Монологи от сердца

КОМПЬЮТЕР С АДРЕНАЛИНОМ

– Я здесь задыхаюсь! Мой талант никому не нужен! Мне необходим компьютер, Интернет для выхода в поэтическое пространство, сказать своё слово на поэтических форумах! Разместить новые стихи!

У меня была приличная по нашим меркам сумма, у него что-то – скинулись. Жора купил крутющий компьютер. Подключились к Интернету. Сходил в поэтический сайт ровно два раза. Бог свидетель. А потом включил порнуху и не вылезал из неё вообще. Когда я спросила, что интересного в этой пошлятине, он сказал:

– А ты знаешь, я бы это снимал. У меня в голове такие сюжеты.

На нашей постели эти сюжеты не отражались.

Он как-то съязвил:

– Да, ты не золушка в кровати. Никакой сказки. Однообразная какая-то!

Я первый раз промолчала, что и он не принц по ночному делу. Жора повторил второй и в третий раз. Пришлось признаться, что во время полового акта могу читать газету. Его старания меня не вдохновляют. Жора встрепенулся. Считал: одно присутствие такого полового гиганта, как он, должно женщину в экстаз приводить, и вдруг «газета»...

– Надо что-то делать! – обеспокоился.

Тревоги хватило на три минуты. Это же работа – познавать друг друга. Он привык познавать только себя. Трудиться ради другого не для Жоры.

Позже я поняла, в чём собака зарыта. Эгоист готов идти на компромисс, если ему выгодно, эгоцентрист, каким был Жора, никогда. Никаких компромиссов, только мимолетная видимость. В Жоре наличествует парадокс. Он хочет видеть рядом с собой личность, а не «принеси-подай». Личность, которая, не раскрыв глупо рот, его слушает, личность, которая сама много знает, много умеет, вызывает уважение окружающих. Но эту личность, эту индивидуальность он может рассматривать только в своих лучах, причём агрессивно. И начинает её планомерно стирать. Миллиметр за миллиметром идёт уничтожение. Я стала чувствовать, что иду не вперёд, а двигаюсь назад, сдаю позиции и как женщина, и как человек, и как личность.

Уже говорила, что научилась материться, чего со мной в жизни не случалось. Стала орать, его скандалы так надоели, рявкну, долбану из всех крупнокалиберных. Знаю: эта порочная тактика, но хотелось просто спокойного уголка. Однажды сказала:

– Знаешь, Жора, в семейной жизни ты боишься спокойствия.

Он подумал и произнёс:

– Да, я боюсь превратиться в немецкого бюргера, раба довольства и избытка. Мне всегда не хватает адреналина.

– Так найди бабу, – говорю, – и выжимай из неё адреналин тоннами, если согласится. А мне начинает надоедать. В конце концов, если хочешь адреналина, прыгай вниз башкой с резиновыми жгутами. Лазь по горам. Почему ты адреналин получаешь, рискуя моей жизнью, а не своей?

Он так и не понял, что у него в руках было. И не поймёт, слишком занят собственной персоной. Был момент, Бесо ещё жил в нашем доме. Он посматривал в мою сторону. Нравилась я ему. Да и мне доставляло удовольствие с умным человеком поговорить. Жора ревновал, как мавр. Грузин смеялся и подначивал: «Жора, нэ рэвнуешь ли ты?» Жора начинал дёргаться, чирикать, прыгать как воробей по веточке: «Да нет, что там ревновать!» А Бесо качал глубокомысленно головой: «Знаешь, Жора, ты мнэ скажи – где ты её нашёл? Люди такое годами ищут, тэбе, дураку, даром досталось».

Смешно было смотреть на глыбу Бесо и Жору рядом с ним.

Жизнь эти шесть бельгийских лет была у меня как под могильной плитой, будто под камнем я пролежала. Сколько раз задавала вопрос: зачем мне это нужно? Наконец ответила: не нужно! И как глоток свежего воздуха глотнула. Посмотрела на себя критически в зеркало и подумала: а фигня. В пятьдесят лет жизнь только начинается. Конечно, где-то года два-три придётся восстанавливаться от этого брака и возвращать потерянное. И характер сволочной стал, и внешность – растолстела, как никогда. Конечно, пятьдесят – не сорок, но всё равно постараюсь.

