Агрегации → Сети → Соты → Системы → РС

Агрегации → Сети → Соты → Системы → РС.

Введем представления (и термины) о сетях, сотах и системах РС, обозначив сжато термины «отношения» и «связи» в виде «ос», то есть далее мы будем говорить о сетях РС как о «сетосах», о сотовых РС как о «сотосах» и системах РС как о «систосах».

В философском, онтологическом смысле РС — это формы бытия объектов материальной и духовной, идеальной природы. Материальный и духовный миры составлены из бесконечного числа сочетаний отношений и связей вместе с их полюсами, то есть сетосов, сотосов и систосов различной природы.

1. Сетосы — это сети, то есть совокупности отношений и связей, соединяющие объекты любой природы в некоторое естественное или произвольное теоретическое, относительно оформленное и организованное объединение, целостность, сеть. Рыбацкая сеть как раз не является сетью — это сотовое образование, так как оно обладает регулярностью ячеек в пространстве. Примеры сетосов: биосфера и биотопы, экологические сообщества, популяции организмов, их колоний, клеточных тканей и скопления нервных клеток у организмов без центральной нервной системы, скопления органелл в клетках и лимфе, в крови, это и сети железных дорог, телефонной и другой связи, в узлах, пересечениях отношений и связей которых находятся объекты вроде станций, АТС и т.п., нации и государства на нашей планете, или вселенная вообще, наша в частности, с ее звездами и галактиками. Это, в идеальной форме, словари, различные перечни, списки, каталоги, программы, графики и тому подобные системы, упорядоченные по какому-то основанию. Такое объединение может быть и бесконечно большим, но уж никак не нулевым. Оно обладает новым по сравнению с простой системой функциональным, дополнительным качеством, определенной устойчивостью, возможностями и потенциями для развития, оно может быть бесконечным в пространстве, времени и в ресурсах (если не является само частью ограниченной в локусе сети, сот или системы). Здесь могут быть и разнородные по субстрату элементы и блоки, как это бывает в агрегациях типа горных пород вроде гранита, в технических устройствах, разных других агрегациях и конгломератах, но сетосы одноуровневы, они неиерархичны.

В философии биологии остро ощущается потребность в так называемом “сетевом мышлении”, о котором пишет, например, Ф. Саттлер [4]. Имея в виду также бихевиоральные системы вообще, это мышление можно представить так:

1) Сети — многополюсны, полицентричны и многофункциональны, а состоят они из полюсов и отношений разного рода.

2) В сетях, то есть в сетосах, реализуется интеграция процессов, структур и функций, развернутая в пространстве и времени на специфическом субстрате, состоящем из элементов данной сети и различных отношений.

3) Изучение частей для понимания целого и для управления частями для действия (функционирования) этого целого в изоляции от последнего, как это часто происходит, может иметь лишь ограниченную пользу и эффект.

4) Сетевое мышление в целом влияет на постановку проблем, планирование, управление и реализацию целей, функциональных инвариантов вообще (действия).

5) Мы не можем себе представить в силу своей ограниченности всю сеть последствий действий различного рода, включая познание, управление, операции. Также отрицательно может повлиять наше преимущественно линейное мышление.

6) Исследователь, вообще активный агент (в управлении и в практике)   часть сети, принадлежит ей. Его состояние, включая мышление и эмоции, оказывает определенное влияние на сеть и ее состояния.

2. Промежуточные по свойствам РС — сотосы. Последние   как бы регулярные сети. Они обладают определенной пространственно-временной локализованностью, связностью, устойчивостью, пространственной регулярностью, ресурсными ограничениями, но не обладают, как и сетосы, четко выраженной иерархичностью и центрипетальностью. К ним относятся совокупности отношений и связей, присущие, например, жидкостям в особых состояниях, кристаллам, образованиям типа сот у насекомых и др. Сотовый характер носит вся ячеистая структура Вселенной, где в узлах гигантских восьмигранников находятся скопления звезд и галактики. Такие РС называют часто «сотовыми системами», хотя на самом деле   это не настоящие системы вроде организмов и т.п. Четко определены сотосы в технических и многих организационных (например, военных) устройствах, учреждениях, предприятиях, которые централизованно управляются, имеют черты повторяемости от места к месту и т.п. Все это напоминает нам фракталы, изучаемые физикой твердого тела и синергетикой (ячейки Бенара). Они вполне определенны в биологических, демографических и др. сообществах в рамках их пространственного размещения.

