бойцов; Гулливерами среди лилипутов возвышаются они—незыблемая 'i победившая революция. :
Театр предлагает и другой плакат, как бы рожденный революционной Ц цей, когда перепуганный обыватель под насмешливые окрики бойцов ча| ленинские декреты и замирает с застывшей физиономией и скосившимис страха глазами, как тот блоковский «буржуй на перекрестке».
Символика пантомим и плакатов в этом спектакле неотрывна от ж' страстей, характеров, быта. Этот реальный план, многократно заявляв о себе с самого начала представления, по ходу действия становится все О деленное, красочнее. Театр как бы приближает нас — от общего ощущений волюции с ее героикой и борьбой—к восприятию конкретных характеров, Д зодов, полных драматического напряжения и образного смысла. Так, в. е| такле рядом стоят две сцены: «Логово контрреволюции» и «Окопы», сыгран! одинаково сильно и страстно. Только в «Логове» царит безысходное отчая| цинизм и животная злоба, и когда из этих низких страстей складываются к ные и жуткие ритмы латинской молитвы, то этот реквием звучит заупокой.1 мессой гибнущему миру... А рядом — взбаламученное море солдатского не1 пения, протеста, гнева и шквал радостных чувств: мир и земля—вот что не большевистская партия и Ленин народу.
Этот победивший народ—уже реальная, уверенная в себе сила, не уст| шающие «призраки коммунизма», а сама его реальность. Три бойца (мы виде их на гигантском плакате) теперь вышли на сцену и подсели на край больпй скамьи с членами Временного правительства. И начинается веселый алтрщ цион, в результате которого всё «Временное» на полу, а настоящие хозяева^ на скамье. Сидят и блаженно улыбаются под гром аплодисментов зрительное зала. :'
Живые лица 'народа все ближе и ближе; ходоки к Ленину, пришедип в столицу за правдой, .уже сыграны с подкупающей простотой и психологии
282
скоп рельефностью. Представление как бы заканчивается и начинается самая жизнь. Новая и светлая. Жизнь, за которую боролся автор повествования Джон Рид. Его фигура мелькнула в начале действия и покорила нас сдержанной простотой и силой. И жаль, что в дальнейшем театр не нашел поводов ввести в действие этого замечательного человека — участника и летописца Великой Октябрьской революции. Это определенно придало бы композиции спектакля большую компактность, которой порой ему недостает. Среди множества эпизодов подчас уходит на второй план звучание темы организующей, дисциплинирующей, направляющей стихийный взрыв народных масс,— партии большевиков. В укор театру можно было бы поставить и еще некоторые упущения — бытовую перегрузку ряда эпизодов второго акта, слишком обобщенное и торопливое решение финала, отдельные исполнительские промахи. Но все это не нарушает общего отрадного впечатления.
Итак, на наших глазах возрожден тип зрелища, идущего от далеких традиции советского театра, необыкновенно живого, яркого, современного, заполненного революционным пафосом и творческим огнем. Имя создателя этого спектакля — легион. Весь театр. Мы не называли имен авторов текста — их множество. В программке одних только сочинителей песен—семь. Мы не называли и актеров-исполнителей — ведь, кроме Губенко, все остальные играют по четыре-пять ролей,— как их всех перечислишь? Но зато с каким азартом все это делается и как, наверно, интересно Н. Хощанову (пять ролей), Г. Ронинсону (пять ролей), Л. Вейцлеру (три или четыре роли) и остальным чувствовать, что ты артист, что ты можешь быть и тем, и другим, и пятым, и десятым. А с каким удовлетворением, наверно, работают в спектакле «ведущие» — все время в действии, все время с публикой (А. Васильев, Б. Хмельницкий, В. Высоцкий, Б. Буткеев, Д. Щербаков). И как приятно актеру выйти в пантомиме, отработать ее точно, четко, красиво. Сколько возможностей для талантливых шуток, трюков, импровизаций, для клоунады, которой позавидует цирк, для пародий, которым позавидует эстрада, и рядом со всем этим — свободное вхождение в образ, радость внутренней правды и психологического общения с партнером. Спектакль создан легионом — всем театром.
Но пусть никто в театре не подумает, что Жар-птица уже схвачена и теперь можно дергать у нее из хвоста перья, выпускать один за другим спектакли-представления.
