Тридцать пять
Входная дверь открылась, не успела Элли ступить на лужайку, и мать сбежала по ступеням вниз, раскинув руки:
— Слава тебе, господи!
Она обняла ее так крепко, что Элли почувствовала сквозь платье, как в нее впились острые материны ключицы и торчащие ребра.
— Мам, ты меня душишь.
— Я чуть с ума не сошла. Мы не знали, куда ты запропастилась. — Она стиснула ее еще крепче на секунду, потом отпустила, отступила назад, погладила ее волосы, плечи, лицо, словно удостоверяясь, настоящая ли она. — Уже хотели звонить в полицию.
— В полицию?
— Ты на несколько часов пропала, мы были в отчаянии.
Лишь тогда Элли увидела отца, мрачно взиравшего на нее с порога. С утра он как будто постарел, осунулся и выглядел неряшливо.
— Ты где была, черт возьми? — проговорил он.
— Извини. Я гуляла.
— Все это время? Под дождем, без куртки?
— Это было глупо. Я не подумала.
— А почему телефон был выключен?
— Пошла в кино и забыла включить, когда фильм кончился.
Ее слова звучали неубедительно, плоско, как строки из пьесы. Отец прислонился к двери и смерил ее взглядом с головы до ног, от грязных кроссовок до мятого платья. «Я уже не девственница, — подумала Элли, когда он посмотрел ей в глаза. — Интересно, это заметно? Выгляжу ли я по — другому? »
— Я уже несколько часов тебя разыскиваю. Мать с ума сходит.
— Простите.
— Том в своей комнате, и он уверен, что сядет в тюрьму. Ничего не хочешь мне объяснить?
Ее пугало, что отец говорит так тихо. Она почувствовала, как в горле набухают слезы.
— Может, дашь дочери войти в дом, прежде чем ее допрашивать? — Мать обняла Элли за плечи и стиснула ее ладонь. — Она вся продрогла. Иди и поставь чайник, что ли.
Отец растерялся, будто мать предложила сделать нечто совершенно из ряда вон, настолько необычное, что не укладывалось у него в голове. Наконец он ответил:
— Да, конечно.
— И какие-нибудь бутерброды сделай тоже. Она, наверное, проголодалась. Да, Элли?
Как прекрасно было видеть, что мама вдруг яростно встала на ее защиту. То, что казалось невозможным, вдруг стало сбываться.
— Папа что, ничего не знает? — спросила она, когда они с матерью поднимались по лестнице. — О чем мы с тобой говорили? Что Карин не лжет?
— Тихо, — шикнула на нее мать. — Сейчас не время. Ты просто пойди и послушай, что он скажет.
Они поднялись на крыльцо и вошли в дом. Мать усадила ее за стол, принесла плед и пошла сообщить Тому, что его сестра вернулась. Отец приготовил горячего шоколада и выложил на блюдце печенье, положил хлеб в тостер, встал у раковины и скрестил руки на груди.
— Не может быть, чтобы ты все это время была в кино, — сказал он.
Элли взглянула на свои руки, лежавшие на коленях:
— Кое-какие магазины в городе были открыты, вот я и решила прогуляться.
— Но не все десять часов.
— Автобус долго ждала.
— Ты была одна?
Она кивнула, испугавшись, что он ее вычислил. Может, от нее пахло по-другому? Может, у отцов особый нюх и они способны понять, когда их дочь впервые переспала с парнем?
Он нахмурился и проверил тосты.
— Нельзя так просто гулять по улицам и думать, что мир — безопасное место. Всякое могло произойти.
— Я уже извинилась.
Вошла мать, принесла тапочки и велела Элли снять мокрую обувь. Том пришел следом, встал в дверях и стал смотреть на нее. Волосы у него были встрепаны, глаза красные, будто он плакал. А ведь Том никогда не плакал, даже когда сломал лодыжку, даже когда его арестовали. Элли едва нашла в себе силы взглянуть ему в глаза.
— Где ты была? — спросил он.
— Просто гуляла.
— Весь день?
— Ну да.
Он сел в кресло в углу:
— Говорил же я, что все с ней в порядке. Знал, что так и будет.
— Мне бы твою уверенность, — сказала мать. — Уже всякие мысли в голову лезли.
