ДНЕВНИКИ ПУТЕШЕСТВИЯ АРТУРА ЯНГА В 1787 И 1788 годах

Достижения этой культуры мы можем оценить более точно, сравнивая ее с состоянием культуры других стран, – львиная доля приезжих смотрела на королевство с удивлением, иногда даже с откровенной завистью, позволяя блеску Парижа и Версаля себя ослепить. В то же самое время подданные Людовика XV и Людовика XVI нередко чувствовали, что они уступают в культурном развитии одному из своих соседей – Великобритании. И молодой Вольтер, и будущие революционеры ездили в Англию, чтобы присмотреться к той стране, которая считалась обителью свободы совести и свободы слова, которая казалась тем местом, где только и могут процветать науки и литературная жизнь, а отношения между властью и подданными, в отличие от абсолютной французской монархии, были урегулированы надлежащим образом. Англомания во Франции XVIII в. была элитарным течением. К военному соперничеству, существовавшему между Англией и Францией начиная с XII в., в XVI столетии добавились различия в государственной религии, а в XVII в. возникли принципиальные отличия общественного устройства и соперничество за колониальные владения, которое продолжалось в течение всего Нового времени, и, в заключение, бурное развитие английской экономики, которое, начиная с 1786 г., привело к наполнению французского рынка английскими товарами. Это основные причины, которые в конце XVIII в. заставляли рядового француза относиться к англичанам с большой долей недоброжелательности, тем более что он чаще имел дело с предубеждениями и негативными стереотипами в отношении англичан, чем с ними самими. Англичане посещали Францию в качестве туристов или с коммерческой целью главным образом в мирное время – то есть между периодами военных действий, исход которых в XVIII в. был для Франции чаще неблагоприятный. Это столетие для Франции началось с непомерно дорогой войны за испанское наследство, в результате которой блистательные победы князя Мальборо над войсками Людовика XIV и подписание утрехтского мира на невыгодных для Франции условиях легли тенью на заключительном этапе продолжительного военного господства «короля-солнца».

Период несовершеннолетия Людовика XV и правления регента Филиппа, графа Орлеанского, был примечателен сворачиванием англо-французских отношений, причины чего французы пытались объяснить взятками, которые якобы передавал министру заграничных дел Дюбуа посланник Лондона лорд Стэр. Долгое правление самого Людовика XV характеризовалось постоянным снижением роли Франции – в недавнем великой державы – на международной арене, где все больший вес приобретала дипломатия и военная мощь Англии, государства, значительно уступавшего по своей территории и в четыре раза меньшей численности населения. Это в период его правления у части французской элиты утвердилось мнение о том, что политическая система Англии более функциональна, чем их отечественная. Людовик XVI, желая угодить общественному мнению, поддержал, с фатальными для себя последствиями, борьбу за независимость взбунтовавшихся американских колоний; поскольку если часть французской публики и радовалась поражению Англии, то остальная часть в ходе американской войны за независимость получила возможность ознакомиться с многочисленными (и, как вскоре оказалось, вдохновляющими) публикациями на тему общественного устройства Англии и американского республиканства.

После заключения мира в сентябре 1783 г. во Францию стали часто приезжать англичане, которых в современном понимании следовало бы назвать туристами: это были состоятельные особы, путешествующие в поисках новых впечатлений, отдыха и развлечений. В этой волне туристов (следующая будет лишь после заключения мира в Амьене в 1802 г.) автором наиболее примечательных путевых заметок оказался Артур Янг. Дневники путешествия этого англичанина, родившегося в 1741 г. в скромном семействе пастора в графстве Суффолк, занимают исключительное место в исследованиях Франции XVIII столетия. Для историка французской революции они – бесценный документ, начиная с весны 1789 г., когда Янг пребывает в Париж и Версаль и непосредственно наблюдает за упадком старого режима. После чего он отправляется в Эльзас, где становится свидетелем взрыва насилия и массового бегства аристократов. Наблюдателем он был исключительным, а поскольку прибыл из страны, известной силой своего законодательства и традициями парламентаризма, сразу же определил опасность, представляемую радикализацией общества, которое не имело никакого иного опыта политической жизни, кроме опыта, возможного в условиях абсолютной монархии. Собственно, такой подход был типичным для всех соотечественников Янга, следящих за развитием ситуации во Франции. Тут следует вспомнить Эдмонда Барка и его работу «Размышления о французской революции» (1790), где он скептически высказывался относительно возможности построения новой общественно-политической системы руками идеалистов, призывающих отказаться как от собственной традиции, так и от опыта наиболее развитых соседей, т.е. англичан.

