В. А. Виноградов

Детские и школьные годы

Дом, в котором жила семья, находился в верхней части города, а наша улица называлась Вторая гора. При доме был фруктовый сад, граничивший с большим парком, пересеченным глубокими оврагами, заросшими лиственными деревьями. Здесь было раздолье для детских игр, для катанья зимой на санках, лыжах и коньках. Весной со всех сторон раздавалось пение соловьев, скворцов и других птиц, цвели яблони. В саду особенно много было вишен. Во время их цветения сад становился совершенно белым. Вспоминая детские и юношеские годы, я любил говорить, что «вырос в вишневом саду»¹.

Из самых ранних детских воспоминаний остановлюсь только на двух.

Первое воспоминание связано с игрой «белка на дереве — собака на земле». Во время игры следовало перебегать от дерева к дереву, от одной доски до другой. В это время водящий должен был кого-то поймать. Если это удавалось, он из «собаки» становился «белкой». Мне было года четыре. Во время игры я стоял на пороге погреба, снег в нем растаял, и он был открыт для

просушки. Водящей была соседская девочка Сима. Она случайно или нарочно меня толкнула, и я упал в погреб глубиной примерно два с половиной метра. Ребята испугались и с криком «Волик упал в погреб!» помчались к моей матери. Она была в доме и бросилась к погребу. В этот момент я сам благополучно вылез на поверхность. Мать меня схватила, унесла в дом и тщательно осмотрела. Мне повезло — никаких повреждений. Единственная царапина была обнаружена на кончике носа.

Однажды зимой, когда мне было 6 или 7 лет, мы играли в войну, вооружившись деревянными мечами. Спасаясь от преследования, я залез на забор. Одет был в новое длинное зимнее пальто на вате (рассчитанное «на вырост» — так тогда шили). «Враги» приближались, и я решил спрыгнуть с довольно высокого забора в снег. Однако прыжок оказался неудачным: один из шпилей на заборе проткнул пальто, и я беспомощно повис головой вниз. Снимали меня брат Юрий и его товарищи. Сделать это было непросто. Когда я освободился из неожиданного и столь своеобразного плена, то выяснилось, что сзади пальто порвано и вылезает вата. Решили пойти к соседям и дырку в пальто зашить. Почему, трудно сейчас сказать, но зашили белыми нитками. Дома мать сразу разглядела. Меня особенно не ругали — были рады, что все обошлось благополучно. Пострадавшее пальто мать умело привела в порядок. Так я воочию познакомился с выражением «шито белыми нитками», истинного значения которого тогда, естественно, не понимал.

Когда мне было лет пять, в нашей квартире две комнаты (из пяти) заняла семья старшей дочери отца Глафиры. Ее дочка Нина была младше меня на два года. Мы подружились, я относился к ней как к сестре. Нина стала участницей моих детских игр. Позднее училась она в той же школе, что и я. Теплые отношения между нами сохранились на всю жизнь. Сейчас она живет в Ростове-на-Дону. Писем мы не пишем, но по телефону разговариваем довольно часто. Ее дочери Татьяна и Ольга, приезжая в Москву, гостят у нас.

Обстановка, в которой я рос, особенно близость с природой, располагала к самостоятельности, способствовала физическому развитию и формированию характера. Над нами — детворой — не было строгой опеки. Мы лазили по оврагам, забирались на деревья, порой ссорились и дрались. Естественно, не обходилось без ссадин и шишек. Все это считалось вполне нормальным. Зимой катались с гор на лыжах и санках, играли в снежки, лепили снежных баб. В одну из зим я сломал две пары лыж, а товарищ брата на той же горе сломал ногу. Родители забеспокоились и решили новые лыжи мне не покупать, а приобрести коньки. Отец расчистил площадку перед домом и залил ее водой, получился небольшой каток. На нем я учился кататься на коньках. Когда подрос, мне разрешили съезжать на коньках с гор. Большим шиком среди мальчишек считалось съехать с горы на одном коньке. У меня это получалось.

