Ю. В. Иванова и М. В. Шумилин Научная монография

Но особенно много можно найти в трудах философов такого, что используют в своих книгах наши¹³¹⁵ поэты. Вот пример из Персия, на который я также указывал несколько лет тому назад, когда толковал этого поэта в публичных лекциях¹³¹⁶. Пятая <на самом деле четвертая> сатира Персия, которая начинается словами «Ты занят политикой», словно бы сделана по образцу платоновского диалога под названием «Алкивиад первый». И ясно, что Персий не только с должной скромностью взял от того, что Сократ там говорит Алкивиаду по поводу справедливого и несправедливого и по поводу того, чтобы каждый познавал самого себя, – но Персий также позаимствовал оттуда же и отдельные места, если не очень существенные, то уж точно полные обаяния¹³¹⁷.

К таким относится и это место: «Скажи-ка, воспитанник великого Перикла» <Персий, Сатира 4.3>, – поскольку Сократ тоже указывает, что для Алкивиада важнее всего, что его отец оставил ему наставником Перикла, сына Ксантиппа <Платон, Алкивиад I 104b3–6>. То же самое относится и к этому месту: «Я сын Диномахи» <Персий, Сатира 4.20>, – у Платона оно выглядит так: ð f…le pa‹ Klen…ou kaˆ Deinom£chj <«О милый сын Кления и Диномахи», Платон, Алкивиад I 105d2>. Точно так же и другие слова из той же сатиры, «Живи с самим собой» <Персий, Сатира 4.52, заключительная строка сатиры>, разве не проникают, как кажется, к самой сути¹³¹⁸ этого диалога? Ведь, как подтверждает и комментатор Платона Прокл <Комментарий к Алкивиаду I, passim>, Платон имел в виду именно дельфийскую надпись, в которой говорится, чтобы каждый познал самого себя. Об этом также замечательно написал мой возлюбленный Пико делла Мирандола в своем «Гептапле», семичастном истолковании шести дней творения, которое он вскоре планирует издать¹³¹⁹.

Вот это всё обнаружить и сопоставить одно с другим оказалось некогда для моих студентов не просто полезным делом – кроме пользы, это принесло им отнюдь не простонародное наслаждение¹³²⁰.

Da mihi basia, sed Catulliana,

Quae si tot fuerint, quot ille dixit,

Donabo tibi passerem Catulli.

Итак, Домицио Кальдерини из Вероны, ушедший из жизни десять лет тому назад¹³²⁷, был человек острого ума и к наукам весьма прилежный, с большим тщанием занимавшийся латинским языком, не оставляя без внимания и греческий¹³²⁸, неплохо писавший как прозу, так и стихи. Однако, как видно по его трудам, уж слишком он восхищался собственным дарованием, и, один раз заняв какую-то позицию, он, защищая ее, готов был с надменностью и упорством воевать хоть против самой истины. По этой причине он и писал неумеренно хвастливым тоном, и ко всем, кроме себя самого, относился с презрением, и придираться ко всем норовил при малейшем поводе, и язвил надо всеми без разбора. Потому и ссор у него с ученейшими людьми было просто через край, и они его не любили, вовсе этого не скрывая¹³²⁹.

В народе авторитет его был очень велик: первая слава пришла к нему, когда он еще юношей¹³³⁰ читал лекции в Риме. И именно для того, чтобы эту репутацию защитить и сохранить, я полагаю, он и набирался многократно в своих трудах бесстыдства и, всеми правдами и неправдами стараясь удержать славу, кое-что излагал ненадежно, а кое-что даже с увертками и подтасовками¹³³¹, но так, чтобы на первый взгляд это все казалось истинным, в немалой степени подставляя веривших ему, замаскировывал непонятными фразами и, что называется, пускал пыль в глаза. А когда попадалось место посложнее, то он «и отступления не начинал, и в бой не шел»¹³³², обманывая надежды читателя. Поэтому, желая доказать, что нет такой вещи, которую бы он не знал, он иногда оказывается более лживым, чем парфяне и критяне¹³³³.

Но примеру Домицио последовали и другие, и в результате (выражусь словами Варрона <цитируемыми Нонием Марцеллом, О кратком пути усвоения науки 117 Mercier>) «эта кровавая гангрена беды расползлась по всем членам» науки, и всем ученым людям следует наперегонки ампутировать ее стирающей¹³³⁴ стороной стилоса, чтобы она не дошла до жизненно важных органов.

