Я часто гулял с д-ром Кхотвалой, его другом-астрологом, г-ном Джоши, и другими представителями интеллигенции Деопраяга. По пути к нам присоединялась большая черная собака. Джентльмены дружелюбно к ней относились. Д-р Кхотвала кормил ее бадамом (жареным арахисом). Я заметил, что все остальные собаки, которых я видел в Деопраяге, были грязные и некормленые. Д-р Кхотвала улыбнулся и сказал:
- Но эта собака - садху, а мы - садху-севаки.
Все засмеялись, и я принял это как шутку.
На следующий день д-р Кхотвала взял меня в гости к йоги-бабе, который жил на берегу реки Бхагиратхи. Мы с трудом пробирались по скользкой набережной сквозь густые кусты к пещере йога, точнее, к яме в земле, закрытую растительностью. Он вышел поприветствовать нас, сердечно улыбаясь. Как я и ожидал, он носил набедренную повязку, а его волосы были спутаны. Но вместо обычного изнуренного лица аскета, этот йог был крепок и мускулист, как атлет. Кхотвала коснулся его стоп, я произнес пранамы, и Кхотвала представил меня как "Мадраси Бабу" (бабу из Южной Индии).
- Что ж, Мадраси Баба, - начал йог, - что привело тебя сюда? Почему ты не пошел в ашрам Шивананды?
- Я был там. Это без толку.
Он засмеялся и пригласил меня в свою "берлогу". Кхотвала извинился и ушел. Внутри едва хватало места, чтобы мы вдвоем могли сесть, но я заметил, что здесь вполне можно было укрыться от дождя. Его пожитки состояли из свернутой постели, сумки с одеждой и латунной камандалу (сосуд для воды у садху).
- Итак, ты считаешь ашрам Шивананды бесполезным, - продолжал он дружеским тоном, как только мы расположились внутри, - да, он бесполезен. И ты тоже бесполезен, по крайней мере в том, что касается йоги. Твое тело не годится для йоги, я сразу же это увидел. Поэтому эти люди говорят тебе, чтобы ты всего достиг своим умом. Но с помощью ума ты не можешь ни наслаждаться этим миром, ни освободиться от него. Все что ты можешь делать - это думать, либо сам, либо жить мыслями других. Но мышление - это всего лишь мышление. Свами в Ришикеше думают "я Брахман", но когда становится холодно, они болеют, и их ученики отвозят их в больницу. Они думают, что освобождены уже в этой жизни, но они даже не могут поддерживать толком здоровье в этой жизни, как же они достигнут освобождения, которое находится за пределами тела? Они не могут выполнить более простую задачу, как они выполнят более сложную? Они сидят и думают: "Я везде и всё во мне". А в тебе всего лишь три вещи: капха, питтха и ваю (слизь, желчь и воздух).
Я спросил его, какова его садхана.
- Я повторяю имя Рамы сто тысяч раз в день. Я также выполнял полную программу йоги. Я прекратил это, потому что не мог найти ученика, который должным образом этому выучится. Меня с детства учил йоге отец, он был великим мастером системы Патанджали. Но йога полезна только для сильного человека, который исполнен решимости разорвать свою связь с миром чувств. Я не нашел никого, который был достаточно силен или достаточно отрешен, чтобы этому учиться. Это непрактично. Поэтому я теперь просто занимаюсь Рама-намой. Мой отец тоже учил меня этому. Он говорил, что это всё, что действительно необходимо. С помощью йоги или с помощью мантры ты должен выйти за пределы ума. Это мышление, мышление, мышление - бесполезно.
- Свамиджи, вы такой крепкий и сильный. Как вы добываете пищу?
- Собаки тоже едят, - сказал он, улыбаясь.
- Ну, вы ходите в город за бхикшей или кто-то приходит сюда и приносит вам еду?
- Посмотри сюда, - показал он в сторону ближайшего дерева. Заглянув под куст, я увидел большого черного пса, которого видел вчера, развалившегося под деревом.
- Ты ешь с помощью своего языка, - продолжал он, - я ем с помощью его языка.
Я упомянул о Бала-Йоги и его кобре.
- Да, он делает то же самое. Это метод перекачивания энергии из тела домашнего животного. Тогда тебе не нужно тратить время, беспокоясь о том, чем набить свой живот. Ничего особенного в этом нет. Все индусы делают приношения своим ушедшим предкам, кормя птиц. Ты когда-нибудь думал о том, что это в действительности значит? Ушедшие предки едят ртами птиц, здесь мистическая связь. Миллионы индусов верят в это, но лишь немногим йогам известна истинная наука, стоящая за этим. Это идет с Питрилоки (планеты предков). Но люди вроде тебя должны держаться садалоки (человеческого общества), чтобы получить еду.
