Рассказы орусскихнемца х Светлой памяти родителей моих Ивана Фридриховича и Марии Генриховны посвящаю

Дотц Александр Иванович (1890- после 1967-го годы). Солдат 1-ой мировой войны, вернувшийся домой большевиком, по профессии – слесарь. В 1918-ом году с небольшой группой единомышленников участвовал в установлении советской власти в Екатериненштадте, стал первым председателем городского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. С 1919-го года – председатель областной ЧК и член президиума Областного совета Немкоммуны. Был одним из наиболее ретивых исполнителей указаний Москвы о реквизиции хлеба у крестьян, чем вызвал довольно резкий протест некоторых других большевистских лидеров автономной области. В 1920-ом году по решению ЦК ВКП (б) в числе некоторых других особо рьяных сторонников жёсткой политики был удалён из Немповолжья и направлен в Азербайджан. Там он работал с Кировым, потом был переведён на Украину, из Украины – в Грузию. С 1931-го года - за границей: в Германии, Уругвае, Аргентине как представитель «Союзпромэкспорта». С 1935-го года – в Москве, начальник одного из главков «Союзпромэкспорта». Арестован в начале 1941-го года, после полуторагодичного содержания в тюрьме отправлен на высылку в Сибирь. Уже в старости сумел возвратиться в Москву. В 1967-ом году был ещё жив.

В 1921-ом году отец в комсомоле сблизился с Виктором Шенфельдом, Иваном Мазером, Виктором Штайгервальдом. Чуть позднее в Марксштадте появился некий Циляско, эмигрант из Германии, молодой коммунист, которого пристроил при горкоме партии его секретарь Г.Шнайдер. Вокруг Циляско образовалась какая-то особо активная группа местных комсомольцев, среди которых были и мой отец, и Вильгельми, а также Владимир Дизендорф и Александр Вебер.

Когда я впервые встретил эту фамилию, она показалась мне какой-то надуманной для немца. Но нет, оказалось, что такой был на самом деле. Попалась мне фотография 1933-го года, на которой запечатлены преподаватели и студенты одного из курсов филологического факультета Немпединститута. На обороте перечислены фамилии, и среди преподавателей, в одном ряду с А.Дульзоном, В.Фукс-Леонтьевой и А.Мартенсом, обнаружил я этого К.Циляско. Даже ничего не зная о нём, я был уверен, что вряд ли он со своей биографией мог пережить 1937-ой год. Недавно мой внук Евгений Климов нашёл в Интернете воспоминания некоего Копелянского Даниила Григорьевича, который в 30-ых годах учился в Москве в школе имени К.Либкнехта (в ней учились дети политэмигрантов и некоторых крупных советских деятелей, в частности, артистка Ольга Аросева). Этот Копелянский пишет: «Осенью 1934-го года так называемый актив старшеклассников собрался у нового директора школы Циляско, прибывшего к нам из Республики немцев Поволжья…». Копелянский подтверждает моё предположение «о

трагической судьбе Циляско».
Я не случайно останавливаюсь на комсомольской деятельности отца и его друзей. Во-первых, это была среда, в которой он вращался. Во-вторых, эти молодые люди, придя в первые послереволюционные годы в комсомол, в большинстве своём потом прошли через фронты гражданской войны, отряды ЧК и ЧОН*, и те из них, что остались живы, уже через несколько лет стали занимать многие ключевые позиции в органах власти. И не только на низовом уровне, становясь секретарями канткомов партии, председателями и заместителями председателей кантисполкомов**, руководителями предприятий, но и на уровне республиканском: в аппарате обкома партии, центрального исполнительного комитета и совнаркома*** республики. И именно это поколение подверглось массовым репрессиям в 1936-38-ом годах.

Подробности работы отца в ЧК мне неизвестны. Но я уверен в его способностях и энергии и убеждён, что он не так уж долго был курьером и уже не позднее конца 1921-го года был привлечён к оперативной работе. Косвенное подтверждение этой мысли – в его армейской службе. Призвали его досрочно весной 1923-го года, когда областная ЧК, ставшая уже не ЧК, а ГПУ****, была переведена в новую столицу – город Покровск. В войска его не отправили, а оставили в городском военкомате на должности инструктора по работе с допризывниками. Следовательно, его хорощо знали и горвоенком, и в горкоме партии. Значит, у него была хорошая репутация, вселявшая уверенность, что он успешно справится с делом, ему поручаемым.

