Николе М., Шварц Р. Н 63 Семейная терапия. Концепции и методы/Пер, с англ. О. Очкур, А. Шишко

5-е международное издание

УДК 615 ББК 53.5 Н63

MICHAEL P. NICHOLS, PH.D. RICHARD С SCHWARTZ, PH.D.

FAMILY THERAPY. CONCEPTS AND METHODS

Fifth Edition

Allyn & Bacon

Pearson Education, Inc.

Предисловие С. Минухина Оформление и макет художника А. Бондаренко

Николе М., Шварц Р.

Н 63 Семейная терапия. Концепции и методы/Пер, с англ. О. Очкур, А. Шишко. — М.: Изд-во Эксмо, 2004. — 960 с, ил.

ISBN 5-699-08352-9

Это издание — без сомнения, самый полный учебник по семейной те -рапии, который предлагает обилие информации, представленной с осве­жающей ясностью и отсутствием сложной терминологии. В нем представлено исчерпывающее описание всех известных подходов к семейной терапии: от классических до новейших; вся эволюция семейной терапии от ее зарождения до сегодняшних дней. Авторы книги постарались сделать особый акцент на практической стороне каждого подхода, его методах и техниках. Читатель встретится на страницах книги с основателями семейной психологии — Бейтсоном, Аккерманом, Минухиным, Витакером и другими, а также с новыми именами, с теми, кто творит семейную терапию сегодня.

Для психологов, психотерапевтов, социальных работников, студентов и учащихся, преподавателей колледжей и вузов.

УДК 615 ББК 53.5

ISBN 5-699-08352-9

© 2001 by Michael Nichols.

Published by Arrangement with the original publisher, Pearson Education, Inc., publishing as ALLYN & BACON, a Company

© Оформление. А. Бондаренко, 2004

© OOO «Издательство «Эксмо», 2004

Посвящается нашим женам

Мелоди Николе и Нэнси Шварц

и детям Сэнди и Полу Николе

и Джесси, Саре и Хали Шварц.

Предисловие

В этой книге Майк Николе и Ричард Шварц повествуют нам об истории становления семейной терапии и делают это, нужно отметить, очень неплохо. Трудно представить более информа­тивное и читабельное руководство по этой теме.

Возникшая в конце 50-х, семейная терапия быстро сформи­ровалась благодаря безумию группы конструктивно мыслящих ученых и практиков. Около четырех десятилетий спустя теория и практика представляются сомнительными и неопределенными, что характерно для зрелости. Но вначале, как говорят историки, был Грегори Бейтсон на западном побережье — высокий, чисто выбритый угловатый интеллектуал, генератор идей, который ви­дел семью как систему. На восточном побережье был Натан Ак-керман — коротышка с окладистой бородой, являющийся во­площением харизматического лекаря, для которого семья была совокупностью индивидов, борющихся за поддержание баланса чувств, иррациональностей и желаний. Бейтсон — человек идей и Аккерман — человек страстей, отлично дополняли друг друга. Это Дон Кихот и Санчо Панса семейной системной революции.

Разнообразие открытий в клинической практике 1960—1970 гг. принесло семейной терапии ряд других ее названий — систем­ная, стратегическая, структурная, боуэновская, эмпирическая, а также выдающуюся солидарность в убеждениях и определении поля деятельности. Пионеры семейной терапии объединились в отвержении психоаналитической теории и единогласно приняли системный подход, но, несмотря на это, их терапевтические тех­ники очень различались.

В середине 70-х, когда семейная терапия успешно развива­лась, в сферу ее интересов стали входить самые разнообразные проблемы человека: наркотическая зависимость, госпитализи­рованные психиатрические пациенты, благотворительная по­мощь неимущим, насилие в семье и т. д. Работа в каждом на-

Предисловие

правлении представляла собой вызов. Практики использовали подобную экспансию семейной терапии как возможность при­менения новых подходов, некоторые из них шли вразрез с сис­темным.

Вызов системной теории (официальной науки в наше время) принял две формы. Одна была чисто теоретической: оспарива­лась идея того, что системный подход является универсальной схемой для изучения организации и функционирования всех че­ловеческих объединений. Главный протест исходил от феминис­тов, внимание которых привлекло отсутствие в концепции поня­тий тендера и власти и которые отмечали, как «бесполая теория» провоцирует искажения, если речь идет, например, о насилии в семье. Другая касалась связи теории и практики — возражение выражалось против навязывания системной теории как основ­ной для терапевтической практики. Подвергалась сомнению са­ма техника, однажды определившая поле. Неизбежно оно вновь скроет специфику и заново откроет для изучения свои старые табу: личность, интрапсихическую жизнь, эмоции, биологию, прошлое и особое место семьи в культуре и обществе.