Пожелаем же театру встреч с Шекспиром и Мольером, с Пушкиным и Го» голем, встреч с Вишневским и теми молодыми драматургами, которые захотят писать для этого талантливого театра так, чтобы ленинская формула о праздничной энергии и революционном энтузиазме была применима и в спектаклях о наших днях.
6ЕЧЕР ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
ЖАН АНУЙ «ЖАВОРОНОК» — 1953
ЖАВОРОНОК ЗВОНКИЙ
ТЕАТР «ВЬЕ КОЛОМБЬЕ» ПАРИЖ — МОСКВА — 1960
»:.. .Она вся в этой веселой песне маленького жаворонка, застывшего в небе, в солнечных лучах, в минуту, когда в него стреляют»—так поэтично говорит жестокий победитель Варвйк о Жанне Д'Арк; так в едином образе выражает Жан Ануй и свой восторг перед героическим порывом, и свою безрадостную мысль о недостижимости идеалов.
Но вот жаворонок залетел в наше большое мирное небо, и, конечно, здесь никто не станет стрелять в этого чудесного певца. И нам даже кажется, что его песнь раздается звонче. Ведь и для певчих птиц многое значит, какой под сводами резонанс.
Когда зрители-москвичи, обступив сцену, жарко аплодировали актерам театра Вье Коломбье ', то актеры — герои Ануйя, рванувшись к авансцене, тоже с неменьшим пылом стали рукоплескать; и круг мгновенно замкнулся, круг дружбы, доверия и общей радости. Как жаль, что в этот миг нельзя было крикнуть: «Автора!» И не для того, чтобы увенчать его заслуженными лаврами (говорят, он человек скромный и избегает шумных оваций), а для того, чтобы ввести его в этот «круг дружбы» и сказать: «Ваша Жанна Д'Арк в наш век не одинокая мечтательница и героиня, окруженная сонмом жестоких негодяев, эгоистов и тупых мещан; Жанна Д'Арк, эта девушка из народа, тип бесконечно нами любимый, желанный нам и близкий». Сказать: «Таких людей, готовых служить народному идеалу и самоотверженно бороться за него, на свете становится все больше и больше, имя им — легион и победа будет только за ними. Мы знаем цикл ваших пьес — и те, которые названы «черными», и те, что зовутся «розовыми». Вчитываясь в эти пьесы, мы видели их трагическую противоречивость: страстную защиту человека и человечности и признание неизбежной обреченности этой борьбы; мы слышали громкие голоса ваших героев, обличающих буржуазное общество и тут же неминуемо гибнущих, символизируя
284
' Вье Коломбье — старая голубятня.
этой гибелью иллюзорность и недостижимость своих идеалов. Мы ценим ваш гуманизм, вашу веру в то, что человек по природе своей благороден, ваше видение социальной несправедливости, царящей в буржуазном обществе, но мы никогда не согласимся с вашими пессимистическими выводами, с вашим представлением о всеобщем характере духовного краха, с вашим отказом обнажать корни зла. Создав серию «черных» пьес, вы, писатель, глубоко и искренне встревоженный sa судьбы честных людей, приходите к губительной мысли о том, что, чем выше идеал героя, чем требовательней его поиск истины, тем более он одинок и 'беспомощен в борьбе со злом, тем неизбежней крах, к которому он придет в финале пьесы. Вам это кажется закономерным, потому что вы не представляете себе ситуации, когда одному хорошему человеку помогает второй, третий, десятый хороший человек. Когда на помощь этим людям приходят сотни и тысячи таких же честных, смелых, отзывчивых людей, когда их ведет одна общая великая идея свободы и справедливости и они, сражаясь, падая, все же обязательно побеждают. Вы любите человека, но любовь ваша отдана одинокому человеку, когда же люди вместе, то вам представляется, что они теряют свое человеческое достоинство, что каждый из них в отдельности становится мельче, ничтожней, что человек в массе обретает не силу, а слабость. Вот роковой вывод вашей «черной» драматургии».
Но вот к нам залетел «Жаворонок» — трагедия о народной героине из цикла «розовых» пьес. Эту светлую краску породила великая и нетленная идея патриотизма, идея долга перед родиной. Тут драматург не знает и не ищет компромиссов; полагая, что современность не может осквернить вечного идеала, он не допускает в этой пьесе нот пессимизма и отчаяния, не боится предельного напряжения конфликта и завершает его лучезарным победным финалом — торжеством дела Жанны Д'Арк.