Я рассказал ему о йоге, которого встретил в Нилаканда-Махадеве, и о том, что он мне посоветовал отправиться в Бадринатх, чтобы обрести блаженство.
- Да, отправляйся туда. Если ты сделаешь это, тебе никогда не захочется идти туда снова, - засмеялся он.
- Свамиджи, вы постигли блаженство? - спросил я его.
- Я сижу здесь, повторяю имя Рамы и смотрю на реку. Я считаю свои дни, которые остались мне в этом мире, вот и все. Мать Ганга унесет меня к блаженству.
До конца сентября я вместе военным конвоем добрался до Бадринатха высоко в Гималаях. Там почти никого не было, сезон паломничества закончился, вершины вокруг уже белели от снега и было ужасно холодно. Солнце выглядывало на скалам, от которых шел пар, в 11 утра, в полтретьего дня оно уже исчезало из виду.
Бадринатх - одно из наиболее древних и священных мест индуизма - символизирует порог Бадарикашрамы, мистического региона, который лежит где-то в холодной пустыне за пределами восприятия обычных людей. Семьсот лет назад ученый вайшнавский философ Мадхва оставил в Бадринатхе своих учеников и в одиночку вошел в запретную зону. Спустя много дней он вернулся с комментарием к "Бхагавад-гите", который он написал, консультируясь с великим мудрецом Вьясой, составителем ведических писаний, который ушел в Бадарикашрам пять тысяч лет назад. Мадхва общался также с Нарой и Нараяной Риши, двумя учителями йоги и отречения. Они велели ему написать комментарий к "Шримад-Бхагаватам". Но, за исключением нескольких чистых душ вроде Мадхвы, для остальных Бадарикашрам остается недоступным. Паломники сегодня приходят только в храм Бадринатхи, чтобы поклониться Нара-Нараяне Риши и Вьясе в их формах Вишну-мурти.
После посещения храма я пошел по дороге, ведущей высоко в горы, думая, где бы остановиться. Я был голоден и продрог до костей. Вскоре я увидел маленький каменный домик. Из трубы подымался дым, доносился запах еды, так что я подошел поближе и постучал. Мне открыла пожилая брахмини, она усадила меня на циновку. Через пять минут я ел горячий ужин в южно-индийском стиле - доши (печенья) и кокосовое чатни.
Пока я ел, я пытался ей рассказать, что только что пришел сюда и мне нужно где-нибудь остановиться, но она просто клала мне на тарелку еще одну дошу и говорила:
- Ешь. Вот что тебе нужно. Не рассказывай мне о своей медитации, духовных поисках и т.д. и т.п. Самое важное для тебя находится сейчас на твоей тарелке. Смотри, чтоб не остыло.
Накормив меня, она поела сама. Затем она убралась, положила углей в печь, чтобы обогреть дом, и укутала меня стегаными одеялами. Наконец она села и сказала:
- А теперь рассказывай, что ты здесь делаешь.
- Ну, в данный момент я ищу, где бы остановиться. А вообще я ищу гуру, который обучит меня садхане.
- Откуда ты?
- Из Тамил-Наду, - ответил я.
Мы говорили на хинди, но когда она это услышала, то рассмеялась и переключилась на тамил - безусловно, это был ее родной язык.
- Ада пави! Бестолковый ты парень! Ты прошел весь этот путь, чтобы просто впустую потратить время. Какой дурак сказал тебе, что здесь есть гуру?
- Но мать, а почему тогда вы здесь?
- Не ради садханы, это уж точно. Я пришла сюда двадцать шест лет назад, чтобы сбежать от своей семьи в Мадрасе. Я продала все, что у меня было, пришла сюда с деньгами и купила этот дом практически за бесценок. Остальная часть денег лежит в банке, на эти деньги я и проживу до конца своих дней. Теперь я рассказал тебе правду о себе, и это больше, чем ты услышишь от здешних садху. Они тоже пришли сюда не за садханой. Тут есть голый баба на дороге, он приехал из Гуджарата на автобусе с туристами. Его ограбил садху, и он все потерял, в том числе и свою одежду. Военные над ним сжалились и провели ему свет от своей заставы. Еще они подкармливают его орешками кешью. Сейчас он сидит голый в хижине. Люди думают: "Вот это йог. Голый и в Гималаях". Они просто не видят электронагреватель у него за спиной, а рядом с ним стоит полная банка кешью.