Как свойственно любой официальной науке, она старается сберечь устоявшиеся концепции, тогда как прагматическое вни­мание к специфическим случаям требует новых и специфичес­ких откликов. В результате сегодня у нас есть официальная семей­ная терапия, на покровительство которой претендует Бейтсон, с одной стороны, а с другой — масса замечательных практиков, делающих тонкую и эффективную работу, которая все чаще рас­ходится с понятиями системного подхода. Как следствие — кон­фликт и спор о центральном понятии семейной терапии.

Сегодня, когда мнение об авторитете и ответственности те­рапевта далеко не однозначно, первые семейные терапевты вос­принимаются как «руководители» — убежденные сторонники изменений с четким пониманием того, как их осуществить. Те­рапия всегда была объединением усилий, но ответственность за руководство возлагалась на терапевта.

Некоторые школы семейной терапии стремятся оградить се­мью от назойливости терапевта. Они считают, что слишком на­вязчивое вмешательство может подавить и разрушить семью. Стартовав в качестве принятой в миланской группе идеи участия с сохранением нейтралитета, эта установка не так давно была возрождена конструктивистами, полагающими, что терапия мо­жет быть только диалогом между двумя соконструкторами пове­ствования, которое никоим образом не коренится на проверке

Предисловие

реальности. (Согласно существующей сегодня академической моде, история семейной терапии урезается до прямой линии от Бейтсона до Миланской школы и нарративных конструктивис­тов, тогда как такие имена, как Аккерман, Боуэн, Божормений-Неги, Флек, Хейли, Лидз, Минухин, Сатир, Витакер, Уинн и др., упускаются из виду.) Акцент современных конструктивистов на языке и смысле, а также их осмотрительность в сдерживании власти терапевта преподносится как радикальное новшество. Но эта забота о невмешательстве терапевта некоторым образом рег­рессирует к фрейдовской идее о терапевте как о «чистой доске», на которую пациент проецирует свои трансферентные фантазии.

Прикрывающийся тайнами многочиленных статей и книг по современной семейной терапии, подставное лицо, фикция — жаждущий власти терапевт укладывает пациентов на прокрустово ложе собственных пристрастий, подгоняя их до его параметров. Именно ради спасения семей от вторжения такого типа компе­тентности и создавалось множество новых терапевтических ме­тодов. Но приравненная к власти компетентность — ложная ма­тематика. Кроме того, контроль вовсе не исчез из семейной те­рапии после замены «вмешательства» на «сотворчество». Все, что произошло, — влияние терапевта стало подпольным. Производи­мое незаметно, оно может оставаться неисследованным.

Нарративный конструктивизм — любопытный способ рас­смотрения человеческого опыта, если выделять, что и делают на-рративисты, единственный важный аспект думающего, чувству­ющего и действующего существа, каким все мы являемся. Но такой философский взгляд, импортированный неизменным в интер­венционистскую кампанию, каковой и является семейная тера­пия (которая в конце концов существует для того, чтобы избав­лять от страданий), рождает сказочное чудище: терапевта, не осоз­нающего эффекта своих вмешательств, действующего, опираясь на власть, незримую для него. Единственный способ избежать воздействия, подобного удару кувалдой, как полагают сегодня многие, — это вмешательство только в качестве соконструктора повествований — как будто люди не только подвергаются воз­действию, но и не представляют собой ничего, кроме повество­ваний о себе.

Но есть другой способ размышления о семьях и их пробле­мах — его придерживаются те, кто полагают, что терапия — это поле человеческих трансакций и что терапевт не может не влиять на это поле. Терапевт в этой группе просто хочет быть рядом — находчивый, преданный идее, вмешивающийся и оптимистич-

Предисловие

ный в том, что его участие к семье поможет ее членам разрешить их проблемы. Относя себя к этой группе, я полагаю, что только четкое распознание мысли терапевта и его пристрастий в том или ином терапевтическом подходе предполагает возможность истинного уважения к уникальности и индивидуальному харак­теру каждой семьи. Я рассматриваю терапевтический процесс как встречу между различными интерперсональными культурами. Реальное уважение к клиентам и их целостности может позво­лить терапевту вести себя иначе, нежели страшно осторожничать, может поощрить его быть прямым и аутентичным — вежливым и сочувствующим, но временами и откровенным и испытываю­щим. Такой терапевт признает, что у членов семьи есть свой опыт и целостность, а также что они проецируют собственные желания и фантазии в сферу терапии, которая затем становится полем сил, где участники тянут друг друга в разных направлениях.