Отец поставил перед ней тарелку с тостами:
— Что ж, теперь, когда выяснилось, что с беглянкой все в порядке, перейдем к делу. Элинор, извинись перед братом.
— Да не должна она извиняться, — пробурчал Том. — Все нормально.
— Нет, не нормально. — Отец сел напротив нее, он был в ярости. — Не могу поверить, что тебе все-таки удалось отвертеться от роли свидетеля. Ты хоть понимаешь, насколько все серьезно? Какие из-за тебя у нас теперь проблемы?
— Не пыталась я ни от чего отвертеться.
— Твоя мать просит Барри успокоить тебя по поводу процедуры дачи показаний, а ты заявляешь, что не сможешь выступить в суде и сказать пару слов в защиту брата?
Элли покачала головой. У нее щипало в глазах.
— Все не так.
Отец ударил ладонью по столу:
— После того как ты с ним поговорила, этот проклятый адвокат заперся с Томом в кабинете почти на час. Мне нельзя было зайти в собственный кабинет! А когда они вышли, было решено не вызывать тебя в качестве свидетеля! Что он сказал, Том? Как он это назвал?
— Что она колеблется.
— Точно, колеблется. Что это значит, Элли? Ты слегка перенервничала? Или тебе просто не хочется? Явка в суд не вписывается в твой насыщенный график?
Элли покосилась на Тома, сидевшего в углу, поджав под себя ноги. Он словно окаменел; глаза были как влажная темная жижа.
— Это трудно объяснить.
— Трудно? Я скажу тебе, что трудно, девочка моя, — это сидеть здесь и смотреть, как ты подставляешь родного брата. — Он снова грохнул рукой по столу, да так, что все чашки задребезжали. — Не могу поверить, что ты стала такой трусихой. Где та дочь, которую я знал?
— А может, ты меня совсем не знаешь, пап... Может, никто из нас на самом деле друг друга не знает.
Отец ткнул в нее пальцем:
— Мне пришлось взять несколько недель отгулов. Том уж не надеется в этом году сдать экзамены. Твоя мать почти не спит ночами, вся исхудала от нервов. Я уже забыл, когда мы в последний раз все вместе куда-то выходили. А ты как ни в чем не бывало смеешь заявлять адвокату, что тебе, видите ли, не очень хочется выступать в суде... и как, ты думала, мы отреагируем: согласно покиваем и отпустим тебя с миром?
Элли зажмурилась: пусть бубнит что хочет, она все равно его не слышит. Он продолжал свою тираду о том, что она ужасная эгоистка, что он посадит ее под домашний арест. Не верил ни на секунду, что она весь день была одна, пригрозил отнять телефон. Видимо, кто-то оказывает на нее плохое влияние, раз она превратилась в лгунью.
Лишь полчаса назад они с Майки бежали с автобусной остановки. В темноте трава казалась серебристой, снова пошел дождь, облака на небе нахмурились и висели низко. У ворот Майки тихонько взял ее за руку.
— Дай мне что-нибудь для храбрости, — прошептала она. — Что-нибудь, что напомнит мне о тебе.
— Например?
— Ну а что тебе не жалко?
Он отдал ей свою зажигалку, поцеловал и зашагал прочь, не поворачиваясь к ней спиной. Глядя на него, Элли поразилась тому, что наделала и в кого превратилась.
А потом открылась дверь, и ее мать сбежала с крыльца. И она снова стала ребенком, растерялась под натиском отца, все сильное, все хорошее в ней постепенно ускользало.
— Ну, хватит, — сказала вдруг ее мать. — Ты ее совсем расстроил, разве не видишь?
Она потянулась через стол и взяла Элли за подбородок. Это было странно — как будто она собиралась поцеловать ее в губы. Элли открыла глаза; слезы текли рекой. Ее мать выглядела очень усталой.
— Мы хотим тебе помочь, — сказала она. — Теперь все встало на свои места — и тот случай с водкой, и почему ты в последнее время такая тихая. Еще не поздно, тебе ничего не грозит. Отец расстроен, вот и все. Мы и не думали, что ты так боишься идти в суд.
Элли вдруг похолодела. Она же сказала матери, что сомневается в невиновности Тома, разве нет? Пошла в сад и сказала, что вспомнила кое-что еще. Что Карин говорит правду. Почему она делает вид, будто того разговора не было?