- Но мать, здесь ведь и Шанкарачарья из Джьоти Матха. Ты ведь не будешь говорить мне, что он тоже не ради садханы сюда пришел.
- Чудесно, - сказал она, - но если они сделают меня Шанкарачарьей, я тоже буду делать такую же садхану, как и он. Ты просто сидишь на кресле, автоматически ты - гуру нескольких тысяч человек. Они приходят и падают к твоим стопам. Я тоже могла бы сидеть на кресле и благословлять народ. Почему нет? Шанкарачарья говорит, что мы едины, так что я - то же самое, что и он. Но я слишком занята домашней работой.
- Ма, все, что я хочу, это научиться особому тапасу и обрести больше знаний о Боге. Я хочу учиться от садху, настоящих садху, которые знают, как жить с помощью садханы.
- Послушай, мальчик, ты дрожишь, - кричала она, - с двумя одеялами тебе холодно. Какой особый тапас собрался ты делать? Садху, которых ты встретишь здесь, живут благодаря нагревательным элементам, а не садхане. Если бы здесь не было тепло, ты думаешь, они остались был? Сейчас здесь начнет похолодать и будет такой мороз, что ты и часу на улице не выживешь, если с ног до головы не укутаешься. Мне шестьдесят лет, и я почти полжизни здесь прожила. Я не видела ни одного человека, похожего на тех, кого ты мечтаешь встретить.
Не видя больше причин здесь оставаться, на следующий день я запрыгнул в военный грузовик, едущий обратно в Деопраяг. Я прочитал лекцию в школе д-ра Кхотвала, и у меня появились юные последователи. Хотя мне льстили их аплодисменты, я ощущал себя мошенником. В феврале 1975 года я получил приглашение прочитать лекцию в школе девочек в Рурки. Я воспользовался этой возможностью покинуть Гималаи.
Из Рурки я поехал на Курукшетру, помня, как Мунишананда сказал мне, что я найду там то, чего ищу. Но к этому времени я потерял всякую надежду. Мои высокие духовные амбиции превратились в эгоистический цинизм.
В городе я встретился с профессором, ему было за 30, он преподавал в Университете Курукшетры. Родом он был из Кералы и тут же потеплел ко мне, когда я заговорил на Малаялам. Как образованный философ, я рассказал ему о своей жизни и своих путешествиях. На него это произвело впечатление, он никогда раньше не встречал такого увлеченного садху, и с радостью пригласил меня прочитать на следующий день лекцию по йоге перед его классом в университете. Я посмеялся.
- Йога? Йога значит спать, чтобы осознать Бога посредством сна, и этот Бог тоже спит.
Это лишь усилило его интерес:
- Тогда научите нас этому!
- Если вы этого хотите, Профессорджи, вы это получите.
В аудитории было около тридцати студентов.
- Я слышал, вы интересуетесь йогой, - начал я, - я не собираюсь объяснять теорию. Я просто попрошу вас всех принять участие в представлении и самим ощутить, что такое йога.
Я велел каждому лечь на пол. Профессор и его студенты отставили стулья в заднюю часть аудитории и очистили место, где они послушно и улеглись на спину.
- Сосредоточьте мысли на кончиках ногтей рук и ног, - сказал я сладким голосом, - медленно мысленно поднимитесь до запястий и лодыжек, теперь до коленей и локтей, а теперь внутрь туловища. Когда ваши мысли устремляются внутрь, пусть они поглощают напряжение всех ваших конечностей, пусть конечность будут онемевшими. Теперь вы внутри, перенесите ваше сознание еще глубже внутрь, пока оно не сойдется в одной точке, в вашем желудке. Теперь вы осознаете только свой желудок. Всё ваше напряжение только здесь. Остальная часть вас парит в состоянии полного расслабления и покоя. Теперь сосредоточьте свои мысли на пупке. Теперь подымите мысли вверх от пупка. Вы парите вверх, оставляя свое тело. Подымайтесь, подымайтесь, а теперь посмотрите вниз. Видите ваше тело и другие тела рядом с ним? Теперь вы знаете, что вы отличаетесь от тела.
Я пел стихи из "Йога-сутры" на медленную убаюкивающую мелодию. Все уснули, некоторые начали храпеть. Тихонько я вышел из аудитории. На следующий день я зашел в офис к профессору и получил плату за свою "лекцию".