И Домицио издал несколько грамматических комментариев, например к поэтам Марциалу¹³³⁵ и Ювеналу¹³³⁶. Эти комментарии он даже посвящал моим драгоценным Медичи, братьям Лоренцо и Джулиано¹³³⁷, и они в ответ почтили его очень дорогими подарками¹³³⁸. Но издавал он также кое-что и про «Сильвицы»¹³³⁹ Стация, и про «Послание Сапфо»¹³⁴⁰ и «Ибиса»¹³⁴¹ Назона. И там, конечно, много толковых мест, где он не хитрит и не насмехается над доверчивостью читателя.

А Джорджо Мерула – муж несомненно большой учености и прилежности, и намного более осмотрительный в своих писаниях, чем Домицио, и чуть ли не первое лицо теперь в науке¹³⁴², – налетев, что называется, не тихоходом, а на всех парусах, издал изобильные заметки по поводу комментария Домицио к Марциалу¹³⁴³, в которых первым усмирил уж прямо совсем разошедшуюся и совершенно бушующую безответственность этого человека. Да и я сам затем тоже «в цвете первой юности»¹³⁴⁴ не то что, конечно, совсем при прикосновении к его книгам руки отдергивал, но, чтобы пробудить сонливую молодость, которая словно на оба уха дремлет, я, еще в годы моего ученичества в ремесле, иногда его вот так легонечко и как бы щадящей рукой чуть-чуть ударял. И сейчас я объявляю, что буду делать то же самое, как бы там это не обернулось, чтобы труд мой был честным и непредвзятым. Потому что, насколько у меня сил хватит, я не буду терпеть, чтобы над доверчивой молодежью безнаказанно насмехались и чтобы у простых умов выбивали почву из-под ног. А поскольку, как сказано у Плавта, «хорошо знать тому, за чьи знания отвечает другой»¹³⁴⁵, то я и сам постараюсь по мере сил не допускать в эти мои книги ничего, что не подкреплялось бы авторитетными свидетельствами.

А каково мое мнение об этом человеке в общем, если соотнести его недостатки с его достоинствами, и в какой области я считаю его лучше всего проявившим свой талант, – об этом расскажет моя эпитафия, которую флорентиец Баччо Уголини¹³⁴⁶ и веронец Анджело Маффеи, желая почтить память Домицио, почти девять лет назад приказали выбить на камне на берегу озера Гарда, на его родной земле. Приведу эту эпитафию и здесь:

Asta viator, pulverem vides sacrum,

Quem vorticosi versat unda Benaci.

Hoc mutat ipsum saepe Musa libethron

Fontemque Sisyphi, ac viretta Permessi.

Quippe hoc Domitius vagiit solo primum,

Ille, ille doctus, ille quem probe nosti,

Dictata dantem Romulae iuventuti,

Mira eruentem sensa de penu vatum.

Abi viator, sat tuis oculis debes.

Но, наверное, я уже слишком долго говорю о самом человеке, особенно учитывая, что я пообещал сказать о нем только вкратце. Но я сделал так с той целью, чтобы словно такую лепешку бросить¹³⁴⁸ тем грошовым грамматикам, которые все видят словно через дымку и которые ни за что не признают истинным что-то другое, кроме тех давно затертых и затасканных идей, которые они сами понатыкали из этих своих¹³⁴⁹ профессорских комментарьишек.

А что касается слова attegias, то вот слова самого Домицио: «Иные считают, что на языке мавров слово attegias¹³⁵⁰ означает “шалаши”¹³⁵¹. Я скорее понимаю так, что это слово обозначает Мавританию в дальней части Ливии. Дионисий пишет так:

Ad summam Libyen habitant Attegias undas

Alcidae qua sunt statuae Maurusia plebes.

<“На краю Ливии, где находятся истуканы Алкида <т. е. Геркулесовы столпы>, волны Аттегии (?) населяет мавританский народ”>».

Вот так написал Домицио: «хоть он и видел лучшее, но выбрал худшее» <Овидий, Метаморфозы 7.20–1>. И я бы, конечно, хотел ему верить, да вот птичка напела, что неправда все это. Вот Домицио ссылается на писателя Дионисия <Периэгета>. Если где-нибудь у того найдется упоминание этого слова, то хорошо, я признáю, что был неправ, даже руку тогда воздыму¹³⁵² и не буду возражать, чтобы меня считали самым большим пустобрехом из всех людей.