.. .Она перед нами, великая дочь Франции, крестьянка-подросток из деревни Домреми, живая, пылкая, деятельная, умная, такая, какой ее воссоздала на сцене актриса Сюзанн Флон. Иной ей в нашем сознании уже не быть.
Слава актрисе, которая сумела, сохраняя подлинную правду живого характера, выявить в натуре простой крестьянской девочки замечательные свойства народного типа; не побоимся сказать—самую искру его гения.
Огромная, пустая, гулкая сцена, перечерченная черными полосами столбов и перекладин; сутаны судей, восседающих на высоких скамьях; примолкшая толпа свидетелей, теснящихся поодаль, и в центре пространства на маленькой табуретке — подсудимая, худенькая девушка в мужском костюме, со спокойным лицом и большими, устремленными вперед, ярко горящими глазами. Ей велят рассказать кратко свою жизнь. И Сюзанн Флон начинает. Так, будто это класс и Жанна толково и внятно отвечает учителю. Она говорит о том, что слышала «голоса» и видела святого Михаила, и сразу же становится очевидным, что
285
актриса не допускает в роли ни малейшей мистической экзальтации. Жанна го-| ворит на два голоса (рассказ незаметно становится действием)—девушка'! робко умоляет святого не возлагать на нее непосильного подвига. И тут жел самой себе отвечает сильно и твердо—это святой настаивает от имени бога1 (так кажется Жанне), но мы явственно слышим голос самой Жанны, голос ее| мужества, решимости и долга. |
За эту великую истину нужно неустанно бороться, ведь Жанна самая | обыкновенная девчонка, в ее характере нет ни суровой героичности, ни просвет-1 ленной благостности, а решила она не более, не менее, как воодушевить войска | и изгнать из родной Франции англичан. |
На Жанну, задыхаясь от гнева, набрасывается с кулаками отец (Жорж 1 Ликан), ее молит мать (Мадлен Солони), родители не допустят, чтобы дочь их • стала «шлюхой», пошла к солдатам и надела штаны. И вот Жанна падает перед отцом на колени, рыдает на груди у матери, она в отчаянии молит ей 1 верить, кричит, злится. И даже гоняется за увальнем братом и сбивает его ;
с ног — это он ее выдал, сказав о «голосах».
Но вот она одна — у девушки лицо строгое, торжественное, голова высоко поднята, тело вытянулось струной, взор вспыхнул. Можно уже предугадать, что -сейчас раздастся «голос», и Жанна с величайшей душевной сосредоточенностью ;
и силой призывает себя к действию, ее пламенная вера в свою божественную :, миссию — это святое чувство долга. ;
С этого момента Сюзанн Флон с подлинным вдохновением показывает, как -растет, ширится духовный мир девушки. На наших глазах зреет блистательный человеческий талант — Жанна Д'Арк. Все в ней рождается само собой, без всякого расчета и пафоса, но лишь в силу полной захваченности патриотиче- • ским долгом, который требует всего человека, все силы его души, всю энергию, волю, ум, ловкость и обаяние. Одна за другой следуют сцены, когда Жанна раскрывает свою миссию сперва капитану Бодрикуру, а затем Карлу VII.
С воякой и простофилей Бодрикуром (с большим обаянием сыгранным Клодом Ришаром) Сюзанн Флон сама как бы становится маленьким Бодрикуром. Ведь она должна внушить свои мысли капитану так, чтобы он воспринял , их как собственные и дал ей коня и эскорт. Но, идя на хитрости, Жанна ни на минуту не становится плутовкой, за всеми ее действиями отчетливо ощущается величайшая тревога за дело, которое легло на ее плечи. С этим все нарастающим чувством тревоги Жанна входит в дворцовый зал. Легкомысленный король запрятался в толпе придворных, чтобы испытать «праведницу», но Жанна, кажется, и не -заметила этой глупой игры; склонив колени перед Карлом, она взглянула на этого щуплого человека с такой любовью, что слезы увлажнили глаза актрисы. Ведь в нем сейчас была заключена судьба Франции, и оиа его нежно любила. Жанна говорила с этим пустым человеком с великим терпением, убежденностью и верой в свои слова. Она называла короля на «ты» и Шарлем и, как старшая сестра неразумному брату, внушала мысль за мыслью,— о его великих предках, о его долге перед народом, о том, что он должен одолеть
286
страх перед своими советниками... Жанна была пламенной, сильной и требовательной — это уже от имени всего народа вела она речь с королем.
