Столичный период царствования Зара Якоба

Для такой разительной перемены в образе жизни царя тре­бовались и перемены в системе управления государством. И За­ра Якоб осуществил их, не только основав столицу, но и пере­строив, свой двор и превратив его в огромный и тем не менее весьма стройный аппарат управления, вполне послушный цар­ской воле. Подобные реформы были неизбежны и необходимы, так как по мере развития процесса феодализации серьезным изменениям должна была подвергнуться и вся система управ­ления. Если у предшественников Зара Якоба двор состоял из личных слуг царя, его военачальников и духовенства, которые не имели строго определенных административных функций, а только выполняли отдельные поручения царя, связанные с уп­равлением той или иной области или провинции, то при новом дворе «а первый план вышли специальные чиновники-админи­страторы. И в «Хронике» Зара Якоба с нескрываемым удивле­нием описана эта новая строго иерархическая организация дво­ра и сложный, разработанный до мелочей, придворный церемо­ниал [24, с. 63—67].

По сути дела, этими реформами Зара Якоба создавалась си­стема управления нового типа, которую можно было бы на­звать, вслед за С. В. Юшковым, дворцово-вотчинвой системой [28, с. 223—225]. Ее сущность заключалась в том, что теперь го­сударь смотрел на все государство как на свое собственное хозяйство-вотчину и поручал управлять отдельными частями и от­раслями ее уже не личным слугам или военачальникам, бывшим у него под рукою, а специальным чиновяикам-мияистериалам. Эта дворцово-вотчинная система коренным образом отличалась от прежней военно-административной, которая корнями своими уходила в дружинный быт и дружинную организацию.

Одновременно менялся и характер придворного. Прежний придворный (за исключением, разве, придворного духовенства) был прежде всего военным человеком. И ему как военному го­сударь и давал те или иные административные поручения, вы­полнив которые тот снова возвращался в свою родную воен­но-придворную среду. Эта старая военно-административная система не знала и не могла знать специализации ни царских исполнителей, ни административных их функций. Поручения, даваемые им и выполняемые ими, были столь же неожиданны и разнообразны, как сама жизнь, потому что вызывались этой жизнью. Специализация возникает лишь с введением дворцово-вотчинной системы, когда появляется и целый штат министериалов, названиями должностей которых пестрит «Хроника Зара Якоба».

При Зара Якобе и сама придворная канцелярия была разде­лена на две палаты со строгим разделением функций — это бы­ли так называемые Верхний Фит и Нижний Фит. Воины-тело­хранители царя «ели в месте, именуемом Верхний Фит. Сделали завесу из шеглай от палатки к дому царя слева, шеглай был в 150 или 140 локтей; там судили, наказывали и принимали жалобы. Жан бет табаки находился не здесь, а в Нижнем Фите и не поднимался в Верхний никто, кроме Цераг табаки и Жан Дараба. Азажи с малькенья и верными монахами из мужей Тигре распоряжались там. Иногда, спускаясь в Нижний Фит, они делали там много распоряжений, но особенно важные приказа­ния были отдаваемы в Верхнем Фите. И войдя туда, где был царь, эти азажи, вызвав его слово, падали все та колени и це­ловали землю из страха и трепета каждый раз, когда слыша­ли слово царя» [24, с. 64—65].

Одновременно административные органы, состоящие из этих министериалов, начинают делиться на центральные и местные —^: явление, совершенно чуждое прежней военно-административ­ной системе. Причем, если должности собственно придворного штата поражают своим разнообразием, то местные органы ока­зываются на удивление унифицированными: «После них царь взял все саны Эфиопии в свои руки и назначил адаюшатентов в области: в Шоа — Рак Масарэ, в Фатагар — азажа... в землю Гебер — Хегано, в Вадж — Хегано, в Дамот — Эрак Масарэ, в Годжам — Рак Масарэ, в Бегемдер— Рак Масарэ, в Тигрэ — Рак Масарэ, в Кеда — Рак Масарэ, в Ангот — Рак Масарэ, в Амхару так наз. цахафалама, в Гань и в Гедем и в Ифат так наз. Рак-Масарэ. Все люди трепетали от страха царства его и великой силы его» [24, с. 60—61]. Чтобы обеспечить постоян­ную связь между центральными и местными органами управ­ления были созданы специальные штаты чиновников, направ­ляемых царем: в особо важных случаях — так называемые гласы государевы, а в заурядных малькення.

