Вместо предисловия

Письмо матери

Я лежал как и все, удобно устроившись, но спать уже не хотелось. Мы все с нетерпением ждали наступления вечера. Когда ждешь чего-нибудь, кро­ме исполнения смертной казни, время течет очень медленно. И сегодня минуты шли, как часы, часы — как целая вечность. По крайней мере, мне так ка­залось.

Когда совсем надоело лежать и молчать, я вспо­мнил про мамин мешочек, достал его и вынул от­туда Коран. Читать его я, конечно, не умел, но было интересно держать в руках священную Книгу и по­листать ее. Но прежде всего поразил меня его пере­плет, вернее кожаная обложка. На ней золотой ни­тью был вышит великолепный орнамент и выведе­ны арабской вязью слова суры из Корана. «Какая титаническая работа? Сколько времени надо было потратить и какой глубокой верой надо было испол­ниться, каким талантом надо было обладать, чтобы осилить эту кропотливую работу. Золотые руки мо­ей мамы», — восхищался я, глядя на сверкающую обложку Корана. Из Корана выпал лист бумаги.

Я развернул листок и сразу понял, что это было письмо моей матери. Судя по свежести строк и самой бумаги, оно было написано совсем недавно. Адресовано было письмо мне. Сразу понял, что мама написала его сразу, после нашего побега в лес, на тот случай, если их куда-то увезут, она хотела сообщить мне что-то такое, о чем не успела сказать, дать какие-то наставления и советы, быть может проститься.

В самом же деле в письме было написано сле­дующее:

«Хамит. Каждая человеческая жизнь, как зарож­дается, так и уходит, когда наступает смертный час. У всех поколений — у отцов и матерей, у их детей, есть священный долг быть преданными друг другу, жить, работать, созидать и вести себя так, чтобы это было во взаимных интересах, отражало взаимное уважение между родителями и детьми, чтобы они были предельно довольны друг другом. Это необ­ходимо не только на время жизни на земле, но и для последнего часа, когда уходящий не мучился бы угрызениями совести перед остающимися и, когда провожающие были бы довольными умирающим.

Допуская, что нам больше не суждено встретить­ся вновь или смерть меня настигнет прежде нашей возможной встречи, я тебе говорю, сын мой, свое прощальное «прости» и торжественно заявляю пе­ред Аллахом: я тобою очень довольна! Ты был не только достойным сыном, но и достойно заменял в семье своего отца! Я бы хотела, сын мой, чтобы ты был тоже доволен мной.

В ту ночь, когда ты ушел в лес, я не смогла заснуть и проплакала до утра. Не знаю что делать со своим сердцем. Воспоминания о тебе, о пережи­том разрывают его на части.

Самый большой грех на земле — это лишение собственной жизни собственной рукой. Однако луч­ше наложить на себя свои руки, чем допустить душить себя чужим рукам. Не будь у меня двух твоих сестренок, я не, задумываясь, покончила бы с собой. Иногда я подумываю привязать детей к себе и прыгнуть в волны Драу. Но такие мысли пришли в мою голову лишь один раз. «Аллах их дал мне, пусть он и заберет, когда ему будет угодно», —-сказала я сама себе и несколько успокоилась. Были у меня и такие минуты, когда я подумывала оста­вить девочек на попечение Муксим, а самой рассчитаться с жизнью. И как раз в эти минуты Нияз побежала к Муксим, обе обнялись и расплакались. Я не выдержала, пошла к ним, обняла их, тоже стала лить слезы. Придя в себя, я успокоила их как могла. Оказалось, что Нияз прибежала к Муксим, чтобы та повлияла на ее брата, который хочет на­творить бог знает что в знак протеста против произ­вола англичан. Тут я выяснила, что Муксим в поло­жении и запретила ее беспокоить. Я подумала с жалостью о ребеночке, который родится в этих кош­марных условиях.

