Его наследие…
Назвать Августа Хорьха «героем технической мысли» или возвести в ранг «изобретателем столетия» – это, пожалуй, чрезмерно. Он был простым инженером автомобилестроения. Причем, он присутствовал при этом процессе с самых первых минут зарождения автомобилизма. И имел замечательно острый ум конструктора.
Ему не всегда везло в жизни, но удача, тем не менее, способствовала реализации его планов. Как говорят в таких случаях в Германии – он имел «легкую руку». И с помощью движения его мысли бурно продвигались вперед технические новшества в моторостроении.
В первую очередь он уделял большое внимание проблеме устранения колебаний при работе двигателя. Это всегда очень занимало его. Достижению большей синхронности в работе мотора он придавал огромное значение с первых дней работы. Это не легенда, что на работающих 12-цилиндровых моторах автомобилей марки Horch мелкая пфеннинговая монета могла стоять на ребре и не падать!
Хорьх пришел в мир автомобилизма, когда никто не знал ничего лучшего, чем ременный привод трансмиссии. По его инициативе в автомобилях была внедрена карданная система передачи, которая используется и сегодня в большинстве машин. Также с его именем связано применение легких металлов в изготовлении корпуса двигателя и коробки передач.
Еще в 1901 году Август Хорьх предложил изготавливать блок цилиндров, а также передаточный механизм и корпус дифференциала, полностью из легкого металла.
Как смело и далеко Хорьх шагнул в самом начале ХХ века. Он шел по пути, по которому до него никто не проходил. Более того – во время, о котором идет речь, никто не еще не делал блоков моторов и коробок передач из алюминия. Не было никаких научных трудов, и никто не мог дать практических советов. Пионер автомобилестроения должен был изучать эти процессы на собственном опыте, своими руками, на своем заводе. Это был чистый эксперимент высококлассного конструктора, инженера, опытного мастера и рабочего в одном лице.
В 1903 году Август Хорьх впервые применил для изготовления шестерен коробки передач высоколегированную сталь, с применением хрома и никеля. Это был гигантский шаг вперед. Применение высоколегированных и износоустойчивых сталей для коробок передач и дифференциала было тотчас подхвачено всем автомобильным миром, на всех континентах.
В 1920 году Август Хорьх применил в моделях автомобиля «Audi» левостороннее расположение руля. Это переустройство требовало решения многих юридических проблем. Корректировки и изменения правил уличного движения. Новой разметки автомобильных трасс. В Германии «Audi» была первым производителем автомобилей с левым расположением руля.
Еще в 1922 году 90 процентов всех автомобилей имели исключительно правый руль. В 1923 году их стало уже меньше -75 процентов. Сегодняшний процент, думается, всем известен – правый руль применяется лишь в консервативной Англии и в странах юго-восточной Азии.
В 20-е и 30-е годы Август Хорьх значительное внимание уделял развитию теории изготовления из алюминия поршней, карбюраторов, элементов тормозных систем. Не остался он равнодушным и к внедрению систем непосредственного впрыска топлива.
Когда специалисты концерна Auto Union приступили к разработке моторов на водородном топливе, то и в этом случае конструкторы смогли опереться на советы и рекомендации Хорьха.
Август Хорьх всегда уделял большое внимание повышению потребительских качеств автомобиля, удобству пользования. Это для Хорьха, пожалуй, всегда стояло на первом месте, даже несколько опережая вопросы достижения больших мощностей и высоких скоростей. Покупатели оценили это по достоинству.
Сегодня город Цвикау стал не только центром, где рождаются технические инновации в немецкой автомобильной промышленности, но и местом паломничества туристов, желающих прикоснуться к Её Величеству Истории. Все же более 20 процентов всех автомобилей Германии в 30-х годах, рождались именно в этом южно-саксонском городе.
Поэтому совершенно справедливым будет утверждение, что Август Хорьх есть никто иной, как отец всей саксонской автомобильной промышленности.