Я сравнительно рано научился плавать. Летом купаться в реке Казанке было большим удовольствием. На Казанку ходили большой компанией: здесь были и мои братья, и их товарищи, и мои сверстники. От дома до реки было километра четыре. Как правило, шли босиком. Несколько раз в течение июля и августа выезжали на трамвае на Волгу на целый день. Напротив Казани на Волге был большой остров Маркиз с прекрасными песчаными пляжами. Купаться там было особенно приятно.

Восьми лет я поступил учиться в школу № 15 — одну из лучших в Казани. Школа была расположена на Первой горе, довольно близко от моего дома. В этой части Казани издавна жили в основном представители интеллигенции. Это и определяло состав школьников. Кстати, рядом со школой был расположен дом Ульяновых.

Все преподаватели старших классов имели университетское образование, были опытными педагогами. Мой класс был дружным. В свободное от занятий время часто встречались, изредка устраивали у кого-либо дома «вечеринки» с танцами и небольшим угощением, естественно, без алкогольных напитков. Зимой очень часто ходили на каток, иногда почти всем классом. На коньках я катался лучше других мальчиков, и девочки предпочитали кататься именно со мной.

В то время развлечений было мало. Новые кинокартины появлялись редко, репертуар в театре был весьма ограниченным. Было два любимых занятия: слушать граммофонные пластинки и читать художественную литературу. Книги в основном брали в городских библиотеках, ходили в читальные залы. Сравнительно рано познакомились с произведениями классиков русской литературы, с интересом читали и перечитывали Жюля Верна, Конан Дойла, Марка Твена, Майн Рида, Фенимора Купера и других западных писателей.

Одно время я пристрастился читать в постели после «отбоя». Иногда зачитывался до часу ночи. Мать это заметила и стала выключать свет. Дверь моей комнаты выходила в коридор. Ее верхняя часть была остеклена. Мать открывала дверь в коридор и сразу видела: сплю я или читаю. Тогда я прибегнул к хитрости: сделал специальную проводку, установил на двери, ведущей в комнаты родителей, две пластинки. Когда дверь была закрыта — пластинки смыкались и свет в моей комнате горел. При открывании двери свет гас. Так вышел из-под строго контроля, но утром вставать было трудно.

В моем классе было много красивых девочек. Я стал ими интересоваться довольно рано. Первое настоящее чувство я испытал в 8-м классе, когда влюбился в Марианну Анцуту — высокую, стройную, очень привлекательную девочку с голубыми глазами, которая к тому же была отличницей, училась в музыкальной школе. Мы дружили, ходили вместе на каток. Я научил ее довольно хорошо кататься на коньках. Казалось, она отвечает мне взаимностью, но это было не совсем так — в сентябре 1937 г. (в начале учебы в 9-м классе) мы поссорились. Этот разрыв я серьезно переживал.

Вероятно, эта ссора скоро бы и забылась, но жизнь распорядилась иначе. В декабре 1937 г. отец Марианны Бронислав Альфонсович Анцута, работавший в то время уполномоченным Главкаучука по лесозаготовкам и сплаву по Татарской, Марийской и Чувашской автономным республикам, был репрессирован. Много позже выяснилось, что через две недели после ареста его расстреляли (официально было сообщено, что он выслан на 10 лет без права переписки). После 1953 г. он был полностью реабилитирован как не имевший никакой вины. Летом 1938 г. была арестована мать Марианны — Клавдия Дмитриевна. Ее выслали в лагерь под Томском сроком на 5 лет. Марианне только что исполнилось 17 лет. Она осталась вдвоем со своей четырнадцатилетней сестрой Еленой. Из четырехкомнатной кооперативной квартиры их переселили в маленькую комнату, почти все вещи конфисковали. Выжить в такой ситуации было крайне сложно. Но Марианна оказалась девушкой стойкой и мужественной. Ее поддерживала твердая уверенность в полной невиновности родителей и что рано или поздно это должно было выясниться. Несмотря на все моральные и материальные трудности, она продолжала отлично учиться. В декабре 1938 г. в результате больших усилий Марианна добилась разрешения съездить к матери в лагерь.

