтому относить заранее все такие убийства к совершенным при смягчающих обстоятельствах неправильно³.

Как следствие, в рассмотренный период сложилось расхождение в оценке степени общественной опасности детоубийства в уголовном законодательстве союзных республик – минимальный срок наказания за это преступление в одних республиках оказался максимальным предельным сроком в других; существование специальной нормы об убийстве новорожденного в одних республиках и отсутствие ее в УК других, что обусловливало «ничем не оправданные существенные различия в карательной деятельности… судов»¹.

Такая законодательная регламентация ответственности за убийство матерью новорожденного ребенка вступала в противоречие с положением Конституции СССР, которое не допускало существенных различий в законодательных актах союзных республик, не оправданных национальными особенностями, а также спецификой социальной, культурной и экономической жизни². По мнению А.И. Иванова, в уголовном законодательстве союзных республик наблюдалось множество подходов, которые «в подавляющем большинстве случаев не могут быть объяснены необходимостью различного регулирования, не всегда оправданы» и приводили к осложнению в практике применения законодательства³. Расхождения в наказании за одно и то же преступление на территории республик в рамках единого государства ставило граждан в неравное правовое положение, которое зависело от такого обстоятельства, как место совершения преступления.

Постсоветский период развития уголовного законодательства России проходил в условиях кардинальных социально-экономических преобразований и формирования основ правового государства. Конституция Российской Федерации в ст. 2 закрепила, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью, важнейшей из которых является жизнь человека.

Указанные нормативные новообразования вызвали необходимость комплексной реконструкции всей системы норм уголовного законодательства. Реформа уголовного права России началась с разработки и принятия Концепции уголовного законодательства Российской Федерации⁴. Дальнейшее реформирование уголовного законодательства России проходило в соответствии с приоритетом прав и свобод личности.

Впервые установление ответственности за убийство новорожденного матерью в качестве преступления со смягчающими вину обстоятельствами предлагалось в проекте УК РФ, опубликованном 19 октября 1992 года, разработанным учеными и практиками при Министерстве юстиции РФ. В качестве смягчающего обстоятельства в предложенной статье назывался кратковременный промежуток «во время родом или непосредственно после них» и предусматривалось наказание в виде исправительных работ на срок до двух лет или ограничения свободы на срок до трех лет, либо лишения свободы до четырех лет (ст. 195)¹.

Разработчики другого проекта УК, представленного в январе 1995 года, не включили в систему преступлений со смягчающими обстоятельствами убийство матерью новорожденного ребенка. Ответственность за данное преступное деяние должна наступать на общих основаниях.

На основании изложенного можно сделать вывод о том, что особенностью развития советского законодательства об ответственности за насильственное лишение жизни новорожденного ребенка является то, что оно развивалось в отрыве от общемировых тенденций в уголовно-правовой оценке этого посягательства. Убийство матерью новорожденного ребенка в Советском государстве долгое время расценивалось как пережиток буржуазного общества и каралось сурово. В то же время правоприменительная практика относилась к таким убийствам снисходительно. Противоречия между действовавшим законодательством и судебно-следственной практикой послужили причиной изменений в уголовных законах ряда союзных республик СССР в период реформирования уголовного законодательства 1956–1961 годов. В большинстве союзных республик были введены специальные нормы об убийстве новорожденного, рассматривающие его как состав со смягчающими обстоятельствами.

Подводя итог, сделаем некоторые выводы. Рассмотрев в первом параграфе настоящей главы динамику развития анализируемой нормы, сложившуюся в дореволюционный период, мы увидели ее скачкообразное развитие от привилегированного к квалифицированному составу и наоборот¹. Однако, несмотря на свое циклическое развитие, она была выделена в специальную норму, что было нехарактерным для советского законодательства, не предусматривающего данное деяние как особый вид преступления. Убийство матерью новорожденного ребенка квалифицировалось как убийство при отягчающих обстоятельствах в рамках ст. 142 и 136 УК РСФСР 1922 и 1926 годов соответственно, незначительно отличаясь между собой лишь санкциями. Уголовно-кассационная коллегия Верховного Суда РСФСР определила судебную практику, рекомендовав судам рассматривать убийство матерью своего ребенка при рождении как особый вид убийства, произошедший под влиянием стечения тяжелых жизненных обстоятельств (материальная нужда, чувство стыда, состояние психики, обусловленное родами). Таким образом, отсутствие в УК специальной нормы о детоубийстве создавало ненужные затруднения в работе судов.

Начиная с принятия первого УК РСФСР в 1922 году до конца 50-х годов шла активная полемика о целесообразности такой статьи, итогом которой стало включение в большинство кодексов союзных республик специальной нормы о причинении смерти новорожденному ребенку. Однако в результате этого сложилась коллизия, которая, во-первых, противоречила нормам Конституции СССР и, во-вторых, не могла быть объяснена никакими национальными особенностями, спецификой культурной, социальной и экономической жизни того или иного народа, когда максимальный предел наказания в одних союзных республиках оказывался минимальным пределом в других. Имеющееся резкое расхождение наказания за одно и то же преступление на территории республик в рамках единого государства ставило в зависимость правовое положение граждан от места совершения преступления.