Также Август Хорьх знаменит и тем, что был не только инженером и конструктором, но и великолепным организатором производства. Он никогда не боялся брать на себя высокую ответственность. Обладая многими почетными должностями, он осознавал и свой личный долг перед сотрудниками. И они ценили эти его качества, отвечая всеобщим уважением.
В разное время Хорьх был почетным президентом Берлинского автомобильного клуба, членом правления нескольких технических обществ. Среди наиболее значимых - автомобильно-техническое и авиационно-техническое общества.
Также он был президентом Общегерманского наблюдательного совета по промышленному производству и членом правления исследовательского общества по правилам уличного движения.
Хорьх в начале ХХ века был президентом Императорского союза автомобильных экспертов и с 1917 года входил в правление Союза предпринимателей немецкой автомобильной промышленности и Союза немецких производителей моторных транспортных средств (переименованного в 1923 года в Императорский союз автомобильной промышленности).
Его богатый опыт прекрасно использовался в комиссии по стандартизации немецкой автомобильной промышленности. Его работа внесла заметный вклад в унификацию производства, после которой отпала необходимость изготавливать многие детали, как например, болты или гайки, шайбы или винты, собственными силами у себя на заводе.
Он также был избран членом Императорской комиссии по воздухоплаванию.
С начала 1933 года все эти «Имперские» комитеты и комиссии были упразднены. Наступило время третьего рейха.
Многочисленные заслуги Августа Хорьха были по достоинству оценены современниками.
В 1922 году он награждается званием почетного доктора наук: «…За признание его незаурядных заслуг в развитии немецкой автомобильной индустрии и автомобилей больших мощностей».
В 1938 он получает почетный знак Союза немецких инженеров - самой крупной и хорошо известной немецкой организации, объединяющей инженеров различных специальностей.
В 1948 он избирается почетным членом Всегерманского автомобильного клуба (ADAC).
В1949 его родной город Виннинген (Winningen) награждает Августа Хорьха званием почетного гражданина…
Автомобили, с коронованной буквой «H» на радиаторе, были, и остаются по сей день, хорошо известными во всем мире. Они объединяли в себе самые высокие требования к автомобилю, прекрасному качеству, элегантности, престижу и совершенству.
Все эти требования, завещанные нам пионером автомобилизма, остаются важными и по сей день. Они никогда не потеряют своего смысла!
Однако не следует рассматривать этот взгляд в прошлое, как попытку покрыть позолотой минувшее время. Если говорить о том, что История есть ни что иное, как суммирование человеческого опыта, анализ успехов и поражений, то нужно хорошо всмотреться и в те условия, при которых эта история развивалась. А это не всегда было легкое время.
Одна из личностей, которая может помочь нам понять это время, как раз и есть инженер Август Хорьх.
В ознаменование роли великого немецкого конструктора в истории автомобилестроения 15 октября 2000 года в США, в городе Детройте в зале автомобильной славы был открыт стенд его памяти.
Заканчивая предисловие к этой книге, еще раз хочется подчеркнуть – Август Хорьх шел своим непроторенным путем. В его работе не могло быть старших советчиков, и никто не мог дать ему проверенной рекомендации. Он шел первым. И он нес всю ответственность за принятые им технические и экономические решения.
Про него нельзя сказать как-то иначе – он был автомобильным инженером-первооткрывателем! Он передал сегодняшним инженерам все свои разработки, наблюдения, изобретения и открытия…
Август Хорьх
Я строил автомобили
(От ученика в кузнице до производителя автомобилей)
Мне еще не было и 15 лет, когда я отправился на целых пятьдесят лет в свое дальнее путешествие.
Дорога шла по шоссе вдоль Рейна. Я шел вместе с моим приятелем, Германом Сюннером, который тогда учился слесарному ремеслу в городе Кобленце (Koblenz).
Я думаю, никто из людей, которые встречали нас на пути, не видел во мне юношу идущего овладевать серьезной профессией. Больше всего я походил на школьника, так как я не обладал высоким ростом и, можно сказать, что я был не выше складного зонтика от дождя. Но во мне горело романтическое пламя, и одновременно с этим я имел непреодолимое желание - стать хоть в чем-то умелым человеком.