Я, конечно, знал о массовых репрессиях, о поисках и арестах «врагов народа», но никак не мог себе представить в качестве таковых родителей Марианны. Мне она продолжала нравиться, но помочь ей я ничем не мог. Как-то вечером мне неожиданно стало известно, что моя Марианна ночью уезжает и ее некому проводить. Куда она уезжает, зачем и на долго ли, я не знал. Не раздумывая, немедленно отправился на вокзал. Увидев меня, Марианна и удивилась, и обрадовалась. И вот тут-то, пожалуй, и стало ясно, что ссора наша была случайной, а возникшее ранее чувство не угасло — оно вспыхнуло с новой силой.

После возвращения Марианны из поездки к матери нам уже не нужно было ничего объяснять друг другу. Мы поняли, что нас связывает большая любовь.

В 9–10-м классах главным внешкольным увлечением стал спорт — я занимался легкой атлетикой, играл в хоккей с мячом. В 1938 г. стал чемпионом среди школьников Казани по скоростному бегу на коньках. В этот период вступил в спортивное общество «Буревестник», где получил основательную физическую подготовку.

Среди развлечений, повторявшихся из года в год, была поездка на Волгу во время ледохода. Сначала я ездил с отцом, а в старших классах — с товарищами по школе. Ледоход представлял собой грандиозное зрелище. Огромные льдины проносились около берега, трескались, распадались, порой с грохотом громоздились, наезжая на берег, затем вновь рушились в воду, вызывая высокие всплески. Картина ледохода притягивала, волновала. Завороженные необычным зрелищем, мы подолгу стояли на берегу.

Под Казанью были очень красивые леса. В нашем классе стало второй традицией один раз в году выезжать на поезде на лесную прогулку вместе с классным руководителем Анной Григорьевной Леман. На лесных полянах мы играли, гуляли, бегали, собирали ранние цветы. Если везло, то находили нежные подснежники, которые, конечно же, дарили девочкам. Такие «вылазки» способствовали еще большему сплочению классного коллектива.

В школе я особенно интересовался историей и литературой, имел по этим предметам отличные оценки. Учитель истории В.Н.Гринберг заметил мои гуманитарные способности и дважды поручал мне выступать с докладами на общешкольных собраниях — одно было посвящено очередной годовщине Парижской коммуны, другое — 20-летию ВЛКСМ.

Школу я закончил в 1939 г. Городской отдел народного образования решил провести торжественное собрание всех выпускников казанских школ. Директор школы поручил мне подготовить выступление. Тема — «Судьба молодых людей в ХХ веке». Выступление мне помогла подготовить преподавательница литературы Г.А.Вишневская — молодой и талантливый педагог, которую я и все мои одноклассники очень любили.

Собрание проходило в саду «Эрмитаж». Напряженно ждал, когда мне предоставят слово для выступления, но председательствующий называл другие фамилии, собрание шло к концу. Неожиданно он произнес: «Слово для зачтения приветственного письма товарищу И.В.Сталину предоставляется выпускнику 15-й школы Владимиру Виноградову». Раздаются громкие аплодисменты. Я встал и нетвердыми шагами пошел к президиуму, обратился к заведующему Гороно и сказал, что мне было поручено подготовить выступление, а не приветственное письмо. Шок охватил весь президиум, в зале начался шум. Председатель собрания объявил, что произошло недоразумение и, предоставив мне слово, попросил не торопиться. Пока я выступал, в президиуме в лихорадочной спешке писали приветственное письмо. На следующий день в Горкоме партии происходил разбор этого инцидента, но, к счастью, все закончилось для директора школы благополучно. Виновного не нашли. В те времена за такую накладку можно было серьезно поплатиться.