И Карл (которого превосходно играет Мишель Буке) на наших глазах преображается. Нет, происходит не нравственное перерождение короля (показать это. было бы очень наивно),.'но король стал почти физически наливаться какой-то петушиной отвагой. .И это было вовсе не примитивное накачивание комического темперамента. Нет, Мишель Буке показывал, как его незадачливый герой действительно восчувствовал себя великим королем. Нахохлившись и растопырив перья, Карл был необычайно искренен в своей решимости. Но это воодушевление нужно было использовать мгновенно, и Жанна громогласно уже призывала коннетабля и архиепископа. Король кричал, что Жанне должна быть поручена армия и ее нужно благословить на подвиг. Кричал, и вместе со словами из его уст вырывались какие-то странные шипящие звуки, словно из мяча со свистом выходил воздух... Но гол был забит, дело сделано! И тут Жанна, упав на колени, сказала свое: «Благодарю!» Слова были обращены к небу, но сколько в них было света, радости и земного счастья. Воистину мы услышали веселую песню маленького жаворонка. И его подстрелили!..
.. .Ц&рковный процесс подходил к концу. Борясь с жалкими остатками собственной совести, епископ Кошон (Марсель Андре) склонял Жанну признать свое лжепророчество. А инквизитор (Ролан Пьетри) грохотал словами ненависти и задыхался в исступленной злобе. Он видел в Жанне самого страшного врага католической церкви—свободного человека.
И теперь за этого человека уже страстно боролась Жанна. Каким подлинным лиризмом была проникнута сцена встречи с боевым товарищем Ла Иром (вторая роль Клода Ришара), этим добрым верзилой, от которого так сладко пахло, «человеческим запахом» — луком и вином, который своим огромным мечом разил врагов Франции и сейчас любовно глядел на Жанну, видя в ней своего вождя. Как далекое и светлое воспоминание Жанны прошла сцена, когда они с Ла Иром. мерно покачиваясь на ногах (это означало верховую езду), говорили о счастливых днях битв и побед.
И снова муки допроса,—Жанна бледная, с плотно закрытыми глазами, измученная и усталая. Ее все же принудили подписать отречение. Ей дарована жизнь, но Сюзанн Флон с огромной силой показывает духовную смерть своей героини, ее великое горе, муку — она разбила собственной же рукой свой идеал. Жанна в мертвенном оцепенении, она жива, но все, что возродилось в народе, все, что было связано с ее именем, теперь погибнет. Погибнут доблесть, вера в победу, погибнет народ, Франция...
И торжествует Варвйк (циничный, изящный, наглый — таким его превосходно рисует Жорж Декриер). Он пришел поздравить Жанну, она избежала смерти — это хорошо и для нее, и для Англии, а не то в ответ на ее казнь могла бы снова всколыхнуться народная волна. От этих слов Жанна вздрогнула, сразу вышла из оцепенения.
287
Последовавшая сцена спектакля идет в стремительных, бешеных ритмад Как боевой клич, как радостная весть звучат ликующие слова Жанны: казнь^ казнь, пусть ее казнят! Вмиг водружается эшафот, вмиг наваливаются вя-| занки хвороста, появляется палач, сбегается толпа. Жанна уже привязана.! к столбу, сейчас вспыхнет огонь. На лице Орлеанской девы счастливая светлая| улыбка, ее великая идея живет и будет жить вечно. И конечно, не потому, что| она короновала в Реймсе Карла VII (такой сценой завершается спектакль), а1 потому, что вечна сама идея преданности народа своей отчизне, вечен сам! идеал борьбы и самопожертвования во благо народа. ч
В нашем ощущении спектакль обращен не к прошлому Франции, а полон современной молодой энергии, живого пыла.
Пусть звонче льется песня жаворонка — в нашем небе его не подстрелят!