А почему терпела? Бабья дурь. Любая женщина верит и надеется, когда человек говорит: я всё осознал. Искренне кается, искренне считает, что любит. Я поняла: ему вообще не дано любить. Нельзя любить справа, а мордовать слева. Я не могу рваться каждый день, каждую минуту между полюсами «ненавижу» и «люблю». Только что кричал, что я такая-сякая рассякая, а тут готов облизать. Невероятно.

Не умеет щадить. Мужик зашёл к нам, Федя Рябиков, у меня растения всякие – кактусы, композиция из цветов и среди них пирамидка стеклянная. Федя, мужик простецкий, без замаха на грамотность, спрашивает: «Что за пирамида Ехиопса?» Не тот случай, из-за которого человека расстреливать. Ну не знает, что не Ехиопс возводил пирамиды, а Хеопс. Жора накинулся со сладострастием унижать мужичка, пинать словесами с разворота, делать больно. Я промолчала. Потом сказала:

– Как ты так можешь? Случись что, к этому Феде побежишь, и он тебя выручит.

У Экзюпэри есть замечательная строка: «Если ко мне приходит друг, он хромой, я его не заставляю пускаться в пляс, я ему лучше подам стул». Это, говорю, твой любимый писатель, а ты поступаешь наоборот: заставляешь хромого подпрыгивать.

Жалко его, конечно. Но с меня хватит.

Мать меня била как сидорову козу, четырнадцать побегов из дома. Но, помня ту боль, не могу поступить также. Он рождён в любви, воспитан матерью, для которой был свет в окошке, и вдруг такая чернота исходит...

Любовь матери была неземной. Подвиги совершала. Жора просыпался утром. В то время апельсины или мандарины – страшный дефицит. Не достать. Он просыпался оттого, что в рот засовывают дольку мандаринки. От такой вкусности с радостью поднимался. И в садик любил ходить. Я ненавидела садик. А он тащил мать за руку: пошли. А почему? Да потому, что мама вела в садик, а какой-то хлопотливый зайчик подарочки вдоль дорожки в укромных местах разложил. Конфетку, яблочко, игрушку. Мать поднималась рано утром, закладывала тайники «от зайчика». Возвращалась, будила сыночка дольками мандарина. И звучала сказка про заботливого зайчика, раскладывающего ночью подарки для Жорика.

Спрашиваю его:

– Как так, меня постоянно пороли, тебя в неземной любви растила мать, в результате ты мордуешь вокруг себя людей, пинаешь их самолюбие. За что? Ехиопс не тот глобальный повод унижать человека за безграмотность. Как получилось, что любящая мать воспитала такого монстра?

Он с пафосом:

– Меня женщины испортили.

У меня была куча любовников, попадались далекие от совершенства. И подленькие. Не сразу смогла раскусить. Но не скурвился характер, не обозлилась на человечество, не стою на панели. Что же это за женщины?

Думаю, нашла разгадку этому секрету. И она меня не порадовала. Жора был очень красивый. Может, моя догадка просто бред? Не знаю, но красота – дар обоюдоострый. Даётся для добра. Но если ты растрачиваешь его во вред кому-то, тебе в конце концов прилетает… Он был красив, как ангел. Когда в первый месяц нашего знакомства увидела его фотографию в шестнадцать лет, я задохнулась. На меня взглянуло… Фильм был детский про Электроника. Два брата-близнеца, беленькие, кудрявые. Ангелочки. Жора был точно такой красавец. «В школе, – говорил, – за мной девчонки табунами бегали, я не понимал почему». Мальчишки, они же глупые.

Изумила ещё одна фотография в советском паспорте, что после армии получил. Белые ангельские кудри куда-то делись, но волосы вьющиеся. Возмужал. И копия – молодой артист Скляр. Такая же в точности очаровательная улыбка. Один в один. Двойник. Естественно, этого Скляра женщины, жаждущие склярового тела, рвали на части. Жора загулял, да так, что – играй гармонь! Женщины, которые для семьи, их надо завоёвывать. Потрудиться, поухаживать. Какие-то цветочки, лепесточки должны быть. Жора любил, как он хвастался, срубать женщину. Сорвать. Срубить. А кого легче срубать? Лёгких женщин. Честных давалок. На всё согласных. В сексе хотелось изощрения, они давали с лихвой. И пошло-поехало. Растление не растление, он стал меняться. Цинизм попёр. Перетрахал, наверное, пол-Омска. Да с выдумкой. Сделал скрытую видеокамеру дома. Этакую студию. Пригласит девицу, разденет, тихонько включит аппаратуру и снимает порноскачки. Собрал коллекцию половых актов. Личный «Декамерон». Друзьям показывал, пока одна из его многочисленных подруг, которая надеялась на семейное счастье, блядский архив не обнаружила и не сожгла. До сих пор Жора сокрушается о потере уникальной коллекции.