Но ее мать продолжала:
— Послушай папу — он объяснит, как мы поступим. У него есть план, как тебе помочь. Все будет в порядке.
Отец наклонился вперед:
— Мы начнем с чистого листа, Элли, и на этот раз ты будешь в центре действия. Суд еще только через десять недель, времени полно. Завтра же утром первым делом я уволю Барри. И второго адвоката тоже — раз уж идти, то до конца.
Элли непонимающе уставилась на него:
— Но зачем?
— Ты сказала Барри, что не хочешь свидетельствовать в защиту Тома, и если хоть слово из этого разговора просочится в полицию — у них возникнут подозрения... как думаешь? Они подумают, что тебе еще что-то известно, о чем ты умалчиваешь. Хочешь, чтобы тебя тащили в суд на перекрестный допрос? Нет? Так я и думал. Так вот, мы обратимся в другую адвокатскую контору и начнем с начала, сделаем вид, будто с Барри ты никогда и не разговаривала.
Элли уставилась на скатерть. Сегодня утром они сидели за этим самым столом и завтракали как семья. Вот здесь стояла доска, где мать нарезала хлеб толстыми кусками. Это было сегодня утром. До того, как все изменилось.
Она-то думала, что нажала на красную кнопку и теперь ее семья летит в тартарары, что, вспомнив правду про Тома, предала их всех. Но оказалось, что Том не посчитал нужным поделиться с родителями всеми подробностями. И теперь, если Барри уволят, всю эту историю удастся замять. Элли — всего лишь напутанная маленькая девочка. Том по-прежнему невиновен. Вот так все просто.
Ее отец сидел и улыбался, даже взял ее за руку, потянувшись через стол. Вот так же он держал ее руку, когда по субботам в детстве они ходили гулять в парк. Когда она боялась в кинотеатре. Когда он читал ей сказки перед сном. Он сидел у ее кровати и читал на разные голоса — и не отпускал ее руку, пока она не засыпала. Иногда даже рисовал героев из сказки и оставлял рисунки рядом с будильником, чтобы она обнаружила их утром. Его ладонь была теплой, и, когда он наклонился и погладил ее по щеке, она почувствовала его родной запах.
— Я на твоей стороне, — проговорил он. — Мы все в одной команде — команда Паркеров, забыла?
Она кивнула, уже не пытаясь сдержать поток слез:
— Прости меня.
Он погладил ее по голове:
— Так-то лучше.
Потом он стал говорить самые добрые и прекрасные слова: о том, как любит ее, какая она храбрая и как ему жаль, что он раньше не понял, что ей тяжело из-за того, что на нее давят. Он попросил ее отдать ему телефон и улыбнулся, когда она это сделала. Он спрячет его, потому что хочет защитить ее от самой себя — вот что он сказал. Теперь все будет хорошо, она может лечь спать и забыть о том, что случилось сегодня. Завтра они начнут с начала.
— Мы будем тренироваться, Элли, отработаем все ответы на вопросы, которые тебе могут задать в суде. Будешь приходить из школы, делать домашнее задание и потом тренироваться. Или вставать пораньше и делать это до завтрака — как тебе будет удобнее. Подумаем, как тебе лучше одеться, купим новые вещи, какие тебе понравятся, и туфли. И когда придет день суда, ты почувствуешь себя так уверенно, будто сегодняшнего дня и в помине не было.
Она пила горячий шоколад и слушала его. Вскоре к нему присоединились мама с Томом, и они вместе принялись обсуждать новый план. Их голоса сплетались в единую вязь. На улице дождь тихонько барабанил в окно. Она подумала о Майки — вернулся ли он*домой, все ли с ним в порядке, — но потом прогнала эту мысль.
Все сидели за столом и улыбались ей. Плед уютно окутывал плечи и грел колени; она поджала под себя ноги в тапочках и снова стала маленькой девочкой, их малышкой. Перед тем как лечь спать, она должна принять душ. С мылом. Она вымоет голову, почистит зубы и прополощет рот, даже воспользуется зубной нитью. А с утра первым делом зароет в саду зажигалку Майки. Избавится от всех улик.
|
Тридцать шесть
Майки понял, что что-то случилось, как только вошел в квартиру. В кресле в их гостиной сидел Джеко с сигаретой и чайной чашкой в руках, а Джеко никогда к ним просто так не приходил, когда его не было дома. Напротив него на диване, прижавшись друг к другу, сидели мама и Карин, и, когда Майки вошел, все трое взглянули на него так, будто наступил конец света и он был в этом виноват.
