Пролог: «Messige Митридата» Первая война компания 89-88 гг до н э. «Эфесская вечерня»

Ход Первой Митридатовой войны подробно описан Плутархом и Аппианом. К началу Первой войны у Митридата «его собственного войска было 250.000 и 40.000 всадников» (Арр., Mithr, 17). Кроме того, вспомогательные войска привел к нему сын самого Митридата Аркафий из Малой Армении — 10.000 всадников и Дорилай... выстроенных в фаланги, а Кратер — 130 боевых колесниц» (Арр., Mithr, 17)³⁶.

Противники собирали войско из «Вифинии, Каппадокии, Пафлагонии и из галатов, живших в Азии», в результате они были разделены на три корпуса, которыми командовали три римских полоковдца: «Кассий [стоял] в середине Вифинии и Галатии, Маний — там, где Митридату был наиболее легкий путь вторжения в Вифинию, а Оппий, второй военачальник, — у границ Каппадокии, имея каждый из них по 4000 всадников и пехоты около 40.000». Кроме того, у вифинского царя Никомеда (союзника Рима) было 50.000 пеших и 6000 всадников (Арр., Mithr, 17). Иными словами всего 170 тыс. пехоты и 18 тыс. конницы.

Трудно понять планы римских полководцев. Решения римляне принимали спокойно и дефицита времени не испытывали: «Когда у них их собственное войско, которое было у Люция Кассия, правителя Азии, было уже готово, и собрались все союзные войска, они разделили всю массу солдат и стали тремя лагерями» (Арр., Mithr, 17). С одной стороны несколько лет назад вифинские войска уже вторгались в Понт, и Митридат отступил без боя – можно было ожидать, что он сейчас прибегнет к той же тактике, тем более что официально война сенатом и народным собранием еще не была объявлена. В этом случае можно предполагать, что Никомед и Маний нанести главный удар, а армия Кассия наносить удар по Понту с фланга. Опий должен был очистить Каппадокию от войск сына Митридата Ариарта, который к тому времени снова захватил эту страну³⁷.

Учитывал ли этот план возможность, что Митридат перейдет в наступление первый? Текст Аппиана допускает такую возможность: Маний стоял «там, где Митридату был наиболее легкий путь вторжения в Вифинию». Мемнон утверждает, что главные силы понтийцев были расположены на равнине около Амасии и были нацелены на вторжение через Пафлагонию (Memn. XXXI, 1). В этом случае расположение римских войск кажется ошибкой – они разделили свои силы перед превосходящей армией противника. А было ли у понтийских полководцев численное превосходство? Римские авторы описывают полчища Митридата, но это всегда вызывало сомнение у историков – нет ли здесь преувеличения.

Осенью 89 г. до н.э. война началась с вторжения Никомеда в области Блаена и Домантида. Рядом расположена высокая и труднодоступная гора Ольгассия с многочисленными пафлагонскими святилищами. За горой расположена долина, выводящая к Синопе. Через Домантиду протекает Амнейон, на берегах которого, собственно, и произошло первое сражение.

Сражение у Амнейона между Никомедом и полководцами Митридата Архелаем, Неоптолемом и царевичем Аркафием описано Аппианом. Из рассказа историка следует, что у царя Вифинии Никомеда было 50000 пехоты и 6000 конницы. Со стороны понтийцев в бою приняли участие легковооружение пехотинцы, конница и колесницы («Неоптолем и Архелай [вывели] только легковооруженных и тех всадников, которых имел с собою Аркафий, и несколько боевых колесниц» (Арр., Mithr, 18).

Численность армии Архелая называет Мемнон: «Митридат передал стратегу Архелаю 40000 пехоты и 10000 конницы, приказав ему предпринять поход против вифинов» (Memn. XXXI)»³⁸. Но можно ли ему верить – ведь он общую численность армии Митридата определяет в 200000. Конница была из Малой Армении («вспомогательные войска привел … сын самого Митридата Аркафий из Малой Армении — 10.000 всадников» (Арр., Mithr, 17). Аппиан несколько раз подчеркнул, что вифинцы намного превосходили понтийцев численностью.