«Наблюдения такого рассудительного и разносторонне одаренного человека, как Артур Янг, которому довелось путешествовать по Франции в ту грозную пору, наиболее точно отражают изменения в отношениях к французским событиям со стороны англичан: от постепенно растущих опасений из-за того, что французы не намерены перенять английскую модель построения общества, переходя к состоянию потрясения от вида насилия и хаоса, и заканчивая проявлениями чистой ксенофобии» – отмечает Поль Джонсон⁶¹.

Путешествие, которое Янг предпринял в 1789 г., стало его третьим и заключительным путешествием по Франции. Последним оно было не только потому, что революционные потрясения и стремительное ухудшение отношений между Англией и Францией сделали невозможным их повторение в будущем, а скорее потому, что стало заключительным этапом в реализации грандиозного замысла по изучению экономической системы Франции, прежде всего ее сельского хозяйства, которое служило источником существования большей части подданных Людовика XVI.

В молодые годы Янг занимался ведением хозяйства на небольшом участке земли, принадлежавшем его семье, и при этом он активно экспериментировал с новыми методами возделывания и обработки почвы. В этом деле он не добился успехов, однако у него появилось желание приобрести новые знания. В 1768 г. Янг отправился в поездку по южной Англии и Уэльсу, а впоследствии по северной и восточной части острова, результатом чего стало появление трех книг, в которых было детально представлено развитие земледелия в Британии. В 1770 г. он вновь издает книгу, в которой представляет свой собственный опыт («A Course of Experimental Agriculture»). Эти работы принесли ему известность и признание не только в Англии, но и в широких кругах европейских интеллектуалов и экономистов. Наравне с научной ценностью успеху способствовал литературный талант автора, который с юного возраста занимался журналистикой. В 1776 и 1779 гг. Янг посещает Ирландию и собирает материал для своей следующей книги («Tour in Ireland», 1780). После чего он занялся подготовкой издательства монументальной, более четырех томов, энциклопедии по земледелию «Annals of Agriculture», в числе создателей которой был король Георг III⁶².

Ко времени своего первого путешествия во Францию в 1787 г. Янг уже был известным литератором и признанным специалистом в области земледелия. Во Францию он поехал в мае 1787 г., пересек границу в Кале и сразу же направился в столицу, где завязал ряд личных знакомств, в том числе с князем де Ларошфуко, известным почитателем естественных наук и представителем одного из наиболее уважаемых аристократических семейств Франции. Однако Янг не намеревался долго оставаться в Париже, главной его целью было посетить южную часть Франции, добраться до Руссильона и до границы с Испанским королевством. В отличие от большинства своих соотечественников он не проявлял особого интереса к столице, а когда ее посещал, большую часть своего времени отводил знакомству с таким мало популярным туристическим объектом, как овощехранилище – Halle aux bleds⁶³.

Он не задавался целью участвовать в жизни французской аристократии или заводить близкое знакомство с придворной публикой. Обратим внимание на его запись, датируемую 27 мая 1787 г., в которой он описывает проводимую в Версале церемонию присвоения звания кавалера ордена Святого Духа десятилетнему сыну графа д’Артуа (младшего брата Людовика XVI), отметив, что у короля вся процедура вызывала откровенную скуку, он охарактеризовал церемонию присвоения знаков феодального отличия ребенку как полную бессмыслицу⁶⁴. Янг также критиковал и правила дворцового этикета («если бы была моя власть, то я искоренил бы три четверти из этих глупых правил»⁶⁵). Ни Версальский дворец, ни королевский сад не произвели на него большого впечатления («Смотрю на него без всякого интереса: впечатление, по сути, никакое»⁶⁶), ровно, как и бесполезный стиль жизни французской аристократии.