Начиная с 40-х гг. ХХ в. исследования сотосов приобрели небывалый размах в теории демографических и экономических районов, при планировании размещения разных предприятий, торгового обслуживания и т.п. Они восходят к работам классика пространственной экономики И. фон Тюнена (сер. XIX в.), а также современных теоретиков В. Кристаллера, А. Леша и др. Здесь всюду проводится геометрический подход к структуре отношений и связей центров, узлов демографической, экономической, транспортной, производственной, культурной и др. активности в рамках региона, где учитывается число возможных для многоугольников кратчайших линий, отношений и связей между узлами. Аналогичные схемы известны в кристаллографии, химии, генетике, в биологии популяций и экосистем, в этологии, психологии, социологии, причем они по своей сути всегда регулярны и в данных условиях минимизированы (оптимизированы). Наиболее адекватными реальности оказались шестиугольники с разными вариантами своих размеров в зависимости от интенсивности и масштабов активности на территориях. Они могут далее дробиться на треугольники. Применяются также представления о кругах с регулярным размещением их центров на плоскости и частичным наложением их друг на друга. Указанные модели основаны были на образцах, которые можно было найти на значительных территориях в Германии. Заметим, что здесь часто применяется термин «сети», который, как можно видеть, не адекватен сути дела. В целом, подобные модели создают двухмерный или трехмерный идеальный облик геометрии, оптимальной для целевых инвариантов активности, развиваемой в пространствах состояний и событий.

3. Под системой отношений и связей (систосом) можно понимать целостную, центрипетальную, иерархическую, относительно открытую, ограниченную в пространстве и времени совокупность компонентов любой природы и субстрата, лимитированную ресурсами, числом компонентов, в частности, отношений и связей, которая обладает большой связностью, теснотой, прочностью, устойчивостью и дополнительным — системным   качеством. Ее общее свойство не равно сумме всех свойств, составляющих ее отношений и связей. В этом смысле систему можно рассматривать как сущность, обладающую свойствами организма. Такие свойства типичны для клетки и ее белковых структур, для мозга и центральной нервной системы, стада с вожаком, особи, для человека и человеческих групп и сообществ типа семьи, рода, племени, государства и т.п. Таковы же и значительные человеческие поселения с их инфраструктурой, разного рода предприятия, организации и т.п.

Одним из важных вопросов является вопрос о зависимости числа отношений и связей в РС от числа связываемых ими объектов, сторон. Случай обрыва отношений и связей, характерный для биологических и социальных систем разного уровня нас здесь не интересует. Поясним, что в паре АВ всего одно отношение или связь; в паре АВ и СD   тоже. В тройке объектов в замкнутом на себя виде (в треугольнике) их три. В четверке (то есть в квадрате) вместе с диагоналями их уже шесть, но в квадрате без диагоналей (то есть в замкнутом кольцевом контуре) меньше, тоже четыре. В подобном последнему пентагоне   тоже пять, а всего, с диагоналями,   десять (то есть удвоенное число полюсов), в шестиугольнике будет соответственно 6/6 и 6/15. И так далее. Общие математические формулы, например полученные при описании правильных многогранников вроде кристаллов с разным числом граней и углов, хорошо изучены, особенно благодаря трудам известного русского ученого Е.С. Федорова, а также И. Гесселя и А. Шенфлиса, по теории простых (кристаллических) симметрий. Сложнее обстоит дело с описанием скоплений центров, отношений и связей в таких объектах как молекулы в газе в некотором объеме и т.д.