ВЕЧЕР ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ
ДЖОН Б. ПРИСТЛИ «ИНСПЕКТОР ПРИШЕЛ» — 1943
ДЕЛО ОБ УБИЙСТВЕ
КАМЕРНЫЙ ТЕАТР МОСКВА—1945
Девица Ева Смит — бывшая работница завода Берлинга — приняла сильнодействующий яд, в результате чего последовала смерть. В комнате покойной был обнаружен дневник, ознакомление с которым дало возможность следственным властям распутать клубок преступлений и установить, что Еву Смит принудили к самоубийству следующие лица:
1) хозяин завода—Артур Берлинг, уволивший Еву Смит с работы без достаточных оснований;
2) дочь его — Шейла Берлинг, по настоянию которой Ева Смит была рассчитана из магазина мод;
3) Джеральд Крофт—жених Шейлы, бросивший Еву, бывшую его любовницей;
4) Эрик Берлинг — брат Шейлы, оставивший Еву Смит беременной и без средств;
288
5) Сибилла Берлинг—жена хозяина завода и мать Шейлы и Эрика, председательница благотворительного общества, отказавшая Еве Смит в материальной помощи.
Обвиняемые в процессе следствия, проводимого инспектором Гулем, полиостью признали себя виновными.
* * *
Безмятежный покой царил в доме Берлингов. Семейство в полном составе сидело за столом, праздновали радостное событие — помолвку Шейлы с Джеральдом. Все были веселы, остроумны, милы, поминутно раздавались шутки, смех и звон бокалов.
Артур Берлинг — хозяин завода и глава семьи — взял слово. Он произнес торжественный тост, в котором восхвалял мир и благоденствие. Пусть каждый добивается только своего счастья, и все люди будут счастливы. «Через двадцать—тридцать лет,—сказал он,—скажем в 1940 году, вы будете жить в мире, который давно забудет треволнения от противоречий между капиталом и трудом и все эти глупые опасения войны». Безмятежный покой, царящий в его собственном доме, Берлинг распространял на весь мир и на всю будущую историю человечества.
Но семейное торжество внезапно 'нарушено: в мирную столовую входит инспектор Гуль. Этот господин держит себя достаточно корректно, но он слишком независим, а порой и дерзок. Он осмеливается допрашивать самого Артура Берлинга и доводит его до бешенства. Потом Гуль хладнокровнейшим образом принимается за юную Шейлу. Потрясенная случившейся катастрофой, девушка с первых же слов созналась в своей вине. Зато ее жених Джеральд держит себя подчеркнуто вызывающе — он в первый раз слышит имя Евы Смит и удивлен наглостью инспектора, требующего от него признания какой-то вины. Но выясняется, что Ева Смит называла себя еще и другим именем: иначе ей не удалось бы устроиться на работу, и ее второе имя... Джеральд насторожился. .. Дези Рентой. Джеральд вздрогнул и выдал себя. Да, именно так звали соблазненную и покинутую им девушку.
Больше всех упорствует хозяйка дома — Сибилла Берлинг. Она никак не может понять, что, отказав в субсидии одинокой беременной женщине, толкнула ее на самоубийство. Председательница благотворительного общества полностью возлагает вину на беспутного отца ребенка и требует его сурового наказания: «Тогда вы, вместо того чтобы задавать здесь ненужные вопросы, действительно выполните свой служебный долг». После этих решительных слов, обращенных к Гулю, миссис Берлинг демонстративно прощается с инспектором. Но Гуль не уходит. «Чего вы ждете?» — «Возможности выполнить свой долг». Шейла, давно уже догадавшаяся, кого именно ждет Гуль, болезненно стонет, и лишь тогда мать понимает, кого она только что так красноречиво разоблачила.
2S9
В дверях появляется Эрик Берлинг, возбужденный и жалкий, с осунув шимся бледным лицом и воспаленными блуждающими глазами.
Эрик. Я должен был вернуться и выложить все. Вы ведь уже знаете. Инспектор. Да, мы знаем.
Джон Б. Пристли завершает следствие. Состав преступления полностыв установлен. Главный обвиняемый признался добровольно. Объявляется пере| рыв — антракт. _ j
Что будет дальше? Чему же посвящен последний акт? Разве не все ужи выяснено? Семейство Берлинга принудило Еву Смит покончить жизнь само-1 убийством. Это доказано вполне убедительно. '1
Итак, мы ждем последнего акта со смешанным чувством опасения и любо-3 пытства. Детективный сюжет пьесы исчерпан полностью. Что же в таком слу-| чае станет делать Пристли? ' . | * * * ^ |
В последнем акте обнаруживаются потрясающие новости. Оказывается, чта| Гуль, инспектор Гуль, не служит в государственной полиции — это просто ни-:| кому не ведомый человек, которого свободно можно было разоблачить и выг-| нать из дома. Он нагло мистифицировал благородное семейство, представив^ дело так, как будто бы Берлинги довели Еву Смит до самоубийства. Спору | нет, те проступки, в которых их обвинял Гуль, были совершены, но в каждом! случае фигурировала другая девушка, а не одна и та же злополучная Ева1 Смит. ;
Таким образом, обвинение в гибели девушки оказалось несостоятельным. | Но мало этого: выяснилось, что и самоубийство явилось хитрым о'бманом Гуля, ? так как в городской полиции в течение ночи не было зарегистрировано ни одного случая смерти от отравления.