Упразднение старой военно-административной системы не прошло без протеста в военной среде, получавшей немало вы­год от своего прямого участия в управлении. Об этом почти случайно проговаривается «Хроника Зара Якоба», вообще не склонная, подобно всем произведениям официальной царской историографии, заострять внимание читателя на возмущениях против царских мероприятий. «В земле Даваро он поселил мно­го чава, называемых Акауай бащур ваджет, полк Цагана, Ба Адаль Амба, полк Медведя, полк Пламени, Молнии в Адале, Бацар Ваджет, Жан Гадаб; были и, другие, имен которых я не знаю. Их учредил царь, когда возгордились на него прежние чава Жан цагана. Когда он прогневался на них и вступил с ними в пререкания, они спустились в Адаль по незначительно­му поводу. Посему он замыслил посрамить этих прежних чава и сказал им: „Вот вы возгордились на нас и на азмача, кото­рого мы дали вам — когда он наказывал вас и приводил вас в порядок, вы вознегодовали и спустились в исламскую землю. Ныне же мы установили сверх вас новых чава, как заповедал нам бог"» [24, с. 67—68].

Царский хронист пытается представить этот конфликт между царем и его полками возмущением «по незначительному пово­ду». Однако подлинные масштабы этого воинского недоволь­ства можно видеть уже из того, что царь вынужден был учре­дить только в Даваро не менее восьми полков, а «также и в Бали и Хадья он поселил многих чава, и в Бегамедре, и в Годонаме и Фатагаре, и в Ифате, в Гедеме, в Канье, в Анготе, в Кеда, в Тагрз, в Бахр Амба, в Сараве Бацар Ваджет» [24. с. 68].

Мы видим, что царю пришлось обновить значительную часть своего войска и военной реформой подкрепить реформы в, области государственного управления. Таким образом, царь настойчиво добивался самодержавной власти в пределах всего государства, которое он рассматривал как собственную вотчину, а все население его — в качестве своих подданных. Ярким про­явлением этого явился и торжественный и разработанный до мелочей церемониал придворной жизни, невиданный дотоле в Эфиопии, который должен был воочию продемонстрировать всем священный характер власти христианского царя — «соломонида» и помазанника божия. И здесь успехи Зара Якоба, отра­женные в придворных церемониях, которые с редкой для эфиопского хрониста подробностью были занесены в царские анналы, очевидны [24, с. 63—67].

Так ему удалюсь низвести ранее почти независимых игуме­нов крупнейших и влиятельнейших монастырей до положения своих придворных. Во время литургии в придворной церкви обя­заны были присутствовать настоятели 14 монастырей «и дру­гих, и тех, которых я не знаю», как пишет хронист. «Монахи, Бизанские», эти евстафиане, бывшие некогда самоотверженны­ми борцами против монастырского стяжания, не пугавшиеся су­ровых гонений при царе Давиде и настоятеле Филиппе Дабра-Бизанском, теперь держат узду и меч при царских выходах из храма. «Верные монахи из мужей Тигре» вместе с царскими чиновниками (азажами и малькення) распоряжаются в цар­ской канцелярии в Верхнем и Нижнем Фитах. Дабтара из вы­строенных Зара Якобом монастырей и храмов не только соби­раются ко двору по приказу царя, подобно верным вассалам, но и принимают участие в царских пирах, которые наряду с принесением омажа являлись в средневековой Эфиопии важ­ным ритуалом, закреплявшим связь между сюзереном и его вассалами.