– Там была правда жизни, – говорил, фантазируя о себе в роли порнорежиссёра, – там были детали, которые просились в фильм, они придавали бы необходимую естественность. Деталь – главное в творчестве. Когда женщина раскованна, знать не знает, что её снимают, проявляются такие искренние, сугубо индивидуальные нюансы поведения в постели...

Отношение к женщине, как к станку, потребительское.

– Ты к матери, – спрашиваю, – тоже потребительски относился?

– Нет, – возмущался, – что ты?

Но капризное, избалованное дитя не может к матери с любовью относиться. Думаю, врёт, говоря, что мать обожал и лелеял, что мать самое дорогое. Врёт и себе, и другим. В детях обычно соединяются две ипостаси – матери и отца. А отец был жестоким. Жестокость и любовь соединились в такой коктейль, что коктейль Молотова отдыхает.

Отец Жоры, Игнат Иванович, женился два раза. Сам он с Алтая. Крепкий, мощный. Алтайская кость. Фотоальбомы семейные мы не раз с Жорой смотрели, когда легенду втирания мозгов европейским чиновникам прорабатывали. По-своему красивый мужчина. У него до Жориной матери была семья. Двое детей. Игнат Иванович – мужчина с положением, главный бухгалтер на крупном предприятии. В тридцать пять лет встречает красивую Любу, на девять лет его моложе, действительно – очень красивая женщина. Утончённые черты лица, выразительные глаза, красивый открытый лоб, резкий излом бровей, плавная линия подбородка… В первой семье у Игната Ивановича, надо полагать, всё было отпето, а хотелось новых ощущений. Бросил жену и женится на Любе. Наживают Жору.

Думаю, как человек жёсткого плана, любил какое-то время по-своему Любу, гордился красавицей в доме. Но через некоторое время понял: от перемены мест слагаемых радостнее не стало. Счастье во втором браке, как и в первом, не улыбнулось в тридцать два зуба. Игнат Иванович завёл любовницу. Стал в своё удовольствие погуливать. Понял: рисковать с крутыми поворотами в жизни себе дороже. Там дети, тут ребёнок. А гарантий никаких, что с третьей будет лучше. Хватить разводиться-жениться. Можно и без официальных заморочек женщин иметь. Дома начались истерики. На фотографиях у Любы стали вырисовываться не совсем счастливые глаза.

Был у Любы для семейной женщины существенный изъян – у плиты ничего путного из щей-борщей и других блюд не получалось. Бывает такой казус: не умеет женщина варить-стряпать, и не дано научиться. Хоть ты лопни, хоть зачитайся поваренных книг. Игната Ивановича данный факт раздражал. Красота красотой, но приходит домой с работы, а там тюремная баланда. Махнуть бы рукой, да сын растёт. Люба, кстати, была не из тех домохозяек, что на шее у мужа висят, начальником отдела кадров на швейной фабрике работала.

Умер отец рано, от рака, когда Жора в армии служил. Осталась Люба одна. Отец отличался жестокостью по отношению к сыну. Не в смысле бить. Нет, никогда. Поступки. Жора рассказывал несколько случаев. Воспитанный только на своих желаниях, а мать ему потакала, он делал только то, что хотел. Купили велосипед, Жора тут же нахватал двоек по английскому. Надо исправлять, зубрить. В Бельгии Жора не раз каялся: «Дурак, не учил язык!» Он и в Бельгии за шесть лет не выучил. Я фламандский освоила, он походил-походил и бросил. Отец как чувствовал – нужен сыну английский. Но Жоре не до него, весь в велосипеде. Отец раз сказал: «Занимайся». Жора ухом не ведёт. Или по улицам педали крутит, или ремонтирует велосипед. Отец второй раз напомнил. Жора мимо ушей пропускает. И третий раз ему как об стенку горох родительское требование. Тогда папа без слов берёт велосипед, сверкающее спицами и ободами богатство, и хоп его с балкона в свободный полёт, а внизу ни много ни мало пять этажей. Богатство через пару секунд превращается в груду металла.