Берлинги снова усаживаются за стол. Но мир и благоденствие уже не во- ! царяются под этой крышей. Обвинение в уголовном преступлении с почтенного семейства снято. Но если Берлинги получили алиби в частном деле о Еве , Смит, то их общественная вина стала еще очевидней, потому что миллионы малых злодеяний, которые совершает имущий класс, хоть сами по себе не яв- . ляются уголовными преступлениями, но в совокупности, в общем ходе жизни ' образуют некую единую силу зла, огромное социальное преступление. Когда червь гложет кору дуба, то причиняемое им зло кажется ничтожным, но, помноженное на количество и усердие этих вредителей, оно становится бедствием, • в результате которого дерево чахнет и гибнет. Пусть страдания и смерть Евы Смит вымышлены, но в этом образе обобщено множество человеческих бед--ствий, порожденных ложным общественным устройством.
Свою справедливую мысль Джон Пристли раскрывает очень оригинальным драматургическим приемом. Инспектор Гуль, заставляя Берлингов сознаваться в своих преступлениях, показывал фотографии их жертв. Но он делал
290
это так, что каждый из его клиентов смотрел фотографию отдельно и думал, что ему показывают то же лицо, что и остальным. Таким образом, видя различных девушек, Берлинги полагали, что дело идет об одной и той же Еве Смит. Правда, нам эта счастливая драматургическая находка может показаться несколько легкомысленной для глубокой социальной темы, которую затронул .Пристли. Смотря его пьесу, мы нередко ловили себя на том, что развлекаемся остроумными хитросплетениями сюжета и забываем о большой драме, которая как будто бы протекает на наших глазах. Весьма вероятно, что западному зрителю незаметны эти противоречия между серьезной драматической проблемой пьесы и ее прихотливым сюжетным развитием, но нам они видны.
Мы не станем отрицать, что с неослабевающим интересом следили за ходом действия, но этот интерес напоминал скорее внимание страстных шахматных болельщиков, погруженных в виртуозную игру шахматных чемпионов, чем внимание людей, с захватывающим интересом следящих за ходом действительной битвы жизни. Сравните пьесу Пристли с любой драмой Горького, и эта мысль будет очевидна. Ибо у Пристли показана не сама драма жизни, а как бы ее театральная инсценировка. Но эта инсценировка полна большой драматической силы, проникнута той жестокой правдой, которую чаще всего можно увидеть в залах судебного заседания.
Суд над жизнью — вот что воодушевляло Пристли, когда писал он свою пьесу «Инспектор пришел».
* * *
Камерный театр — постановщики спектакля А. Таиров и Л. Лукьянов, художник Е. Коваленко — верно понял идею пьесы и поэтому раскрыл ее внутренний пафос.
Внешний облик спектакля, само движение действия воспринимаются как суровый и нелицеприятный суд. Барская столовая Берлингов на наших глазах преображается в строгий зал суда. Стол, стоящий посредине комнаты, кажется чуть ли не судейским столом, а четыре стула, расположенные по бокам,— скамьями подсудимых.
Ход суда неумолим. Один за другим встают обвиняемые и сознаются в своих преступлениях, и каждый раз режиссеры находят яркую, выразительную планировку, продиктованную внутренним драматическим состоянием действия.
Мизансцены этого спектакля — образец театрального пластического искусства. Они суровы, сдержанны и лаконичны. Тут нет лишних движений, бытовых переходов, мелочной сценической возни, но здесь не чувствуется и умышленной картинности. Статуарность мизансцен спектакля «Инспектор пришел» глубоко содержательна — режиссер как бы берет центральную тему картины и отыскивает для нее наиболее выразительную пластическую форму. Форма неподвижна, но от этого действие только выигрывает, так как эта неподвижность выражает
291
Достарыңызбен бөлісу: |