Есть фотография 1925-го года, на которой отец снят вместе с В.Шмелёвым. Он в военной форме, и на петлицах его отчётливо видны «кубики», знаки отличия лейтенанта или младшего политрука, если применить более позднюю терминологию. Отбывая армейскую службу таким вот образом – без выезда из дому, отец продолжал принимать участие в городских комсомольских делах, был членом городского комитета РКСМ*****

В моем архиве, что в основном достался мне от матери, есть вырезка из газеты «Neues Leben»; даты на ней нет, но по косвенным признакам – это начало шестидесятых годов. На ней – репродукция фотографии делегатов комсомольской конференции Марксштадтского кантона 1924-го года. Много ставших знакомыми лиц: Борис Вильгельми, Виктор, Пётр и Екатерина Шенфельды, Василий Шмелёв. Там же и отец в военной форме, на голове – буденовка. Мне ещё раз придётся обратиться к этой фотографии, но об этом – позднее.

В 1925-ом году отец вступил в партию. Её тогдашнее название – Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков), сокращённо ВКП (б).

* * *

В Бальцере отец встретил некоторых своих марксштадтских друзей и знакомых: Борис Вильгельми – инструктор в том же отделе канткома партии, Иван Мазер – военком, Генрих Лайзер – первый секретарь канткома, Александр Глейм – председатель кантисполкома. Обрёл он здесь и новых знакомых. Заведующим отделом агитации и пропаганды, его непосредственным начальником, был Иосиф Иосифович Влударчик, 26-летний доктор философии, уроженец Вены, политический эмигрант. Управляющим Бальцерским филиалом Наркомтяжпрома республики был В.Я.Суппес, управляющим делами кантисполкома – Гензе, прокурором – Лавров, заведующим кабинетом политпросвещения – Ф.И.Шультайс, председателем кантонного отделения Рабоче-

* ЧОН – часть особого назначения для борьбы с бандитизмом.

** Кантком и кантисполком – кантонный комитет партии и кантонный исполнительный комитет Совета рабочих и крестьянских депутатов – высшие партийные и советские власти кантонного (районного) уровня.

*** Совнарком – Совет народных комиссаров – правительство республики. Его члены – наркомы – министры по сегодняшней терминологии.

**** ГПУ – Государственное политическое управление при НКВД СССР – орган по охране государственной безопасности; преобразовано в ОГПУ (1924-ый год), потом в Главное управление госбезопасности (ГУГБ НКВД СССР - 1934-ый год).

***** РКСМ – Российский коммунистический союз молодёжи, позднее преобразован в ВЛКСМ (Всесоюзный ленинский…).

крестьянской инспекции – И.А.Вагнер, бывший военнопленный из Австрии.

Предварительно побывав на полуторамесячных курсах пропагандистов в Покровске, отец приступил к работе. Значительную часть времени он вынужден был находиться в сёлах кантона, этого требовала его должность лектора-пропагандиста.

Для тех читателей, которым не выдалось изучать историю КПСС, необходимо сделать небольшое отступление, чтобы охарактеризовать политическую обстановку в стране и объяснить смысл понятий «троцкизм» и «троцкисты», которые волей-неволей придётся довольно часто употреблять.

Ещё при жизни Ленина, а тем более после его смерти, в верхах партии, а это значит – страны, шла непрекращающаяся борьба за власть, в конце концов вылившаяся в противостояние между Сталиным и Троцким. Борьба эта рядилась в одежды идеологических разногласий, и каждый из претендентов на верховную власть доказывал, что именно его трактовка путей построения социализма в СССР является истинно марксистской и истинно ленинской. Воззрения противной стороны при этом подвергались резкой критике в бытовавшей тогда в партийных кругах пошедшей ещё от Ленина манере навешивания ярлыков и грубых выпадов, доходящих до откровенной брани. И Сталин, и Троцкий - каждый имели своих сторонников, более убеждённых и открыто действовавших – в верхах партийного и государственного аппарата, и менее разбирающихся в сущности разногласий – в низах. Разногласия в линиях Сталина и Троцкого были скорее формальными, нежели существенными, в конце концов, всё оказалось чисто по Гейне: «Купец-христианин отличается от купца-иудея не больше, чем одна свинья отличается от другой».

