I прикладные аспекты иностранных языков

Лексические аспекты дисгармонии политического дискурса

Под дисгармонией дискурса мы будем понимать неправильную, неоднозначную, неполную передачу информации и неадекватную, нежелательную или непредсказуемую эмоциональную реакцию на нее.

Речевая деятельность обязательно имеет адресата. Дискурс подразумевает не только речь как таковую, но и восприятие, понимание этой речи адресатом с учетом его языковой компетентности. Это обстоятельство особенно важно учитывать, рассматривая вопрос о восприятии политической речи, поскольку языковая компетентность ее участников может варьироваться в широких пределах.

Корень проблемы дисгармонии глобального политического дискурса не только в конфликте интересов различных стран и политических сил. Проблема заключается также в дисгармонии и несовместимости концептов массового политического сознания различных наций, конфессий, носителей различных идеологий.

Политический дискурс, в отличие от других сфер профессиональной коммуникации, не является исключительной прерогативой профессионалов, имеющих соответствующее образование и владеющих специальной терминологией. Он нацелен на широкую публику, он осуществляется, главным образом, через средства массовой информации. Язык политики часто определяют как профессиональную лексическую систему, специфика которой заключается в том, что эта терминосистема деспециализирована и должна быть доступна для понимания широким слоям языкового сообщества. В частности, Е.И.Шейгал подчеркивает: «...политика – единственная профессиональная сфера, общение в которой ориентировано на массового адресата. Политическая коммуникация не просто опосредована средствами массовой информации, но СМИ фактически являются средой ее существования, вследствие чего язык политики оказывается лишенным свойства корпоративности, присущего любому специальному языку»¹.

Главная функция политической коммуникации – борьба за политическую власть на основе использования коммуникативной деятельности. Политическая коммуникация отражает существующую политическую реальность, изменяется вместе с ней и участвует в ее преобразовании. Естественно, такая направленность языка политики породила специфический арсенал лексических средств языкового воздействия. Современная политическая лексика зачастую выполняет функцию не столько информационную, сколько дезинформационную, скрывает, искажает, тенденциозно интерпретирует информацию в соответствии с конкретными политическими интересами и идеологическими установками. Это обстоятельство является основным препятствием для гармонизации глобального политического дискурса.

В данной работе мы сконцентрируем свое внимание на современной политической лексике. При этом под политической лексикой мы будем понимать как терминологическую, так и нетерминологическую (общеупотребительную и общепонятную) лексику, денотативно и ассоциативно связанную с концептами политического сознания и устойчиво употребляемую для выражения политических взглядов и интересов. В таком понимании в сферу этой лексики вовлекаются широкие лексические пласты – от научной терминологии и книжной лексики до жаргонизмов и арготизмов.

Выделим лексические причины дисгармонии политического дискурса. Первая из них заключается в пренебрежении языковой нормой, в чрезмерном, неуместном нарушении этой нормы в политической речи. Отметим очевидную дисфемизацию российского политического дискурса. Для иллюстрации приведем несколько примеров дисфемистических замен в современном русском политическом тексте. Заголовок статьи в газете «Россия»: «Пенсионеров общипали украдкой» – имеется в виду повышение цен на коммунальные услуги и лекарства после «монетизации льгот»¹.

В другой статье той же газеты известный политик Г.Селезнев писал: «Одним участникам этого рынка, извлекающим барыши из всего (грязные слухи, порнография, садизм), ситуация кажется самой благоприятной и перспективной»². Здесь коннотативно нейтральное слово «прибыль» заменено негативно окрашенным словом «барыши».

В русских политических текстах широко употребляются «политические дисфемизмы» (грабеж, оккупанты, контрреволюция, шабаш). Причин такой дисфемизации несколько. Одна из них заключается в «демократизации языка», исчезновении цензурных ограничений в политической речи. Другая – в бурной политической жизни современной России, требующей от языка быть оружием защиты и нападения в политической борьбе, которая настолько остра, что ее участники не стесняются в средствах, в том числе и языковых. Третья причина в том, что в России еще не сформировалась культура политической речи, характерная для развитых западных демократий, и правила политкорректности пока не стали законом ни для политиков, ни для журналистов.

Наряду с дисфемизацией наблюдается и эвфемизация политической лексики. Эвфемизация затемняет смысл политической речи, затрудняет ее понимание и тем самым разрушает основу дискурса. В качестве примера можно привести политический медиадискурс США. Отметим распространенность в американском медиадискурсе, посвященном войне в Ираке, таких политических дисфемизмов, как hostile regimes (враждебные режимы), Iraqi threat (иракская угроза), purveyor of evil (поставщик зла), rogue states (страны-изгои), heaven for terrorists (рай для террористов), axis of evil (ось зла) и др. Что же касается политических эвфемизмов, то их массированное применение в политическом дискурсе США отмечается исследователями языка политики со времен Уотергейта (1973г.). Последующие крупные политические скандалы в США (Ирангейт, Моникагейт) продемонстрировали все новые и новые примеры искажения и сокрытия неприглядной изнанки политической борьбы посредством использования политических эвфемизмов.

Есть еще одна причина дисгармонии глобального политического дискурса. Она заключается в дисгармонии, несовместимости, конфликте понятийных систем, картин мира в сознании различных этносов, приверженцев различных религиозных учений и разных идеологий.