Янг предпочитал знакомиться с мануфактурами, осматривал дороги и мосты, а больше всего времени посвящал изучению методов возделывания почвы, техникам хозяйствования и экономическим отношениям во французской деревне и при этом стремился выделить факторы, способствующие и тормозящие развитие сельского хозяйства.

Рост сельскохозяйственного производства в XVIII в. отмечался по всей Европе, однако если в восточной ее части он достигался путем увеличения посевных площадей за счет вырубки леса, то в Англии – благодаря внедрению новых техник возделывания почвы. «Англия в XVIII столетии совершила революцию в сельском хозяйстве, неразрывно связанную с промышленной революцией, что явилось результатом разумно направленных усилий небольшого круга предпринимателей, для которых стимулом к развитию стал большой рынок сбыта в городах (только в самом Лондоне было сконцентрировано от 12 до 15% населения страны), это свидетельство тому, на какие достижения в технической сфере способен истинный эмпиризм, быстрое сопоставление фактов и очевидное, но очень важное желание находить в них опору для достижения лучших результатов. Английская революция (в широком понимании ее значения и без преувеличения) тут являлась пусковым механизмом. Она заражала своим примером, победно ступая, шаг за шагом по всей Европе, начиная с Франции», – пишет Пьер Шоню⁶⁷. Далее: «<…> английская знать XVIII столетия, стремящаяся к достижению прибыли и воспитанная в британских традициях эмпиризма, запускает в движение критическую массу преобразований, что привело к взрыву в развитии сельского хозяйства, который произошел из-за большого числа малых и нескольких значительных технических усовершенствований, результатом чего становится увеличение продукции на основе (и в этом состоит весь смысл революции) радикального увеличения производительности с гектара на душу населения»⁶⁸. И об Англии Шоню пишет: «Она получила значительно больше, чем двукратный прирост продукции, двукратный прирост при использовании прежних площадей и прежних размеров рабочей силы, в итоге это был первый в течение столетия двукратный прирост промышленного производства, который определяет все жизненно важные позиции»⁶⁹.

Прибыв с родины сельскохозяйственной революции, Янг быстро понял, что сельское хозяйство Франции находится в гораздо худшем состоянии. Уже 18 мая, т.е. через 2 дня после пересечения границы, будучи в окрестностях Булони, он увидел земли, лежащие под паром, и крестьянок, собирающих сорную траву на корм скоту, что расценил как признак убожества⁷⁰. Две недели спустя, покинув Париж, 31 мая, он пишет о районе Солонь как о «земле, которая могла бы значительно лучше, если бы они знали, что с ней делать <…>. Да пошлют мне Небеса терпение, чтобы созерцать такое запустение – да простят меня за обвинения в безразличии и невежестве хозяев»⁷¹. Дальше, в окрестностях Аржантон (3 июня 1787 г.): «Земледелие слабое, а люди бедные»⁷². Два дня спустя вблизи Лиможа, он пишет: «Нет ни следа пребывания человека, никакой деревни, никакой усадьбы или дома, даже нет дыма, чтобы предположить, что этот район хоть как-то обжит; поистине американский пейзаж, достаточно подходящий для томагавка дикаря»⁷³, но уже 9 июня об окрестностях Кверси в Гиеньи он сообщает как о местах менее живописных, но возделываемых значительно лучше, все «благодаря кукурузе, которая совершает чудеса!»⁷⁴. Иногда Янг находит места, возделываемые почти совершенным образом (однако никогда ему не повстречался регион, который, на его взгляд, превосходил бы по уровню развития технику земледелия английских хозяйств). Так было в окрестности Безье, где 24 июля 1787 г. он увидел старательно ухоженные долины и холмы, покрытые виноградниками, оливковыми и тутовыми деревьями, а также «большим количеством превосходной люцерны»⁷⁵, но гораздо чаще он высказывался критично. 2 сентября 1787 г. он пишет: «Пуату, из того, что могу видеть – это отсталая, бедная, и отвратительная местность <…> не дает и половины урожая, из того, что могла бы. Южная часть провинции богаче и привлекательнее»⁷⁶.