В 1925-ом году стало ясно, что группировка Сталина одерживает верх. Теперь для утверждения своего влияния она получила возможность использовать и использовала весь пропагандистский аппарат партии и государства, а в скором времени – и карательный. Быть троцкистом стало опасно, и многие из них поспешили отмежеваться от своего лидера и перейти на сталинские позиции. Открыто верной Троцкому осталась лишь часть Центрального комитета партии, значительно его влияние было в Ленинграде, где правил Зиновьев. Небольшие группы его сторонников были и на местах. Надо ещё учитывать, что в низах партии было достаточно её членов, никогда не объявлявших себя троцкистами, но недовольных действиями партийных властей, ибо в этих действиях на самом деле было много такого, что вызывало раздражение не только у рядового обывателя, но и у этой партийной массы. Они в какой-то мере поддерживали троцкистов в конструктивной части их критики, и за эту поддержку потом тоже получили клеймо троцкистов и поплатились наравне с троцкистами «идейными».

Своеобразная ситуация сложилась в Бальцере ко времени приезда туда отца. Генрих Лайзер, первый секретарь канткома партии, был открытым сторонником Троцкого. Естественно, что при нём канткомовские работники тоже непрочь были пофрондировать, но уж, конечно, им и в страшном сне присниться не могло, к чему это может привести в будущем. А им хотелось показать, какие они современные, умные и смелые. Больше всего Лайзера поддерживали Влударчик и Гензе, близок к ним, но осторожнее, был Вильгельми, остальные – то так, то этак. Конечно, долго это продолжаться не могло.

В конце 1926-го года Лайзер за откровенный троцкизм был отстранён от должности, и на его место был назначен А.Вельш, проверенный сталинист. Он немедленно снял с работы Влударчика, понизив его до рядового инструктора, а Вильгельми после основательной проработки, наоборот, повысил, назначив на место Влударчика заведующим отделом. Это, кстати сказать, подтверждает высказанную профессором А.Германом мысль, что вопреки сложившемуся у нас стереотипу отношения к тому времени, в конце 20-х годов всё было далеко не так однозначно, как стало потом, и собственное мнение члену партии всё ещё позволялось иметь. Иначе рассуждая, действия Вельша в отношении Вильгельми понять нельзя. Да и Влударчика вскоре опять повысили, назначив заведующим кантонным отделом народного образования (КОНО).

Подробности. Вельш.

Вельш Адам Андреевич (1893-1937 годы). Из семьи крестьянина-бедняка, общее образование – начальное. С 1908-го года начал работать батраком, с 1910-го – грузчиком.

С 1914-го по 1917-ый годы – в действующей армии на Турецком фронте. Член РКП (б) с 1918-го года. По возвращении с войны в Поволжье – активный участник революционных событий. С 1918-го по 1923-ий годы - на различных должностях: член Зельманской уездной ЧК, уездный военком, председатель Зельманского уездного совета рабочих и крестьянских депутатов. В 1923-ем году направлен на учёбу в совпартшколу, после окончания которой занимал должности 1-го секретаря Мариентальского и Бальцерского канткомов ВКП (б). С 1928-го года – на руководящих республиканских постах: заведующий отделом по работе в деревне Немобкома ВКП (б), нарком земледелия, председатель ЦИК и СНК республики. В марте 1936-го года получил очередное повышение, став 1-ым секретарём Немобкома партии. При нём в республике была развёрнута беспрецедентная кампания массовых арестов и расстрелов. В августе 1937-го года и сам Вельш сначала был снят с должности, потом арестован и приговорён к расстрелу. В те годы это было так часто: злодей и жертва - в одном лице.
В стране же напряжение нарастало. Троцкистов, действительных и мнимых, стали снимать с должностей, а немного позже и исключать из партии. Они приутихли, в большинстве своём перестали открыто выступать и, только собираясь в узком кругу в неофициальной обстановке, продолжали отводить душу в разговорах – перешли на уровень «кухонной оппозиции».

Такая группа «кухонных оппозиционеров» сложилась и в Бальцере. Входили в неё Вильгельми, Мазер, Влударчик, Лавров, Гензе, Суппес, мой отец и ещё несколько человек, фамилии которых никому ни о чём не говорят. Собирались они чаще всего на квартирах людей семейных: то у Суппеса, то у Мазера, то у Лаврова. Нет оснований представлять их заговорщиками. Критический дух жив в любой мыслящей среде, особенно в среде молодёжной. А они все были молодыми людьми 22-х – 27-ми лет, сближение их было предопределено: город небольшой, все они – соратники по работе в кантонном эшелоне власти, большинство – выходцы из Марксштадта. Собирались они в нерабочее время, да и не специально для политических разговоров. Встречи эти носили, выражаясь языком следственных протоколов, «семейно-бытовой характер»: в карты поиграть, выпить при случае, заодно, конечно, и о политике поговорить и косточки перемыть тем, кем были недовольны, в частности – Вельшу.