- Это было замечательно, - начал он изливать свои чувства, отдавая мне деньги, - Свамиджи, вы такой могущественный. Вы можете стать кем захотите, вторым Вивеканандой!
Я завязал деньги в одежду, благословил его абхая-мудрой и ушел.
Я отправился на Джьоти-Сар, священный водоем, обозначающий место, где Шри Кришна поведал "Бхагавад-гиту" Арджуне. Я сел на каменные ступеньки, ведущие к темной воде, и уставился на свое покрытое рябью отражение.
- Кришна, - молился я вслух, - что ты хочешь от меня? Сделай меня или преданным, или демоном. Я никогда не хотел ошибаться. В Салеме я был жертвой неконтролируемых чувств. Я был слаб. Но я неплохой человек. Я просто не знаю что делать. Дай мне, пожалуйста, знак. Чем я должен заняться?
Я воспевал одиннадцатую главу "Бхагавад-гиты" и "Тысячу имен Вишну", пел песни, которые я знал, во славу Кришны. Затем я обошел вокруг Джьоти-Сара. Почти в трансе я смотрел на рассыпанный бисер отраженного солнечного света, который тихо плясал на черно-синей поверхности водоема. Каждая бисеринка была сияющим миром, мерцающей на поверхности вечности, и в каждом мире я видел себя, ищущего. Но ищущего чего? После Бадринатха я убедился, что поиски "себя как Бога" были лишь напрасной тратой времени. Так какой же смысл моей жизни в качестве садху сейчас? Профессор сказал, что я могу быть кем захочу. В глубине души я знал, что я не хотел быть обманщиком. Однако большинство людей хотели, чтобы садху обманывали их и выставляли себя Богом. Я знал все искусство обмана, но мое сердце этого не хотело. В этом мире обманщиков и обманутых было так же мало смысла, как и в солнечных зайчиках, дрожащих в воде Джьоти-Сара.
Со вздохом я развернулся и ушел. В нескольких шагах от Джьоти-Сара стоял книжный киоск, которым заправлял небритый, придурковатого вида человек в одеждах санньяси. Когда я проходил мимо, он предложил мне журнал "Голос Земли". Я пролистал его и нашел статью, где заявлялось: "Никому не нужно совершать паломничество, никому не нужно искать Бога". Указав пальцем на эти слова, я спросил у санньяси:
- И что тогда должен делать ищущий истину, если не это?
Его кислая улыбка явила свету полный рот сломанных, грязных гнилых зубов.
- Это значит, что ты Бог, - прокаркал он. - Зачем тебе искать Его где-то? Ты сам уже и есть то, чего ты ищешь.
Я не мог сдержать своего раздражения.
- Почти девять месяцев назад я бросил хорошую работу в Южной Индии, чтобы найти Бога, потому что я несчастен. Я стал жить, как скитающийся садху. Я говорил со многими гуру и богочеловеками. Хотя все они говорили то же самое, что и ты: "Я и есть то, чего ищу, я Богу", я до сих пор несчастен.
Пока я говорил, мое сдерживаемое ранее разочарование выплеснулось из моих уст на этого болвана в оранжевой одежде.
- Если я Бог, тогда Бог несчастен. Получается, познавать больше нечего? Ты говоришь, что я должен просто удовлетвориться этим? - я шлепнул журнал сверху на стопку, где он лежал. - И это твой совет каждому, который приходит сюда издалека выразить Кришне свое почтение? "О, зачем вы сюда пришли? Идите обратно - вы Бог".
Он испуганно прищурился, глядя на меня, на щеках у него подрагивали мышцы, затем он выпалил:
- Но знаешь ли ты, кто сказал эти слова, которые ты только что прочитал? Это был Вивекананда!
- Вивекананда или твой дедушка - он обманщик. А ты торгуешь этой макулатурой даже в том месте, где была произнесена "Бхагавад-гита". Наберись ума - станешь хотя бы слабоумным.
- Слушай, а чего это ты меня критикуешь? - захныкал он. - Если тебе это не нравится, просто уходи.
Заставив его замолчать еще несколькими оскорблениями в его адрес, я продолжил изливать свой гнев на то, что он представлял - на мою собственную неудавшуюся попытку стать Богом. Собралась небольшая толпа, непонимающе на нас уставившись. Перед тем, как уйти, я повернулся к ним и объяснил:
- Он сказал, что я Бог, поэтому я пролил на него свою милость.