Но отброшу уже всякие экивоки и обнажу саму суть дела: не Дионисия это строки, не его; это строки из Присциана, из той книги, в которой он переводит с греческого текст Дионисия <Присциан, Периэгеза 174–5>. И Домицио их еще искажает и уродует: текст Присциана был ad Tethyos undas <«у волн Тифии»>, а Домицио старый вариант стер и переделал, и написал вместо него Attegias undas¹³⁵³. Полагаю, он не стал бы этого делать, если бы учел стихотворный размер или подсчитал долготы и моры слогов. Ведь слово attegias он поставил так, что у него, во-первых, третий с конца слог должен быть долгим, что противоречит свидетельству того самого автора, которого он комментирует, а во-вторых, последний слог должен быть кратким, что противоречит всем авторитетным свидетельствам¹³⁵⁴. Хорошо, что сохранился текст самого Дионисия; соответствующие греческие строки, я думаю, вот <Дионисий Периэгет, Описание мира 184–5>:

'All' ½toi pum£thn mn ™pˆ glwc‹na nšmontai

'Agcoà stul£wn Maurous…doj œqnea ga…hj.

<«Ну а у дальнего края, вблизи столпов, обитают народы мавританской земли»>.

Да хоть целиком там все прочитай – увидишь, что нет у Дионисия ни малейшего намека ни на какие «аттегии», увидишь, что под именем одного писателя цитируется другой, что правильный текст выкидывается, что вместо него подсовывается подложный, что на долготу слогов и на размер никакого внимания не обращают. И кто-то еще будет колебаться в том, чтобы при первой же возможности не соглашаться с этим человеком и разносить в пух и прах такого рода чушь? А то, что раньше было распространено предвзятое мнение о его уме и учености, должно только еще более ненавистным его сделать.

А сам я понимаю attegias как «палатки» или «шатры», или, если угодно, «шалаши», в которых обитают мавры, называемые у римлян нумидийцами, как свидетельствует историк Геродиан <История 7.9.1>¹³⁵⁵. Слово это использует Руфин в седьмой книге «Об Иудейской войне» Иосифа <на самом деле 6.5.3>: «Когда он прибыл в день праздника, на который принято, чтобы люди возводили в честь Бога аттегии». И дело в том, что то, что он по-латински называет «возведением аттегий», сам автор Иосиф по-гречески называл skhnopoie‹sqai <«возведением кущей»>¹³⁵⁶.
Глава 25. Как сильно в нынешнем тексте писем Цицерона к близким нарушен порядок, и как его восстановить
Я нашел очень древний экземпляр писем Цицерона к близким¹³⁵⁷, о котором я упоминал и выше¹³⁵⁸, а также другой, списанный с него самого, как некоторые полагают, рукой Франческо Петрарки¹³⁵⁹. А что второй списан с первого, явным образом следует из многих аргументов, которые я, пожалуй, не буду здесь приводить. Но этот кодекс, про который я сказал, что он более поздний, переплетался таким неаккуратным книгопродавцем, что можно заметить: один десяток страниц¹³⁶⁰ поставлен не на том месте, которое ему полагается в соответствии с расставленными номерами¹³⁶¹. Находится эта книга в публичной библиотеке рода Медичи¹³⁶². Вот из этого одного кодекса, насколько я могу предположить, словно из источника и первоначала (capite), произошли вообще все остальные экземпляры этих писем, и во всех них порядок неправильный и перевернутый¹³⁶³; и мне следует сейчас этот порядок восстановить и словно бы отстроить заново. Поэтому будьте, пожалуйста, внимательны, все благосклонные читатели, которые добрались до этих моих писаний. Так вот.