Весьма показательным при новом дворе является также и то, что в описании многочисленных придворных церемоний митро­полит даже не упоминается, зато акабе-саат — их непременный участник. Это свидетельствует о том, насколько при дворе Зара Якоба пали политическое влияние и вес египетских митрополи­тов, некогда не без успеха противодействовавших тем или иным мероприятиям царской власти. В то же время должность акабе-саата, ставшая весьма, важной; еще при Царака Берхане в царствование Давида, приобрела еще большее значение при дворе.

Возросшее влияние акабе-саата, всегда служившего связую­щим эвеном между двором в Эфиопии и монастырским монашеством, вполне соответствует росту политического значения монастырей в эфиопской придворной жизни. Потеряв свою преж­нюю независимость, монастыри превратились в крупных вас­салов христианского царя, их игумены — в его придворных, а акабе-саат — в первого сановника государства. При дворе Зара Якоба акабе-саат по высоте занимаемого положения и церемо­ниальной отгороженности от внешнего мира уступал только ца­рю: «В эти дни акабе-саатом был Амха Сион, которого весьма любил царь. Когда он выходил или входил в дом свой, никто из людей не видал его и в жилище его никто не входил, кроме двух или трех мальчиков, и примыкало жилище его к ограде царя. Когда была надобность, он призывал одного из своих верных монахов и посылал его, куда хотел, близко или далеко. Все это — ради чести царства, ибо приближался он во всякое время к царю. Также и все отроки, что внутри двора, не встре­чались с людьми, не имели домов, но всегда жили во дворце. А когда они выходили, то выходили и возвращались сии юно­ши с заведующим. И не знали они женщин; не стригли волос иначе, как по повелению царя, не были одеты неопрятно. Если они ходили в дом посторонних есть и пить и беседовать, судили и казнили и их и тех, кто их принимал» [24, с. 59].

Так при дворе Зара Якоба духовенство составило весьма значительную часть придворных, и именно из их среды царь набирал кадры для нового аппарата управления страной, ко­торый требовал и больших средств на свое содержание. И здесь Зара Якоб повел себя как истинный самодержец в полном со­ответствии с теми возвышенными представлениями о характере царской власти, которые он, не жалея сил, старался внушить своим подданным: «И поставил он во все области адагшанатов, назвав их по их наместничествам рак-масрэ и хегано. Взял он в свои руки и наместничество лротоирейств и не оставил ни­чего. Доходы Щоа, отданные цахафаламу, и содержание цева, отданное баала Дамо и баала Дихо и Жан Шанка и Бадаль Даген — все это он повелел передать Дабра Либанооу. Другие доходы Эфиопии оставил себе одному царь наш Зара Якоб, да будет ему на стол и всякую потребу» [24, с. 82].

Другими словами, Зара Якоб стал первым эфиопским мо­нархом, который в деле укрепления своей власти решил не только подчинить себе церковь, и прежде всего эфиопское зем-левладетельное монашество, но и воспользовался для управле­ния государством кадрами и организацией, которые сформи­ровались в XV в. внутри разросшихся монашеских конгрегации. Они оказались вполне применимы для государственного управ­ления потому, что сложились и выработались в ходе длитель­ного процесса феодальной апроприации местного земледельче­ского населения и насаждения феодальных отношений именно как управленческие кадры и управленческая структура. Они были необходимы для политики широкой монастырской колонизации, которую проводили крупнейшие монастыри с конца XIII — начала XIV в. К середине XV в. нужду в них почувст­вовала и государственная, т. е. царская, власть.

Использование Зара Якобом монастырских кадров и мона­стырской организации для управления государством свидетель­ствует, что к середине XV в. развитие феодализма вглубь в Эфиопии усилилось. Это, во-первых, позволяло применить новые методы управления страной, а во-вторых, потребовало ответить на социальные изменения общества соответствующими измене­ниями административного аппарата, призванного насаждать и защищать эти социальные изменения в интересах господствую­щего класса феодалов. Такова была классовая сущность дворцово-вотчинной системы управления. Именно на достижение этой щели и были направлены так называемые церковные реформы Зара Якоба.

