Книга вторая Грозный гуп «Книжное издательство»

«…Рассветало. Губаш, связанный веревкой, которой недавно связывали быка, перед тем как его зарезать, крикнул, поворачиваясь к очагу, где лежал убитый им чеченец-толмач:

– Шамиль! Ответь, если ты жив, каким тебе показался хозяин, принявший тебя, как дорогого гостя?

Аварец-толмач, так и не произнесший ни слова вчера, перевел это Шамилю, лежавшему – с двенадцатью ранами – между сознанием и беспамятством.

Шамиль, срывающимся голосом, велел перевести:

– Ты, без сомнения, смелый человек. Но ты гяур. И потому ты утром умрешь, как собака!»

До этого я был уверен в том, что я все знаю о Кавказ­ской войне XIХ века, потому что прочел о ней горы публикаций и книг. Но, прочитав этот рассказ, ставший для меня неожиданным открытием, я понял, что знаю не все и что прочитано мной не все. И еще одно уяснил я себе, что вернее пословицы «Век живи – век учись», еще не придумали люди.

Автором этого рассказа и этой книги был мне тогда еще малознакомый прозаик, молодой литератор Ислам Эльсанов. Позже, конечно же, бывая и в издательстве, где он работал, и на семинарах молодых литераторов рес­пуб­лики, и приглашая его на передачи по телевидению, и участвуя с ним на встречах с читателями, я ближе узнал этого довольно-таки амбициозного, прямого и смелого в высказываниях писателя, на все имевший свой взгляд, обо всем – свое мнение. Он был и остается яростным защит­ником справедливости: в истории ли, дружеских ли от­но­шениях, творчестве ли.

Родился Ислам Эльсанов в ссылке, в семье уроженца с. Чеччель-Хе Ножай-Юртовского района, спецпере­се­лен­ца, в с. Куйбышево Алабукинского района Джалал-Абадской области Киргизии 13 августа 1956 года. Вскоре семья вернулась в Чечню и остановилась в с. Устрада-Эвла (с 1944 по 1957 г. – с. Колхозное, позже – г. Аргун), так что среднюю школу И. Эльсанов окончил в г. Аргун. Сразу продолжить учебу не удалось, поэтому работал на одном из заводов, которых понастроили в городе в конце семидесятых годов ХХ века, отслужил в Советской Армии.

После демобилизации Ислам Эльсанов поступил на филологический факультет Чечено-Ингушского госуниверситета и сразу же стал активным и деятельным членом ши­роко известного в те годы республиканского литературного объединения молодых литераторов «Прометей» (середина восьмидесятых годов ХХ века).

Проучившись четыре курса, И. Эльсанов бросает университет и поступает в Московский литературный институт им. А.М. Горького Союза писателей СССР и проходит там полный курс в семинаре известного русского писателя Анатолия Приставкина.

После окончания литературного вуза И. Эльсанов возвращается в Чечню, где работает вначале в республикан­ском книжном издательстве (отдел художественной литературы), затем – на республиканском радио и в научно-исследовательском институте гуманитарных наук.

После (а точнее, еще в ходе) второй военной кампании в Чечне открывается еще одна яркая грань характера и жажды познания этого человека: в 2001 году Ислам Эльсанов окончил Высшие курсы сценаристов-режиссеров (мастерская Н. Рязанцевой и А. Смирнова). В том же году, как дипломную работу, снял свой первый короткометражный игровой кинофильм «Чаща». В том же 2001 году фильм успел принять участие в десятом юбилейном кинофестивале стран Содружества Независимых Государств (СНГ) и Балтии, прошедшем с 7 по 14 сентября в г. Анапа. Дальше этого дело не пошло: по политическим и национальным мотивам фильму было отказано в участии во всех последующих кинофестивалях Европы.