Сражение началось с столкновения за холм, который, по мысли Неоптолема, должен быть стать опорным пунктом обороны. Без захвата этого холма Никомеду было трудно окружить войско Митридата. Поскольку мы знаем, что Архелай командовал правым флангом, а боялся окружения Неоптолем, то можно предположить, что он стоял на левом фланге, аконница Аркафия - в центре. Это логично и с точки зрения политической (где еще должен стоять царевич?), и с точки зрения военной – конница самая сильная часть понтийского войска. Колесницы стояли на правом фланге. Построение понтийского войска очень неожиданно – конница не стоит в центре эллинистических армий. Скорее всего различные отряды (Архелая, Аркафия и Неоптолема) не были единым корпусом и подходили с разных сторон.

В самом начале сражения Никомед захватил холм, опираясь на который Неоптолем строил свою оборону. Тогда понтийской полководец перешел в контратаку, «приглашая вместе с собой и Аркафия» (Арр., Mithr, 17). Фраза эта представляется понятной – Неоптолем не мог приказать сыну царя. Но Аркафий правильно понял ситуацию и тоже перешел в атаку. Однако, она была неудачной потому что полководцы Митридата атаковали намного превосходящие силы противника («Никомед, обладая большими силами, стал одолевать»).

Архелай атаковал вифинцев с правого фланга, отвлекая их на себя. Цель его была дать возможность Неоптолему и Аркафию остановить бегство своих войск. Им удалось привести своих солдат в порядок. Так как главные силы Никомеда были сосредоточены теперь против Архелая, то Неоптолем и Аркафий оказались у них в тылу. В решающий момент Архелай бросил в атаку « колесницы с косами, стал их рубить и рассекать кого на две, а кого и на много частей. Это обстоятельство повергло в ужас войско Никомеда, когда они увидали людей, разрезанных пополам и еще дышащих, или растерзанных в куски, а их тела повисшими на колесницах. Вследствие отвращения перед таким зрелищем, скорее, чем вследствие поражения в битве, они в ужасе смешали свои ряды» (Арр., Mithr, 17). Именно в этот момент Аркафий и Неоптолем атаковали вифинцев с тыла. Войско Никомеда было окружено и пыталось сопротивляться («долгое время защищались, повернувшись против тех и других»). Царь Вифинии смог прорвать кольцо и уйти, но большая часть его армии была уничтожена.

Хочется обратить внимание на использованный Архелаем тактический прием: атака колесниц с фронта и армянской конницы, (которую поддерживают легковооруженные пехотинцы) с тыла. Вообще по справедливому замечанию А.К. Нефедкина применение серпоносных колесниц Архелаем одно «из тех немногих сражений, где серпоносные квадриги действовали относительно успешно»³⁹. Исследователь высказывает разные предположения о том, почему Митридат решил восстановить в своей армии этот род войск. Возможно, что сыграли роль ахменидские корни понтийских царей, а ведь именно персидские цари широко применяли колесницы. Кроме того, Нефедкин предполагает, что «Митридат, вероятно, надеялся на успешное (главным образом, психологическое) действие таких колесниц против римлян, которые до этого столкнулись с данным оружием лишь однажды, в битве при Магнезии, и еще не умели успешно с ним бороться»⁴⁰. Не оспаривая правомерности всех этих предположений, хочу сказать, что может быть сыграл свою роль и личный фактор – царь, как известно, любил колесницы, единолично правил колесницей, запряженной сразу 16 лошадьми, и несколько раз побеждал на состязаниях.

Подведем итог. В начале войны в понтийской армии сражаются всадники из Малой Армении, легкая пехота и колесницы. Правда, Аппиан дважды подчеркивает, что у Митридата была еще фаланга, но она не успела на поле боя. Победу одержало «войско немногочисленное над превосходящим его намного численностью, не вследствие какой-либо сильной позиции или ошибки неприятеля, но благодаря военачальникам и храбрости войска» (Арр., Mithr, 19). Скорее успех Митридата определяется тем, что его полководцы начали военные действия быстрее, чем это ожидали противники, даже не дождавшись подхода тяжеловооруженной пехоты. Несмотря на отсутствие численного превосходства, им удалось разгромить Никомеда, до подхода римлян. Иными словами – с военной точки зрения успех компании 89 г. до н.э. в быстроте удара.