Эта новость тяжелым бременем легла на мою душу, но в то же время придала мне силы, чтобы опомниться и взять себя в руки: раз ближняя собирается родить ребенка, я непременно должна быть рядом. Ведь новый человек рождается на свет! Я стала порицать себя за то, что до сих пор не заме­чала, что Муксим находится в положении. Теперь было совершено очевидно, что, если я покончу с собой, Муксим сделает то же самое. Я поняла, что своим таким поступком я могла унести за собой две человеческие жизни, причем, одну из них в утробе матери, лишив ее права даже появиться и увидеть свет. Как считает Аллах, это самый тяжкий грех из всех грехов, которые совершает человек. Боязнь ли­шить жизни не рожденного еще человека и застави­ла меня самой остаться в живых.

Приходил Кады и спрашивал о тебе. Когда я сообщила ему где ты, он сказал, что обязаны бежать все, кто может, в том числе старики, женщины и дети. Когда я намекнула о положении Муксим (жена Кады). Ка­ды очень жестко сказал: «Пусть умрет в лесу, будучи свободной, чем в вагоне, как арестантка». Я поняла, что Кады уведет ее в лес. Далее он предложил мне, чтобы я забрала детей и тоже пошла с ними. «Твоего сына найдем в лесу,» — сказал он мне, но я не решилась. Не была убеждена, что я найду тебя в бескрайних лесах и горах. И это было резонно: не найди я тебя, чтобы я могла сделать в лесах с двумя детьми?

Все, что можно, я прячу туда, где ты указал (главным образом продукты и одежду).

Да хранит всех вас великий Аллах!

Если ты волею Аллаха останешься жив, не за­будь что на этой поляне многие пали жертвой про­извола и насилия, многие семьи разлучены и разбросаны по белому свету. Как только появится у тебя возможность, организуй молебен (маулут) за упокой душ этих несчастных.

Я не обязываю, а прошу тебя об этой милости. Пусть Аллах поможет тебе!

В надежде на нашу счастливую встречу твоя мама.»

Я читал письмо матери урывками — слезы за­слоняли глаза и закрывали лист бумаги в моих руках.

Письмо это призывало к размышлению, застав­ляло вспомнить наше страшное прошлое и думать о будущем. Оно раскладывало перед нами всю нашу жизнь.

Моя мать была женщиной, которая честно выпо­лняло предначертания Аллаха, стараясь сделать бо­льше, чем обязана. А Аллах всегда вознаграждает за это!

И мы убеждаемся в этом на конкретном приме­ре: мама собирается покончить с собой, но в это время к ней приходит Нияз и сообщает, что Муксим находится в положении. Это спасает маму. Кто послал Нияз к маме в ее критический час, если не сам Аллах?!

Не означало ли это новый поворот в судьбе, в жизни нашей семьи.

Некоторые из нас проявляют непрозорливость, не замечая могущественные явления в нашей жизни, неожиданные ее повороты и не понимают чья рука правит всем этим.

Я с благодарностью обращаюсь к маленькому человеческому существу, который тогда еще не ро­дился, но который спас мою мать от гибели. Я был глубоко убежден в том, что этого не рожденного еще ребенка ожидает большое счастливое будущее. Пусть Аллах пошлет ему такое будущее!

Если Аллах решит помочь своим подданным, он это делает всегда.

В этом я убедился, когда он выручил мою семью из совершенно безвыходного положения, избавив мою мать от гибели и воссоединив ее со мной.

Сейчас я был занят мыслями и заботой о том, как устроить жизнь дальше. Нельзя же все время надеяться на Аллаха! И тут перед моими мыслями возникают вопросы: «Кому мы нужны и кто обязан заботиться о нас? Как долго мы можем продержать­ся в лесу в качестве беглецов? Допустим, что англи­чане оставят нас в покое. Не вечно же они будут сидеть в чужой стране. Но что скажет нам и как встретит, как отнесется к нам население Австрии? Эти размышления и вчера, и сегодня, и днем, и ночью не дают покоя.

Успокоившись таким образом, я спрятал письмо в карман, а Коран в мешочек, завязал шнурки и, положив мешочек у изголовья под куртку, лег спать. Проснулся я часа через три-четыре под вечер. По­следние лучи заходящего солнца быстро ползли вверх по склонам островерхих вершин Альп и соби­рались покинуть нас, оставив на попечении ночной темноты.