«Однако, процесс «отторжения» и на этом не завершился, – писала Лула Куни. – Умело спровоцированная центральными СМИ «чеченофобия», когда в каждом представителе чеченской нации российские обыватели видели заведомого террориста, имела свои плоды: любой чеченец – независимо от его политических взглядов и социального положения – оказывался бесправным изгоем в любой точке России. В Москве, где И. Эльсанов в то время проживал с семьей, также началась настоящая травля «лиц кавказской национальности» и в результате – писатель вынужден был эмигрировать с семьей в Норвегию, где он сейчас и живет».

Писать Ислам Эльсанов начал еще в школе, но серьезно занялся литературой, сделав ее смыслом всей жизни, уже в университете и литературном объединении «Прометей», которое поистине стало школой мастерства и кузницей кадров для чеченской литературы. Произведения молодого писателя стали часто публиковаться в республиканской газете «Ленинский путь», альманахе «Орга», коллективных сборниках (в «Антологии чеченского рассказа», в книге произведений северо-кавказских писателей «Война длиною в жизнь» (Москва), например). Были изданы и две собственные книги рассказов и повестей И. Эльсанова: «На закате» и «Роща розовых берез», в которую вошла и одноименная повесть. И они были высоко оценены литературной критикой, общественностью, читателями. По достоинству воздали ему и за творческие успехи: он – член Союза писателей России и Чечни, член Российской гильдии кинорежиссеров, один из создателей и руководителей Чеченского отделения Международного ПЕН-центра. Его произведения переведены на языки народов СНГ.

Вся суть его творчества – это великая гордость за свой народ, желание восславить его историю, культуру, мудрость и трудолюбие, жажда возвысить его и поставить в один ряд с самыми цивилизованными и развитыми народами мира. Писатель и публицист Лула Куни пишет:

«Степень мастерства любого писателя определяется, прежде всего, востребованностью в его произведениях не­коей «правды жизни» – своеобразного индикатора зрелости писателя, когда описываемое в произведении событие более «жизненно», гораздо более выпукло и реально, нежели сама действительность, в формате которой мы пребываем. Проза И. Эльсанова и есть образчик именно такого уровня мастерства, когда читатель становится невольным соучастником происходящего, когда каждая деталь быта, каждый предмет осязаем, когда само время в произведениях его становится категорией материальной. Как-то по поводу некоего известного мастера было сказано: «Прочие пишут стихи, он – вещи». Так и здесь. Понимаешь значитель­ность таланта писателя, когда ощущаешь, видишь воочию приглушенный свет тяжелого «этнического золота» на всем, чего коснулось его перо. Это и есть то, что, в конечном счете, определяет суть и место истинной литературы в системе духовных ценностей этноса».

От себя добавим: в этом и есть смысл всего творчест­ва И. Эльсанова.

(отрывок)

С сотней муртазеков ехал имам Шамиль в Шароевское ущелье. Стояла поздняя осень. Чем выше подни­мались в горы, к небу, тем сильнее крепчавший ветер вил вихри мокрого снега с дождем, и длинного, по пояс, башлыка не хватало, чтобы завернуться. Хотя ему и не нужно было заботиться об одежде, перед этим холодом имам был равен с окружающими его мюрида­ми. Они были готовы отдать за него свои жизни, но от холода уберечь имама не могли. Перед холодом, как и перед Богом, все равны.

Эти горы были самые крутые в Чечне, здесь не выращивали зерна, и фруктов росло меньше, но в другом люди могли себя прокормить. На склонах виднелись уставшие пастбища, высокие травы готовы были раньше лечь под зиму, чтобы весной пораньше встать.

Шамиль поехал из Зумсоя в Чиннах, из Чиннаха – в Мулкоевское ущелье.

Имам, хоть и минуло ему сорок четыре, был ловким и сильным мужчиной. Когда он был рядом с Гази-Магомедом, мог прыгать с места выше человека. Он ехал подножьем Аргунских гор и невольно часто вздыхал, словно выдыхал из себя холод.

Подъезжали к Гухою. Показавшееся из хмури закат­ное солнце садилось, и на отряд падала длинная тень, от которой нельзя было ускакать на коне. Имам решил здесь остановиться, чтобы завтра поговорить с селом и отправиться в верное ему село Бенгара.