После сражения при Амнейоне Митридат встал на границе Вифинии и Понта, а Никомед отступил в лагерь Мания и видимо, стал убеждать его, что первоначальный план войны был ошибкой и надо сконцентрировать все силы: «римские военачальники были испуганы, так как приступили к столь значительной войне необдуманно и опрометчиво» (Арр., Mithr, 18)».

Около Пахия в Вифинии произошло еще одно сражение: Неоптолем и Неман⁴¹ разгромили армию Мания. Кем конкретно командовал Неоптолем мы не знаем (опять легковооруженными?). Неман указан как «армянин», то есть он либо, один вел конницу Аркафия, либо был прислан Тиграном (что менее вероятно). Иными словами нет оснований считать, что войска Непотолема и Немана превосходили по численности корпус Архелая, Неоптолема и Аркафия – иными словами у понтийцев, скорее всего, снова не было численного превосходства.. Маний, по мнению Аппиана, командовал 40000 пехоты и 4000 конницы, так как Никомед, не веря в успех еще до сражения, отступил в лагерь Кассия - вифинский царь, видимо, уже понял необходимость сосредоточения сил. Римский полководец, видимо, тоже планировал отступление, но не успел. Полководцы Митридата «застигли» Мания и разгромили. Сражение опять закончилось победой понтийцев, укрепленный лагерь Мания был захвачен, но подробностей хода боя мы не знаем. Интересно, что римский полководец отступил в Пергам, и оттуда на Родос, а не на соединение с Кассием.

Впечатление, что успех Митридата определялся также и политическими факторами. Царь очень успешно вел свою пропаганду. После Амнейона огромное количество пленных «Митридат помиловал и, дав денег на дорогу, отпустил домой, создавая себе у врагов славу милосердия (Арр., Mithr, 18)». Так же он поступил и после того как его всадники опрокинул конницу Никомеда и с пленными Мания. Слава о милосердии царя распространялась по всей Азии.

Поэтому когда силы Кассия и Никомеда соединились у Леонтокефалии во Фригии и они начали спешно набирать пополнение среди мирного населения, выяснилось, что новобранцы разбегаются.

Подводя итог компании 89 г. до н.э. следует сказать, что у Митридата, на этом этапе, видимо не было численного перевеса. Историки упоминают армянскую конницу, бастранов, колесницы, фалангу и легковооруженную пехоту, но далеко не все силы царя по их мнению вступили в боевые действия. Успех античные авторы приписывают не численности понтийцев, а политическим факторам, а также храбрости солдат и опыту полководцев. Официальная пропаганда Митридата указывала, что основа его армии – наемники и союзники из Северного Причерноморья: «скифы, тавры, бастрены, фракийцы, сарматы и все, кто живет по Танаису, Истру и вокруг Меотийского озера» (Арр., Mithr, 15). «У него же именно из этой страны набрана большая часть войска для войны против Рима» (Just., XXXVIII, 7,3). Успех царя определяется качественным превосходством его солдат и политическими факторами.

О планах Митридата можно отчасти судить речи на военном совете, которую ему приписывает Помпей Трог. Рассуждая об исторических прецедентах успешных войн с Римом, правитель Понта говорит о победах над римлянами Пирра, «у которого было не больше пяти тысяч македонян». Митридат знает об успехах Ганнибала, который «шестнадцать лет пробыл в Италии как победитель, а если он не захватил самую столицу, так это не потому, что римское войско ему помешало, а вследствие происков его врагов и завистников на родине». Царь знает о вторжении галлов и о захвате ими Рима.