Вся картина соединений центров, отношений и связей на разных уровнях поддается группировке и классификации. Можно, к примеру, выделить их следующие виды: 1) диполь; 2) цепное однолинейное соединение (в том числе ветвящееся); 3) замкнутое плоское соединение типа кольца; 4) плоское лучевое соединение; 5) замкнутое трехмерное соединение симметричного характера, которое разделяется на центрипетальное и лучевое, при этом первое из них напоминает многогранники, а второе   звездные системы; 6) беспорядочное реляционное скопление центров на плоскости (моделируемое хорошо на компьютерах в виде сообщества «муравьев»); 7) беспорядочное скопление центров РС в трехмерном пространстве типа комка (как события внутри микрочастиц); 8) иерархическое, плоское или трехмерное, типа треугольника или пирамиды с подчинением всех нижележащих уровней вершине по типу субординации. Разумеется, сказанное здесь и выше можно уточнить. Все эти соединения можно еще сгруппировать по количественной зависимости от их числа и расположения центров или узлов отношений в виде определенных математических законов размещения. Именно: а) на линии; б) на плоскости; в) в объеме с симметричным расположением центров или узлов; г) в объемах с беспорядочным их расположением; д) в формах иерархии типа пирамид; у) в виде звездных соединений (в том числе допускающих автономию лучей как доменов целого). Все эти схемы необходимо воспринимать не только в статике, но и в динамике, то есть они хрональны. К примеру, подобные разъяснения существуют в науке не только по поводу биологических и социальных систем, но и насчет динамики и кинематики ячеистой структуры Вселенной в связи с концепцией Большого взрыва.

Что касается процессов взаимодействия в РС, то они имеют три ограничения:

1) На скорость распространения действия (включая сигналы и информацию), взаимодействия, а также скорость формирования самих сочетаний в цепочках, кольцах и так далее   в виде верхнего предела скорости формирования в физическом смысле для конкретного вида взаимодействий.

2) На убывание интенсивности взаимодействия для любых отношений и РС, например, обратно пропорционально квадрату расстояния от центра возбуждения активности или возмущения. Вместе с тем в инфосистемах сигнал, проходя через аксиологические подсистемы, соответствующие демпферы, фильтры, декодирующие и перекодирующие блоки, может вызвать даже бόльшую активность реципиента, которая зависит от его оценки значения и значимости сигнала. Возбуждается и обратная, положительная и отрицательная, связь реципиента с центром возбуждения. Интенсивность ответных реакций центра при этом может быть также не всегда адекватной значимости сигнала для реципиента и источника возбуждения.

3) На количество ресурсов, а также их качество и разнообразие.

Вместе с тем, изучая процессы, относящиеся к РС, в темпоральном аспекте, следует иметь в виду триаду становления РС: прошлое, ставшее (настоящее), и еще не ставшее (будущее). Последние, имея формы, виды и разные степени интенсивности, испытывают эволюцию и инволюцию, фазы превращения, фазы расцвета и заката, катастрофы разного характера и масштаба, внутреннее агрегирование в группы, блоки, паттерны, наложение, резонансы, другие превращения и переходы, включая так называемые «переходные состояния» и т.п.