С ними был найденный командиром сотни муртазе­ков хорошо знающий аварский язык чеченец.

Дом Губаша, первого человека в Гухое, стоял, прислонившись к подножью горы. Зеленая еще гора придавала дому вид природной крепости.

Брат Губаша Цута принял под уздцы коня дорого­го гос­тя. Когда подошел Губаш, Шамиль и восемеро спешившихся рядом с ним всадников казались рядом с хозяином малорослыми: они едва доходили ему до плеча или подбородка.

Под навесом стоял огромный красный бык, между его мощными рогами упруго курчавилась короткая шерсть, он выдыхал – и из ноздрей валил пар. Когда во дворе и вокруг двора, обнесенного длинными жер­дями, остановилось множество всадников, он, пригнув могучую шею, на которой морщилась толстая кожа, скосил глаза снизу вверх, утробно прогремел «бо-о-ув» и начал рыть копытами оттаявшую под ним землю. Прилизанная шерсть на боку оранжево отсвечивала на солнце. Казалось, что заходящее солнце было за­брошено быком за гору, возвышающуюся за домом. И от сужающегося, убегая вверх, к задним ногам, живота быка, ощущение этой толкающей силы становилось явственнее.

Двери дома, да и сами комнаты, показались имаму внушительных размеров, надочажная цепь тоже была крупнозвенная...

Однако дом с улицы не казался большим, потому что гора была огромна.

Все было как бы рождено горой: дом, хозяин, бык...

Быка зарезали для остановившейся в соседних домах сотни, баранов – для Шамиля и его восьми товарищей (не считая недавно найденного толмача-чеченца). Хотя толмач-чеченец и был старым врагом хозяина, сегодня он был гостем. Аварец-толмач из числа восьмерых еще не пришел в себя после брани имама и выглядел потерянным.

Комнату, потрескивая, освещал масляный светиль­ник. Гости, плотно поужинав, поудобнее расселись на поднаре. Имам попросил Губаша постелить ему на ночь у очага, сказав, что хочет выгнать холод, вошедший в него в эти дни.

– Губаш, – промолвил имам некоторое время спустя, – в последние дни я был в обществах Шарой, Шатой, Чанти, Зумсой, Чиннахой. Все они принимают мою власть, под­тверждают мне свою верность, пока мы не изгоним из нашего края врагов. Только тайп Гухой, где ты главный человек, не признает меня и мою власть. В том, что об­щество Гухой не верно газавату, я считаю виновным тебя. Завтра мы соберем здешний народ, что­бы поговорить с ним. Ты же как верующий мусульманин должен сделать верным мне народ свой...

Имам взглянул на толмача-чеченца – тот быстро перевел это Губашу и несколько неуверенно закончил словами:

– ...Если ты не сделаешь их верными мне, там же прикажу отрубить тебе голову.

Губаш в ярости процедил:

– Шамиль, я никогда не был против тебя и твоей власти. Но знай, что речь твоя, речь человека, отведавшего у меня сискал, не делает тебе чести как имаму.

Кивнув врагу-толмачу, он впился взглядом в Ша­миля.

Толмач перевел Шамилю:

– Это еще неизвестно: ты мне отрубишь голову или я отрублю тебе голову. Посмотрим!

Сидевший до сих пор молча, аварец-толмач вскинул­ся, словно хотел что-то сказать, но вскочивший с поднара Шамиль приказал:

– Вяжите гяура!

Прислушивающиеся к чеченцу-толмачу семеро при­бли­женных мюридов-телохранителей уже были наготове. От­бросив нескольких, напавших первыми, подскочив, Губаш ладонью – плашмя – ударил Шамиля по лицу и отбросил в угол. Остальные – человек пять – на­бро­сились на Гу­ба­ша сзади.

Тем временем подоспели упавшие и вскочивший с пола Шамиль. Хозяину дома связали за спиной руки, затем, со­об­ща, с видимым усилием, свалили на пол и связали ноги.

– Выколите собаке глаза! – вскричал имам.