Во время своего второго путешествия во Францию в 1788 г. Янг отмечает (1 сентября): «До Комбура местность выглядит дико; земледелие развито не намного лучше <…> чем у Гуронов <…> люди почти такие же дикие, как и их земля»⁷⁷.

Вину за отсталость французского земледелия и, как следствие этого, за убогое состояние сельских жителей Янг возлагает на крупных землевладельцев, которые, в отличие от экономически активной английской знати и аристократии, не интересуются состоянием своих земель, а кто иной (ведь не крестьяне же) имеют в наличии финансовые средства, чтобы их инвестировать в сельское хозяйство? Так, 17 августа 1787 г. он пишет: «Проезжал мимо рек, воды которых можно было бы использовать для орошения, но их никак не используют. Обширные владения имеет тут князь де Буйон. Великий господин везде и всегда сможет назвать причины, из-за которых пустуют подходящие для возделывания земли»⁷⁸, а 29 августа под Бордо: «На этих 37 милях, лежащих между реками Гаронной, Дордонью и Шаренту, то есть в одной из наиболее привлекательной для рынка части Франции, число необрабатываемых земель просто ошеломляет: и такая картина доминирует в течение всей дороги. Большая часть этой пустоши принадлежала князю де Субиз, который не желал продавать даже части ее. Так уж повелось, что где бы ни встретил великого господина, обладающего даже миллионами, можешь быть уверенным в том, что его владение – это пустыня»⁷⁹. Посетив 10 сентября 1787 г. Шантелуп, бывшие владения князя де Шуазель и окружающие их леса, в которых хозяева-аристократы устраивали охоту, Янг выражает лишь сожаление по поводу того, что больших господ интересует охота, а не «опрятные и хорошо ухоженные фермы, чистые жилища и счастливые крестьяне»⁸⁰. Автор записок прекрасно понимал, что отсутствие заинтересованности французских аристократов в увеличении своих владений, доставшихся им по наследству, является частным проявлением французской ментальности, которая работу ради заработка относила к формам поведения, недостойным дворянина, и английский путешественник не мог примириться с таким подходом, поскольку он противоречит этике капиталистического хозяйствования.

Услышав в Оше 19 августа 1787 г. о дворянах, которых нужда заставила вспахать собственные земельные участки, Янг заявил: «Это могут быть члены общества гораздо больше заслуживающие уважения, чем глупцы и негодяи, которые над ними насмехаются»⁸¹.

Результатом экономического бездействия французских землевладельцев было отсутствие инвестиций в сельское хозяйство и связанное с ним общее убожество, которое в свою очередь, отмечает Янг, приводит к отсутствию массового спроса на внутреннем рынке на продукцию мануфактур и ремесел. Не случайно в путевых заметках регулярно появляются сообщения о домах без оконных стекол⁸² или же о женщинах, не носящих чулок⁸³. 10 июня 1787 г. в Пераке Янг записывает: «Повсюду женщины и девушки не носят ни обуви, ни чулок; пахари во время работы тоже не носят обувь или чулки. Это убожество бьет по основам благосостояния народа; уровень потребления среди бедных слоев является более значимым, чем среди богатых; благосостояние народа происходит с товарооборота и потребления, и то, что бедные люди отказываются от продуктов ткацких и кожевенных мануфактур, должно считаться большим злом»⁸⁴.