Сетосы и систосы в целом можно рассматривать в статике и в динамике. Моделирование динамики сетосов и систосов в наиболее развитой форме можно сегодня найти в теориях управления и операций, в экономических теориях и в экономико-математических моделях разного рода и назначения (в сетевых графиках, в схемах автоматических систем управления и связи, в сетевых моделях в теории массового обслуживания, например). В сетевых графиках в роли объектов, подлежащих связыванию, выступает абстракция «события», каким может быть начало и конец какого-либо производственного или финансово-экономического процесса, а в роли отношений   операции, действия («работы») над ними. График может быть выстроен в шкале реального или сжатого времени, а образом его будет поток, имеющий свои «источник» и «сток». Построение графов   это обычная практика формализации экономического и технологического плана, проекта и т.п., причем в ходе использования на практике такой график претерпевает изменения в сторону улучшения или ухудшения, то есть он оптимизируется или ухудшается («пессимизируется»). Он проверяется также на так называемый «критический путь» (минимизация и т.п.), на обеспеченность ресурсами, лимит времени и т.п. Объективно в стихийно складывающихся в природе и обществе систосах также идут во времени линейно и нелинейно процессы как улучшения, оптимизации, так и ухудшения, срывы или отклонения в ту или иную сторону с критического (экстремального по его математической форме) пути, выход за естественные лимиты (локуса, объема ресурсов, времени и т.п.), процессы централизации и децентрализации, иерархизация и упрощение иерархий и т.п., что тоже можно отобразить как график. Главный, магистральный путь динамики сетосов, сотосов и систосов, преодолевающий до определенных границ деструкцию и ухудшение,   путь к их оптимальному состоянию (целевой смысл всей динамики).

Реальные РС могут содержать сотни и тысячи компонентов. Их познание, изучение, планирование, проектирование и предсказание часто доступно лишь на основе статистики, приближенных методов, нечетких множеств, паранепротиворечивой логики, на базе компьютерной техники. Часто и графическое и простое матричное представление РС теряет наглядность. Однако сами эти методы и расчеты большей частью стандартны для разных по природе сетосов, сотосов и систосов. Дело в том, что в них всюду прослеживаются определенные общие закономерности, общие виды гармонизации и дисгармонии друг с другом, общие типы противоречий и дополнительности, зависимости и независимости, иерархичности и простоты.

Литература
1. См.: Николис Г., Пригожин И. Познание сложного. Введение. М., 1990.

2. См.: Разумовский О.С. Гомометрия: в лабиринтах абстрактизации человеческого измерения // Методология науки: человеческие измерения и дегуманизирующие факторы научного познания. Томск: Изд-во ТГУ, 1996. С.118-127; Он же. Три подводных камня концепции устойчивого развития человечества // Гуманитарные науки в Сибири. 1997. №1. С. 5-10; Он же. Принципы «белизны» и «серости» для описания сложных систем // Методология науки. Томск: Изд-во ТГУ, 1997. С. 218-23; Он же. Оптимология. Ч. 1. Новосибирск, 1999.

3. См.: Разумовский О.С. Закономерности оптимизации в науке и практике. Новосибирск, 1993.

4. Sattler R. Biophilosophy: analytic and holistic perspectives. Berlin, Heidelberg, New York, Tokyo: Spriger Verlag, 1986.

Казалось бы, только личность мыслителя и его интеллектуальная биография служат источником задач для историка философии, внося диссонанс в непрерывное последовательное, по собственным законам протекающее движение философских идей. Если рассматривать эти субъективные элементы как внешние для содержания истории философии, как ее декоративный компонент, то объективность исторического процесса философии и его реконструкции основывается на внятных и строгих основаниях развития философской идеи.

В рамках доксографического подхода исследования истории философии приобретают следующие черты. История философии в них по преимуществу представлена персоналиями, учениями тех, кого считают философами, и общепризнанным набором фундаментальных философских проблем и тем: о сознании, о познании, о бытии. Такого рода исследования являются наиболее распространенными и популярными, они формируют общепризнанное восприятие истории философии как последовательного разворачивания и решения одних и тех же проблем в едином универсальном горизонте.

Универсальный горизонт описания, единство и внутреннее движение проблемного поля философии определяют объективность исследования в рамках доксографического жанра историографии. Современные философские направления упрекают в вольности, тенденциозности и недостоверности интерпретации философских текстов именно с точки зрения доксографии. Основной изъян данного историографического жанра состоит в том, что прошлое канонизируется и превращается в музейный экспонат, лишенный внутренней связи с настоящим. Мыслители, которые выходят за рамки наиболее популярной и распространенной схемы, исключаются доксографами из истории философии. Релевантность доксографии невозможно подтвердить, так как в ее рамках не осознается историко-культурная дистанция между автором и интерпретатором.