Командир сотни подкинжальником выколол Губашу глаза. Тот, рванувшись, сбросил с себя всех, порвал один из ремней. Кто-то из сражавшихся потребовал пояс у вконец растерявшегося аварца-толмача.

Цута и другие родственники вбежали в дом – все схва­тились за кинжалы, но командир сотни закричал вы­сы­павшим из комнат мюридам, чтобы они не причиняли вреда родственникам хозяина, – и их вытеснили из дома и со двора. Цута хорошо понимал аварскую речь.

Ослепленного Губаша бросили в чулан, у дверей по­ставили приведенного сотником муртазека.

...Губаш пришел в себя настолько, чтобы предпри­нять что-нибудь, только к середине ночи. Глазницы го­рели, словно в них были вложены раздуваемые мехами угли в кузне. Когда вспомнил, что ослеплен, скрипнул зубами. Захотелось громко кричать. Но странно начала гореть изнутри ярким светом середина лба... он забыл про глаза. Когда он страшно напрягся, чтобы порвать стягивающие его ремни, свет стал еще ярче. Ремни на плечах порвались. Губаш опасался, что не сумеет хоро­шо стоять на ногах. Здесь, в чулане, справа от маленького окошка, должна висеть старая бурка. Переставляя руки по стене, он снял ее с гвоздя, стукнул ногой два-три раза по двери. Послы­шались мягкие шаги стражника, потом раздался скрип: «за-а-к»... Он левой рукой развернул бурку, ударил поднятым кулаком правой, как молотом... От пистолета сейчас было мало пользы – Губаш руками поискал кинжал, но в пустых ножнах оглушенного мур­тазека его не было – он нашарил кинжал в бурке – тот застрял, проткнув ее.

Слепец тихо закрыл изнутри железным засовом боль­шую кунацкую, вложив пальцы между его ушками, что­бы не заскрежетал. Если бы в комнате горел светильник, он почувствовал бы это серединой лба, которая стала чувствительной ко всему... Хотя нынешние гости и не стоили этого, в душе все же шевельнулось чувство вины за то, что светильник забыли заправить жиром.

Того, кто лежал перед очагом, он с такой силой ударил кинжалом, что можно было перерубить надвое.

Разбуженные шумом мюриды повскакали с мест. В гус­той темени, где нельзя было бы увидеть и тыкаемого в глаз пальца, раздались панические крики. Какое-то время, когда Губаш был в ударе, ему даже показалось, что все они слепы и только он один зряч. Кто-то из них – среди всеобщего смятения – что-то крикнул на своем языке – они затихли…

Плечи, руки и тело Губаша были исполосованы жгучими кинжальными ранами, от уходящей теплой крови особенно отяжелели рукава, ноги скользили по залитому кровью полу.

Тут – в закрытую изнутри дверь – стали ломиться муртазеки. Стоны и крики в комнате затихли. Но он не мог остановиться: он должен был уложить всех и повернуться лицом к дверям…

…Когда упала дверь, и занимая весь дверной проем, появился израненный, исполосованный кинжалами Губаш с двумя застывшими струйками из глубоких глазниц, муртазеки отшатнулись, ошеломленные его громадностью.

Он упал от удара, нанесенного сзади…

...Той же ночью Цута сдался с родственниками коменданту крепости Чахкар. Женщин они оставили: тех не трогали.

В расходящихся сумерках пустые глазницы Губаша, казалось, занимали больше половины лица. Лежащий, связанный толстой веревкой, он казался очень большим.

...Рассветало. Губаш, связанный веревкой, которой недавно связывали быка, перед тем как его зарезать, крикнул, поворачиваясь к очагу, где лежал убитый им чеченец-толмач:

– Шамиль! Ответь, если ты жив, каким тебе показался хозяин, принявший тебя, как дорогого гостя?

Аварец-толмач, так и не произнесший ни слова вчера, перевел это Шамилю, лежавшему – с двенадцатью ранами – между сознанием и беспамятством.