Другой случай. Восьмой или девятый класс, пора экзаменов. Жора не только к английскому относился без придыхания. Он считал: математичка его не любит, химичка не переваривает, физичка пристрастна. Было за что. Ершистый, занозистый, неудобный парень. Но к экзаменам готовиться надо. За какое-то время перед этим Жора завёл собаку, овчарку. Животных он больше, чем людей, любит. Возился с собакой всё время. Дрессировал, учил... Пора экзаменов приспела. Но что лучше, алгебра с не любящей Жору математичкой или преданная собака, которая души в хозяине не чает? Ясно дело. Отец делает предупреждение. Не хочет, чтобы сын тройками позорил семью. Но Жора вместо скучного учебника с собакой время проводит. Отец подождал-подождал, снова сделал замечание. Про случай с велосипедом Жора забыл или думал: ну, собаку ты с балкона не выкинешь, это не железо. Отец ещё пару раз напомнил об уроках, дескать, выбирай: собака или экзамены. Жора как Жора. И получил по алгебре трояк. На следующий день приходит домой. На кухне сидит дядя в милицейской форме, а отец показывает ему, как пёс выполняет команды. Потом дядя передаёт отцу сто двадцать рублей и уходит с псом. У Жоры шок, у собаки шок.

Отец мало ему внимания уделял. Может, оттого и у Жоры была теория: ты роди сына, а потом я им когда-нибудь займусь. Поэтому я знала: если рожу ребёнка, рожу для себя. Жора был счастлив, когда отец брал на рыбалку. Общения с отцом явно не хватало. Получилось: каждый бежал в свою сторону в семье.

За один поступок Жора по сей день кается. Ехали в автобусе, Жора увидел, что отец не расплатился. Доехали до своей остановки, вышли, Жора начал дёргать по своему обыкновению за больную нитку: «Что, пап, решил пятачок заныкать? Пожалел за проезд!». И вдруг увидел, каким растерянным стал отец, этот огромный, здоровый мужик, который всегда сам решал все проблемы, сдулся, что-то залепетал про забывчивость. А Жора пустился ёрничать: «Давай отнесём в автобусное управление пятачок». Жора и тогда был Жорой. Что стоило напомнить в автобусе? Нет, подождал остановки. И отплатил отцу за велосипед, собаку. Но до сих пор самому неловко за тот поступок.

Жалко Жорину мать. Счастливой она никогда не была. Может, первые супружеские месяцы. Потом отец стал гулять. Дома ему тепла не хватало. Да он, наверное, ничего и не предпринимал для его появления.

Возвращаясь к Жориной истории с фотопревращениями, повторюсь: с внешностью Скляра он пошёл по бабам, покоряя смазливостью. Приобретение сексуального опыта превратилось в спорт, механический и производственный процесс. И его эксклюзивная внешность за несколько лет слетела, как и не было. Я открываю советский паспорт, фото сразу после армии, Жоре двадцать лет – вылитый артист Скляр, переворачиваю страницу и поражаюсь до визга: кто это? Другой человек. А Жоре всего двадцать пять. Был Электроник, затем очаровательный Скляр, который превращается за пять лет в абсолютно неинтересного, некрасивого мужчину…

…Жора, зная, что не сады на голове, вбил себе в мозги: если бриться налысо, что-то заколосится. В Брюсселе летом побрился. Доводы всякие отвлекающие выдвигал, типа, чтобы не потеть, пусть голова дышит. Шифровал истинную причину. У него была бандана. Наденет и перед зеркалом крутится. Любит покрасоваться, как женщина. Посмотреть на свои стройные ноги. Упругий зад. А тут бах – побрился. Голова, надо сказать, домиком. Клинообразная. С волосами скрадывается огрех черепа, без них изъян наружу. Побрился, на следующий день стук в дверь. Коба заходит и таинственным голосом говорит: «Таня, а что с Жоро-о-ой? Он, вах-вах-ва-а-ах! страшный! Скажи, пуст по подъезду тыхо-тыхо ходыт, а то дэти сылно пугатса-а-а-а!»