Следовал бы ожидать в этом ряду рассуждений о целесообразности вторжения понтийской армии в Италию. Царь отлично знает о внутренних раздорах: «сейчас, в настоящее время, вся Италия охвачена восстанием, идет Марсийская война, италики требуют уже не свободы, но участия в управлении государством. Но не менее чем от этой войны, происходящей в Италии, римляне страдают от внутренней борьбы, борьбы между разными партиями. Среди влиятельнейших лиц в государстве, и эта назревающая гражданская война гораздо опаснее италийской». Если учесть, что совсем недавно было нашествие вторжение кимвров, то «Митридат, полагает, что у римлян даже не будет времени для войны с ним (выделено мной – Л.Н.)» (Just., XXXVIII, 4, 7). Это можно понять так, что Митридат думает, что римляне не пришлют против него войска? То есть в этой благоприятной ситуации, царь не планировал наступление и считал цели войны достигнутыми? Стратегически это, конечно, кажется ошибкой. Причем не столько военной, потому что, как мы увидим дальше, у Митридата и не было военных сил для вторжения в Италию. Дело было в политической ошибке – в недооценке и воли римлян к победе, и реальной численности римской армии.

Известно, что "италики отправили [послов] к Митридату, царю Понта, чьи силы и средства были тогда особенно велики, прося его привести свою армию в Италию против римлян: ведь если они объединятся, то смогут легко ниспровергнуть власть Рима. Митридат отвечал, что поведёт свою армию в Италию, когда установит господство над Азией. Чем он сейчас и занят" (Diod. 37. 2. 11). Конечно, следует учитывать, что посольство италиков пришло поздно – в Союзнической войне произошел перелом и даже если бы царь прислал помощь, вряд ли она смогла изменить ход событий. Дело в том, что еще в 90 г. до н.э. римлянам удалось расколоть италиков. Законом Луция Юлия Цезаря они дали права римского гражданства тем племенам, которые не принимали участия в восстании (этруски и умбры), затем предоставили права гражданства тем, кто сложит оружие в течение 60 дней. Несмотря на это ряд племен (в первую очередь марсы) продолжали сражаться и в 89 г. до н.э. даже удалось убить одного из консулов. Но уже вскоре в войне перешел перелом. Сулла у Нолы уничтожил армию Клуенция, а Гай Косконий разгромил армию Требация. Пала и столица италиков – Бовиан. К тому моменту когда Митридат овладел Азией сопротивление восставших было сломлено.

Жители острова и помогающие им ликийцы активно готовились к сопротивлению: укрепляли стены и гавани и на всех, ставили военные машины, разрушили предместья города. Сначала они пытались встретить противника в открытом море и разгромить в морском бою. Видимо, родосцы недооценивали флот Митридата, что объяснимо: раньше никто не знал о том, что у Понта есть сильный флот.

Замысел Митридата заключался в том, чтобы, пользуясь численным перевесом окружить родосские корабли. «Одни их [понтийцев] корабли шли лобовой атакой, другие заходили с флангов. Царь Митридат, плывя сам на пентере, велел своим, вытянувшись в открытое море, заехать во фланг, и, так как они были более быстроходны, он приказал окружить неприятельские суда». Увидев огромный флот родосцы, поняли свою ошибку и «испугавшись, что будут окружены, стали понемногу отступать, а затем, и совсем повернув в тыл, бежали в свою гавань». Гавань была закрыта заградительными цепями, царь приказал поставить лагерь рядом с городом и пытался ворваться в гавань, но безуспешно. Митридат ждал транспортные суда, которые должны были привести десантный корпус, и в это время происходили стычки в море и на суше. Аппиан сообщает стихийно вспыхнувшем бое, который произошел из-за попытки родосцев захватить царское транспортное судно. Обе стороны посылали подкрепления, известно о захвате понтийцами родосской пентеры и о захвате родосцами одной царской триеры. Мемнон даже утверждает, что был момент, когда «в морском сражении Митридат сам
едва не оказался взятым в плен» (Memn. XXXI.3). В целом возникает впечатление, что на этом этапе у Митридата преобладали более мелкие и легкие суда: «Митридат теснил их своей стремительностью и многочисленностью судов, родосцы же с большим искусством окружали его мелкие суда и пробивали их». Следует учитывать, что в этот период развитие военно-морского дела приводило к дальнейшей дифференциации боевых судов. В V-IV вв. до н.э. основным типом боевого корабля была триера. Она была успешным сочетанием скорости и маневренности морских сражений периода тарного боя. В III в. до н.э. таранный бой начинает дополняться абордажным боем обстрелом с помощью метательных орудий, лишало триеры преимущества и они постепенно уступают место либо более тяжелым пентерам, на палубе которых можно разместить больше метальных орудий, либо более мелким и маневренным биремам и либурнам. Если учесть это, то станет понятно, что многочисленные царские корабли были, скорее всего, биремы, но историки ничего не сообщают о метательных орудиях, которые на них могли быть установлены.