Будучи в этом смысле внеисторичным, такое исследование предполагает позицию нейтрального универсального наблюдателя и осуществляет в истории философии «научный» подход. Неэффективность такого подхода к истории философии связана с отсутствием весомых оснований для единого и нейтрального взгляда на философский процесс.

Предметом историко-философской реконструкции выступает смысл, интерпретация которого определена предпосылками исследователя. В истории философии нет «нейтральных» фактов, находящихся вне контекста интерпретации.

Достоверность, аргументированность выводов историко-философского исследования должна подтверждаться корректным цитированием, но цитата как факт историко-философс­кого исследования нуждается в интерпретации, и вне ее не существует. Если для доксографа цитата является нулевым, первичным уровнем достоверности, то по принципу контраста цитирование может стать способом проблематизации установленных историко-философских образцов истолкования философии в рамках иного подхода к истории философии. Например, известный отечественный философ Л. Шестов, прибегая к цитированию, осуществляет своего рода пародию доксографического исследования. Как правило, берутся обширные цитаты на языке оригинала, к которым редко обращаются другие исследователи, поскольку они не соответствуют каноническому восприятию творчества цитируемого мыслителя, либо цитируется общепринятый фрагмент, но сопровождается комментарием, противоположным общепринятой интерпретации. Возникшая в результате несогласованность между восприятием творчества философа в целом и выбранного фрагмента, между подходом автора и подходом интерпретатора, между канонической интерпретацией и истолкованием, предложенным Шестовым, наталкивает на предмет философствования, диссоциация восприятия которого снимается на новом онтологическом уровне, на котором предмет ассоциируется, обогащаясь новыми контекстуальными связями в предложенной перспективе философствования.

Л. Шестов представляет противоположный доксографии подход к изучению истории философии. Исследователи его творчества отмечают радикализм Шестова в «служебном» использовании истории философии. Обращаясь к мыслителям прошлого, он рассматривает их как собеседников в горизонте собственной заинтересованности и предпочтений. Вне философского диалога, осуществляющегося сквозь времена, для него не может состояться философствование. Философское самоопределение Шестова опосредовано истолкованием ряда философских позиций и истории философии в целом. Как историк философии он представляет крайнюю версию произвольного, неканонического толкования истории философии. Наличие и признание такой интерпретации ставит под вопрос традиционное восприятие задач историко-философской реконструкции. Одновременно можно заметить, что его историко-философские реконструкции представляют современную ситуацию полифонического толкования истории философии. Конфликт интерпретации разворачивается вокруг, казалось бы, общепринятых историко-философских позиций. Он касается не только содержания, но и способов проведения историко-философского исследования и задач, стоящих перед ним.

Объяснить проблематичность достоверности историко-философской реконструкции можно тем, что в современной философии теряет свою силу универсальная теоретическая метапозиция философии, которая определяла общий горизонт истории философии, и утверждается философский плюрализм. Равноправие различных точек зрения на философию основано на осознании их обусловленности, что разрушает представление о нейтральной исследовательской позиции историка философии. История философии в рамках доксографии рассматривалась как автономный имманентный процесс. Выступая предметом историко-философского исследования, она как будто имела все признаки объекта – самотождественность, независимое от направленных на нее познавательных актов существование. В современной ситуации иллюзия нейтральности и самодовления истории философии утрачивается, так как осознается, что она является не только итогом идеальных процессов, но и результатом интерпретации историка философии.

Л. Шестов не остается в стороне от вопроса об объективности историко-философского исследования. Но если в контексте традиционной реконструкции его объективность основывается на идентичности философского предмета, существующего независимо от многообразных познавательных актов, направленных на него, а движение к кульминации историко-философского процесса определяется полнотой его экспликации, то для Шестова условием объективности историко-философского прочтения текста является уникальность творческого процесса его создания, результатом которого выступает актуализированный субъективный смысл, вложенный в текст автором, и его независимость от последующих истолкований.