Картины мира носителей языка выражаются в лексике, поэтому изучение лексики, в том числе и политической, нельзя оторвать от изучения картин мира, сложившихся у разных народов, верующих разных конфессий, приверженцев разных идеологий и представителей разных культур. Картина мира в сознании человека основана на стереотипах сознания. Они воспринимаются человеком в готовом виде, и большинство из них внедряется в массовое сознание через СМИ.

История знает примеры успешной политической языковой коммуникации в субглобальных масштабах. Под субглобальным масштабом мы будем понимать масштаб, включающий в себя различные страны из различных регионов земного шара, с различными языками, достаточно разными лингвокультурными традициями и вероисповеданием. Первой такой системой стала «мировая система социализма», включавшая в себя СССР, страны Восточной Европы, Азии и Латинской Америки. Эта субглобальная система, охватившая три части света, включившая в себя десятки языков и широчайший спектр культур, представляла собой хоть и уменьшенную, но вполне адекватную модель человечества. В противовес «мировой системе социализма» западный мир сплотился вокруг США. Фактически, мир разделился на две субглобальные системы, противостоявшие друг другу идеологически и экономически, долгие годы находившиеся в состоянии «холодной войны». Важно отметить, что ни в одной, ни в другой из этих двух субглобальных систем не было единого для системы общего языка. Несмотря на лидирующую роль СССР в социалистическом лагере, русский язык не стал общим языком «мировой системы социализма». Точно также и английский язык не стал общим для стран НАТО. Но в каждой из субглобальных систем было достигнуто единое понимание и единая оценка политических реалий, сложились правила выбора средств вербального выражения основных политических понятий, единая стилистика политической речи. В рамках противостоявших друг другу капиталистической и социалистической систем, внутри каждой из них, сложилась своя система политической лексики, выражавшая соответствующую идеологию. Президент России В.В. Путин, в частности сказал: «Как всякая война – «война холодная» оставила нам и «неразорвавшиеся снаряды», образно выражаясь. Имею в виду идеологические стереотипы, двойные стандарты, иные шаблоны блокового мышления»¹.

Многие исследователи полагают, что единственным решением проблемы глобального дискурса является выбор единого языка и единой картины мира для всего человечества. В качестве такого языка обычно выступает язык английский, а в качестве образцовой картины мира предлагается западная модель. Но такой вариант глобализации, фактически эквивалентный вестернизации, а то и американизации всего мира, неприемлем для большей части населения Земли. Более того, попытки американизации мира встречают растущее сопротивление в различных формах вплоть до крайнего экстремизма и терроризма. Недаром В.В. Путин в своей мюнхенской речи счел необходимым особо подчеркнуть: «Считаю, что для современного мира однополярная модель не только неприемлема, но и вообще невозможна»². С лингвистической точки зрения, вестернизация поставила бы мир перед угрозой вытеснения английским языком других языков, сначала малых, а в дальнейшей перспективе и больших, что привело бы к невосполнимой утрате лингвокультурного богатства человечества.

Пример упомянутых выше субглобальных языковых систем доказывает возможность иного решения проблемы дисгармонии политического дискурса. Это гармонизация политических картин мира.

Основные положения концепции гармонизации можно сформулировать следующим образом:

1. В данной модели нет необходимости в едином всемирном языке, поскольку даже использование единого языка не гарантирует взаимного понимания. Самые большие и сложные проблемы в сфере глобальной коммуникации возникают не вследствие языковых различий, незнания языков и т.п., а из-за различий и противоречий в концептах, из-за несовместимости и безэквивалентности понятий в понятийных системах людей, принадлежащих к разным этносам, придерживающихся разных политических взглядов, исповедующих разные религии.

Хрущев как-то сказал в Америке: «Всяк кулик свое болото хвалит». Переводчик не знал, как кулик называется по-английски, и поэтому он перевел так: «Всякая утка свое болото хвалит». Это выступление Хрущева транслировал один американский канал, он нанял переводчиком графа Орлова, который делал синхронный перевод. Американский зритель слышал два перевода. Граф Орлов правильно перевел кулика – snipe. А корреспонденту послышалось snake – «змея». На следующий день в газете вышла статья – «Холодная война между переводчиками». И в статье было написано, что Хрущев сказал то, что телевидение перевело как «кулик», официальный переводчик – как «утка», а репортер – как «змея».

Очень сложны при переводе пословицы, поговорки, шутки, прибаутки. Известно выражение Хрущева «кузькина мать». Это бранное выражение (swear word) употребляется, когда нельзя произнести более сильное. И очень сложно найти эквивалент.

Предложенная модель гармонизации политических картин мира, в отличие от модели вестернизации, не предполагает укладывания всего человечества в прокрустово ложе западной культуры, но оставляет человеку возможность выбора языка, культуры и образа жизни в соответствии с его желанием, местом обитания, вероисповеданием, его приверженности традициям и т.п.

В заключение отметим, что глобальная гармонизация политического дискурса – дело отдаленного будущего, и она возможна только при наличии благоприятных экстралингвистических факторов, таких как гармонизация экономических отношений, идеологии и политических интересов. Однако начинать эту работу можно и нужно уже сейчас.

1. 
   Лейчик В.М. Дискурс-речь-текст //Международная конференция «М.В.Ломоносов и развитие русской риторики». – М., 2005. – 257 с.