Царский хронист и эфиопские монастырские летописцы с осо­бенной любовью останавливаются на этих церковных реформах: «Когда воцарился господин наш Зара Якоб, был мир и покой во всей земле Эфиопской, и он проповедовал правду и веру и был подобен красотою уставов проповеди своей и учения своего пророку и апостолу, ибо люди эфиопские жили, оставив уставы веры и почитание суббот и праздников... Он учил символу веры, молитве Евангелия, ветхозаветному десятисловию и еван­гельскому седмисловию, единому божеству в триех лицах, рождению сына от отца без матери и рождению его от Марии без отца — сему и подобному учил он и повелел учить всех мужчин и женщин, составляя собрания во все субботние дни, во все праздничные дни во всех местах. Он повелел сеюмам — если священники этого не будут делать и не будут учить по местам своим, да отнимется их достояние и расхитятся дома их» [24, с. 77].

Этой же традиции следуют и современные исследователи истории Эфиопии, подчеркивая проповедническую и учительную роль Зара Якоба в распространении христианства в стране и реорганизации церкви: «Основа политики Зара Якоба заключается в том успехе, с которым он включил основные монастыри стра­ны в свою религиозную программу, используя для этого стран­ную комбинацию экономического предпочтения и юридического принуждения. Именно таким образом обстояло дело после со­бора в Дабра Метмаке, когда ему удалось объединить учитель­ные возможности всех монашеских общин в своем царстве. В попытке наилучшим образом использовать эти общины он, по-видимому, разделил свое царство на религиозные сферы влияния, которые распределил между основными монастырями» [78, с. 236].

Это было действительно так. Однако внимательное рассмот­рение деятельности таких монастырей заставляет предполагать здесь и другие цели, помимо сугубо проповеднических. Причем интересно, что это были уже не столько монастырские, сколько государственные цели. Проповедью христианства монастыри за­нимались уже давно, одновременно собирая земельные владе­ния. Теперь же «сферы влияния» каждого монастыря по приказу царя разрослись необычайно и включали, помимо их собствен­ных землевладений и близлежащих местностей, огромные обла­сти, сравнительно недавно вошедшие в состав христианского царства, например Мугар и Эндагабтан. Благотворя монасты­рям, Зара Якоб настойчиво требовал от них выполнения новых обязанностей, далеко выходящих за. (пределы собственно мона­стырских интересов: игумены этих монастырей должны были, подобно наместникам, объезжать приданные им области и твер­дой рукою /искоренять местные верования и уничтожать власть местных жрецов. Поскольку подобные административные меры предусматривали прежде всего приведение к повиновению мест­ного населения, то игуменов в этих поездках сопровождали цар­ские войска. Житийная литература того времени показывает, каким образом игумены выполняли свою миссию: «Зара Якоб сказал (Марха Крестосу, настоятелю Дабра-Либаносокому): „...иди и заботься о. церковном устроении и учи вере во всех землях"... (В это время) вера людей Мугара была еще нетвер­да, и потому (Марха Крестос) спустился в землю Мугар с по­сланными от царя» (цит. по [78, с. 239]).

Как повествует далее «Житие» Марха Крестоса, такое сопро­вождение позволило дабра-либаносскому настоятелю не только, сжечь обнаруженные им «магические книги», но и, встретив со­противление местного населения, схватить зачинщиков и ото­слать их к царю. «Житие» Такла Хаварьята, также подвизав­шегося в Мугаре, описывает, что он публично бичевал «волхва» и жег дома других жрецов, изгоняя их из страны. По замеча­нию Таддесе Тамрата, «эти насильственные действия получали царское благословение и, очевидно, совершались, чтобы пока­зать бессилие языческих богов и их человеческих посредников» [78, с. 240]. Однако одновременно местному населению демон­стрировалась сила не только христианского бога, но и хри­стианского царя и насаждались как вера, так и социальные от­ношения, господствовавшие в христианском царстве. Зара Яко­бу действительно удалось «с успехом включить основные мона­стыри в свою программу», которая, похоже, одновременно яв­лялась программой и христианизации и феодализации Эфио­пии.