Шамиль, срывающимся голосом, велел перевести:

– Ты, без сомнения, смелый человек. Но ты гяур. И потому ты утром умрешь, как собака!

Аварец-толмач перевел хозяину слова Шамиля и посмотрел на разрубленного надвое хозяином дома чеченца-толмача, лежащего у очага. Не слыша обратившегося к нему Губаша, он прижимал рассеченную щеку рукой, из-под которой падали на пол капли, удивляясь тому, что кровь казалась черной…

Только сейчас рассветало…

Умар Саиев

(1959)
Когда ближе узнаешь этого человека, несказанно облегчается задача охарактеризовать его: уверен в себе, умен, начитан, напорист, прям и, главное, литературно одарен, талантлив. только человек, рожденный для творчества, может написать такие строки (стихотворение «Плачет серд­це», перевод – мой):

Лежит Отчизна, словно сердце стало,

На лбу ее морщин полным полно:

С тех дней, когда война загрохотала,

Дыхание у ней затруднено.

Это об Умаре Саиеве, родившемся 27 июня 1959 года в с. Мескиты Ножай-Юртовского района. Учился в г. Гудермес, в средней школе №4, которую окончил в 1977 году. В том же году поступил и в 1982 году закончил филологическое отделение историко-филологического факультета Чечено-Ингушского государственного университета. Умножая и расширяя свои знания и получая вторую профессию, заканчивает с отличием по специальности «Государственное и муниципальное управление» Северо-Кавказскую академию государственной службы в г. Пятигорск.

Трудовая деятельность У. Саиева началась после университета с должности преподавателя родного языка и литературы в Мескитинской средней школе, где директором в те годы был выдающийся чеченский писатель Абузар Айдамиров. Затем трудился старшим научным сотрудником Чеченского научно-исследовательского института гуманитарных наук, начальником отдела республиканского Союза промышленников, консультантом Союза писателей, помощником депутата парламента.

На поэтическую дорогу У. Саиев вступил еще будучи учеником средней школы. Началась она в литературном объединении «Шовда» при редакции Гудермесской городской газеты «Красное знамя» (с 1991 года – «Гумс»). Руководил им известный чеченский поэт, сейчас – Народный писатель Чеченской Республики Шаид Рашидов. Благодаря ему, литературное объединение стало настоящей кузницей начинающих писателей. Поэтическое мастерство и дарование У. Саиева набирали силу и в объединении молодых литераторов «Прометей» под руководством А. Шайхиева.

Первое стихотворение поэта «Весна» было опубликовано в Гудермесской газете в 1976 году. С тех пор его стихи публиковались в республиканских газетах «Ленинский путь» («Даймохк»), «Васт» («Образ»), а с 2000 года – в журналах «Орга», «Вайнах», «Нана», «СтелаIад» («Радуга»), в федеральной периодике «Литературная газета», «Объ­единенная газета» и других изданиях. Вошли стихи У. Саиева и в коллективные сборники литераторов Чечни «У подножья лет», «Солнечное затмение» и в «Антологию чеченской поэзии» (М., 2003).

Тематика поэзии Умара Саиева традиционная для чеченской литературы последних лет: Родина, природа, испытание человека последними войнами, боль, страдание, любовь. «Эх, Чечня моя…» – так называется одно из его стихотворений, в котором есть строки (перевод – мой):

Чечня моя, судьба

Тяжелой стала ношей.

Войной жестокой снова ввергнута в беду.

Убитых схоронить

Спокойно мы не можем,

Не в силах бросить ад,

Живешь словно в бреду.

Почерк поэзии У. Саиева – классический для чечен­ской литературы, ритмы – традиционные, язык – чистый, стих – четкий, музыкальный. Недаром на его стихи написано много песен, которые исполняют звезды чеченской эстрады М. Ясаев, И. Абдулкеримов, К. Межидова, И. Эбиев, И. Кагерманов и др.

