Ястребиный орёл

— 20 —

Он полюбил ее всей душой и только вознамерился было ей об этом сказать, как вдруг очутился в пустыне Хувайда...

Для человека, приезжающего из северных столиц, экзотика Туркмении неизменно подчеркивается обитанием здесь ядовитых змей. Включая самых серьезных для этой части континента: гюрзы, эфы и кобры. Только не беспокойтесь там, пожалуйста, что жизнь моя здесь висит из-за этого на волоске. Чтобы змея тебя укусила, надо очень и очень этого захотеть. Бывает, конечно, что гюрза или эфа, по своей гадючьей натуре, цапнет, даже предварительно не зашипев, но такое — исключительная редкость, когда совсем уж лопухнешься: наступишь или сядешь на змею. Обычно же они уползают задолго до того, как ты сам их замечаешь. А кобра, так и вообще до того деликатная змея, что заставить ее кусаться может лишь совсем уж хамское обращение.

Кобра — это моя любовь. Во-первых, она потрясающе красива. Если гюрза и эфа выглядят серыми и матовыми, как бы запыленными, то кобра сверкает гладкой коричневой чешуей, как полированный шоколад. Во-вторых, у нее очень привлекательная круглая морда. Когда на меня своими щелевидными зрачками смотрит гюрза, я безо всякого энтузиазма сознаю, что дела мои плохи. Когда же я вижу закругленную мордочку кобры с выразительными, целиком черными глазами, мне приходится сдерживать себя, чтобы не протянуть руку и ее не погладить.

Кобра — самая скрытная (самая выдержанная и интеллигентная) из здешних ядовитых змей. Проглотив добычу (мелкого грызуна, или жабу весной, или пойманную на кустах во время осеннего пролета птичку), кобра не укладывается на солнце свернутым шлангом, как гюрза, а скрывается где-нибудь в укромном уголке, выставляя на солнце лишь тот участок тела, где находится проглоченная жертва. По мере того как обед продвигается по телу, змея меняет положение, подставляя солнцу другую свою часть.

Если вы увидели торчащую из-под камня петлю кобриного тела в блестящей чешуе и, подцепив змею змееловным крючком, вытащили ее на открытое место, она мгновенно пытается спастись бегством, стремительно уползая к ближайшему укрытию. Если вы упорствуете и не даете ей уйти, она встает в капюшон, качаясь и отчаянно шипя, — картина, которую представляет себе каждый по выступлениям факиров, фильмам и картинкам; выглядит устрашающе. Это знак того, что сама змея очень испугана и готовится защищаться.

У Зарудного (про другой вид кобры): «Случилось мне выстрелить по чекану... подстреленная птица улетает и скрывается в узкой горизонтальной щели под нависающим слоем конгломерата... я лезу плашмя в щель и... холодею от ужаса: не далее фута от своего лица вижу голову крупной очковой змеи, которая бросает схваченную ею птицу и, уставив на меня свои неподвижные стальные глаза, громко шипит и раздувает шею, как это она обыкновенно проделывает, когда находится в раздраженном состоянии; тихо и осторожно я пячусь назад, а вслед за мною, держа свою поднятую голову в том же футе расстояния от моего лица, подвигается змея; достигнув отверстия щели, я вскакиваю на ноги, вздыхаю наконец свободно, хватаю ружье, оставленное около, и убиваю своего врага».

Во дела; «убиваю своего врага» — каково, а? «Врага»! Поэтика чувствуется безошибочно, но ведь ни стыда, ни совести. Видать, сильно переволновался Н. А., сильно...

Вот она, природа большого белого человека: чуть что не по нам, за ружье хватаемся, мстим (!) безмозглым тварям (!), как равные равным (!), когда и опасности уже нет (!)... А потом еще и рассказываем с придыханием о своих приключениях и отваге... (Это я уже не о Зарудном, а вообще; большинство полевиков этим грешит, а уж не полевики — и подавно.)

Из капюшона кобра почти никогда не кусает. Она раскачивается и делает выпады, отпугивая агрессора, сама при этом нервничает, но, даже если вы не оставляете ее в покое, кобра в этой ситуации еще не использует яд. Она несколько раз ударит носом приближающуюся палку, будет выбрасывать на противника голову, широко разевая розовую пасть (этот по-кошачьи розовый цвет ощеренного рта, неестественно контрастирующий с окраской их тела — единственное, что мне неприятно и страшновато в змеях), но не укусит. И лишь после этого, если ни одно из продемонстрированных предупреждений на вас не подействовало, змея свернет капюшон, опять попробует ускользнуть, а при продолжении преследования укусит.