Следует сказать, что для подобной задачи церковь оказыва­лась, пожалуй, самым удобным исполнителем, что вполне характерно не только для Эфиопии. Так, например, на русской почве Б. А. Романов особо подчеркивал значение «работы церк­ви по строительству феодального общества и внедрению ее в самую ткань (слой за слоем) этого общества через личную, се­мейную жизнь прихожан, — работы, которая единственно и может конкретно объяснить подлинное значение церкви, какое она приобрела тогда на целые века существования русского об­щества и государства» [16, с. 13]. В Эфиопии именно Зара Якоб побудил и заставил церковь взяться за выполнение ра­боты, преследовавшей в равной степени как государственные, так я религиозные цели, и сам выработал программу этой ра­боты.

Для этого Зара Якоб не жалел ни усилий, ни времени, зани­маясь в своей столице не только административной, но и весьма; плодотворной литературной деятельностью, о чем упоминает его «Хроника»: «Он повелел и написал в святых книгах. И писания его таковы по именам их: Том вочеловечения, Книга света, Книга рождества, Отречение сатаны, Книга существа, Блюдение таинства, Господь воцарися. Все это установляя и распро­страняя, он пребывал в Дабра Берхане» [24, с. 76]. Эти много­численные сочинения Зара Якоба, и в первую очередь «Книга света»¹¹, носят не только богословский, но главным образом дисциплинарный характер, где излагаются как события эфиоп­ской церковной истории и религиозные реформы самого царя, так и методы проведения их в жизнь.

Зара Якоб не только стремился к распространению в «язы­ческих областях» христианства вместе с феодальными отноше­ниями, но и прилагал немалые усилия для глубокого внедрения господствующей религии и господствующих социальных отно­шений в быт и сознание народа. Для этого он и использовал «учительные возможности всех монашеских общин» в своем царстве, для наставления которых он так много писал. Именно он заставил церковь ввести в религиозный быт народа такую новую для эфиопских христиан фигуру, как личный духовник. Отныне каждый христианин должен был иметь своего духовни­ка, с которым надлежало советоваться во всех важных жизнен­ных случаях, исповедоваться ему в своих грехах и слушаться его наставлений. «Любите (своего духовника) как зеницу ока... и давайте ему от плодов трудов ваших... и делитесь с ним име­нием вашим»,— писал Зара Якоб в своей «Книге рождества» (цит. по [78, с. 244]). Так феодализация вошла в личный, се­мейный быт каждого христианина в Эфиопии.

В то же время царь настойчиво требовал от своих наместни­ков не только помогать священникам в их новых обязанностях, но и заставлять их выполнять эту службу, за которую они по­лучали щедрое вознаграждение: «Если священники этого не будут делать и не будут учить по местам своим, да отнимется их достояние и да расхитятся дома их» [24, с. 77]. Как мы ви­дим, Зара Якоб не только сам предписывал церковникам, но и перепоручал наместникам следить за выполнением ими своих духовных обязанностей. Так «духовное» в царствование Зара Якоба оказалось тесно связанным со «светским».

Такое усиленное насаждение феодальных отношений, проводимое царем при помощи специально организованного аппара­та царских чиновников и силами давно сложившихся монаше­ских конгрегации, приносило свои плоды. Если Амда Сион в беспрерывных походах своим мечом очертил ту обширную тер­риторию, освоить которую предстояло его преемникам, то Зара Якоб выполнил эту задачу, взяв себе на вооружение и «меч ду­ховный». Как реформатор, государственный и церковный дея­тель Зара Якоб появился в результате развития феодализма вглубь в Эфиопии. Вся его деятельность была ответом на тре­бования, которые настоятельно выдвигало это развитие. Упу­ская из виду главную причину его реформ, разделяя их на «церковные» и «государственные», мы рискуем не найти пра­вильного ответа на вопрос, что представлял собою Зара Якоб и какова была сущность его нововведений.