Преимущество этой позиции заключается в том, что тера­певт, как хранилище многочисленных «переносов», испытывает различные поведенческие напряжения. Поскольку терапевт — абстрактное «я», личность — испытывает эти напряжения, он реагирует, создавая контексты, в которых члены семьи встреча­ются с новыми мнениями, что способствует исследованию ново­го и альтернативных выборов.

Эта идея о терапевте — активном познавателе себя и различ­ных членов семьи очень отличается от образа нейтрального тера­певта конструктивистов. Но, конечно, эти два прототипа чрез­вычайно упрощены. Большинство практиков располагаются где-то между этими двумя полюсами нейтралитета и убедительности.

Выбор между действием и позицией вмешательства, с одной стороны, и смыслом и диалогом — с другой является только од­ним из вопросов, на которые поле пытается сегодня ответить; имеется и множество других. Существуют ли полезные модели человеческого характера и функциональных семей или на каж­дую ситуацию нужно реагировать каждый раз по-новому? Явля­ются ли нормы человеческого поведения и семейные функции универсальными или это созданные культурой продукты поли­тического и идеологического ограничения? Как мы становимся компетентными? Как мы узнаем то, что знаем? Если мы стано­вимся компетентными, не создаем ли мы поля, которые потом сами же и открываем? Можем ли мы влиять на людей? Можем ли мы не влиять на них? Откуда мы знаем, что не являемся про­сто агентами социального контроля? Откуда нам известно, что мы вообще чего-то добиваемся? Насколько мы правы в том, что

Предисловие

должны ограничить многообразие, навязывая другим способы существования? Действительно ли лучше задавать вопросы, чем утверждать?

Все эти вопросы и богатая история и современная практика семейной терапии великолепно исследуются в этой книге. Это полное и глубокое, беспристрастное и взвешенное руководство к идеям и техникам, которые делают семейную терапию таким за­хватывающим предприятием. Николе и Шварц сумели быть ис­черпывающими, но не утомительными. Возможно, секрет это­го — обаятельный стиль их письма или, может быть, то, как они стараются не затеряться в абстрактном, сохраняя чистый фокус на клинической практике. В любом случае эта превосходная книга надолго установила стандарт высокого качества как самое лучшее введение и руководство к практике семейной терапии.

Многое изменилось в поле, и это новое издание вводит чита­телей в курс дела, описывая новейшие подходы и по-прежнему предлагая проницательные и взвешенные комментарии. Это из­дание — без сомнения, полный учебник по семейной терапии — предлагает обилие информации, представленной с освежающей ясностью и отсутствием сложной терминологии. Все это складыва­ется в увлекательную, легко читаемую книгу. Наслаждайтесь ею.

Бостон, Массачусетс

САЛЬВАДОР МИНУХИН, д-р медицины

Пролог

Есть одна тема, которая упускается при академическом об­суждении семейной терапии, — ужасное волнение в присутствии несчастливой семьи и страх перед неспособностью им помочь. Вполне понятна такая тревога начинающего семейного терапев­та—с какой стороны подойти, когда он далеко не уверен, что знает, как помочь («Как это всех их угораздило прийти сюда?»). Ветераны часто изъясняются абстракциями. У них на все есть собственное мнение, и они поднимают на обсуждение глобаль­ные темы — социальный конструктивизм, государственное обес­печение и пр. В то время как существует искушение использо­вать ситуацию знакомства, чтобы сказать Важные Слова, я все же предпочитаю быть чуть более личным. Работа с неблагопо­лучными семьями доставляет мне глубочайшее удовольствие, и я надеюсь, что подобные переживания испытаете и вы.

Чтение о терапии осложняется тем, что приходится разби­раться в сленге и политической подоплеке некоторых идей и практик. Поэтому при подготовке данного издания мы много поездили, чтобы посетить и увидеть реальные сессии известных практиков. Результатом стал более утилитарный, клинический фокус. Мы надеемся, что вам это понравится.

10

Пролог

Мне посчастливилось работать с моим соавтором — Диком Шварцем. Сотрудничать со вторым автором легко — все равно что готовиться к свадьбе. Все, что от вас требуется, — это рас­крыть свою душу перед критичным взором другого человека и надеяться на лучшее. Ну, больше чем надеяться, я думаю. Най­ден некий способ заставить это работать: так или иначе сохра­нять свое истинное видение, одновременно удерживая в поле внимания взгляд соавтора. Вероятно, уважение и привязанность к Дику, а также что-то еще между нами делают нашу совместную работу возможной.