Происходило это в начале 1884 года, и родина расстилала предо мной неизведанные, до сей поры, просторы.
Родиной я называл городок Виннинген (Winningen). Это в районе Мозеля. Тогда, на Рейнском шоссе, я совершенно не ощущал никакой тоски по родине, с которой расставался на неопределенное время. И все же я, много лет спустя, часто вспоминал об этом дне, об этой дороге, о моем родном Виннингене.
Оттуда я происходил родом, там жили мои предки, там жил мой отец. Все предыдущие поколения моей родни дали мне с собой все самое чудесное, что они имели – например, настоящую мужскую профессию.
Все мужчины в нашей семье, начиная с 1706 года, были кузницами. Им же был и мой отец.
Я, как и все мужчины в нашей семье, с самой ранней молодости, отчетливо обнаруживал в себе любопытство к технике, технический склад ума, и определенное техническое честолюбие. Все это искрилось пузырьками хорошего мозельского вина в моем тщедушном теле.
Мой отец, кроме кузнечного цеха, еще владел небольшим виноградником. Искусство виноделия также входило в круг его интересов. Вообще в Виннингене не было ремесленника, который не имел бы этой второй профессии - винодела. Поэтому, можно сказать, что в свое первое путешествие, вместе с трезвым техническим наследием всех моих предков и рвущейся наружу технической одержимостью, я имел в багаже что-то от хорошего мозельского вина: веселый нрав, склонность к безудержной радости и покладистый характер с людьми, но не всегда с самим собой.
Я, к сожалению, плохо помню свою мать. Она умерла, когда мне было всего 5 лет. Отец по прошествии некоторого времени женился во второй раз.
Виннинген лежал уже далеко у меня за спиной, а я все еще вспоминал его улочки, его обитателей.
Я принадлежал к этому крохотному солнечному винодельческому уголку Германии всем моим сердцем, и сегодня, на закате жизни, городок Виннинген по-прежнему одаривает меня неизгладимыми воспоминаниями. Виннинген – это одна из самых больших областей возделывания винограда в Мозеле. Но чтобы виноградники хорошо росли и давали урожай, нужно приложить немало сил. Моя родина расположена в 10 км от города Кобленца, на левой «мозельской» стороне. В Виннигене имелась пахотная земля. Немного, но её вполне хватало, чтобы снабжать город зерном и картофелем. Ровно в тех количествах, в которых он нуждался.
Поэтому земля моего района весьма ценна. Вся экономика района основывалась на доходе от виноградников. Весь образ жизни и поведение ее жителей, все их заботы и радости - это вино.
Местечко Виннинген принадлежало в прежние времена графу Шпонхайму(Sponheim), и все ее обитатели были крепостными в этом графстве.
Моя память позволяет мне припомнить, что в 1657 году графство Шпонхайм было евангелическим по вере. А области вокруг Виннингена абсолютно все были католическими. Эта религиозная разница в вере, когда община евангелистов должна была жить в окружении католиков, давала о себе знать на каждом шагу. Виннинген был островком иноверцев.
В 1852 году в Виннингене проживало примерно пятьдесят католиков. Горожане жили очень замкнуто и круг их интересов не простирался дальше ворот своего дома. Они вступали в брак лишь внутри своей религиозной общины, и это не всегда хорошо отражалось на их потомстве.
Что касается евангелических пар, то и они могли жениться и выходить замуж, не выходя за пределы своей религиозной общины. Это строго соблюдалось. Если дерзкий влюбленный виннингерский юноша был настолько отчаянным, что однажды вступал в брак с католической девушкой, то это потом накладывало отпечаток на всю его последующую жизнь. Он, делая этот шаг, должен был понимать – дальнейшая жизнь в Виннигене будет малоприятной. В первую очередь он терял уважение горожан. Если же после подобного брака муж или жена принимали обряд крещения – из евангелистов в католики, то дальше в городе они и вовсе оставаться не могли.