В июле все мои одноклассники готовились к поступлению в различные институты, в основном в Казани. Я выбрал Казанский авиационный институт, моторостроительный факультет.

Марианна решила учиться в Московском энергетическом институте на электрофизическом факультете. Оставаться в Казани было сложно и даже опасно (ее с сестрой уже пытались выселить из временно предоставленной им комнаты). Она окончила школу с золотым аттестатом, что давало ей право поступить в любое высшее учебное заведение страны без экзаменов.

В конце июня Марианна снова получила разрешение на посещение матери в лагере под Томском. Она намеревалась посоветоваться с матерью о принятом ею решении уехать из Казани и поступить учиться в МЭИ. Ее сестра Лена еще в июне уехала в Москву, а затем во Владимир к гимназической подруге матери «тете Тоне» – Антонине Андреевне Ивановой. Ее дочь Вероника (все почему-то звали ее «Вишенкой») была Ленина ровесница, и они стали учиться в одном классе. Лену в семье Ивановых приняли как родную. В 1942 г. она закончила во Владимире среднюю школу и поступила учиться в Московский архитектурный институт, находившийся в то время в Ташкенте.

После встречи с матерью Марианна решила ехать прямо в Москву через Новосибирск и Казань. В Новосибирске была пересадка. Выехать было сложно и пришлось провести на вокзале несколько дней. Деньги кончились. В конце концов удалось купить билет только в мягкий вагон на деньги, которые одолжила незнакомая женщина (мир не без добрых людей!). Последние рубли истратила на телеграмму в Казань, а 3 дня до Казани ехала без всякой еды, пыталась спать на своей мягкой верхней полке.

В Казани поезд стоял 20 минут. Я с группой наших общих школьных друзей встретил Марианну. Я договорился с проводницей, чтобы она разрешила мне проехать с Марианной до ближайшей большой станции. В течение двух часов Марианна подробно рассказала о своей поездке, о встрече с матерью, об одобрении с ее стороны решения поступить учиться в МЭИ. Поведала она Клавдии Дмитриевне и о дружбе со мной. Когда поезд остановился на станции, название которой не помню, проводница сказала, что мне пора выходить. Мы тепло попрощались. Очередной встречи пришлось ждать более месяца.)

В августе начались конкурсные вступительные экзамены в институты. Мой друг Володя Бусоргин поступал в Ленинградский институт точной механики и оптики, но экзамены сдавал вместе со мной в Казанском авиационном институте (это был специальный набор). От природы он был человек суеверный и большой нытик. Все время говорил, что экзамены он не сдаст, ему не везет и т.д. Особенно он опасался письменного экзамена по математике и устного по Конституции СССР. Я вызвался ему помочь. Аудитория, в которой проводилась письменная работа, была известна. Мы осмотрели ее, и я посоветовал Володе на следующий день прийти пораньше и занять место за последним столом у самого окна. Дальше события развивались по следующему сценарию: Володя на отдельном листе переписал задачи, завернул в него медный пятак и выбросил в окно. Внизу стоял я и наш общий друг и одноклассник Воля Тархов. Мы были на велосипедах. Воля, нажав сигнальную велосипедную «грушу», дал три гудка. Это означало, что «груз» получен. Мы поехали в находящийся вблизи парк «Черное озеро» и там на скамейке разделили задачи, довольно быстро их решили, проверили друг друга и вернулись к институту. Раздался снова условный сигнал, и Володя выбросил в окно катушку ниток, оставив конец в руке. Катушка распустилась, я привязал к нитке «посылку». Последовали три гудка, и она поплыла вверх. Операция прошла безупречно. Свидетелем оказался случайный прохожий. Он остановился и с недоумением смотрел в сторону окна, в котором исчезло наше послание. Экзамен по математике Володя выдержал успешно.

Помочь Володе сдать экзамен по Конституции СССР было сложнее. На этот раз сценарий был иной: я с группой студентов вошел в аудиторию и сел за задний стол. Абитуриенты брали билеты и садились готовиться за передние столы. Володя аккуратно перебросил мне записку с вопросами. Я написал ответы и, выбрав момент, сумел передать их ему.