Из Курукшетры я отправился к Калке. Мой план был дойти до Симлы и вернуться в Гималаи. Хотя я не считал, что у меня когда-то были большие шансы обрести удовлетворение в этой жизни, я не знал, чем мне еще заняться.
Я отправился из Калки по дороге на Симлу, и тут я увидел кирпичный побеленный домик с бордовым флагом на высокой мачте возле железнодорожного переезда на самой окраине Калки. Флаг говорил о том, что домик - это ашрам. Возможно, это был знак о котором я молился. Любопытство заставило меня сойти с дороги и пройти по рельсам метров триста, пока я не оказался перед дверями ашрама.
В домике на полу сидел баба перед хомакундой, квадратной ямой метр на метр, в которой горел жертвенный огонь (хома). У бабы были спутанные волосы и длинная борода, он был одет в темно-красные одежды. На шее висели большие шероховатые четки рудракша, запутались павитры (красные и желтые гирлянды из шелковых ниток), и цепь из сцепленных между собою тонких, как бумага, медных квадратиков шириной в дюйм каждый. На каждом из них была выгравирована янтра. Воспевая мантры Деви, он лил гхи из медного сосуда в огонь. Алтарь был построен возле стены, противоположной той, у которой сидел садху. На нем стояло маленькое черное мурти богини Кали с тремя глазами и кроваво-красным языком, свисавшим до груди.
Я сел на пороге и смотрел на происходившее. Закончив подношения огню, он кивнул в мою сторону и спросил:
- Ты знаешь какие-нибудь молитвы?
Я прочитал примерно пятьдесят стихов и "Лалита-сахашра-намы", молитвы, в которую входит тысяча имен Деви. Затем я переключился на стихи во славу Дурги, которые написал Ади Шанкара, спев их на красивую мелодию.
Когда я закончил, бабаджи выразил свое удовлетворение, благословив меня. Затем он спросил:
- Какова твоя садхана?
Я показал жестом на железную дорогу и пошутил:
- Пока что не было сигнала. Сигнальщик ко мне еще не подходил. Я жду на запасном пути знака, чтобы запустить свой двигатель.
Он посмеялся и затем неожиданно стал серьезным. Он долго на меня смотрел, не говоря ни слова, его глаза блестели в пламени огня. Наконец он сказал:
- Я сигнальщик. Оставайся со мной.
- Ну, я просто иду в Симлу.
- А что ты там получишь? Ты найдешь там только христиан и "Теософское общество". Это не место для шакт.
- Вообще-то я не шакта, - сказал я ему, - я прошел определенную школу, но не придерживаюсь этого. Я изучал тантру, пранаяму, йогу и другие вещи, но я не нашел то, чего ищу.
- Это потому что никто не поставил тебя на правильный путь. Просто оставайся здесь. Посмотри вокруг - никто не мешает. Мой ашрам на окраине города, сюда никто не заходит. Никаких беспокойств, разве что иногда поезд проедет. Ты можешь заниматься йогой, воспевать свои мантры, что угодно можешь делать. Я просто добавлю определенные вещи.
Он пристально смотрел на мурти Кали несколько секунд, затем со вздохом посмотрел опять на меня и мягко сказал:
- Она тебя примет.
Я чувствовал себя приободренным. С тех пор, как я покинул Южную Индию, я не встречал садху, который лично мной заинтересуется. Хотелось бы знать, по божественному ли провидению я нашел его. То спокойствие и уверенность, с какой он сказал, что Кали меня примет, вызывали во мне любопытство, мне стало интересно, насколько глубоки его знания о Ней и обо мне. Возможно, просто не исключено, что он был гуру, о котором я молился в глубине души и которого хотел найти.
- Я очень хочу остаться с тобой, - сказал я ему, - но мне бы хотелось самому получить знак от Ма.
- Тогда иди в храму Дурги в Калке, - ответил он, - увидишь божество и попроси у нее благословений. Затем возвращайся сюда и скажи мне, какое ты принял решение.
Я предложил ему свои пранамы и пошел обратно в Калку.
В храме я спросил у пуджари, можно ли мне сделать прашну, определенным способом задать вопросы мурти. Он дал мне два цветка - красный и желтый. Я коснулся их и отдал их обратно. Он положил их на божество и сказал мне стать перед алтарем и подумать о своем вопросе. Если упадет красный цветок, ответ будет "нет". Я смотрел на образ Дурги со сложенными ладонями, кончиками пальцев касаясь подбородка. "Должен ли я остаться с шакта-бабой?" Через две или три минуты упал красный цветок.