Мой отец имел одного знакомого парня. Это был умелым мастером. Каждый кузнец охотно имел бы такого работника, так как он обладал необычайной сноровкой. Но он был католиком. Долгое время это оставалось в тайне. И многие жители города охотно давали ему заказы. Но однажды он взял в жены девушку евангелистской веры. Он венчался с ней в своей церкви. И это также не вредило его репутации, до того дня… пока он не убедил свою молодую жену стать католичкой. Дальнейшее произошло все тихо и без лишнего шума, но это разорило мастера. Все местные крестьяне перестали обращаться к нему с заказами. А те из крестьян, кто сделал какие-то заказы раньше, попросту забрали их обратно. Молодой кузнец вынужден был покинуть город, чтобы не умереть голодной смертью.
Когда я шел вдоль берега Рейна с моим товарищем, я все время вспоминал эту историю.
Виннинген ... Это край бесконечно усердных и терпеливых людей, которые никогда не позволяли себе проявить небрежность в уходе за своим виноградником, и которые гордились тем, что умеют выращивать хорошие урожаи на крохотных клочках почвы. Виннинген - это специфический местный диалект моей земли, который присущ мне, хотя почти незаметен, до сегодняшнего дня. Этот говор представлял собой - большую жесткость в произношении некоторых звуков, при увеличении их долготы. Он не имеет ничего общего с языком жителей Рейнской долины. Этот диалект, наверное, возник из-за нашего несколько иного видения окружающего мира, который мы воспринимали во всей его полноте.
В конце семидесятых годов ХIХ века цивилизация пришла и в Виннинген. Через него должна была пройти «мозельская» железная дорога. В городе появилось много иностранных строителей. В городе поселились железнодорожники. И язык моей родины оказался для них настолько жестким, что им пришлось приложить немало сил, чтобы быть понятыми.
В Виннигене не признавали наличие в семьях слуг и служанок. Все что создавалось, делалось своими руками. С самых ранних дней жизни, дети должны были помогать родителям и на виноградниках и на полях.
О, что за прелесть наш праздник виноделов!
Виннинген являлся единственным местом, которое проводит этот праздник по самым древним традициям. Принимать в нем участие могут лишь совершенно безупречные, не состоящие в браке молодые люди старше 18 лет. Существует странное, но, тем не менее, строго установленное правило, которое неукоснительно соблюдается: юноши обязательно облачаются в черные сюртуки, а девушки одеты в белые платья с цветастым бантом, который еще дополнительно украшен «усиком» с виноградной лозы.
На ногах – черные полусапожки. На голове – самая простая прическа. И совершенно недопустимыми на празднике являются любые драгоценности. Во время торжеств нельзя увидеть никаких колец и браслетов, никаких медальонов или часов… Разрешалось женщинам надевать какую-нибудь самую простую недорогую брошь. (Подтверждение этой информации я недавно нашел в книге историка: «Виннинген – книга о родине» - в ней подробно описан праздник виноделов в нашем городе).
Я, как и все мальчишки Виннигена, ходил в школу. Я не могу сказать, что учение давалось мне с трудом. Напротив, мне еще оставалось достаточно времени, чтобы помогать отцу в поле и на винограднике. Но с куда большим удовольствием я проводил все свое свободное время в отцовской кузнице.
При этом не нужно думать, что я не играл с приятелями, как дети во всем мире, в разбойников или индейцев. Этому отдавалось также много времени. Происходило это внизу, на берегах Мозеля. Я очень любил играть с приятелями. Очень!
Когда мне было десять лет, в кузнице моего отца работали два парня. Один из них был слесарем по имени Август Гебе. О втором я помню мало – его звали Филиппом. И если они все еще живы, пусть знают, я храню о них приятные воспоминания. Они достаточно терпеливо относились к моему присутствию в кузнице, и с большой охотой удовлетворяли мое ненасытное любопытство. С огромным терпением они демонстрировали мне приемы работы в мастерской. С их помощью я, например, так хорошо овладел мастерством, что в 13 лет смог самостоятельно сделать самокат. Он имел два колеса, и я пролил не один литр пота, чтобы сдвинуться на нем с места. Самокат не имел в колесах шарикоподшипников. В мастерской отца их не было, а купить на стороне я их также не мог. Они стоили очень дорого. Трение в колесах было столь большим, что я едва мог стронуться с места.