Потом эти встречи назовут «подпольными сборищами членов контрреволюционной троцкистской организации». В деле отца зафиксирован целый ряд таких «сборищ»: на пасху и 1-го мая 1927-го года – на бальцерской квартире у Суппеса, а в августе – на его квартире саратовской; в том же году – по поводу приезда в город «партизана» Скороходова; в 1928-ом году они стали регулярными – на квартире у Мазера «под видом игры в преферанс», как трактовалось потом в НКВД, хотя, конечно, это было не «под видом», а для игры.
Подробности. Скороходов.

Григорий Скороходов – командир военного отряда, направленного в 1921-ом году Саратовским ревкомом на борьбу с так называемыми «бандами Вакулина-Пятакова». Повстанцы, активно поддерживаемые крестьянами и русских, и немецких сёл, осадили Бальцер, но взять его не смогли: в городе находился сильный гарнизон – свыше 700 бойцов, в том числе 200 кавалеристов – под командованием К.Фаренбруха. Скороходов со своим отрядом ударил с тыла, Фаренбрух – из города. Блокада Бальцера была прорвана, и вскоре в уезде была восстановлена советская власть. За действия в тылу восстания отряд Скороходова получил название партизанского, а сам Григорий Скороходов был произведён в революционные герои города Бальцера.

А в стране борьба с оппозицией Троцкого приобрела новый размах. Ещё в октябре 1926-го года Троцкого вывели из состава Политбюро партии. После этого сторонники его в Центральном комитете партии и в госаппарате предприняли открытое выступление с так называемой «платформой 83-х», обвиняя Сталина и его окружение в узурпации власти, бюрократизме, искривлении ленинской линии, непартийном поведении по отношению к своим революционным соратникам. Один из этой группировки, Фрумкин, отправил в ЦК партии и лично Сталину письмо с развёрнутым изложением этой «платформы». Письмо это было размножено в подконтрольной троцкистам типографии в Ленинграде и нелегальными путями отправлено во многие партийные организации страны.
Подробности. Фрумкин.

Фрумкин Моисей Ильич, большевик с дореволюционным стажем. В годы гражданской войны занимал крупные должности, связанные со снабжением Красной армии продовольствием и обмундированием, потом - ответственные должности в Наркомате внутренней торговли. Окончил Институт красной профессуры, готовивший высшие преподавательские и пропагандистские кадры партии. В 1927-ом году занимал пост заместителя наркома внешней торговли, после событий с письмом опять переведён в Наркомторг с понижением. На момент ареста в 1937-ом году был там членом коллегии. Расстрелян в 1938-ом году.

В июне этого же года на учёбу или на повышение был отправлен секретарь канткома комсомола Ф.Мерц, а на его место назначили отца. Подобные назначения оформлялись, конечно, как избрание, но это была только формальность. Но и у него были другие планы: он собирался поступать в саратовский Комвуз и комплектовал для этого документы. Это должны были быть рекомендации партийных и комсомольских органов кантона и республики. Он поехал в Покровск, но что-то у него не получилось, ему по каким-то причинам отказали.

Комвуз (правильно – Коммунистический университет) – высшее партийное учебное заведение в СССР. Первый из них был основан в 1919-ом году в Москве. В 1924-ом году в Советском Союзе было уже 40 центральных, республиканских и губернских комвузов, один из них – в Саратове. В Энгельсе Комвуз был открыт в 1931-ом году. В комвузах готовили не только партийные, но и советские, и хозяйственные кадры для высшего эшелона власти.

Глейм Александр Яковлевич (1892-1954 годы), уроженец Екатериненштадта. Учился в реальном училище, но не закончил его – сбежал в Туркестан. Был там чернорабочим, слесарем. С 1913-го года – в армии, участник боевых действий на Западном и Турецком фронтах. В 1917 году возвратился в Немповолжье, вступил в Красную гвардию, а в августе 1918-го – в РКП (б). Был начальником уездной милиции Ектериненштадта, помощником областного военкома. В 1924-27-ом годах – председатель Бальцерского кантисполкома, потом - на высших должностях в РНП, с 1934-го года – первый секретарь обкома партии. Снят с должности через год специальным решением ЦК ВКП (б) и отправлен в Хабаровский край заведующим одним из отделов крайкома партии. В 1937-ом году арестован по делу, возбуждённому в РНП, осуждён на 8 лет и отправлен в Ухтпечлаг. После освобождения жил в Коми АССР, где и умер.