Гюрза намного опаснее. Она гораздо быстрее и, если разогрета на солнце, совершает броски с быстротой, недоступной не только человеческому, но и звериному глазу. Так что никакому Рики-Тики-Тави с гюрзой не справиться: за ее выпадами мангусту не уследить.

Я сам, впервые попробовав поймать гюрзу, наткнулся на здоровенную змеюку, посматривавшую на меня со скептическим холодком, как бы не принимая меня всерьез. Потянувшись к ней крючком, я ничего не заметил, кроме метнувшейся серой тени — крючок вылетел из моих неопытных рук от сильного удара, а змея продолжала лежать на том же самом месте, шипя, как компрессор, и перетекая на месте петлями длинного тела. Я несолидно скакал вокруг нее, пытаясь выбрать удобную позицию, а когда сунулся совсем уж вплотную, она со свирепым шипением рванулась мимо меня вдоль скалы, держа переднюю треть тела на весу (признак крайнего раздражения) и двигаясь со скоростью, которой просто не ожидаешь от безногой твари.

Эфа не менее ядовита, чем кобра или гюрза, но она намного меньше, выглядит не так эффектно: гадюка и гадюка, разве что песочно-серая, с крестом на голове, да лежит еще всегда свернувшись особой лепешкой (так называемой «тарелочкой»). Но, зная ее смертоносность, я лично вижу в этой неброской внешности особый шарм.

Наблюдая змей в естественной среде, я не перестаю удивляться причудам и мастерству эволюции. Вот ведь как: лишиться ног, но приобрести столь потрясающие способности передвижения по любому мыслимому субстрату: по песку, между камней, по ветвям деревьев и кустов; распластываясь в блин на жидкой грязи или сжимаясь в вертикальную пластинку, протискиваясь в скальную расщелину. Однажды я видел гюрзу, стремительно уползавшую от меня по скале, оказавшейся, когда подошел ближе, почти вертикальной гладкой стенкой! И уж конечно, каждый раз поражаюсь тому, в каких укромных и уютных местах всегда видишь змей: у камня, под кустом, на пеньке, в канавке между корнями дерева. Каждая встреча — иллюстрация удивительной приспособленности и избирательности по отношению к месту, его мельчайшим особенностям, к окраске и фактуре субстрата, точно соответствующего окраске тела. А ведь это не только укрытие, спасающее от безжалостных когтей змееяда, но еще и охотничьи угодья, где надо уметь подсторожить добычу. Потрясающая гармония мозаики жизни. И что самое изумительное — если только присмотришься повнимательнее, — точно так же и с каждой прочей живой тварью, с каждой козявкой и с каждой травинкой... Клёво».

◄

Бамар
Схватив змею за шею, он стал изо всех сил душить ее...

(Хорасанская сказка)
«11 мая. ...Змеи здесь — большой бизнес. Яд настолько ценен для фармакологии и настолько дорог, что это может являться источником серьезного дохода. Теоретически. Потому как соотнести теорию с практикой в наших плановых условиях сложно. По крайней мере, все это стимулирует необычную для социализма деловую активность.

Заправляет змеиным бизнесом в округе очень колоритная личность — Володя Бамар. Черноглазый грек, приехавший то ли с Украины, то ли из Молдавии, ловивший змей на Кавказе и осевший в Туркмении именно из-за змеиных дел. Здоровенный мужик с мощной шеей, широченными плечищами и совершенно не вяжущимися со всем этим длинными черными ресницами (которым могла бы позавидовать любая столичная красавица) над столь же черными смеющимися глазами. Иногда он заглядывает к Муравским («Чашэчку кофэ, и вся любоф...») и мы треплемся о змеях и прочих местных делах.

Он основал в предгорьях Сюнт-Хасардагской гряды серпентарий — змеиную ферму. Все делает там сам: и директор, и строитель, и сторож, и сезонный рабочий (по отлову змей). Ревниво оберегает свое хозяйство и рассматривает каждого интересующегося как потенциального конкурента («А зачем тебе это?»).

В серпентарии все лето содержит отлавливаемых весной по окрестным горам змей, доит их, собирая яд, а потом выпускает назад на волю (за счет этого он и получил разрешение на отлов видов, занесенных в Красную книгу).