В 2004 году, как итог почти что четверть вековой работы У. Саиева в поэзии, в г. Махачкала вышла первая книжка поэта «Край, потерявший покой». Подготовлены к печати новые сборники: поэзии – «Горизонты жизни», афоризмов – «Корзина, сплетенная из мыслей». Кроме того, подготовлен к изданию сборник стихов «Ночь, растерзанная войной» на русском языке.

Выступает Умар Саиев и как публицист. Его литературоведческие, исследовательские и биографические очерки, как «Живительная сила поэзии Фазу Алиевой», «Большой поэт из маленькой Гоноды», «Мы не рассматриваем трагедию чеченского народа как чужую боль» и др., по­вест­вующие о жизни и творчестве выдающихся дагестанских поэтов Фазу Алиевой, Магомеда Ахмедова и Сугури Увайсова, опубликованы в книгах и в газетах Чеченской и Дагестанской республик. А очерк «Соловецкий узник» Умара Саиева, в котором рассказывается о трагической жизни его двоюродного дедушки Абуязита Саиева, расстрелянного чекистами из НКВД в печально известном Соловецком лагере особого назначения, в большом ряду исследований морской Арктической комплексной экспедиции под общей редакцией П.В. Боярского вышел в первом томе книги «Полярный архив» в 2003 году в Москве. Следует отметить, что в издании данной книги приняли участие 14 научно-исследовательских институтов Российской Федерации.

Учитывая все это и его активную общественную деятельность (например, возрождение, развитие и укрепление традиционных дружеских и творческих связей чеченских и дагестанских писателей), Умар Саиев в 2000 году избран членом правления Союза писателей Чечни.

Стихи У. Саиева в переводах: моем и поэтов Розы Талхиговой и Хаваса Акбиева.

Край родной встревоженно вздыхает,

Трудная настала полоса…

Над горами демон зла летает,

Градом пуль острижены леса.

Лик земли в ожоговых заплатах,

Плач руин, и кладбища в огне…

Родина! Так в чем ты виновата?

Жизнь проходит как в кошмарном сне.

Умирают на задворках люди,

Смерть без скидок убивает всех.

От ударов залповых орудий

Разлетелся вековой орех.

Кто, твоею упиваясь кровью,

Натравляет на тебя зверей?

Тяжело нам видеть долю вдовью,

Слезы безутешных матерей.

В небесах орел парит устало,

Изгнанный безжалостно со скал, –

Удали былой как не бывало,

И в удачу верить перестал.

Грусть – тоска… Для нас уже не ново,

Что повсюду – горе, слезы, смерть…

Не печалься, Родина, ты снова

Всем на зависть станешь молодеть!
* * *

Жизнь нам столько мыслей навевает,

Столько наших путает дорог,

То красоты мира открывает,

То подарит смех, то слез поток…

Жизнь, прошу, открой глаза пошире,

Светлым ликом сердце приласкай…

Я немало прожил в этом мире…

Путь ошибок повторить не дай!

Жизнь порой загадочна, поверьте,

И не перечесть ее страниц…

Сколько помню я себя на свете –

Мне поблажек не давала жизнь.

Но прошу ее в жару и холод:

В мир счастливый укажи мне путь.

Иль убей меня, пока я молод,

Иль ко мне помилосердней будь!
Прости меня

Прости, смягчи страдания души.

Я каюсь: я – виновен. Это ясно.

Простив, что делать ты мне подскажи.

Или мое раскаянье напрасно?

Прости меня за то, что не ценил…

Пойми, я не пытаюсь оправдаться,

Прости за то, что не хватает сил

Смотреть, как счастье будет разрушаться.

Прости, все предначертано судьбой,

От злого рока никуда не деться…

Прости, ты даже не познаешь боль,

Она свинцом расплавится на сердце.

Прости во имя будущей весны.

Прощение оценено и Богом.

Прости, ведь мы же просто не должны,

Врагами став, судить друг друга строго.

Прости, слова хорошие ценя,

Чтобы в разлуке сердце не остыло.

Прости, не делай призраком меня.

Ну, что мне сделать, чтобы ты простила?

Прости, смягчи страдания души.