В восьмой книге письмо Целия к Цицерону <8.2> начинается так: Certe inquam absolutus est, me repraesentante, pronuntiatum est, et quidem omnibus ordinibus, sed et singulis in uno quoque genere sententiis. Vide modo inquis, – до сих пор порядок еще правильный. Но слова, которые следуют сразу за этим, Literis ostenderis и т. д. <8.9.3>, как можно увидеть, с предшествующим совершенно не согласуются и относятся к другому письму. Отсчитай дальше от этого письма двадцать четвертое¹³⁶⁴, которое начинается так: Non me Hercules. Nihil unquam enim <продолжение 8.2.1>. Оно должно идти за упомянутым выше, и читать надо так: Certe inquam absolutus est, me repraesentante, pronuntiatum est, et quidem omnibus ordinibus, sed et singulis in uno quoque genere sententiis. Vide modo inquis. Non me Hercules. Nihil unquam enim. И дальше остальное поставь вслед за этим, пока от этого письма, которое, как я сказал, является частью второго письма <т. е. письма 8.2>, не дойдешь до письма, следующего далее десятым, которое начинается так: Sic tu inquis Hircium? <8.9>¹³⁶⁵. Читай это письмо, пока не дойдешь до этих слов: Si ullam spem <начало 8.9.3>. Как только на них наткнешься, весь вот этот текст удаляй: Aut in tecto vitii, caetera mihi probabuntur <заключительные слова письма 9.15.5>. Это всё, повторяю, удали или сотри¹³⁶⁶, потому что оно, конечно, в этом месте лишнее. А потом опять вернись к куску, неправильно вставленному в том письме Целия, про которое шла речь вначале, и продолжи текст так: Si ullam spem litteris ostenderis. Дальше долго читай и дойдешь до письма, отсчитывая от этого, двадцать третьего¹³⁶⁷, текст которого начинается так: Duabus eius epistolis respondebo <9.15>, – и дополни его конец так: Si enim nihil est in parietibus, aut in tecto vitii, caetera mihi probabuntur. И за этим письмом сразу должно следовать то, которое сейчас идет после него одиннадцатым¹³⁶⁸, начинающееся так: Delectaverunt me tuae litterae <9.16.1>.

Такой порядок, который я восстановил, подтверждают не только оба кодекса (что тот древний, что другой, вскоре им порожденный, на основании которого, очевидно, изуродованы по вине книгопродавца и все остальные копии), но и содержание и сам смысл текста, который стал яснее ясного, так что тот, кто захочет потщательней разобраться, обнаружит, что всякая темнота и двусмысленность отовсюду исчезла.
Глава 39. Разрешается головоломка¹³⁶⁹ поэта Авсония о дочерях Кадма, Мелоне, каракатице и книдских узлах
Головоломку, которую изобретательный и не обделенный образованием поэт Авсоний предлагает в акаталектических ямбических диметрах грамматику Теону, я попытаюсь разрешить вот как. Но сперва процитирую сами строчки <Авсоний, Послание 13.71–7 Green>:

Aut adsit interpres tuus,

Aenigmatum qui cognitor

Fuit meorum, cum tibi

Cadmi nigellas filias,

Melonis albam paginam,

Notasque furvae sepiae,

Cnidiosque nodos prodidit.

Из них последний стих в более распространенных книгах читается с ошибкой: там написано modos <«мотивы»?> или meos <«мои»> в том месте, где я написал nodos <«узлы»>. Такой текст я нахожу как в некоторых других копиях, так и в той, которая переписана рукой Джованни Боккаччо¹³⁷⁰ и сейчас хранится во флорентинской библиотеке Санто-Спирито¹³⁷¹. Да и размер не допускает ни того, ни другого, ни modos, ни meos, потому что в этой второй стопе должен быть ямб, а не пиррихий¹³⁷².

Так вот, мне кажется, что под эти покровы (involucra) Авсоний запрятал буквы – дар финикийца Кадма, – нильский папирус, писчие чернила и писцовый калам¹³⁷³ – подобающие орудия этого писателя.

Потому что Кадм первым привез буквы из Финикии в Грецию. Геродот утверждает это в «Терпсихоре» <История 5.58–9>, говоря, что «финикийцы, прибывшие в Грецию под предводительством Кадма», первыми доставили к грекам свои национальные и отеческие, то есть финикийские, буквы. «Но с течением времени, – говорит он, – вместе со звучанием постепенно изменились также и знаки». А первыми ими стали пользоваться ионийцы, поэтому буквы называются также foin…keia¹³⁷⁴. А еще Геродот пишет, что он сам «видел Кадмовы буквы в святилище Аполлона Исмения в беотийский Фивах, чеканенные на неких треножниках» (он цитирует с них три надписи), и буквы эти, как он сам говорит, «были очень похожи на ионийские». Поэтому, если древние греческие буквы были не чем иным, как финикийскими, а латинские – не чем иным, как греческими, как указывает и Плиний <Естественная история 7.210>, тоже цитируя надпись на треножнике (Delphica) (потому что фраза «на дельфийской табличке» (Delphica tabula) – это новодел и поправка, сделанная необразованными людьми)¹³⁷⁵, – то очевидно, что латинские буквы тоже те самые, которым нас обучил Кадм. По этой причине Авсоний и называет их «дочерьми Кадма», а поскольку маленькие буковки выписываются чернилами, он изящно назвал их «черненькими». По этой-то причине Зенон и пишет в эпиграмме:

Ode p£tra Fo…nissa, t…j Ð fqÒnoj; oá kaˆ K£dmoj

Ke‹noj ¢f' oá grapt¦n `Ell¦j œcei sel…da.

И пирронист Тимон, как мы читаем у Секста в четвертой книге «Пирроновых положений» <Секст Эмпирик, Против ученых 1.53>¹³⁷⁷, написал так:

Grammatik¾ tÁj oÜtij ¢naskop¾ oÙd' ¢n£qrhsij

'Andrˆ didaskomšnJ Foinikik¦ s»mata K£dmou.

Я не буду говорить о том, что и Суда , и Зопирион¹³⁷⁸ утверждают, что буквы скорее называются foin…keia; я пропускаю свидетельства Плиния <Естественная история 7.192> и многих других, что в Грецию буквы привез Кадм. Ведь, хоть разные авторы и повторяют периодически то, что они прочли у Геродота, мне кажется, что я сделал достаточно, просто вернув ему имя источника этих сведений. Потому что важно, я полагаю, не столько перечислять свидетельства древних, сколько оценивать их значимость.

А «белая страница Мелона» он сказал в том смысле, что Нил производит папирус, из которого получаются белые страницы. А Нил древние латиняне, когда они еще не привыкли к греческому языку, называли Мелоном, как объясняет Помпей под словом alumento <Помпей Фест, О значении слов 16.29 Lindsay>. Хотя в большинстве копий не «Мелон», а «Милон», ошибочно и невежественно. Поэтому я подкреплю слабый (если он кому покажется таковым) авторитет Феста, сославшись на Сервия, который в комментарии к первой книге «Энеиды» <1.741> пишет так: «“Атлант”, конечно, греческое слово, как и “Нил”. Ведь Энний пишет, что Нил называется Мелоном, а Атлант – Теламоном». Так у Сервия¹³⁷⁹.

Наконец, в значении «чернила, которыми выведены буквы», я понимаю слово «каракатица» еще у Персия <Сатиры 3.13>: «Что черная каракатица выцветает от разлития воды». Имеется в виду природа этой рыбы, про которую рассказывают, что она выпрыскивает черную жидкость. И из этой жидкости, может быть, раньше и делали чернила. Поэтому Марциан пишет <Марциан Капелла, О браке Филологии и Меркурия 3.224>: «А затем, как, нанося при помощи тростинок некую черненькую пыль, которая считается сделанной из сажи или из жидкости каракатицы, исцелять их».

А furvus («темный») значит «черный»: Варрон считает, что и слово fur <«вор»> отсюда происходит <согласно Авлу Геллию, Аттические ночи 1.18.4, и Нонию Марцеллу, О кратком пути усвоения науки 50 Mercier>. Но и Гораций по той же причине¹³⁸⁰ говорит <Оды 2.13.21>: «Царство темной (furvae) Прозерпины». И Валерий Максим объясняет <Памятные деяния и высказывания 2.4.5> про «темных (furvas) жертвенных животных», приносимых в жертву отцу Диту, что это значит «черные» (но уже и до него то же самое объяснение дает Варрон <согласно Авлу Геллию, Аттические ночи 1.18.4, и Нонию Марцеллу, О кратком пути усвоения науки 50 Mercier>)¹³⁸¹.

Ну а «книдские узлы» понимай в том смысле, что книдские каламы «считаются более качественными», как утверждает Плиний в шестнадцатой книге «Естественной истории» <16.157>. Это Авсоний все пытается подражать Персию, говоря «узлы», потому что и тот написал <Сатиры 3.11>: «В руки берешь бумагу и узловатую тростинку»¹³⁸².