Звучит экологически щадяще, но не все так просто. В большинстве серпентариев по всему миру считается более оправданным долгосрочное содержание змей в неволе и получение от них яда год за годом без выпуска в природу. Сами посудите: поймать змею — стресс; жизнь в неволе — стресс (даже если питание полноценное, что само по себе — проблема). Каждая дойка — запредельный стресс, а нередко и травма — челюстные кости у змей очень нежные (без этого невозможно очень особое змеиное питание, потом расскажу), повредить их очень легко. Бамар со своим опытом, видимо, редко травмирует змей, но все равно.

Содержание в неволе в течение всего лета и периодическая дойка не дают змее возможность нагулять к зиме необходимое количество жира, без которого не перезимовать. И ведь все это — бизнес, который целиком строится на змеях и зависит от их благополучия. Хотя бы теоретически Бамар заинтересован в том, чтобы не подорвать популяции этих видов. А ведь есть еще проблема разрушения естественных местообитаний в целом. Так что я не удивляюсь тому, что вижу змей во время своих странствий все реже и реже».

Когда ищешь змей специально, приходится обшаривать взглядом широкое пространство вокруг себя: зырь-зырь метров на пятнадцать—двадцать. Одновременно с этим надо просматривать досконально поверхность в трех — пяти шагах от себя, внимательно изучая мельчайшие детали поверхности земли, камни, скалы, куртинки травы, ветви кустов. И весь твой взгляд и сознание нацелено на плавный изгиб изящного тела, так гармонично лежащего или скользящего в естественном для него окружении. Именно это является ключевым высматриваемым признаком — плавность линий змеиного изгиба.

Я убедился, что обожаю змей. Не так, конечно, как лягушек и жаб, но явно больше, чем, скажем, млекопитающих. Для меня змеи символизируют конечное проявление элегантности и гармоничности со средой, венец эволюции. Столь изумительное сочетание поразительных адаптаций трудно найти в какой-либо другой группе животных».

◄

Дойка
Визирь тут же подошел к сундуку и поднял крышку того сундука и, заглянув внутрь, застыл в великом изумлении: все золото, серебро и драгоценности у него на глазах превратились в змей... и прочих гадов.

(Хорасанская сказка)
«12 мая. ...На днях отправился к Бамару снимать, как он берет яд. В серпентарии три больших вольеры: для гюрз, для кобр и для эф (эта завалена сейчас всяким барахлом, эф нет). Вольера представляет собой четырехугольник размером с волейбольную площадку, огороженный метровым бетонным бортиком, уходящим на метр в землю (иначе песчанки подкопают норы и все змеи уйдут), и возвышающимся над ним мелкосетчатым забором.

Я наблюдал в свое время, как рабочие-туркмены строили эти вольеры, одолеваемые священным ужасом уже от одного сознания того, что строят это для змей. Явно сознавая свою избранность и особую миссию, они во время перекуров обсуждали местные легенды о том, что «в горах живет такой змей, да? у которого ядовитое жало на хвосте, да? и который, когда видит человека, понимаешь, да?.. берет свой хвост в пасть, катится за человеком колесом, догоняет, да?.. и бьет своим жалом на хвосте вот так вот, в основание шеи, под затылок...»

В тот день Бамар доил гюрз. Ранним утром, пока еще прохладно и змеи малоподвижны, бригада змееловов принимается за дело. Подняв с земли плетеный тростниковый мат, вы обнаруживаете под ним сплошной клубок из тридцати — сорока гюрз. Они лежат неподвижно, и в этот момент прекрасно видны индивидуальные различия их окраски: есть змеи светло-серые, почти белесые, а есть темно-стального или даже грязно-угольного цвета.

Следующий этап — сортировка. Крючками на полутораметровых рукоятках мужики раскладывают гюрз по огромным фанерным ящикам — по десять штук в каждый. Это, как и все при работе со змеями, требует полного внимания, опыта и физической силы.

После этого начинается собственно дойка, и проводит ее только хозяин: лишь Володя достаточно опытен для этого.

Бамар подхватывает из ящика одну из змей и выкладывает ее на стоящий здесь же, в вольере под открытым небом, стол, покрытый гладким оргстеклом. На такой поверхности еще холодная змея не может двигаться быстро, проскальзывает, изгибает тело, крутясь на одном месте. Только если ей удается зацепиться хвостом за край стола, она получает точку опоры и может совершить резкое и сильное движение.