В сентябре того же 1927-го года В.Шенфельд привёз из Покровска в Бальцер копию письма Фрумкина, которое пошло по рукам молодёжной компании: от Шенфельда – к Гензе, от Гензе – к Влударчику, а Влударчик постарался дать его почитать и другим, в том числе Мазеру и отцу. Как всё это было на самом деле, установить невозможно, ибо на допросах в НКВД потом все об этом эпизоде рассказывали по-разному, и каждый старался убедить следствие, что именно он-то как раз письмо и не читал. Я возьму за основу версию отца, хотя, хорошо это или плохо, его рассказу на следствии я тоже не полностью верю. По его словам, он шёл из канткома партии, и по дороге встретился ему Влударчик, который сказал, что у него есть «интересный документ троцкистской оппозиции», и предложил его тут же прочесть. На улице отец его читать не стал, предложив сделать это у него в кабинете в милиции. Они расстались. Придя в милицию, отец сообщил о письме Шмидту (предал дружка, выходит), а тот Кромбергу. Кромберг дал отцу указание, чтобы он тут же сообщил ему, как только Влударчик придёт с этим письмом. И когда Влударчик пришёл, отец сразу позвонил в кантисполком (прямо при Влударчике?), в кабинет заявились Шмидт и Кромберг и забрали это злосчастное письмо.

О случившемся доложили Вельшу. В тот же день было собрано заседание бюро канткома, на котором из партии были исключены Влударчик, Шенфельд и Гензе. Других членов их компании на заседание не пригласили и не тронули. Чуть позднее при схожих обстоятельствах в Покровске исключили из партии несколько человек, в том числе Г.Лайзера, который не унимался и активно выступал на партийных собраниях с критикой сталинской линии и в поддержку Троцкого.

Надо сказать, что по прошествии некоторого времени большую часть исключённых в партии восстановили. Правда, перед этим они должны были во всеуслышание покаяться в своих «грехах». Но не Влударчика. Того вообще после этих событий сняли с должности, а другой не дали. Он, по его словам, почти год ходил без работы и решил уехать на родину, в Австрию. Видимо, слухи о его намерениях распространились дальше Бальцера (в Бальцере, по словам отца, «об этом знали все»), потому что вскоре, в конце 1928-го года Тиде, уполномоченный ОГПУ в городе, получил из Покровска указание арестовать Влударчика и переправить к ним. В дальнейшем он из-под ареста был освобождён и в Вену всё же уехал. Молодёжная компания к тому времени тоже распалась. Первым уехал Суппес, весной 1928-го года взяли в армию Вильгельми и отправили служить в Гомель, уехали в Покровск Шенфельд и Мазер. Отец продолжал работать в Бальцере до 1929-го года. ознились род родителиродители мт, она только что окончила в Покровске Среднюю школу с кооператмвным

В романе Герхарда Завацкого «Wir selbst», о котором уже шла речь в очерке о городе Бальцере, одним из действующих лиц является начальник кантонной милиции по фамилии Рупeль. Вот цитата:

«Hinter dem Tisch sass ueber irgendein Aktenbundel geneigt der Militzscheff selbst.

-Genosse Hart sagte mir, ich sollte mal zu Ihnen kommen, - meldete Heinrich.

Rupel sah auf. «Hu, muss der aber streng sein», - dachte Heinrich. Ihm war es nicht einerlei, als er die dichten, fast zusammengewachsenen Augenbrauen und energisch aufeinander gepressten

Прототипом этого Рупеля стал мой отец, с которым учитель, а потом журналист Завацкий встречался не раз и когда они оба работали в Бальцере, и позже, уже в Покровске. Когда читаешь в романе, с какими подробностями выписывается, например, обстановка в кабинете начальника милиции: тяжёлый письменный стол на толстых, выточенных на токарном станке ногах, массивные бронзовые часы, такого же фасона чернильный прибор - чувствуешь, что всё это взято с натуры, видено своими глазами.

Правда, сам Рупель получился каким-то ходульным, схематичным, очень уж правильным.

* * *

У меня нет документальных свидетельств о каких-либо конкретных его делах того времени, ничего интересного не могла рассказать и моя мать. Представить себе хотя бы общую картину помогли книги профессора А.Германа.

Положение в республике, как и во всей стране, было крайне сложным, и в первую очередь в силу того, что началась насильственная коллективизация крестьянских хозяйств. Последствия этого стали проявляться немедленно. Парадокс: в республике, основным занятием населения которой являлось производство продуктов питания, в городах и крупных кантонных центрах введена нормированная выдача хлеба: рабочим и служащим – по 600 граммов в день, членам их семей – по 400, остальным по 300, крестьянам и членам их семей – ничего. И это - в мирное время, да ещё при том, что торговля хлебом на рынке преследовалась как незаконная и купить без карточек, просто за деньги, даже самую малость было невозможно. В то же время московский центр в самой категорической форме требовал увеличения поставок продуктов питания государству, в том числе и для отправки на экспорт.