— Что? — выпалил он. — Что я опять не так сделал? Карин насмешливо фыркнула:
— А то ты не знаешь. Мать проговорила:
— Дайте я с ним разберусь. Мы же вроде договорились.
Тут Майки заметил и бокал с вином на столе, и пепельницу, заполненную окурками. Сел на подлокотник кресла, где развалился Джеко, и стал ждать. Кажется, произошло что-то экстраординарное: мать никогда не брала инициативу в свои руки, если уже была под мухой.
— Ты почему на работе не был? — спросила она, мрачно уставившись на него.
— Так вот из-за чего сыр-бор? А что, меня уволили?
— Надеюсь, — прошипела Карин.
Мать погладила ее по руке.
— Ты где весь день был, Майки?
— Да так. Были дела.
— И с кем ты был?
— А какая разница? — Он повернулся к Джёко: — Это что еще за допрос?
Джеко пожал плечами, глядя себе под ноги.
— Кто-нибудь вообще объяснит мне, что происходит?
— Я тебе объясню, — выпалила Карин. — Завел себе богатенькую подружку, да? Джеко нам все рассказал.
У Майки застучало в висках.
— Что ты несешь?
— Я про девку, с которой ты трахаешься. Элли Паркер.
Она выплюнула эти слова так, будто ее имя было дешевой безделушкой, а то, что произошло между ними сегодня, ровным счетом ничего не значило. Будто все самое ценное в его жизни можно было вот так взять и смешать с грязью.
— Закрой рот, Карин.
— Значит, это правда... — Она вскочила с дивана и бросилась к нему: — Да как ты мог! С ней!
Она стала бить его кулаками. Пришлось схватить ее за запястья и отшвырнуть на диван, чтобы успокоилась. Лицо матери потемнело от злобы.
— Не смей трогать свою сестру, Майки.
— Тогда прикажи ей заткнуться. Она понятия не имеет, что несет.
— Глупый мальчишка! — Мать отмахнулась от него, словно хотела сказать: мы знаем, что ты виновен, и не хотим больше ничего слышать.
Карин завыла:
— Да как он мог? Ему на меня совсем плевать! — И разревелась прямо у них на глазах.
Мать обняла ее и зашептала, уткнувшись ей в волосы:
— Карин, милая, не плачь, а то я сейчас тоже заплачу. Давай-ка выясним, что произошло, прежде чем так расстраиваться.
Майки пнул Джеко, заставив того посмотреть ему в глаза. Они оба поняли, что остались вдвоем в комнате с двумя истеричными женщинами, и ничего хорошего им эта отчаянная ситуация не сулила.
— Видишь, что ты натворил? — бросил Майки. На лице Джеко промелькнуло сожаление.
— У меня не было выбора.
— Чушь собачья.
— Не я один видел тебя в том автобусе, Майки. Что, если бы Карин узнала об этом от кого-то еще? Я должен был сам ей сказать.
— И сказал, да? — Майки схватил его за воротник и вытащил из кресла. — Это мой дом. Не хочешь убраться к черту отсюда?
— Оставь его в покое, — закричала мать.
— Я не хочу, чтобы он тут ошивался! — Он подтолкнул Джеко к двери и, к своему удовольствию, услышал звук рвущейся ткани — воротник куртки не выдержал. — Убирайся! Давай вон отсюда.
— Я сказала — оставь его! — заорала мать и встала посреди гостиной, уперев руки в боки. Ее слегка шатало, но она была настроена серьезно. — Отпусти Джеко, сядь и закрой рот, Майки, потому что клянусь тебе — разбудишь Холли и ввяжешь ее в этот скандал, и я тебе никогда этого не прощу.
Судя по выражению ее лица, она в любом случае прощать его не собиралась, поэтому он сел в освободившееся кресло. Пусть ублюдок постоит.
— Джеко — наш гость, — сказала мать. — Он тут уже два часа сидит и тебя дожидается.
— Три, — поправил ее Джеко.