Бамар перекладывает крючок в руке и его рукояткой прижимает голову змеи к столу. Вслед за этим наступает ключевой момент: другой рукой он мгновенно перехватывает змеиную голову, фиксируя ее на столе так, что большой и средний пальцы удерживают голову по бокам, а указательный придерживает сверху. Прижав голову к столу, он этим дает змее опору, и ее сильное тело начинает сильно и упруго хлестать из стороны в сторону. Бамар второй рукой прижимает змеиный хвост под мышкой, одновременно подтаскивая голову к укрепленной на краю стола чашке петри».

◄

Как глотать
...змея насторожилась и, потихоньку подкравшись, проглотила и его жену, и его детей...

(Хорасанская сказка)
«12 мая. Работа с гюрзой руками — смертельный трюк: ослабил хватку — змея вырвется, успев цапнуть тебя по пути; сожмешь слишком сильно — повредишь нежные кости и связки челюстей, змея перестанет есть и скоро погибнет.

Змеи ведь не жуют добычу, они проглатывают ее целиком. Маленький уж может проглотить лягушку, гюрза — песчанку или суслика, средний питон — кролика или кошку, крупный удав — антилопу. Во всех случаях толщина тела жертвы намного превосходит диаметр тела змеи. Чтобы проглотить такой кусок, надо не просто неимоверно разинуть рот, он должен растянуться в несколько раз. Такое возможно потому, что кости в челюстях не срастаются, а крепятся друг к другу эластичными связками; суставы тоже подвижнее обычного.

...Надо видеть, как ведет себя гюрза перед началом заглатывания жертвы. Сначала змея выслеживает добычу, разыскивая ее по запаху (змеиное «жало» — раздвоенный язык — это орган обоняния, которым змея прихватывает с земли или из воздуха молекулы разных веществ и, помещая кончик языка в специальные ямки во рту, проводит их химический анализ — определяет запах, то есть нюхает). В темных подземных норах помимо обоняния срабатывают термолокаторы: змея может обнаружить теплокровную жертву по исходящему от нее теплу.

Добравшись до обреченной песчанки, пищухи или суслика, змея мгновенно кусает жертву, вводя яд, и сразу отодвигается назад, чтобы дергающиеся в конвульсиях лапы с когтями случайно ее не ранили.

Наблюдая, как затихают движения умирающего зверька, змея начинает готовиться к трапезе, совершая своего рода зарядку для челюстей, разогревая связки ротового аппарата. Это выглядит со стороны ужасающими дьявольскими гримасами: змея начинает широко разевать пасть, показывая ее нежно-розовое нутро, двигать челюстями из стороны в сторону, вытягивать их в неестественные положения. Через минуту таких упражнений змея приближается к уже мертвому зверьку и, заинтересованно обнюхав его еще раз со всех сторон прикосновениями тонкого языка, с меланхоличным змеиным возбуждением начинает заглатывать добычу, натягиваясь на нее и проталкивая жертву головой вперед все глубже и глубже в пасть.

Закончив трапезу, змея уползает в укромное место, где она будет переваривать добычу несколько дней (меньше или больше в зависимости от температуры и от степени активности). Змеи — холоднокровные животные: не погреешься на солнышке, ферменты работать не будут (добыча просто загниет в желудке); перегреешься — смерть от теплового удара. Вот они и поддерживают оптимальную температуру тела, ползая туда-сюда: греясь на солнце или прячась от него в тень, под землю, или забираясь на ветви кустарников».

Профессиональная четкость и видимая легкость, с которой он все это делает, не должна обманывать: работа эта — на грани смертельного риска каждую секунду. Наглядная иллюстрация тому — руки Бамара, удерживающие сейчас змею: безымянный палец не гнется и весь исполосован огромными шрамами — это последствие одного из укусов. Шрамы эти не от зубов, а от ножа. По мнению профессионалов, при укусе спасти может лишь немедленное кровопускание — удаление уже зараженной крови: случись такое, они безжалостно полосуют себя по месту укуса специально носимым для этого на поясе острым ножом.