Я был разочарован. Но выходя из храма я взбодрился. "Я могу проверить ценность прашны, оставшись с бабой, - думал я, - посмотрим, есть ли в этом какая-то правда. И кроме того, у меня нет причин вообще куда-то идти. Это не значит, что прашна дала мне альтернативный курс". Я вернулся в ашрам и сказал Бабаджи, что останусь с ним.
Первые три дня моей жизни в ашраме прошли без особых событий. Утром я повторял "Вишну-сахашра-наму", занимался медитацией "тротак" и делал пранаяму. Я воспевал молитвы, когда он выполнял хомы для Кали, и также выполнял нехитрые обязанности, например, ходил за хворостом. Хотя Бабаджи не дал мне никаких особенных указаний, как я ожидал от гуру, я видел, что у него в отношении меня есть четкий план. Я ждал, когда он его раскроет.
Три раза в день он покидал ашрам с тарелкой с атрибутами пуджи - благовониями, цветами и чашкой синдхура - и возвращался примерно через полчаса. Утром второго дня он взял меня с собой. Мы пошли по тропинке в направлении Калки, пересекли дорогу на Симлу и продолжали идти еще несколько минут, пока не добрались до песчано-каменистого холма неподалеку от железной дороги. Бабаджи повел меня по тропе на самую вершину. Там он показал мне покрытый синдхуром камень, который, как он сказал, был каплей крови Деви. В Пуранах говорится, что богиня, в воплощении Сати, покончила с собой, когда ее отец Дакша оскорбил ее мужа Шиву. Обезумевший от горя, Шива танцевал по всему небу с ее мертвым телом, которое развалилось, и его куски упали на землю. В Индии есть 108 наиболее важных храмов Деви (Деви-питхам), говорится, что они построены на тех местах, куда упали части тела Сати.
- Большинство людей не знает, что это место - тоже питха, - сообщил мне по секрету Бабаджи, - богиня открыла это место лишь мне одному. Оно полно могущества.
Он сказал это с такой убежденностью, что я тут же поверил ему и выразил свое почтение кроваво-красному камню. Он провел ему коротенькую пуджу, и мы вернулись. На четвертый день была амавасья (новолуние). Этим утром, уходя поклоняться питхе, Бабаджи сказал мне, что он сходит в город после холма за ингредиентами для специального праздника, который будет у нас сегодня вечером. Он так же сказал, что я не должен сегодня что-либо есть. Пока его не было, я убрал ашрам. Он вернулся через несколько часов, с полной полотняной сумкой на плече.
После омовения Бабаджи совершил хому, на этот раз она несколько отличалась от тех, которые я видел раньше. Из металлического сундучка он достал паранг (большой нож, такой нож держит Кали) и положил его в кунду перед тем, как разжечь огонь. Закончив жертвоприношение огню, он приготовил восемнадцать видов подношений из различных смесей сырых ингредиентов, которые принес - воздушного риса, фруктов, леденцов и т.д.
Он сказал, что мы всю ночь будем проводить церемонию на питхе, во время которой я должен буду петь от заката до рассвета. Я был взволнован. Конечно, он хочет посмотреть, насколько я достойный ученик, и сделает это он сегодня ночью. Я решил играть свою роль в церемонии с неослабевающим энтузиазмом. За час до захода солнца он поставил поднос с восемнадцатью чашами, наполнив каждую тем, что он приготовил. Он дал мне поднос и сказал, чтобы я нес его к питхе.
- Я скоро приду, - сказал он, - я должен приготовить паранг. Мы также проведем особый обряд на питхе.
С подносом в руках я пошел по тропинке наверх к холму. Была небольшая морось. Я надеялся, что погода не ухудшится и ничто не испортит церемонию Бабаджи. Поставив поднос возле священного камня, я почувствовал, что хочу по-маленькому. Понимая, что холм - место священное, я спустился к железной дороге, чтобы облегчиться там. Возле холма остановился грузовой состав. Я только успел закончить свои дела, как возник человек с фонарем, который шел вдоль поезда. Это был сигнальщик.
- Кон хай тхум? (Кто ты?) - спросил он.
- Я с этим бабаджи, который тут рядом живет, - сказал я, улыбаясь, - сегодня амавасья, поэтому мы проведем на холме особую пуджу. Мне нужно помыть руки после туалета. У вас есть вода?
Достарыңызбен бөлісу: |