«Женщины без чулок и многие из них без ботинок», – вновь он отмечает 24 июля 1787 г. и делает дополнительную запись: «Но хотя их ноги по бедному обуты, они могут находить удовлетворение от ходьбы по чудесным дорогам»⁸⁵. И тут мы имеем дело со следующим, не менее важным, чем состояние сельского хозяйства, направлением в систематических наблюдениях Янга – инфраструктурой, хорошее состояние которой одновременно является как условием, так и показателем благосостояния в стране. «Хотя у французов и нет сельского хозяйства, которое могло бы соперничать с английским, но у них есть дороги, лучше которых представить себе трудно <…> я бы всецело был ими восхищен, если бы ничего не знал об ужасных податях, из-за которых можно только посочувствовать угнетаемым крестьянам, принудительным трудом которых было создано это великолепие»⁸⁶, – пишет он 18 мая 1787 г. вблизи Булони, в начале первого путешествия – и с этого момента без устали восхищается французскими дорогами. «Дорога без преувеличения прекрасна, и больше напоминает хорошо ухоженный огород чем обычное шоссе», – например, пишет он 7 июня 1787 г. в Лимузин⁸⁷ отмечая, что она была построена без использования дорожной повинности. А когда в июле 1787 г. он достигает Пиренеев и совершает краткосрочный выезд на испанскую сторону, отмечает: «…контраст разительный <…>. С простоватых и утомительных дорог Каталонии сразу выезжаешь на отличное шоссе, построенное с той тщательностью и внушительностью, которые характерны для дорог во Франции»⁸⁸.

Отличные дороги – это признак состоятельности государства, которое их строит, и надлежащего функционирования центральной и местной власти, которым вменяется в обязанность поддерживать их в должном состоянии. Но, по мнению Янга, это не относится к Франции. Во-первых, они были построены в значительной степени с использованием принудительного труда крестьян (corveés), что для англичанина является проявлением отсталости и бесправия, т.е. дороги строила самая бедная часть населения, в то время как пользуются ими преимущественно представители состоятельных кругов. Так, в Лангедоке 25 июня 1787 г. Янг, под впечатлением от отлично построенных шоссе, пишет: «…колоссальный труд – не видел ничего, что могло бы больше поразить путешественника, чем дороги в Лангедоке: в Англии нельзя себе и представить подобные достижения; они превосходны и величественны, и если бы я только мог забыть о несправедливом налогообложении, за счет которого они были построены, проезжал бы по ним, восхищаясь тем широким жестом, который проявили власти этой провинции»⁸⁹. Посмотрим на запись с Руссильона: «Дороги тут невиданное произведение искусства <…>. Эти дороги удивительны до помешательства. Огромные средства выделены только для того, чтобы аккуратно выровнить стоки <…> Дорожное движение, однако, не требует таких жертв <…> За 36 миль мне встретился лишь один экипаж, пол-дюжины повозок и несколько старушек с ослами. И для чего были все эти траты?»⁹⁰.

У Янга очень быстро сформировалось негативное мнение о гостиничном деле во Франции в целом; после нескольких недель своего первого путешествия он делает обобщение: «Апартаменты плохо обставлены, стены побеленные, либо с обоями разных видов в одной и той же комнате; либо с гобеленом, таким старым, что может быть использован в качестве гнезда осами или пауками; а мебель стоит такая, какую в Англии хозяин использовал бы лишь на растопку. <…> Двери выдают музыкальные эффекты кроме возможности войти, ветер свищет из щелей, завесы скрипят. Окна пропускают дождь с тем же успехом, как и солнечный свет, закрытое окно не так просто открыть, а открытое не просто закрыть. Метлы, щетки и скребки отсутствуют среди инвентаря французской гостиницы. Звонков нет никаких, fille надо постоянно вызвать криком, а как уже появится, то будет неаккуратная, нехорошо одетая и некрасивая. Кухня черна от дыма; хозяин обычно и повар, и чем меньше видишь приготовление пищи, тем больше возможность того, что обед тебе понравится: но это относится не только к Франции»¹⁰¹. Еще худшее мнение сложилось у него о французских конюшнях и конюхах, которых считал виновными в недомогании своей кобылы¹⁰².