Неожиданно экзаменатор обратил внимание на меня и спросил: «А вы почему не берете билет?» Я быстро нашелся (не мог же я сказать, что пришел подсказывать) и ответил: «Я из другой группы, но хотел бы, если вы разрешите, сдать экзамен сегодня. Экзаменационный лист у меня при себе». Разрешение последовало. Взял билет и почти без подготовки ответил. Получил пятерку. Володя получил на один балл меньше. Мы не раз рассказывали эти истории. Друзья смеялись. Уже после войны жизнь снова свела меня в Казани с Володей и Волей. Мы не преминули вспомнить те экзамены, мою находчивость. Она выручала не раз не только моих товарищей, но и меня самого.

Здесь я несколько отвлекся, и мне следует вернуться к событиям августа

Марианна могла пробыть в Казани всего несколько дней. Она рассказала, что в МЭИ у нее приняли документы, но после первого августа сообщили, что в поступлении ей отказано, и она поступила в Ивановский энергетический институт. В приемной комиссии МЭИ находился представитель ивановского института и отбирал сильных абитуриентов, не принятых в московский институт. Среди них оказалась и Марианна. Другого выхода у нее не было: первого августа прием заявлений во всех вузах был прекращен.

В Казани Марианна была очень занята делами, связанными с предстоящим отъездом. Виделись мы урывками. За два или три дня до ее отъезда произошел серьезный разговор и о наших отношениях, и о ее отъезде из Казани, и о ее родителях. Я высказал предположение, что, может быть, следует написать письмо И.В.Сталину. Ходили разговоры, что обращения к Сталину и Ворошилову дают результаты. Но Марианна ответила, что не верит, будто массовые репрессии осуществляются без ведома Сталина, что ее родители ни в чем не повинны. Рано или поздно обязательно придет время, когда они будут полностью оправданы, а мы поймем, что же происходило в стране в 1937-39-ые годы. В 18 лет она проявила завидную зрелость, и как стало ясно впоследствии, была абсолютно права в своих суждениях. С некоторыми колебаниями я тогда с ней согласился. Ее преданность родителям, убежденность в их невиновности достойны самого высокого уважения.

В тот вечер мы долго сидели на скамейке в саду моего дома под развесистым вязом. Расставаться было трудно. Твердо решили каждый год обязательно 2-3 раза встречаться и, конечно, регулярно переписываться. Провожать Марианну на вокзал пришла почти половина нашего класса. Прощались очень трогательно. Я долго стоял и смотрел вслед удаляющемуся поезду. Тогда ни я, ни она не думали, да и не могли предполагать, что жизненные обстоятельства все радикально изменят.

Хочу отметить, что все мои одноклассники поступили после окончания школы в высшие учебные заведения, хотя в 1939 г. во всех вузах был достаточно большой конкурс. В дальнейшем почти половина из них защитила кандидатские диссертации (прежде всего в области медицинских наук). Работали они в ведущих клиниках и медицинском институте. Одна из самых близких наших школьных подруг И.Н.Волкова стала доктором медицинских наук и профессором. Она заведовала кафедрой физиологии, была проректором Казанского медицинского института. Учившийся вместе с нами Георгий Яхонтов считался в Казани самым известным отоларингологом.

Начав учиться в Казанском авиационном институте, я собирался стать инженером-моторостроителем. Однако эти планы оказались нарушенными в первый же месяц учебы. Сессия Верховного Совета СССР, которая проходила в начале сентября 1939 г., приняла решение о призыве на службу в Красную Армию выпускников средних школ, которым уже исполнилось 18 лет. И хотя мы в тот период были уже студентами, а не выпускниками школ, тем не менее, Указ был распространен на прием в вузы 1939 г. Постепенно студенческие ряды редели, и в числе других я был призван на действительную военную службу в Красную Армию зимой 1940 г.