Август был очень ценным работником. Он умел изготавливать коньки старой голландской конструкции. Они представляли собой деревянный полоз, с вложенной в него полоской стали. Именно она и скользила по льду. Тогда в Виннигене никто о коньках не имел ни малейшего представления. Жители города жили совершенно своим обособленным и замкнутым миром.
Дорога в Мозель в то время еще не была построена, а на реке не существовало никакого судоходства. Откуда могли бы мы узнать, что происходило где-то далеко в мире? Наш кругозор ограничивался чертой родного города. Я могу себе только представить, с каким изумлением жители моего родного городка Виннинген смотрели на мои первые успехи в спорте.
Хотя коньки, изготовленные Августом, были слишком велики для меня, но я довольно быстро обучился на них бегать. Таким образом, я стал самым первым бегуном на коньках в Виннингене.
Во времена моей юности в Виннигене дети зимой катались на санках. Это были обычные традиционные немецкие санки из дерева, с высоко гнутыми полозьями. Однажды у меня возникла мысль подбить полозья саней полосками железа. После моего усовершенствования санки ехали по снегу с сумасшедшей скоростью.
Мои приятели и их родители никак не могли взять в толк – отчего это я так быстро скатываюсь с горок. Когда моя тайна раскрылась, то к нам в кузницу пришло сразу много клиентов, и они все сразу захотели сделать железные «набойки» на полозья своих саней.
Стремительный взлет моей технической мысли и наполнение меня совершенно новым содержанием стало возможным тогда, когда вблизи города началось строительство железной дороги на Мозель.
Каждую свободную минуту я мчался к стройке и попадал в настоящий рай: там поднимались насыпи, укладывались шпалы, прокладывались рельсы, а маленькие паровозики нетерпеливо дымили и пыхтели, ожидая сигнала к отправке. Еще перед въездом в город строился мост.
Все это было поразительно и великолепно!
Конечно, я и все мои друзья – мальчишки, не только смотрели на строительство, но и лазили по насыпям. Нам все хотелось лучше разглядеть, потрогать руками. Мы, когда поблизости не было взрослых, даже пытались сдвинуть с места вагонетки. Это было очень рискованное мероприятие, так как начальник строительства Шнайбер начинал изрыгать проклятья в наш адрес, как только мы появлялись на его горизонте. Он, конечно, всегда мог ожидать от нас самого неожиданного. Самым малым нашим грехом было – наведение беспорядка на стройплощадке.
Одним словом, когда мы сидели в одной из строительных машин и собственным жужжанием имитировали работающий двигатель, внезапно и неизвестно откуда появился господин Шнайбер.
Тактически верное и абсолютно готовое решение для подобного случая известно многим мальчишкам - мы мгновенно бросились врассыпную. Я, к сожалению, оказался не столь ловок и зацепился за какой-то крюк. К моему несчастью машина еще и покатилась. Колесо проехало по моей правой ноге. Меня отнесли домой. Хотя моя нога выглядела страшновато, и боль выжимала слезы из моих глаз, мы обошлись без врача.
В соседнем населенном пункте Гюлс (Güls) жила одинокая женщина, известная по обе стороны реки Мозель. Она прекрасно умела лечить переломы.
Женщина, торопясь, прибежала к нам домой. Она вправила мою ногу на ровной поверхности, затем обтянула ее тонкими деревянными шинами и только потом обмазала ее гипсом. Это вылечило меня превосходно. Шесть недель спустя я уже мог вставать. Сначала с костылями, а потом и без них.