Бой закончился тем, что наварх родосского флота Дамагор на шести судах отправился на поиски пропавшей пенетры и, столкнувшись с двадцатью пятью кораблями Митридата, стал отступать. С наступлением темноты понтийцы повернули назад, и тогда Дамагор внезапно атаковал и потопил два отставших царских корабля.

Вскоре после этого столкновения подошли понтийские грузовые суда с десантом в сопровождении триер. Однако около острова их рассеял сильный северный ветер и, пользуясь этим, родосцы смогли нанести войсками Митридата заметный ущерб. Затем понтийцы стали готовиться ко второй морской битве и одновременно к штурму. Однако историки не сообщают ни о том, ни о другом событии. Морская битва просто не произошла – очевидно, что родосцы не чувствовали себя уверенными, после того как к царю подошли триеры. Штурм же готовился, но не состоялся. Митридат планировал атаку с моря и с суши одновременно. Понтийская пехота должна была атаковать Родос в том месте, где стены города были не высоки – около храма Зевса. Предполагалось, что в этот же момент с моря к городу подойдет огромная осадная башня (самубка). Она была установлена на двух кораблях и снабжена большим количеством метательных орудий. Однако внезапного ночного штурма не получилось, так как осажденные заметили приближение понтийцев и подняли тревогу. Самбука, подведенная к стене, … от тяжести … свалилась» (Арр., Mithr, 27).

После этого Митридат снял осаду Родоса. Откровенно говоря, причины этого решения на первый взгляд не совсем ясны. Что собственно произошло, почему царь отказался от борьбы за остров, было ли это ошибкой? На первый взгляд понятно, что он рассчитывал на быстрый триумф, как всюду в Азии, рассчитывал на политическую победу. Однако Родос сохранил верность Риму, а времени и ресурсов для продолжения осады у него не было: флот и армия были нужны в Греции. Аппиан говорит об этом очень туманно: «Пелопиду он поручил войну с ликийцами, Архелая же послал в Элладу, поручив ему любыми средствами или добиться дружественных отношений с ней или принудить ее к этому силой. Сам же он с этого времени, поручив большую часть походов своим военачальникам, занимался набором войск, их вооружением» (Арр., Mithr, 27). Плутарх еще сообщает о движении во Фракию и Македонию корпуса Ариарта (Plut., Sulla, 11). Получается, что после того, как он отправил десант с Архелаем в Грецию, Пелопида в Ликию, и Ариарта в Македонию, то исчерпал все резервы? Может быть и так, хотя это лишний раз доказывает, что римские авторы преувеличивают численность и понтийской армии, и понтийского флота. Тогда становиться понятно, почему Митридат отказал италикам в оказании быстрой помощи: у него просто не было сил для этой экспедиции.

С другой стороны, есть странные детали: Аппиан утверждает, что на Родос бежал проконсул Азии Люций Кассий. Но потом оказалось, что он у Митридата в плену! Не может быть так, что родосцы выдали царю римского полководцев и таким образом откупились от него? Шаг для них странный, кончено…Наконец, могло сыграть роль то, что приближалась зима и осада теряет смысл.