— Точно, — кивнула мать. — Ты очень добрый мальчик, Джеко. Спасибо тебе.
— Да, он просто золото, — буркнул Майки. — Всегда рядом, когда надо и не надо.
— Ну все, хватит, — отрезала мать. — Джеко хотя бы подумал, каково сейчас Карин, чего нельзя сказать о тебе! — Она взглянула на него так, будто он полный неудачник и она всю жизнь об этом знала. — Ну, не мог хоть раз удержать свой член в штанах?
И что ему на это ответить? От неловкости он покраснел и уставился под ноги.
— Джеко, ты не мог бы поставить чайник и сделать Карин еще чаю?
Джеко кивнул и ретировался на кухню. Ну и придурок. Мать налила себе еще вина — бутылка при этом опустела, а хватило всего на полбокала. Она нахмурилась, словно не веря своим глазам, потом опрокинула бокал в два глотка.
— И это нормально, по-твоему? — процедил Майки. Карин зыркнула на него так злобно, будто снова хотела ударить:
— Какой же ты придурок.
— Да я так, просто спрашиваю. Это ты за сегодня целую бутыль прикончила, мам?
— Вообще-то, — ответила она, — кто ты такой, чтобы задавать вопросы мне. Мы тут сейчас тебя допрашиваем, а не меня. — Она треснула бокалом об стол. — А теперь давай выкладывай все про эту девку. Хочу знать, что за игру ты затеял.
Она сложила руки на груди в ожидании ответа. Карин откинулась на спинку дивана и сверлила его взглядом. Даже Джеко на кухне перестал греметь чашками и прислушался. Но Майки нечего было им сказать. Они наверняка хотят узнать подробности — где, что и когда, — но он мог думать лишь об улыбке Элли, о том, какая она скромная и как много всего знает интересного, а еще так хорошо умеет слушать, что слова сами льются и даже не звучат бессмысленно. И о том, как она пахнет — никогда еще ему не приходилось встречать никого с таким естественным запахом; даже ее одежда пахла просто чистотой, а не каким-нибудь дурацким порошком или духами.
— Ну, давай, — рявкнула мать, — выкладывай. Он пожал плечами:
— Да не о чем тут говорить.
— Ну, тогда я всем расскажу, — прошипела Карин. — Элли Паркер — уродка и зубрилка!
Майки покачал головой:
— Ты ее даже не знаешь.
— Но знаю, что она уродка!
— Господи, да хватит вам! — воскликнула мать и раздала всем сигареты из своей пачки, будто это могло их успокоить.
Джеко принес чай. Майки наслаждался тишиной — пока мог.
Карин первой нарушила молчание:
— Вкусный чай, Джеко, спасибо.
Майки показалось, что его сейчас стошнит, и он даже не подумал сдвинуть ноги, когда Джеко стал искать место на полу, чтобы сесть.
— И как давно это продолжается? — спросила мать.
— Да, — поддакнула ей Карин, — когда она впервые вцепилась в тебя своими когтями?
— Не говори о ней так.
— Буду говорить так, как хочу.
— Она не такая, как ее брат, не такая, как они все.
— Да ты что! И что в ней такого особенного? Она же даже не красивая.
— Заткнись, а?
— Нет, не заткнусь. Вечно ты думаешь, Майки, что все тебе известно лучше всех, но это не так! — Карин почти сорвалась на визг. — Элли Паркер такая же, как ее брат! Оба лгуны!
— Она не лгунья.
— Она была в доме, когда это случилось!
— И это не значит, что она лгунья.
— Ты сам себя послушай, Майки. На чьей ты стороне? В нем закипела ярость. Он встал, сжав кулаки:
— Она не хочет свидетельствовать в защиту брата, потому что считает, что он это сделал. Поэтому заткнись и не говори больше ничего, поняла?
Повисла жуткая тишина. Казалось, что целую вечность ничего не происходило. А потом Карин очень тихо произнесла:
— Это она тебе сказала?
Майки кивнул, и она минуту вглядывалась в его лицо, точно пыталась что-то понять, а потом сказала:
— Она уже несколько недель знает правду... и все это время молчала?