Я каюсь: я – виновен. Это ясно.

Прости, что делать только подскажи,

Чтоб не было раскаянье напрасным.

Лула Жумалаева

(1960)
Если вам захочется поговорить о том о сем, посоветоваться или просто отвести душу, заходите в Дом печати, поднимитесь на восьмой этаж и зайдите в дверь, на которой написано: «Редакция журнала «Нана». Главный редактор Лула Изнауровна Жумалаева». Там встретит вас интеллигентная, умная, тактичная, начитанная и широкообразованная женщина, которая, как вы позже узнаете, не только журналистка, но и поэт, прозаик, переводчик и публицист. И все это в одном лице. Не удивляйтесь, знакомый почерк, интонации, стиль и образы, взгляды на мир вы встретите в публикациях под фамилиями Лула Куни, Л. Изнаурова, Л.К. Субат, – это ее псевдонимы. Первой из них она подписывает особенно часто свои поэтиче­ские жемчужины, например:

Мокрые ступни в серую пыль окунув,

Мать отдохнет у обочины синей дороги…

Стебли тугие синей травы натянув,

Небо курлыкнет щемящую ноту свободы.

Утро поглотит сонную рябь тишины.

Мокрые травы плачуще лягут ей в ноги…

В синих глаза моей матери –

Синяя стынь.

Первые проводы и ожидание.

Светлые роды.

Лула Жумалаева родилась 18 февраля 1960 года в г. Грозный. Здесь же окончила среднюю школу в 1977 году и от­деления русского языка и литературы и журналистики Чеченского государственного университета в 1976–1981 годах и в начале 2000-х годах.

Трудовая эпопея Лулы Жумалаевой началась сразу же по окончании университета. Работала преподавателем на кафедре общего языкознания ЧИГУ им. Л.Н. Толстого (это имя университет носил до 1997 года), ведущим методистом научно-краеведческого отдела Республиканской научной библиотеки им. А.П. Чехова (это имя она носила до 1997 года), завучем-организатором в средней школе №7, лицее №1 г. Грозный и т. д.

В конце девяностых годов ХХ века Л. Жумалаева пришла работать в периодическую печать республики. Начинала публицистическую деятельность художественным редактором детского журнала «Радуга», продолжила редактором отдела поэзии литературно-художественного журнала «Ичкерия», литературным сотрудником город­ской газеты «Столица плюс» и ответственным секретарем журнала «Вайнах». В 2004 году организовала выпуск и возглавила литературно-художественный и социально-культурологический журнал «Нана», сделав его самым популярным и востребованным изданием республики.

Первые шаги в литературный мир Лула Жумалаева сделала еще ученицей. Публиковаться же начала впервые в университетской многотиражке «За кадры» в 1976 году. С 1981 года стала печататься регулярно в газетах «Заветы Ильича» (Грозненский район), «Грозненский рабочий», «Комсомольское племя».

С конца девяностых годов ХХ века стихи и рассказы, переводы и публицистика Л. Жумалаевой начали публиковаться в коллективных сборниках литераторов: «Чтобы жить на земле» (1988), «Лирика-90», «Строки, опаленные войной» (2003), «Война длиною в жизнь» (составитель Г. Немченко. М., 2007) и др. Сейчас написаны и подготовлены в печать ее три авторские книги: «Детектор лжи» (публицистика), «Цепи снеговых гор» (рассказы и повести) и, конечно же, собрание, как всегда, оригинальных, пленяющих новизной и неповторимостью стихов «Гнездо на ветру».

Лула Жумалаева – участница круглого стола писателей Северо-Кавказского региона «Северный Кавказ: многообразие и единство», который провели 17–20 мая 2006 года в г. Железноводск Фонд социально-экономических и интеллектуальных программ и редакция журнала «Дружба народов». На нем было решено издать коллективный сборник произведений участников форума под названием «Война длиною в жизнь», куда вошли в числе других и рассказы чеченских писателей Л. Куни, Э. Минкаилова и И. Эльсанова.