Были люди, которые оставили свои дела, чтобы помочь нам подготовить это издание: Франк Датилло, Джорж Саймон, Эма Джениджович, Майкл Ла Сала, Джоанна Буза, Ева Липчик, Билл Пинсоф, Кэти Вайнгартен, Вики Диккерсон, Джеф Цим­мерман, Джим Кейм, Клу Маданес, Джей Хейли и Сальвадор Минухин. Перефразировав сказанное Джоном, Полом, Джорд­жем и Ринго, we get by with a lot of help from our friends — мы обо­шлись громадной помощью наших друзей — спасибо каждому из них и всем вместе.

Мы особенно благодарны Джуди Файфер и Сюзанне Мак-Интайр за облегчение тяжелой работы.

В заключение я хотел бы поблагодарить моих учителей по курсу усовершенствования квалификации в семейной жизни: мою жену Мелоди и моих детей — Сэнди и Пола. За короткий тридцатитрехлетний период Мелоди стала свидетельницей моего превращения из робкого молодого человека, совершенно не­смышленого в вопросе, что значит быть мужем и отцом, в за­стенчивого мужчину средних лет, до сих пор недоумевающего и продолжающего свои попытки. Сэнди и Пол никогда не пере­ставали поражать меня. Моя маленькая рыжеволосая девочка (которая может продемонстрировать пресс не хуже, чем у любого игрока сборной по футболу) только что вернулась из Западной Африки после двухлетней службы в Корпусе мира и собирается приступить к аспирантскому образованию. Горжусь ли я ею? Не­вероятно! А мой сын Пол (знающий не понаслышке, что такое

11

Пролог

Вильямсбург, Виргиния

МАЙКЛ П. НИКОЛС, д-р философии

Когда я писал эти строки, Джесси, старшая из моих трех до­черей, приехала домой на летние каникулы по окончании перво­го курса в колледже. Она прекрасно проводит время и, конечно, не заметила душевной боли у нас с женой, которую она вызвала своим отъездом из дома, и того хаоса, который создала теперь, вернувшись. Как семейный терапевт, я не только переживаю вол­нения от перемен, подобных этой, но также пытаюсь наблюдать за ними (это профессиональный риск, когда мы не можем про­сто жить своей жизнью). Меня переполняют совершенно сме­шанные эмоции — это и гордость за ее достижения, и носталь­гия по нашим былым взаимоотношениям; уверенность в ее бу­дущем и тревога из-за его неопределенности.

Работа над пятым изданием книги «Семейная терапия: кон­цепции и методы» вызвала во мне сходные чувства. Я испыты­ваю к семейной терапии пылкие отцовские чувства даже в боль­шей мере, чем к своим дочерям. Будучи соавтором этого текста, я пытаюсь рассматривать поле семейной терапии, работая в нем. Каждые три года мы встречаемся с Майком и стремимся понять всю картину в целом, и, как при возвращении Джесси, я испыты­ваю гордость и уверенность, волцение и ностальгию. Я рос вмес­те с семейной терапией, и это долгая история моей жизни. До нового тысячелетия дожили самые разные области науки, и те­перь я понимаю, что, должно быть, чувствовали мои родители в 1960-х, когда твердили мне, что не все установленное в культуре следует отвергать и пересматривать. Тем не менее, вне всякого сомнения, подобно своим родителям, которые давали задний ход тогда, я также озадачен новыми идеями и проживаю авантю­ры оттого, что преследую их, тогда как продолжаю преследовать себя.

Я готов признаться и в других, подобных родительским, эмо­циях. Мне жаль студентов, начинающих изучать семейную тера­пию. Когда я увлекся полем в ранние 70-е, все было гораздо про-

12

Пролог

Сейчас так много нюансов, касающихся различных типов семей, так много разных, стремительно развивающихся подхо­дов и взглядов и так мало харизматических лидеров, чтобы ис­пользовать авторские или конкретные техники! Начинающие те­рапевты сталкиваются с этим богатством выбора, и понятно, что вся эта информация пугает. Задача преподавания курса (или на­писания текста) по семейной терапии крайне усложнилась. Ста­ло невозможно быстро овладеть полем — это приходится растя­гивать на многие годы.