В это же время разворачивается беспрецедентная антирелигиозная кампания: закрываются и разрушаются церкви, преследуются и священнослужители, и простые прихожане, пытающиеся соблюдать религиозные установления и выполнять обряды.

Одновременно началось немыслимое по жестокости действо - «раскулачивание» зажиточных крестьян, при котором у них отбиралось всё имущество, а сами они с семьями: с детьми, со стариками, с женщинами – выселялись в северные районы, в Сибирь и Казахстан.

Крестьяне противились этой политике власти. То там, то тут вспыхивали отдельные, а то и массовые выступления их, подавить которые зачастую удавалось только силой. Такие выступления были, например, в декабре 1929-го – январе 1930-го годов более чем в 30-ти сёлах правобережья, в Каменском и Франкском кантонах. Крестьяне освободили арестованных односельчан, забрали из колхоза своё имущество, возвратили отобранное добро «кулакам». Для подавления этих выступлений использовались не только силы ОГПУ, но даже регулярные войска. Конечно, привлекалась для этого и милиция. Характерно восстание в селе Мариенфельд Каменского кантона. Восставшие разгромили сельский совет, разогнали партъячейку, вступили в бой с милиционерами, которые хотели арестовать зачинщиков. Восстание было подавлено вооружённым отрядом ОГПУ, было репрессировано 60 человек. Шум этот дошёл до Москвы, властям Немреспублики пришлось объясняться. С трепетом в сердце задаю себе вопрос: а где в это время был он, мой отец?

В феврале 1930-го года республиканское управление ОГПУ докладывало партийному

* «За столом, углубившись в какой-то документ, сидел сам начальник милиции.

- Товарищ Гарт сказал мне, чтобы я зашёл к Вам, - доложил Генрих.

Рупель поднял голову. «Ого, этот, надо полагать, строг», - подумал Генрих, увидев почти сросшиеся брови и энергично сжатые губы этого совсем ещё молодого человека».

руководству, что «на территории республики за 1929-ый год выявлено и ликвидировано 9 кулацко-повстанческих и контрреволюционных групп, арестовано 476 человек». В феврале-апреле 1930-го года из республики ушли 4 эшелона с раскулаченными, в которых принудительно в Сибирь, на Север, в Казахстан было отправлено 915 семей (5600 человек). И опять с не меньшим трепетом задаю я себе всё тот же вопрос: а чем в это время был занят ты, мой отец?

Если судить по тому, что через год работы в новой должности отец удостоился награды от коллегии ОГПУ Саратовского края – именного пистолета системы «Коровин», то был он на хорошем счету. Однако последовавшее в июне 1930-го года событие вносит немалое сомнение в мысль о высокой оценке его служебной деятельности в ОГПУ: его отправили на учёбу в Москву, в Центральную высшую школу милиции. В те времена нередки были случаи, когда номенклатурных работников, деятельность которых не удовлетворяла начальство, не снимали с работы с треском, а отправляли на учёбу – а там видно будет. Н.С.Хрущёв в своих воспоминаниях писал, что из-за этой практики Промышленная академия, где он учился, была полна троцкистов. Может быть, и с отцом так было? Получи, мол, коль должность занимал, своего «Коровина», да и отправляйся с глаз долой. По мне - лучше так.

От московского периода осталась фотография. На петлицах гимнастёрки отца буквы ВКУАР – аббревиатура Высших курсов усовершенствования административных работников (административные органы – это и есть милиция). В Москву родители поехали вместе, снимали там комнату. Из лиц, с кем отец в этот период общался, известен мне только Эрнст Брюггеман, двоюродный брат матери, офицер из полка, что стоял в Немповолжье; он учился (повышал квалификацию) на престижных военных курсах «Выстрел».

Окончил отец ЦВШМ с успехом, о чём свидетельствует доныне живой добротный портфель из тиснёной кожи, к которому прикреплена латунная табличка с надписью: «Курсанту Ритчер И.Ф. за хорошее окончание ЦВ школы милиции. 1/ VI-1931 г.» Хотя на табличке стоит дата – 1-ое июня, но приехал отец в Покровск 4-го мая и через неделю выехал в Донбасс, где пробыл полтора месяца. Чем он там был занят, неизвестно, но командирован туда он был не Покровском, а Москвой.

* * *

По возвращении отец был назначен начальником Управления милиции АССР НП и в начале июля 1931-го года приступил к работе в этой должности. Было ему в ту пору 26 с половиной лет.