Следует учитывать также и иррациональный аспект событий. Выше говорилось о Том, как понтийская самбука, подведенная к стене рухнула, там. Надо учесть, что это произошло там, «где стоял храм Изиды,… причем показалось, что образ Изиды выбросил против него великий огонь» (Арр. Mithr. 27). Вслед за неудачей под Родосом царь решил захватить Патары в Ликии (ликийцы продолжали сопротивление), окружил город и « стал для сооружения военных машин вырубать рощу Латоны, но, испуганный сновидением, даже материал оставил нетронутым»⁴². (Арр. Mithr. 28).

Наконец на решение царя могли оказать влияние и личные мотивы. Аппиан рассказывает, что царь влюбился. Причем источники сообщают об очень бурной интимной жизни царя в Азии в 88 г. до н.э. Так «возвращаясь из Ионии, он взял Стратоникею, наложил на нее денежный штраф и поставил в город гарнизон. Увидав здесь красивую девушку, он взял ее себе в жены. И если кому интересно узнать ее имя, это Монима, дочь Филопемена» Плутрах сообщает, что роман с Монимой развивался очень бурно, царь делал дорогие подарки («пятандцать тысяч золотых») , но девушка отвечала отказом и добилась того, что Митридат подписал с ней брачный договор и провозгласил ее царицей » (Plut., Sulla, 21).

Интрига заключается в том, что в эти же дни у царя вспыхнул еще один роман – с дочерью старого и бедного арфиста Стратоникой.⁴³ Играя на арфе однажды во время ужина, она произвела на Митридата огромное впечатление. Именно Стратоника упоминается Аппианом сразу после отступления царя от Родоса («наслаждался жизнью с женой своей Стратоникой»). Возможно, что они сопровождала царя и в походе. По крайней мере Плутарх упоминает о кораблях с банями для наложниц, который были у царя в Первую войну, и от которых он потом отказался. Действия самого Митридата на море в 88-85 гг. до н.э. упоминаются историками дважды: при осаде Родоса и при отступлении из Питаны. Кажется, что бани и наложницы более уместны в первом случае. Впечатление, что дочь арфиста отодвинула царицу Мониму на второй план и в дальнейшем «имела наибольшее влияние на царя». Судьбы их различны: Монима жила в гареме и погибла в 70 году до н.э., Стратоника управляла неприступной крепостью Кенон Хорион, сокровищницей царя и в 66 г. до н.э. выдала все Помпею. В любом случае все эти увлечения царя по-человечески объяснимы, но происходили совсем во время. Возможно, именно эту ситуацию имеет в виду Аппиан, когда говорит, что Митридат имел «только одну слабость — в наслаждениях с женщинами». Однако, возможно, что дело в том, что царь просто совершил ошибку, недооценив силу римлян. Трудно согласиться с теми словами, которые он произнес перед солдатами: «Эта война, о которой трудно сказать, будет ли она более легка или более выгодна, будет для них скорее празднеством, чем походом (выделено мной)(»(Just., XXXVIII, 8. 7)». Очень скоро царь поймет, как он ошибся…