«Книга «Война длиною в жизнь» – это рассказы о тысячелетних традициях и обычаях и о реалиях дня сегодняшнего, – пишет Ф. Отарова (Москва), – об изгнанных в прошлом веке (ХХ) из отчего дома, о непростой доле горцев и связанных с ними общей судьбой соседей, о любви и надежде, о вечном…».

Участвовала Лула Жумалаева и на презентации книги в г. Москва в Центральном доме литераторов 31 октября 2007 года, где даже выступила с речью, о которой писали: «Запомнилось выступление замечательной чеченской пи­сательницы Лулы Куни. Запомнилось пронзительной прос­тотой слова, искренностью и несомненным талантом не только прозаика, но и поэта».

И еще в предисловии к книге «Война длиною в жизнь» отмечено, что «уверенно и одухотворенно ткут каждая свое полотно лиричной, поэтический прозы талантливые горянки: чеченка Лула Куни, аварка Хасат Магомадова, адыгейка Роза Паранук, кабардинка Мадина Хакуашева».

Много работает Л. Жумалаева и над популяризацией произведений чеченских писателей, переводя их на русский язык. Так, она перевела на русский язык и опубликовала: «Поэму абсурда» Ш. Цуруева, «Снов белые ночи» М. Бексултанова, эссе «Писатель и война» С.-Х. Кацаева, произведения Саида Бадуева, Лечи Абдулаева и др.

Лула Жумалаева – член Союзов писателей и журналис­тов России и Чечни, заслуженный работник культуры Чеченской Республики, член Международного писательского ПЕН-клуба.

Тематика произведений – самая разнообразная, пишет на русском и чеченском языках. Основной и любимый вид жанра поэзии – верлибр (белый стих).

Лула Жумалаева и сегодня активно занимается литературной и журналистской деятельностью, она день и ночь в работе. И мы верим, что она еще не раз порадует читателя новыми, как всегда, оригинальными и неожиданными произведениями.

Стихи (ранние) Л. Жумалаевой.
* * *

Посвящается Валиду Дагаеву –

народному певцу Чечни

Илланча тронет струны пондура –

Сердце чеченца птицей забьется.

Тихо гортанная песня польется

В ночь. По следам уходящего тура.

Утро протрубит глоткой оленьей.

Горы дыханьем солнце застудят. –

Песня пондура утро разбудит,

Перекрывая клекот орлиный...

Илланча тронет сердце пондура –

В юном волчонке турпал проснется.
* * *

Растяни, чеченка, мехи гармони.

Пусть пошире расступится круг.

Я сегодня танцую на воле –

Птица, выпорхнувшая из рук.

У оконца невестка наседкой.

Это место досталось не мне...

Я сегодня танцую, соседка,

Не маячь белой птицей в окне.

Только, знай, тихо радуясь счастью,

Ты недолго в гнезде пропоешь.

С милым весны коротки. Но зимы –

Ты от долгой зимы не уйдешь...

Переливы гармони, улыбки.

Я сегодня танцую с другим.

Твоего я знала хорошим –

Ты узнаешь его и плохим.

Растяни, чеченка, мехи гармони.

Пусть пошире расступится круг.

Я сегодня танцую на воле –

Птица, выпавшая из рук.
* * *

Вот родина моя. И мне ее хватает.

Пусть вас не поразят ее просторы,

Пусть экзотически кинжалы не блистают

И пусть не так гороподобны горы.

Вот родина моя. И я люблю,

Когда чеченка, поводя плечами,

Вдруг, развернув гармонику свою,

Утешит нас, запев нам о печали,

Иглой серебряной по сердцу проведет,

Взмахнет крылами голубицы яркой

И в круг войдет – и всех с ума сведет

Холодным ликом и дыханьем жарким.

Вот родина моя. И мне ее хватает.

У тихих рек – слыхал? – истоки рьяны.

Вот родина моя. На всех хватает?

Кувшин вспотел.

Как влажные бока его блистают!

Расскажи свои темные сны

струе воды, и они не сбудутся