С другой стороны, проблема объективности подталкивает известного отечественного философа и методолога науки П.В. Копнина искать научные перспективы изучения истории философии. Критикуя конъюнктурный подход к истории философии, когда история философии используется для подтверждения правоты очередного идеологического поворота, Копнин видит его причину в «неправильном понимании актуальности исследования». Актуальность историко-философского исследования определяется не сиюминутными запросами времени, а объективной истиной, на которую оно нацелено. Движение к ней определено методами историко-философского исследования. Научность исследования истории философии и значимость его результатов определяются методами, которые использует ученый. Две формы историко-философского исследования – имманентное изучение общего хода истории философии и анализ творчества мыслителя как исторической формы осознания национальной культуры – предполагают использование как исторических, так и философских методов. Взаимное влияние этих двух форм определяет ход и перспективы изучения истории философии. Особое внимание Копнин уделяет концептуальному и понятийному анализу истории философии, так как задачу изучения истории философии видит в «обогащении понятийного аппарата современной философии». Наличие и использование понятийного аппарата в историко-философском исследовании, по мнению П.В. Копнина, является условием его объективности.

Однако Копнин осознает обусловленность изучения истории философии: «…от уровня развития философии, выработанных ее понятий, зависит оценка достижений предшествующей философии» [1; c. 117]. Формулировка проблемы с учетом достигнутых результатов в традиции концептуально мотивирует творческие усилия историка философии. Поэтому акцент на проблематическое в качестве одного из источников исследования истории философии и ее результатов превращает его из заурядного описания мнений мыслителей в полноценную философскую научную дисциплину.

В экзистенциальной трактовке истории философии, крайний вариант которой представляет Шестов, объективность получает новое толкование. Так, процесс истолкования понимается Шестовым как движение от выражения к выраженному актуальному субъективному содержанию. Методически адекватная интерпретация сопровождается ограничением на привнесение в нее собственных предубеждений и одновременно ориентацией на конгениальность. Она достигается путем вскрытия мотивов творчества и рассмотрения его в контексте единства образа жизни и образа мысли философа. На основе анализа произведений Шестова можно сделать вывод, что он осознает обусловленность реконструкции философского учения собственными философскими интенциями.

Утверждение относительности историко-философского исследования ставит под вопрос его достоверность. В философии Шестова историко-философская реконструкция не отвечает традиционно понимаемому критерию адекватной репрезентации и одновременно не является произвольной. Критический подход здесь формирует внутренний критерий достоверности. Как представляется, для Шестова реконструкция истории философии не является исключительно попыткой подтвердить свою философскую позицию, создать историческое фантомное тело своего творчества. Исходя из стратегии философствования, историко-философская реконструкция используется им и как инструмент дискредитации философского рационализма и как необходимый момент философствования.

Методически обращение к истории философии для Шестова является необходимым, так как экспликация собственного философствования и истолкование предшествующего совершаются одновременно. Очевидно, что мотив преодоления инаковости прошлого философского творчества, ассимиляции предшествующих философских актов на основе акта вживания определяет специфическую достоверность историко-философской реконструкции в рамках философской позиции Шестова.

Достоверность определяется тем, что его условие – дистанция – реконструкцией окончательно не снимается, а присутствует как необходимый проблематический момент, момент неопределенности, который фиксируется в текстах Шестова как незавершенность и гипотетичность истолкования. Задачи философии и понимание философского предмета определяют апофатическую направленность интерпретации, которая подчеркивает присутствующий в ней неснятый момент чуждости. Он, в свою очередь, является одним из источников динамики философствования Шестова.

Таким образом, проблематическое как интенция историко-философского исследования позволяет сблизить таких непохожих историков философии, как Копнин и Шестов, поскольку именно она раскрывается ими как условие объективности историко-философского исследования, что отвечает, как представляется, современному пониманию задач истории философии.