«По словам Феофана, среди бумаг была найдена записка Рутилия, побуждающая царя к избиению римлян в Азии. Большинство писателей разумно считает это злостной выдумкой Феофана», - считает Плутарх (Plut., Pomp., 37). Рутилий Руф – аристократ, консул 105 г. до н. э., в 98 г. правитель в римской Азии. Античные авторы рисуют его исключительно честным и неподкупным человеком, который решительно боролся против бесчеловечных поборов и вымогательств, обрушившихся на провинцию. Вроде бы он даже собирался казнить римлян, разоряющих местное население. Рутилий Руф вызвал ненависть к себе чиновников и публиканов и они обвинили именно его в вымогательстве и злоупотреблениях. Подкупленный римский суд принял сторону обвинителей Руфа. Возмущенный и обиженный римский аристократ удалился жить в провинцию. В ту саму Азию, которую он якобы разорял. Мог ли этот человек вступить в политический контакт с Митридатом и написать записку с советом перебить римлян в Азии? Ответ на первый вопрос прост – у нас нет никаких сведений почему бы это не было возможно. Митридат активно сотрудничал со многими римскими политиками, заключал союзы, лоббировал свои интересы. Учитывая политический резонанс «дела Рутилия» и влияние последнего в Азии, агенты царя должны были попытаться вступить в контакт с Руфом. Между Римом и Митридатом в 92 г. до н. э. еще нет войны, царь, как и его отец, формально еще «друг римского народа» - почему бы Рутилию и не ответить на письма царя. Мог ли содержаться призыв перебить римлян в письме («записке») опального римлянина к Митридату? Против этого предположения Плутарх выступает, ссылаясь на незапятнанный моральный облик Рутилия. Здесь начинается область предположений: может быть, Феофан все и выдумал. А может быть, Рутилий в своем письме допустил резкие обороты, которые царь, обдумав, решил использовать как политическую программу – вспомним, Рутилий призывал казнить преступников. А может быть, записка действительно была. Так или иначе, Руф умер в 75 г. до н. э. в Смирне (в Азии). Причем в начале войны он перебрался в этот город из Митилены. Получается ему не потребовалось спасаться на Родосе, как другим римлянам? Он спокойно жил в своем доме, убежденный в защите мирных жителей и (или) покровительстве Митридата?

Так или иначе изгнав в 88 г. до н. э. римлян из Азии, Митридат перешел к реализации широкомасштабной социальной программы. На первом этапе он «простил городам государственные и частные долги и даровал свободу от податей на пять лет». Традиционно считается, что именно эта поддержка обеспечила царю успех на первом этапе войны.

В последние годы появился ряд исследований, которые пытаются показать, что поддержка эллинов Митридатом не была столь всеобщей, как казалось ранее. Так Е. А. Смыков утверждает «что триумфального шествия по Азии и островам Эгеиды у Митридата не получилось, и если он стал все-таки хозяином значительной части этого региона, то это потребовало от него довольно значительных военных усилий»⁴⁴. Однако трудно принять эту точку зрения. Даже те источники, на которые пытается опереться автор, показывают, что в Азии были лишь отдельные очаги сопротивления Митридату: Ликия, Родос, Магнесия на Сипиле, Стратоникея. Зато среди городов, которые перешли на сторону Митридата, - Эфес, Митилена, Магнесия на Меандре. Описание избиений римлян позволяет добавить в этот список Траллы, Канн (?), Адрамиттий, Пергам и др. (App. Mithr. 21).

Стремясь доказать свою точку зрения, Смыков предлагает интерпретации текста Аппиана, которые трудно объяснить. Так, он утверждает, что «первоначально сопротивление оказывали жители Лаодикеи на Лике», но Аппиан лишь утверждает, что «Квинт Оппий с некоторым числом всадников и наемников бежал в этот город и его охранял»⁴⁵, ни о каком «участии горожан в сопротивлении» неизвестно и после ухода наемников горожане выдали Оппия Митридату. Аппиан рассказывает, что «жители Коса приняли его [Митридата ] с радостью» (App. Mithr. 21), но исследователь превращает это в утверждение «Кос сдался без сопротивления». Кажется, что это не одно и тоже⁴⁶. Смыков пытается доказать, что «картина полного и в значительной степени добровольного перехода эллинских полисов под власть Митридата является в значительной степени искажающей действительность». Трудно сказать, на какую исследовательскую парадигму опирается исследователь, но трудно отказаться от впечатления, что утверждая «эллины не пошли за "Новым Дионисом" и, пожалуй, можно сказать, что в политическом смысле свою борьбу, длившуюся еще более 20-ти лет, Митридат проиграл уже в 87-86 гг.»⁴⁷ он оказывается заложником концепции непримиримого конфликта между интересами эллинов и азиатской по духу политикой Митридата.