В чем заключается историческая роль Зара Якоба? Здесь мнения исследователей расходятся. Таддесе Тамрат писал по этому вопросу: «Зара Якоб выказывал глубокое чувство пред­назначения на протяжении всего своего царствования и сам ста­вил перед собою весьма возвышенную цель: „И бог подъял нас на сей престол православный, дабы мы рассеяли всех идолопо­клонников". Однако, если судить по этому высокому идеалу, его попытки совершить решительный переворот в религиозной жизни своего народа не принесли существенных результатов. Возможно, самой яркой иллюстрацией этого полного провала является главное противоречие в его собственной жизни. Не­смотря на свои красноречивые комментарии на апостольские постановления и каноны ранней христианской церкви, Зара Якоб оставался многоженцем до конца своих дней. Его суеверные страхи перед черной магией также были велики, а его жестокие приговоры мало походят на чувство справедливости глубоко религиозного человека. Самые длительные достижения Зара Якоба, безусловно, заключаются в его покровительстве эфиопской литературе, в развитии которой он активно участвовал, и в реорганизации церкви» [78, с. 242—243].

Следует сказать, однако, что современные Зара Якобу цер­ковники придерживались прямо противоположных воззрений на соответствие этого царя своим высоким идеалам. Не только придворная историография, апологетичная по самой своей при­роде, но и гораздо более независимая от царской власти мона­стырская агиография отзывается о Зара Якобе весьма хвалеб­но. В чудесах, завершающих «Житие» Маба Сиона, шоанского аскета, подвизавшегося в царствование Зара Якоба, рассказы­вается, как «Бог восхищал его на небо, показывал ему рай и бездну. В последней он увидел много людей, о которых ему было сказано, что „это те, которые злословили царя Зара Якоба". Потом он увидел в облаке двух коней, которые должны были везти в Иерусалим его и царя Зара Якоба, Он сказал: „как могу я грешный быть наравне с солнцем веры, царем правым Зара Якобом?" Ему ответил Бог: „ибо вы направили мысль ва­шу к любви к Богу вашему"» [20, с. 216].

Зара Якоб, безусловно, был весьма религиозным и нравст­венным человеком своего времени, и вряд ли стоит «злосло­вить» его лишь потому, что тогдашние понятия о нравственно­сти, справедливости и религии способны шокировать современ­ного читателя. Однако не религиозность этого выдающегося деятеля той вообще весьма религиозной эпохи выделяет его из длинной череды эфиопских «царей боголюбивых», а то редкое понимание государственных нужд, которое позволило ему объ­единить и реорганизовать эфиопскую церковь в интересах быст­ро развивающегося эфиопского феодального государства.

Несмотря на прочную репутацию «царя-богослова, палача еретиков и радетеля церковного благочиния», которую Зара Якоб получил в исторической науке, в его политике религия и церковь всегда оставались средством, а целью являлось госу­дарство, как это видно из заключения его «Хроники»: «Далее повелел этот царь: „когда вы призываете имя божие, все люди христианские, говорите: поклоняюсь величию царства его", и затем призывайте имя его. Когда же вы хотите призвать имя владычицы нашея Марии, говорите: девству ее подобает по­клонение", и затем призывайте. В-третьих, сказал он: „когда услышите голос наш или приблизитесь к лицу нашему, всегда говорите, поклоняясь: поклоняемся отцу и сыну и святому ду­ху, который поставил нам царем Зара Якоба". Всему сему на­ставив и установив уставы и написав новые книги, почил в ми­ре царь наш Зара Якоб в Дабра Берхане на 35 году царство­вания» [24, с. 82—83].

Здесь достаточно недвусмысленно наказаны и роль религии и значение литературной деятельности царя в деле укрепления царской власти. «Что эфиопские цари" бывали и богословами, и церковными поэтами, — заметил однажды Б. А. Тураев, — для нас не новость лосле того, как мы знаем о Зара Якобе... Явление, вполне аналогичное Византии и древней Руси („Иоанн Дес­пот")» [21, с. 173]. К этому можно заметить, оставляя в сто­роне церковную поэзию, что и в Византии и на Руси государей, как правило, побуждали браться за перо соображения главным образом государственного характера (Владимир Мономах и Иван Грозный).