Майки сделал последнюю затяжку и затушил окурок. Надо было что-то делать, чтобы выпутаться из этой ситуации. Элли не запрещала ему рассказывать обо всем Карин, но теперь, увидев, как на нее повлияли его слова, он уже жалел, что не держал язык за зубами. Даже его мать, судя по ее лицу, восприняла новость как взрыв ядерной бомбы. Нужно было срочно их отвлечь.
— Слушайте, — выпалил он, — а что, если я схожу в магазин и куплю еще вина? У меня деньги есть. — Он похлопал по карману. — Ты же хочешь еще, мам?
Уловка была дешевая, и он понял это, поймав хмурый взгляд матери. Она внезапно встала:
— Я звоню Джиллиан.
— Это еще зачем?
— Потому что, если девчонка утверждает, что ее брат это сделал, нужно сообщить в полицию.
Об этом Майки совсем не подумал. Если полицейские сейчас вмешаются, Элли подумает, что он нарочно выпытал у нее информацию и передал ее копам. И никогда больше не сможет ему доверять.
— Уже почти ночь. — Майки лихорадочно соображал. — Да еще и воскресенье. Джиллиан только разозлится, если станешь ей сейчас названивать. А я, может, что и напутал. Да точно вам говорю, я мог и ошибиться. Давайте я сначала поговорю с Элли. Нет, серьезно. Надо сначала с ней поговорить. — Он двинулся к двери. — Позвоню ей прямо сейчас и спрошу, что именно она имела в виду.
— Не смей, — выпалила Карин. — Она дала ложные показания, следовательно, ее уже ждут большие неприятности. А если предупредишь ее сейчас, она может снова поменять свою версию. — Девушка повернулась к матери; ее глаза сверкали. — Давай, мам! вони Джиллиан.
— Нет, — взмолился Майки. — Так будет только уже.
Карин бросила на него взгляд, полный неприкрытой ненависти:
— Хуже не будет.
— Если ее семья обо всем узнает, будет. Дай я ей сначала позвоню и все выясню.
— Ну уж нет! — Карин вскочила и схватила его за руку. — Хочу, чтобы копы заявились к ним в дом! Надеюсь, это до смерти их всех перепугает, а эту сучку арестуют и она будет гнить в тюрьме вместе со своим братцем! — Она вцепилась в него намертво. — Ты у меня в долгу.
И тут ее прорвало. Словно вся ярость, что копилась в ней эти последние недели, выплеснулась на него разом. Злобно сверкая глазами, в которых не было ни слезинки, она все ему выложила: и как он на самом деле винит ее в произошедшем и она всегда это знала; и какой он эгоист, что отправился драться с Томом, и все это было лишь для того, чтобы он почувствовал себя лучше, а на нее ему плевать... Майки оторопел от такого натиска. Он знал, что должен продолжать злиться на нее, но не мог. Вся злость куда-то улетучилась, и он стоял посреди комнаты, измученный, никчемный, и не знал, что делать. Ее послушать, так он в жизни ни разу ничего не сделал правильно.
— Знаешь, что мне Джиллиан сказала? — прошипела она. — Что я не виновата. Что я могу носить короткие юбки, когда захочу! И ходить на вечеринки в бикини, если мне вдруг в голову взбредет! Танцевать, напиваться и гулять до утра! И имею полное право облизать всего Тома Паркера хоть с головы до ног — и это не значит, что он имеет право делать со мной что захочет! — Ее трясло от злобы; она еще сильнее вцепилась ему в руку. — Каждый раз, когда я пыталась поговорить с тобой о той ночи, ты слушать ничего не хотел! Тебе главное было врезать ему, а что случилось на самом деле, тебя вообще не интересовало. Но это единственное, что важно для меня, понимаешь?
Тут мать шикнула на них. В дверях стояла Холли, замерзшая, в одной пижаме.
— Вы чего ссоритесь?
— Ничего, — успокоила ее мать. — Просто дурачатся.
— Я слышала крики.
— Тебе приснилось.
Карин отпустила его руку. Он стоял и потирал ее, а мать тем временем сунула в карман телефон и подошла к Холли. Взяла ее на руки и стала целовать в макушку. Он увидел мать такой, какой не видел уже давно, много -много лет, — она была как выцветшая картинка из прошлого.
— Я здесь, — проговорила она. — Тихо, детка, не плачь.