Летом 88 г. до н. э. сенат и народное собрание объявили Митридату войну. Именно в этот момент⁴⁸ Митридат принял политическое решение, которое могло было сделать конфликт с Римом неразрешимым: «всем сатрапам и начальникам городов послал тайный приказ: выждав тридцать дней, сразу всем напасть на находящихся у них римлян и италийцев, на них самих, на их жен и детей и отпущенников, которые будут италийского рода, и, убив их, бросить их без погребения, а все их имущество поделить с царем Митридатом. Он объявил и наказания тем, кто их будет хоронить или укрывать, и награды за донос тем, кто изобличит или убьет скрывающих; рабам за показание против господ — свободу, должникам по отношению к своим кредиторам — половину долга» (Арр., Mithr, 22).

Расчет был на то, что измученные поборами римских чиновников, откупщиков и ростовщиков, горожане Ионии и Фригии действительно будут воспринимать Митриадата как Диониса-Освободителя. Греки выполнили этот приказ настолько быстро и с таким энтузиазмом, что Аппиан вынужден был признать: «было ясно, что Азия не вследствие страха перед Митридатом, но скорее вследствие ненависти к римлянам совершала против них такие ужасные поступки» (Арр., Mithr 23)⁴⁹.

Борьба сторонников Митридата сопровождалась повсеместным нарушением неприкосновенности святилищ: «Жители Эфеса тех, которые бежали в храм Артемиды и обнимали изображение богини, убивали, отрывая от статуй. Жителей Пергама, бежавших в храм Асклепия и не желавших оттуда уходить, убивали стрелами, когда они сидели, обняв статуи богов… Жители Кавна, после войны с Антиохом ставшие подданными и данниками родосцев и незадолго до этого от римлян получившие свободу, оттаскивая от статуи Гестии тех римлян, которые бежали в храм Гестии в здании Совета, сначала убивали детей на глазах матерей, а затем и их самих, и вслед за ними и мужчин. Жители Тралл, не желая стать собственноручными исполнителями такого преступления, наняли для выполнения этого дела пафлагонца Феофила, человека дикого, и Феофил, собрав всех римлян вместе в храм Согласия, стал их там убивать и у некоторых, обнимавших статуи богов, отрубал руки» (Арр. Mithr. 23).

Здесь следует учитывать одно обстоятельство. Если Аристион адекватно отражает замыслы «демократически настроенных» «друзей царя», то следует учитывать, что, пройдя «эпикурейскую школу», они могли действительно проникнуться религиозным скептицизмом по отношению к традиционным культам.

«Не надо бояться богов, не надо бояться смерти», - учил Эпикур. Это не значит, что философ был атеистом. Большинство исследователей приходит к выводу о том, что основа его онтологии – материалистический атомизм, Эпикур не признавал Судьбу. Богов он понимал как всемогущие материальные существа, которые не вмешиваются в дела людей: «блаженное и бессмертное существо само не имеет хлопот и другому не причиняет их». Сам Эпикур никогда не учил отказываться от участия в религиозных обрядах, просто, чтобы избежать обвинений в атеизме и сохранить спокойствие. Однако, в условиях острого политического конфликта, Аристион и другие его сторонники, «прошедшие эпикурейскую школу», могли занять более решительную позицию. Неприкосновенность храмов могла не быть для них священной.

Дурные предзнаменования не замедлили себя ждать. «В то время, когда Сулла с войском готовился покинуть Италию, Митридату, находившемуся тогда в Пергаме, явились многие знамения: так, пергамцы с помощью каких-то приспособлений опускали на него сверху изображение Победы с венцом в руке, и над самой головой Митридата статуя развалилась, а венец упал наземь и разбился на куски, так что народ в театре был повергнут в ужас, а Митридат — в глубокое уныние, хотя успехи его в то время превосходили все ожидания. (Plut. Sulla. 11).

Совершенные преступления позволили Сулле потом прочитать эфесцам мораль: «даже во имя ваших богов не пощадили бежавших в храмы к святым алтарям». В этой ситуации наказание, которое постигло Азию, и современниками, и историками–потомками могло восприниматься как справедливое возмездие богов.

Иными словами, если освобождение Азии и начало реализации социальной программы Митридата, может быть, и было освящено пророчествами и предзнаменованиями (см. выше), то осуществление этих мер задело и интересы храмов и чувства верующих этой страны.