Литература
1. Копнин П.В. К вопросу о методе историко-философского исследования // Вопросы философии. 1967. № 5.

Экзистенциальная трактовка науки

в философии Л. Шестова
Д.В. Сухушин

Если говорить об общем отношении экзистенциализма к науке, то прежде всего это философское направление и культурное явление ХХ в. воспринимается исследователями как один из самых жестких способов критики и даже дискредитации науки. Отношение экзистенциалистов к науке представляется однозначным – критика науки как идеальной формы знания, в том числе подвергается сомнению и идеал научной строгости для философии, критика сциентистского мировоззрения как обессмысливающего существование человека. Отмечается несоизмеримость «экзистенциального», то есть приватного и субъективного мышления и объективного, методично организованного научного образа мысли.

Однако, экзистенциальная философия обращается к науке не внешним образом, а имманентным, само обсуждение научной формы мышления, научного мировоззрения является для нее необходимым. Результаты этого осмысления не являются однозначными и представляются весьма интересными. Некоторые характерные аспекты темы науки можно выявить, анализируя крайнюю форму критики науки в рамках экзистенциализма, которую осуществляет философия Л. Шестова.

Тема дискредитации науки для творчества Л. Шестова является сквозной. Под сомнением оказываются автономия, объективность, универсальный характер науки.

Объективность научного исследования достигается путем обособления точки зрения, которое проводится последовательно и методично. Будучи единой и завершенной, она превращается в теоретическую метапозицию. Ее нейтральный характер позволяет окончательно отделить устойчивое от неустойчивого, правильное от неправильного, необходимое от случайного. Объективность науки основывается на стремлении к редукции субъективности, которая становится неосознаваемой предпосылкой научного исследования. История науки как история революционных открытий показывает решающее значение скрытых предпосылок науки, определяющих внутреннее преобразование мысли, смену ее парадигм. Одновременно она обнаруживает сквозные для научного образа мысли ориентиры – самодовление, универсализм, анонимность. Так, например, имя ученого отмечает открытый метод, обнаруженный закон, сформулированное положение, то есть пройденный путь, который реализовал универсальный характер научной точки зрения.

Согласно Шестову научное знание имеет в качестве своего предмета препарированную действительность, которую можно подвести под общее правило. В этом смысле ученый име­ет дело с «мертвой действительностью», научная картина мира является статичной. История науки интерпретируется Шестовым как революционная смена научных представлений о мире. Критика «косности» науки с точки зрения многообразной и живой действительности име­ет богатую традицию в истории отечественной философии. Она продолжает славянофиль­скую критику рассудочного познания и критику отвлеченных начал у В. Соловьева. Ее специфика в философствовании Л. Шестова определяется разоблачением научного проекта преобразования действительности. Наука предстает как единство исследования и проектирования, нацеленное на изменение реальности. Само по себе любое исследование содержит элементы преобразования действительности и нуждается в опредмечивании своих результатов. Однако, согласно Шестову, научный образ мысли имеет скрытые жизненные цели – за ним стоит проект тотального переустройства мира. Обращаясь к нему, Шестов проблематизирует идею самоценности и автономии науки. Будучи средством преобразования мира, она не является нейтральной. История культуры показывает внутреннюю связь и зависимость науки от утилитаризма как мировоззренческой установки, которая приводит к развитию техники, являющейся способом рациональной организации действительности. «И если бы наука и мораль ставили бы себе только утилитарные задачи, нужно было бы признать, что они своего достигли.» [1; c. 10]

В конечном итоге научная практика направляется к получению простых моделей, посредством которых можно производить вещь и манипулировать ею, то есть преобразовывать действительность согласно утилитарным целям. Так как цели сформулированы исходя из преобладания соображений пригодности, использования, удобства, то наука является необходимым средством утилизации существования человека. Истина науки в своем существе прагматична, а ее методы и задачи производны от прагматической трактовки истины. Чистота и объективность знания не являются предельными целями науки и сохраняют значение ее ориентиров постольку, поскольку подтверждают свою эффективность при использовании полученных на их основе моделей.