В ходе своего второго путешествия в 1788 г. вновь приобретенный печальный опыт подтвердил прежние впечатления Янга и заставил сделать гневное замечание: «Что мы должны думать о государстве, которое не может обеспечить в восемнадцатом столетии лучших условий для путешественников!»¹⁰⁵ Вопрос чисто риторический – уже до этого Янг утверждал, что плохая инфраструктура свидетельствует о том, что Франция попросту имеет плохих правителей. Ничего удивительного, что в ходе своего третьего путешествия наблюдения за состоянием сельского хозяйства и условиями перемещения отходят уже на задний план, а его дневник полон подробностей, описывающих происходящий упадок политической системы. В 1789 г. он покидает Париж, чтобы по ранее намеченному плану ознакомиться с хозяйством северной Франции. Отсутствие кофейных и местных газет в Шампани приводит его в ярость: «Какая глупость, бедность и бездействие! Этот народ не заслуживает свободы <…> невозможно описать и подобрать слова, которые верно бы передали чувства, ограниченность и глупость Франции»¹⁰⁶ (4 июля 1789 г.).

Это не означает, что Янг в итоге своих путешествий начал попросту презирать французов. Он не видел у этого народа таких недостатков, которые делали бы невозможным прогресс экономики и политические свободы (по крайней мере, он не говорит об этом в опубликованной версии путевых записок). То, что Франция в полной мере не использовала свой хозяйственный потенциал, по его мнению, полностью было виной позднефеодальной общественно-политической системы, составным элементом которой были тормозящие экономическую активность крестьян условия аренды земли, равно как и убеждение, что любая работа с целью заработка – занятие не достойное дворянина. Напротив, во Франции второй половины XVIII в. начали появляться публикации на тему новых форм возделывания земли и создавались сельскохозяйственные общества, что могло свидетельствовать об изменении установок части землевладельцев относительно характера использования своих имений. Янг не преминул познакомиться с деятельностью этих обществ и других институтов, способных работать с целью улучшения состояния сельского хозяйства Франции, и пришел к неутешительным выводам. Посетив сельскохозяйственное общество в Лиможе, он записал: «Это общество ведет себя ровным счетом как и другие общества – встречаются, разговаривают, присуждают награды и публикуют всякие глупости. Их деятельность не имеет значимого результата – народ не может читать их трактаты, ведь он вообще не умеет читать, тем не менее, он способен видеть, а если создать ферму с хорошо налаженным хозяйством, то можно будет перенять ее опыт, надо показать то, чему можно научиться»¹⁰⁷. Янг был ошеломлен тем фактом, что члены общества сами не ведут хозяйства на своих землях, а сдают их в наем крестьянам по системе metayage (согласно которой крестьянин, обрабатывающий участок земли, принадлежащий землевладельцу, получает от него орудия труда и посевные, а взамен отдает значительную часть урожая, часто половину). Он был уверен в том, что только наличие права собственности на землю стимулировало бы крестьян к проведению ее мелиорации, способствовало бы росту как их собственного благосостояния, так и благосостояния всего общества. «Магия собственности способна превратить песок в золото»¹⁰⁸, – утверждал он в конце своего путешествия в 1787 г., а тем временем во Франции только небольшая часть земли находилась во владении крестьян, и казалось, что французы не осознают пагубности этой системы.

В октябре 1787 г. Янг посетил ветеринарную школу, расположенную вблизи фермы Королевского сельскохозяйственного общества. И хотя деятельность школы вызвала у него чувство уважения, «что же касается фермы, то делами на ней руководит известный натуралист, занимающий высокие позиции в Королевской академии наук, имя которого хорошо известно в Европе благодаря достижениям в наиболее важных областях знания. Надо совсем не разбираться в людях, чтобы ожидать, что такие ученые могут быть хорошими практиками. Они наверняка сочли бы недостойным их предыдущих достижений и занимаемой позиции, чтобы быть хорошими пахарями, растениеводами или пастухами. Это было бы самообманом, неверием своему собственному опыту, если бы я удивился, когда обнаружил ферму в подобном состоянии, поэтому предпочитаю об этом запомнить, но не писать»¹⁰⁹. Когда же Янг в 1788 г. встретил брата Тюрго (Turgot), который показал ему свою плантацию экзотических растений, то он остался разочарован тем, что хозяин посвящает больше внимания и места редчайшим растениям, забывая при этом о растениях наиболее полезных¹¹⁰.