За год отсутствия отца положение в республике практически не изменилось. Продолжалось «раскулачивание» и высылка «кулаков» за пределы республики. Только в июле и августе 1931-го года было выселено в Казахстан 13 тысяч человек. Устанавливались невыполнимые планы сдачи зерна, усиливался нажим на крестьян. По-прежнему вспыхивали волнения в сёлах, и волнения эти жёстко, если не жестоко, подавлялись. Опять нормировался отпуск хлеба, население балансировало на грани голода. В нестабильной обстановке, с одной стороны, активизировались и настоящие криминальные элементы, с другой стороны, на нарушение законов шли люди, в нормальной ситуации на это никогда бы не решившиеся. Так что милиции хлопот хватало, а её ещё и систематически привлекали на проведение карательных акций против собственного трудового народа. Это была та обстановка, в которую отцу пришлось с головой окунуться.

Жили они с матерью в небольшом доме в центре города. С детства большой любитель рыбалки, отец пристрастился ещё и к охоте, завёл собаку, чёрно-белого ирландского сеттера по кличке Нора (Северная, значит). И компаньоны были: материн старший брат Фёдор, те же Вильгельми и Суппес, родные братья Фёдор и Роберт, изредка приезжавшие в столицу. Жаль только, что времени на эти забавы было совсем мало.

Со входом Республики НП в Саратовский край все её органы вошли в подчинение органов краевых. Отношения отца с начальником краевой милиции не сложились и с течением времени становились всё более и более натянутыми. Он вёл себя слишком независимо, восставал против полного подчинения и мелочной опеки. В этом он находил поддержку у руководителей республики: первого секретаря обкома партии Х.Хорста и председателя ЦИК А.Глейма. Но в июне 1932-го года Хорста сняли с должности, и на его место был назначен Е.Фрешер, работник крайкома партии. Политика отца не нашла у него поддержки, начальник краевой милиции воспользовался этим. Конфликт дошёл до Москвы. Отец, человек самолюбивый и гордый, не захотел играть той роли, которая ему отводилась, и обратился к руководству милиции СССР с просьбой перевести его в другое место.

Вопрос так и был решён. Его направили в распоряжение начальника милиции Казахской АССР. Там сложилась острая нужда в кадрах. Казахстан только что был поделён на 6 огромных по территории областей, куда требовалось большое количество начальников всех сортов и рангов. Проработав всего год начальником милиции РНП, отец бросал родные края и уезжал в края неведомые. Произошло это на исходе лета 1932-го года.

В Алма-Ату родители выехали кружным путём: сначала пароходом до Самары, потом поездом через Уфу – Челябинск – Омск до Новосибирска, потом другим поездом через Барнаул – Семипалатинск до Алма-Аты. Судя по всему, какая-то часть строившегося тогда Турксиба (Туркестано-Сибирской железной дороги) ещё не была готова, иначе можно было бы добраться короче: Саратов (Энгельс) – Уральск – Актюбинск – Казалинск – Арысь – Алма-Ата. Со слов матери, поездка заняла целую неделю.

В Алма-Ате отец получил назначение на должность начальника управления милиции Актюбинской области. Область занимала тогда территорию нынешних Актюбинской, Кустанайской, Тургайской и части Кзыл-Ординской областей, но при этом считалась самой промышленно неразвитой в Казахстане. Разработка небольшого золотоносного месторождения в Джетыгаре, строительство фосфоритового комбината в Алге, слабо развитое земледелие на севере области и кочевое скотоводство на всей остальной территории – вот и все её тогдашние достоинства. В Актюбинске проживало 50 тысяч человек.

Мать рассказывала, что в актюбинский период работы отец часто и надолго уезжал: то с инспекторскими поездками по области, то во главе конного отряда на борьбу с бандитами. Сейчас приходится раздумывать, что это были за бандиты? Конечно, это на самом деле могли быть уголовные элементы, разбойничавшие в степи, жертвами которых становились и оседлые жители, и кочевники-казахи. Но не исключено, что это могли быть и не желающие признавать советской власти и выступавшие против неё местные жители, которых тоже тогда начали объединять в колхозы, лишая их привычного уклада жизни и традиционных представлений о добре и зле.