В то же самое время, когда я имел эту беду, точно такой же перелом был у председателя общины в Виннингене. Он также сломал себе ногу, но он не стал обращаться к деревенским знахарям, а вызвал профессионального врача. Тот сделал все правильно и по науке. Но, в конце концов, ему повезло меньше – до конца он не вылечился, а нога оставалась неподвижной в нижнем суставе.
Мои первые прогулки после болезни шли, конечно, снова к строящемуся железнодорожному полотну. Я внимательно следил за завершением работ и окончательной отделкой пути: я твердо решил стать машинистом паровоза. Я знаю, что и по сей день в маленьких городках, это самое заветное желание многих мальчишек. Многие из них, видя лишь внешнюю сторону этой профессии, быстро об этом забывают. Однако для меня это решение было самым серьезным намерением.
Мой отец не возражал против моего решения стать машинистом паровоза, только сначала он хотел, чтобы я поработал в кузнице.
Когда я приходил из школы, я сразу шел к отцу в мастерскую. Это была моя вторая школа. Все в кузне было просто и понятно для меня: вся моя страсть – это техника. Я знал отцовскую мастерскую изнутри и наизусть. Мне был дозволено брать любой инструмент. И у меня все получалось! В двенадцать с половиной лет я закончил обучение…
***
И теперь я отправился в путешествие. Ничто не могло удержать уже меня дома – ни дела, ни учеба. Мой отец чрезвычайно обрадовался, что я был столь решителен, чтобы отправляться «за границу». Он дал мне с собой 20 марок и предполагал, что я вернусь домой недельки через две. Вероятно, он предполагал, что я не осилю длительного путешествия, так как я был мал, как складной зонтик. Но отец должен был бы знать меня лучше.
Мое сердце ликовало от восторга, как никогда раньше. Мы вдвоем с моим приятелем Сюннером гордо шествовали в «неизведанное» как молодые котята, задрав хвостики и не боявшиеся ничего на свете. Мы не имели при себе никаких специальных костюмов. Ни для работы, ни для путешествий. Также не имелось у нас и спортивных костюмов. Мы шли в нашем привычном каждодневном облачении – длинные брюки и на все пуговицы застегнутые куртки. Карманы курток были битком забиты всем необходимым.
Узнавали в те времена путешествующих юношей, собирающихся обучиться какой-нибудь профессии, по болтающемуся за спиной ранцу, который они несли за спиной. В подобных сумках они имели свои пожитки. Это напоминало сверток, обернутый в кусок телячьей шкуры. Такими шкурами обычно и бывали фартуки кузнецов. Другие, например, жестянщики и литейщики, размещали свои манатки свернутыми в платок.
В наших сумках было по рубашке, одна или две пары чулок, кое что из обуви и инструмент, необходимый нам в обретении профессии. Наши кулаки были плотно сжаты, будто мы, отправляясь в это путешествие, уже ухватили судьбу за хвост.
По дороге, проходя через городки и поселки, мы говорили во всех кузницах и слесарных мастерских о том, что мы бы хотели у них работать и учиться. Этот разговор всегда происходил в предписанных правилами цеховой гильдии формах и осуществлялся весьма торжественно - мы вступали в кузницу, сразу шли к центру, вытягивались перед мастером, клали правую руку на наковальню, салютуя при этом шляпой, говорили:
«Да, храни Бог мастера и парней!»
Мастер также по традиции вопрошал:
«Новый кузнец?»
Мы должны были отвечать на это той же фразой, что и много веков назад, наши предшественники:
«Похоже, что так…».
Если мастер не имел никакой работы или не хотел брать учеников, то он обязан был давать нам на прощание немного денег. Это была своего рода финансовая поддержка молодежи, хотевшей обрести профессию. Когда-то и сам мастер также искал работу, бродя от кузницы к кузнице.
Прощаясь с мастером и рабочими, мы должны были еще раз, не без церемоний, приветствовать остающихся в цеху, салютуя при этом шапкой, вытянувшись в струнку перед наковальней. Покидать цех должно было чинно и неторопливо.
Достарыңызбен бөлісу: |