Змеиный яд смертельно опасен, но погибает от укуса не каждый. Во-первых, это зависит от размеров тела человека: для огромного мужика укус менее опасен, чем для ребенка, — меньше яда приходится на единицу массы. Важна также индивидуальная реакция организма: у кого-то и аллергия на кошачью шерсть или на клубнику может вызвать смертельное удушье, змеиный же яд — одно из наиболее активных биологических веществ, известных в природе. Это неузнаваемо изменившаяся в процессе эволюции слюна. Яд кобры — нервно-паралитический (нейротоксин), парализует дыхательные центры, а затем и прочие участки нервной системы. У гюрзы и эфы (как у всех гадюк) яд гемолитический — разрушает кровь и другие ткани. И тот и другой облегчают потом змее переваривание добычи...
«22 мая. ...По пути зашел к Бамару в серпентарий. Он с рукой на перевязи: на пальце черное пятно сантиметром в диаметре; кисть отекшая и желтая: восьмой укус («Кобру рассердил»). Поговорили с ним о разных разностях.

Бамара кусали много раз. И кобры, и гюрзы. Про последние укусы он с некоторой бравадой рассказывает как о чем-то не очень существенном (уже выработался иммунитет): «Так не вовремя она меня тогда цапнула, зараза. Работы по горло, людей нет, времени нет, жара. А мне пришлось часа три под деревом сидеть, оклемываться, чайком отпаиваться...»

Это все, может, и так, но принимать подобные рассказы за чистую монету не стоит. Не так все просто. Родной брат Бамара, начавший с ним ловить змей, погиб мгновенно и ужасно от первого укуса. Другой мой знакомый герпетолог, которого кусали, выжил, но уже не может после этого иметь детей. Еще я слышал рассказы о том, какое впечатление производит пролежавший всего пару часов на солнце абсолютно черный и непомерно раздувшийся труп погибшего от укуса гюрзы... Хоть и кусают змеи в основном тех, кто связан с ними по роду своей деятельности, я лично предпочитаю помнить, что змеиный яд — это всегда серьезно, даже если укус и не заканчивается смертью.

Экзотичность работы змеелова никого не оставляет равнодушным. Уж больно трепетно относимся мы, обыватели, к самим змеям. Что это? Теплится, не истребленный аж за миллионы лет, страх наших предков перед последними динозаврами? Сомнительно. Гораздо вероятнее — просто запечатлеваем с детства ужас и неприязнь людей, которых наблюдаем. Ребенка ведь специально учить не надо: увидит он один раз, как его мамочку передернуло при виде змеи, этого вполне и достаточно. А уж разговоры про то, что змеи противные, «скользкие и холодные», и вовсе несостоятельны. Сколько вы видели людей, впадающих в ступорозный или истерический ужас от прикосновения к крану в ванной?»

— Ну что, Сережа? Царапин нет во рту? Зубы целы? Можешь лизнуть, — Бамар касается пальцем капли на дне чашки петри, пробует ее на вкус, задумчиво глядя на утренние облака, и буднично сплевывает на землю, — если в кровь не попадет — не опасно. А вот если змеиный череп найдешь в горах, в руках не верти: оцарапаешься даже старым зубом — хана.

Эх, не могу простить себе, что не попробовал яд на вкус, когда он предлагал. В первый момент не решился, а потом потянулся, но тут уж Бамар передумал:

— Вообще-то ну тебя от греха, еще случится что-нибудь, а мне отвечать. Отвали, работать надо, а то вон сейчас солнце выйдет, потеплеет, начнут они у меня ползать...

Брошенная на брезент после дойки змея некоторое время лежит без движения, явно очухиваясь, потом медленно сползает с него и уходит в свое обычное укрытие — под камышовый мат. Пока я наблюдаю за ней, Бамар уже доит следующую. Работа пошла.

Я смотрю на все это, подсознательно радуясь повторяемости до секунд и до мельчайшего движения одинаковых операций: могу снять этот уникальный процесс на всех его стадиях. Стою неподвижно. Одна из змей, уползая после дойки, проползает по моему кирзовому сапогу. Я давно знаю, что, если не дергаться, змея тебя просто не заметит и никакой опасности нет. Да и без лишнего хвастовства скажу, что страха перед змеями у меня нет. Есть уважение.

Следующая змея оказывается на столе, голова прижата, перехвачена рукой, открытая пасть на чашке, массаж, готово. Бамар работает на этом смертоносном конвейере, не только зарабатывая себе на хлеб, но и добывая всем другим бесценное сырье: змеиный яд входит компонентом во множество лекарств (а не только в популярную змеиную мазь от радикулита). По этой причине и в силу дефицитности грамм яда некоторых змей стоит в десятки раз дороже грамма золота. Вот что значит человек — обязательно все с ценой соотнести надо...»

◄