Негодование вызвало у него богатство французской католической церкви, хотя он и не высказывал враждебности по отношению к католикам. В его дневниках (напомним, что Янг был сыном англиканского священника) имеются гневные изречения в адрес католического клира¹¹¹, но в то же время его огорчал тот факт, что католики, подданные короля Англии, высылают своих детей во французские школы, не имея возможности создать католические школы у себя в стране¹¹². А когда во время посещения аббатства бенедиктинцев в Сен-Жермен он узнал о том, что аббат имеет годовой доход в сумме 300 тысяч ливров, то с негодованием записал: «Теряю всякое терпение, когда узнаю о том, насколько высокие доходы можно получить таким способом; в соответствии с духом десятого столетия, а не восемнадцатого. Какую удивительную ферму можно было бы основать даже на часть этих доходов! Какую репу, какую капусту, какой картофель, какой клевер, каких овец, и какую шерсть! – Не будут ли все эти вещи лучше, чем упитанный церковник? Если бы на место этого аббата поставить предприимчивого английского фермера, думаю, что он сделал бы намного больше пользы для Франции даже с половиной этого дохода, чем доходы половины аббатов всего королевства. Проехал Бастилию, очередной приятный объект, от вида которого сердце наполняется теплым чувством. Ищу хороших фермеров, а на каждом шагу натыкаюсь на монахов и тюрьмы»¹¹³, – пишет он 14 октября 1787 года.

Хотя Янг в своих дневниках и воздерживался от высказываний на тему актуальной политики французского правительства, но его отношение для читателя достаточно ясно. «Чем больше я наблюдал за происходящим, тем больше становился уверенным в том, что есть только одна-единственная всемогущая причина, движущая народной массой, – это ПРАВИТЕЛЬСТВО!» – пишет он в июле 1787 г., проведя сравнение состояния французской и испанской экономики по обе стороны пиренейской границы¹¹⁴. В то же время французская система сохраняет те общественные структуры и черты ментальности, которые препятствуют свободному экономическому развитию, рациональному использованию имеющихся ресурсов, обогащению людей и государства – эта же система, в свою очередь, оберегается правящей элитой. «Треть из того, что видел в этой провинции, выглядит необработанным, и почти все находится в состоянии запустения. Какая же ответственность ложится на королей, министров, парламенты и штаты за принесенный ими ущерб, когда миллионы рабочих рук остаются в бездействии, озлобленными и голодными, из-за отвратительного деспотизма и таких же неприглядных предрассудков феодальной знати»¹¹⁵, – пишет он где-то в пути между Рен и Ламбаль в 1787 году. Читатель не удивится, что в ходе своего третьего путешествия Янг не был ни ошарашен, а тем более огорчен падением этого режима. Познакомившись с огромным количеством конкретного повседневного материала, который представил путешественник в своей книге – с детальной информацией, касающейся площади полей люцерны, поголовья баранов и цен на свинину в тех провинциях, которые он посетил, – уже не было необходимости вспоминать о салонных дебатах на политическую тему, о серии министерских назначений и отставок, о бездарности Людовика XVI, скандалах, компрометирующих королевскую семью, огромном дефиците бюджета, для того чтобы понять, что во Франции грядут великие перемены. После того как они произошли, остается только радоваться тому, что буквально в последний момент до падения феодального общества реалии его экономической жизни были подробно описаны скромным, упорным и необычайно внимательным путешественником, переправившимся через Ламанш.