На след одной инспекторской поездки отца я натолкнулся в 1959-ом году. После окончания института я был направлен на работу в Карабалыкский район Кустанайской области. Мы с женой уже под вечер стояли на остановке в ожидании рейсового грузотакси, которое выполняло роль автобуса, и разговорились с одним из пассажиров. Из этого разговора выяснилось вдруг, что он знал моего отца и был даже его подчинённым по службе: работал тогда начальником Фёдоровской районной милиции. Назвался он Павлом Григорьевичем Шандецким. Так вот Павел Григорьевич, спасибо ему, приютивший нас на ночь, рассказал, что отец приезжал к нему из Актюбинска в Фёдоровку с группой сопровождающих верхом на лошадях. Я потом посмотрел по карте, прикинул расстояние – 700 километров. Многие страны не знают такого, а тут - в пределах одной области.

В начале 1933-го года отец получил отпуск, и они с матерью поехали на курорт в Пятигорск. По пути назад они заехали на родину. Кроме того, что побывать там хотелось ради встречи с родными, было у отца там ещё одно дело, вызывавшее у него беспокойство. Однажды зимой 1931- го года пришёл к нему Борис Вильгельми и попросил у него револьвер. Отец удивился: «Зачем он тебе?» «Для самозащиты», - сказал тот и пояснил, что его направляют в один из кантонных центров с заданием не только неприятным, но и опасным – закрыть церковь. Отец по дружбе сделал то, чего делать не следовало: дал ему казённый браунинг, не оформив это официально. Вильгельми тогда пистолет почему-то не возвратил, и отца теперь это тревожило. Однако и на этот раз вернуть его не удалось: Вильгельми работал тогда 1-ым секретарём Франкского кантона партии, довольно далеко от Энгельса. Отец попросил сделать это одного из своих бывших сослуживцев - Ивана Резнера. Допустил когда-то он и ещё одну подобную оплошность: отдал свой именной «Маузер-2», очередную награду от ЦИК РНП, брату Фёдору, работавшему тогда фельдъегерем в Зельмане. Зачем – непонятно, тому оружие и по штату было положено.

В 1934-ом году отца назначили начальником областного управления милиции Карагандинской области. Тогдашняя Карагандинская область была совсем не то, что нынешняя в суверенном Казахстане. Она охватывала территории современных Северо-Казахстанской, Кокчетавской, части Акмолинской (ныне Астанинской) и части нынешней Карагандинской областей. Перевод этот был явным признанием заслуг и достоинств отца: в петлице у него появился второй ромб, его наградили грамотой ЦИК Казахской АССР «за успешную перестройку работы органов милиции».

Центр области находился в городе Петропавловске, сама же Караганда как главный город богатейшего угольного района только что начала строиться. В промышленном отношении область в республике считалась лидирующей.

У области к тому времени сложилась ещё одна особенность: она была сделана чуть ли не самым крупным в СССР местом ссылки многих категорий советских граждан, признанных властью враждебными ей и опасными для неё. Сюда попадали и крестьяне-«кулаки», и представители «бывших», и неблагонадёжные интеллигенты, и члены ставших неугодными большевикам социалистических партий, а то и просто принудительно вывезенные из родных мест по произволу властей люди вроде тех 15 тысяч польских и немецких семей, которых выбросили из Украины в 1936-ом году. И хотя официально контроль за ссыльными должны были осуществлять органы госбезопасности, на деле многие функции возлагались на милицию, и это, конечно, влияло и на численность милицейских органов, и на ответственность их руководителей перед властью.

И ещё. Уже тогда был создан ставший потом печально известным Карлаг (Управление Карагандинских исправительно-трудовых лагерей) с центром в Долинке, в 60-ти километрах от строящейся Караганды. По свидетельству профессора-экономиста С.Д.Шипова, арестованного в 1931-ом году по так называемому «делу Трудовой крестьянской партии», уже в 1933-ем году в Карлаге было около 31-ой тысячи заключённых. И опять: сам лагерь находился, конечно, под контролем ГУЛАГа НКВД, но надзор за всем, что его окружало, как сейчас сказали бы – инфраструктурой, возлагался на милицию.

В декабре 1934-го года в Ленинграде был убит С.М.Киров, возглавлявший обком и горком партии и бывший к тому же ещё и секретарём ЦК ВКП (б). Организаторами убийства были объявлены троцкисты. После этого началось всё возрастающее преследование тех членов партии, которые когда-то подозревались в связях с троцкистами, причём эта кампания приобретала всё более зловещий размах, превратившись в массовое избиение кадров, достигшее своего апогея в 1937-38-ом годах.

В 1934-ом году в Советский Союз вновь приехал Влударчик. Отъезд его из Австрии был вынужденным, там он не преминул принять участие в выступлении шуцбунда, и после его разгрома, опасаясь ареста, не придумал ничего лучшего, чем вернуться в СССР.