Тем не менее, в то время как все эти многообразие и измене­ния усложнили задачу, с которой мы сталкиваемся, это также оз­начает и приветствие новых подходов к обучению. Исчезли не­обдуманный пыл и шовинизм тех ранних, упрощенных лет, ста­ло больше скромности и открытости как в рамках самого поля, так и по отношению к другим дисциплинам. Семейная терапия стала более сложной, когда мы осознали, что предоставление про­стых ответов не всегда полезно. Наверное, хорошо, что нам при­ходится больше работать, чтобы уловить всю сложность челове­ческого состояния.

Я остаюсь неизменно благодарным Майку Николсу за при­глашение для содействия в составлении этого перспективного периодического издания. Кроме того, что я наслаждаюсь нашим сотрудничеством, которое меня всегда очень стимулирует и обо­гащает, я еще высоко ценю наши отношения и придаю нашей дружбе огромное значение. Это замечательно, что каждые три года мы имеем возможность укреплять ее.

Как и в предыдущих изданиях этой книги, Майкл и я пыта­емся не только дать беспристрастное рассмотрение концепций и методов подходов, которые мы открыли, но и открыто обсудить наше мнение о них, без претензий на тотальную объективность. Таким образом, эта книга представляет собой взгляд на семей­ную терапию, а не ту самую истину о семейной терапии. У меня есть собственные пристрастия (и модель, представленная в главе 13, где эти пристрастия раскрываются), и у Майка они есть. На­ше сотрудничество производит бинокулярное видение, что более продуктивно, чем одиночный взгляд.

Как и Майк, я был счастлив учиться у многих учителей, для

13

Пролог

Чикаго, Иллинойс

РИЧАРД С. ШВАРЦ, д-р философии

Авторы и издатели хотели бы выразить свою признатель­ность рецензентам этих текстов всех пяти изданий; их коммен­тарии очень помогли нашей работе: Джерому Адамсу, университет Род-Айленда; Цинтии Болдуин, Невадский университет; Ричар­ду Джей Бишоффу, университет Сан-Диего; Фэйс Боункуттер, университет Иллинойса, Чикаго; Кэтлин Бриггз, университет штата Оклахома; Филлипу М. Брауну, Туланский университет; Джо Эрону, Катскиллский институт семьи, Кингстон, Нью-Йорк; Роберту-Джею Грину, Калифорнийский институт профессио­нальной психологии; Жоффрею Л. Грифу, университет Мэри­ленда; Кларенс Хиббс, университет Пеппердайна; Джиму Келму, Институт семейной терапии, Роквилл; Эдит С. Лоуренс, универ­ситет Виргинии, Чарлотесвиль; Говарду А. Лиддлу, Темплский университет; Джейни Лонг, университет Северной Луизианы; Мэрвину М. Меджибоу, Калифорнийский университет, Чико; Кейе Нельсон, Техасский университет; Торану С. Нельсон, уни­верситет штата Юта; Биллу О'Хэнллон, Омаха, Небраска, и Оте Л. Райт, Норфолкский университет.

Часть I

СОСТОЯНИЕ СЕМЕЙНОЙ ТЕРАПИИ

ОСНОВЫ СЕМЕЙНОЙ ТЕРАПИИ

В списке студентов не так уж много информации. Только имя, Холли Роберте, факт, что она учится на последнем курсе колледжа, и характеризующая ее жалоба: «Затруднения в приня­тии решений».

Первое, что сказала Холли, придя на прием: «Я не уверена, что должна здесь находиться. У вас, вероятно, много пациентов, которые нуждаются в помощи больше, чем я». Потом она начала плакать.

Была весна. Цвели тюльпаны, деревья одевались в зеленую листву, и лилии наполняли воздух благоуханием. Жизнь во всех своих проявлениях проходила мимо нее, а Холли пребывала в мучительной, необъяснимой депрессии.

Решение, в принятии которого затруднялась Холли, каса­лось того, что она будет делать после выпускных экзаменов. Чем сильнее она старалась это понять, тем меньше могла сосредото­читься. Она начала просыпать и пропускать занятия. В итоге ее соседка по комнате предложила обратиться в службу здоровья. Холли сказала: «Я не пойду. Сама могу справиться со своими проблемами».

Тогда я занимался катарсической терапией. У большинства людей имелись истории, чтобы рассказать их, и слезы, чтобы по­плакать. Я думаю, в некоторых историях сгущались краски ради привлечения симпатии и внимания окружающих. Мы, по-види­мому, разрешаем себе поплакать только при некоторых особо извиняющих нас обстоятельствах. Мы стыдимся проявления лю­бых человеческих эмоций и чувствуем себя виноватыми, если идем на это.