Настала пора вставать и двигаться к своим. Мы окликнули друг друга, «навьючили» на себя наш нелегкий груз и стали подниматься по крутому склону.

Очень много сходного здесь с нашим Кавказом: за могучим пышным лесом — мелколесье, за ним — ароматные альпийские луга, кусты горной голубики, множество дичи — куропаток, фазанов, перепелок, много горных козлов, оленей и туров. Этих живо­тных здесь значительно больше, чем у нас, и, стран­ное дело, в отличии от наших, они спокойные, почти ручные. Совершенно не боятся людей, но и люди относятся к ним заботливо. Отрывая от себя, местное население обеспечивает этих животных зерном, солью, сеном и другими кормами. Волков здесь, кроме двуногих, давно истребили.

Забота о диких животных возложена не на одного-двух человек, а на все население. Потому их здесь развелось так много. Охота на них разрешается в определенный сезон и ни один человек не нарушает этого закона. Браконьерство совершенно исключено. На этом склоне горы снега нет и это облегчает наш путь. С вершины горы появилась луна, и мы, тяжело дыша, идем ей навстречу. Мы добрались до перевала только в полночь.

Наш «вожак», видимо очень устал, положил свой рюкзак на снег и сел на него. Мы один за другим, подтягивались к нему. Двое сильно отстали, долго не показывались и доставили нам не мало тревог. Оказалось, что один из них сильно заболел и второй вынужден был тащить его самого и поклажу. Мы разделили груз больного и после некоторого отдыха направились вниз. В ущелье Мелл. Одновременно с заходом луны и началом утреннего рассвета мы прибыли к месту нашей стоянки.

Все были безмерно рады нашему благополуч­ному возвращению. Мама проявила эту радость молча и поочередно обнимала нас. Она сразу заме­тила болезнь нашего товарища и сказав: «Ты сильно замерз, я сейчас тебя вылечу», — засуетилась около кипящего котла. Она достала сушеное мясо, быстро нарезала куски и бросила в котел. Когда мясо сва­рилось, она заправила бульон чесноком, черным и красным перцем и налив в чашку, заставила выпить до конца. «Теперь я спокойна за тебя, бульон из сушеного мяса обладает большими целебными свойствами». Потом мама обратилась к нам и по­просила:

— Уложите его, пожалуйста, и укутайте теплыми вещами как следует. — И обращаясь к больному посоветовала: — Ты еще молод, все пройдет. Толь­
ко надо вспотеть как следует. Не торопись вставать, пока не придет облегчение. — Мама прочитала мо­литву и прошептала над больным. Потом повер­нулась ко мне и спросила: — Ты принес мне мой Коран? — Я молча протянул ей мешочек. Она до­ стала Коран, раскрыла его.

Все мои друзья относились к маме очень ува­жительно. Мы точно выполнили ее просьбу и уло­жили больного. Больной тоже четко выполнил реко­мендации мамы и к вечеру был уже совершенно здоров.

Когда я и мама остались наедине, она спросила у меня:

— Ты не раскрывал Коран? В нем должна была лежать бумажка, на которой я нацарапала кое-что. Но этой бумаги в нем нет.

— Да, мама. Я раскрывал Коран и нашел эту бумагу, — ответил я, опустив голову, как провинив­шийся школьник.

— Ты порвал ее? Не все поймут правильно смысл написанных там слов и могут истолковать превратно.

— Ты права, мама. Я тоже был такого мнения и порвал...

Впоследствии мне выпало счастье жить с мате­рью еще целых 28 лет, но нигде ни разу к этому разговору мы не возвращались.

Письмо, конечно, я не порвал, оно хранится у меня до сих пор, как светлая и печальная память о моей любимой матери.. Прошло четырнадцать лет как ее не стало. И все это время, день в день я живу воспоминаниями о ней и черпаю силы из уже пожел­тевшего листка бумаги, который храню как бесцен­ную семейную реликвию...
Глава четвертая