Противопоставление научной объективности и прагматической трактовки науки в философии Л. Шестова имеет двоякое назначение. Во-первых, наука ограничивается в своих претензиях на познание действительности эмпирической сферой существования. Наука, от имени которой пытаются управлять всей жизнью человека, ставить цели и определять, какие средства необходимы для их достижения, не имеет абсолютного и безусловного значения даже в исследовании действительности. Ее значение, по Шестову, ограничено прагматическими соображениями «дела, пользы, удобства». Наука, не являясь самоценной, не может выступить последним авторитетом и главным арбитром мысли и жизни. Во-вторых, тотальный проект научного переустройства мира теряет свое безусловное значение, так как, в силу прагматической обусловленности, не может быть обоснован универсальной теоретической позицией. Таким образом, обнаруживается внутреннее противоречие научности, исток которого лежит в сущности научного мышления.

Наука ограничена методом и предметом. Она познает закономерности, выделяя причинно-следственные ряды, достигая объективного знания об одной предметной, тематической области. Претендуя на тотальный охват действительности, она объясняет только какую-то часть, один фрагмент, а не всю действительность в целом.

Поэтому следует различать, согласно Шестову, конкретную научную дисциплину и научность как упорядочивающую рациональность, как определенный образ мысли и жизни. Единство конкретных научных методов и фиксация исследовательской позиции определяют замкнутость предметной области, которая представляет ограниченный фрагмент действительности. В отличие от нее научность абсолютизирует научные методы и формы научного мышления. Ориентируясь на тотальный охват действительности, она экстраполирует законы отдельной научной дисциплины на всю действительность и выдает частные и конкретные методы научного исследования за универсальные.

Научный образ мысли тотален, он стремится охватить всю действительность и формирует научное мировоззрение. Религия и философия подменяются научной картиной мира, этика – здоровым, организованным, согласно научным рекомендациям, образом жизни, искусство унифицируется и замещается произведениями массовой культуры, которые служат здоровому отдыху, политические решения научно обосновываются. Сциентизм становится господствующим мировоззрением, санкционирующим образ жизни и формирующим тип человека. Мотив терапии действительности, реализованный сциентистской установкой сознания, ведет к изменению среды существования человека, созданию новой формы и ритма жизни. Искусственная среда определяет поле и специфику человеческой практики и, следовательно, создает новый технократический образ человека. Технократия как форма существования человека определена неподконтрольными и анонимными техническими процессами, которые развиваются по имманентным законам.

Само опровержение идеи автономии науки Шестовым происходит через обращение к ее предпосылкам. Идеал достоверного знания, лежащий в основе науки, предполагает гносеологизацию, доминирование субъект-объектной парадигмы мышления, то есть такой тип отношений, который склады­вается в рамках определенной аксиологии. Совершая переоценку ценностей, мы подвергаем сомнению идеал научного знания в качестве предельной цели познания и существования, усматривая лежащие в его основе скрытые, бессознательные мотивы.

К ним относится, как было отмечено, мотив терапии действительности, реализация которого создает новый образ человека. Поскольку наука реализует стремление к истине, мотивированное отказом от себя, отречением от индивидуального и уникального образа бытия, постольку новая действительность унифицирует жизнь человека, скрывая его уникальность. Раскрывая антропологическое основание науки, Шестов обнаруживает аксиологическое измерение мышления, которое позволяет рассматривать вопрос об активности человека не только в теоретико-познаватель­ном, но и в онтологическом плане.

Таким образом, в рамках критики корреспондентской теории истины, осуществленной Л. Шестовым, наука обретает новые ориентиры: научный универсализм сменяется локальными и конкретными задачами науки, ценность автономии науки сменяется эффективностью научного знания, объективность научного знания сменяет проверяемость его результатов. Онтологическая критика и перспектива позволяют обнаружить прагматический образ научного познания.