Они не могли отвести от девочки глаз, ни он, ни Карин; оба дышали так, будто пробежали марафон, замерев посреди гостиной.
— Пойдем, — сказала мать, — уложим тебя спать.
— Ты меня на руках отнесешь? — удивленно спросила Холли.
— Ну да, почему нет?
— А телевизор можно посмотреть в твоей комнате?
— Нет, тебе завтра в школу.
— А сказку расскажешь?
— Нет, милая, давно спать пора.
Холли сунула в рот большой палец и прижалась к матери, надеясь, что та сдержит слово и отнесет ее наверх на руках. Майки было невыносимо на это смотреть. Обычно он относил сестру наверх, когда та просыпалась, а потом ложился с ней в кровать и слушал, как она болтает всякую чепуху и постепенно засыпает.
— Я сейчас приду, — сказала мать. — Никто никуда не уходит.
Они втроем остались в тишине. Джеко достал табак. Карин села на диван. А Майки так и стоял, потирая руку.
— Я не хотел тебя расстраивать, — сказал он. Карин нахмурилась:
— Вот только не говори, будто не знал, что мне все это не понравится.
— Я не об этом.
— А о чем же тогда?
— Не хотел я с ней связываться, это само собой случилось. Просто она очень хороший человек. Знала бы ее получше, согласилась бы со мной.
— Ох, Майки! — Джеко покачал головой.
— Что?
— Не умеешь ты остановиться вовремя — вот что!
Джеко сделал самокрутку, а Карин предложила приготовить ему еще чаю. Майки воспользовался случаем и пошел в ванную. Вот закроется там и подождет, пока все устаканится. Ему совсем не хотелось оставаться наедине с этими двумя — ведут они себя очень странно. Он сходил в туалет, потом сел на унитаз и стал думать. Ну как такое могло произойти? Совсем недавно, провожая Элли домой, он был уверен, что ничто не помешает его счастью. А теперь все испорчено.
Он позвонил ей из ванной, но ее телефон был выключен, и он оставил сообщение. «Позвони, — попросил он. — Это очень важно».
Когда он вышел из туалета, его мать стояла в коридоре у двери спальни и ждала его.
— Холли уснула, — прошептала она. — Ты спустишься?
— Я спать хочу.
— Может, покончим уже с этим?
Она была уже не так решительно настроена — вино наконец сделало свое дело. Стоит лишь подтолкнуть ее в нужном направлении, и она пойдет спать и забудет обо всем.
— Давай, может, до завтра подождем? — сказал он.
— А как же Джиллиан?
— Нельзя ей сейчас звонить — уже поздно.
Она вздохнула, достала сигареты и протянула ему. Он открыл окно на лестнице, и они стояли вдвоем и смотрели во двор, выпуская дым в темноту. Снова пошел дождь, с улицы пахло свежестью и прохладой. Где-то рядом заплакал ребенок; собака рыскала в траве. Ее хозяин, сунув руки в карманы, подозвал ее свистом, и вместе они вошли в подъезд дома напротив.
Сейчас он снова позвонит Элли и, если ее телефон по-прежнему выключен, оставит сообщение и попросит о встрече завтра. Потом утром начнется новый день — надо будет вставать, вести Холли в школу, потом идти на работу. Мать проспится, Карин перестанет злиться, а когда он объяснит Элли, что произошло, та согласится прийти к ним домой и познакомиться с его родными.
Она им наверняка понравится. Вместе они попьют чаю и решат, что делать дальше.
Мать уже зевала, прислонившись к окну; вид у нее был усталый. Она измученно улыбнулась ему:
— Ну что, нашлась наконец девушка, укравшая твое сердце, Майки?
Он закатил глаза:
— Иди спать, мам.
— Я всегда говорила — не так ты крут, как кажется.
— Я серьезно — ложись спать. Она потянулась и поцеловала его:
— Утро вечера мудренее, да? -Угу.
— Моя дочь нуждается во мне. Хочу хоть раз все сделать правильно.
— Поспи. Завтра поговорим.
Она кивнула и зашагала прочь. А у двери в свою комнату повернулась и взглянула на него очень серьезно:
— Я хочу быть хорошей матерью, Майки.
— Не волнуйся. Она рассмеялась:
— В том-то и проблема. Не могу я не волноваться.
|
Достарыңызбен бөлісу: |
