ГЛАВА XL ХАРИДЖИТЫ, ИЛИ РЕЛИГИОЗНЫЕ СЕПАРАТИСТЫ,1 РАЗБИТЫ ПОД НАХРАВАНОМ

ПРОКЛЯТИЯМИ на голову своего соперника Али ограничиваться не думал. Он решил безотлагательно возобновить военные действия. Однако прежде ему пришлось разбираться с новым врагом, оказавшимся куда ближе к его собственному дому.

Утвердившие свой лагерь в Харуре хариджиты, вместо того, чтобы жить в покое и в духе верности халифу, превратились в весьма агрессивную силу, похожую на встревоженный рой. Не должно присягать на верность никому, заявляли они, кроме Единого Господа, Всемогущего и Славного. Приносить присягу Али или Муавии, по их мнению, означало умаление достоинства великого имени Божия. «Обе стороны, — как они считали, — скачут в одной гонке отступничества, грива в гриву: сирийцы следуют за Муавией, прав он или неправ, а вы, куфинцы, во всем поддерживаете своего Али. Это не что иное, как богохульство». Таким образом, хариджиты вывели свое собственное кредо в коротком заявлении: «никакого суда, кроме как от Бога»; и эти слова они нахально бросили прямо в лицо Али.² Напрасно халиф пытался спорить, как прежде, что сами арабы навязали ему решение посредством арбитража. «Это так, — признавали хариджиты, — но мы раскаялись в этой промашке; и тебе так же надлежит в ней раскаяться, иначе мы поднимем против тебя оружие. Если нам суждено погибнуть в бою, мы с радостью встретим нашего Господа». Али все же надеялся переубедить их. Он предпочитал терпеть их бунтарские разговоры; и постарался, чтобы хариджитам стало известно о его к ним благосклонном отношении.

Халиф оставлял за ними право свободного доступа в мечеть для молитв. Если они согласятся присоединиться к его войскам, им гарантировано участие в дележе добычи, наравне с остальными. Пока они воздерживаются от какого-либо открытого выступления, он не будет использовать против них ни силы, ни оружия.

Увы, вместо того чтобы утихомирить этих фанатиков, сдержанность халифа лишь раззадорила их. Кончилось тем, что, когда стало известно решение арбитров, хариджиты посчитали его вполне оправдывающим их раскол и решили немедленно поднять знамя борьбы за дело Божие. Они твердо уповали на вмешательство свыше: ведь должно же, в конце концов, правое дело восторжествовать! Выражая протест против погрязшего в грехе мира, они надеялись унаследовать мир грядущий. Вот так, примерно месяц спустя после того, как суд посредников завершился, хариджиты, пользуясь поддержкой многих мусульман в Аль-Басре, потихоньку стали покидать свои дома. Шайка заговорщиков из Аль Басры, силою до пятисот человек, возглавляемая тамимитом, смогла ускользнуть от погони местного правителя, несмотря на его усилия, и присоединилась к основной группе, расположенной на пути из Аль-Куфы. Мирская власть и слава мира сего вызывала у хариджитов отвращение, как видно из их символа веры: лишь после того, как множество арабов отказалось принять на себя командование, сопряженное для них с большими искушениями, им удалось выбрать из своей среды вождя. Да и то, на условиях, что он будет исполнять эту должность временно, в силу необходимости. В их планы входил захват Аль-Медайна, где они рассчитывали провозгласить теократическое правление в качестве примера всем нечестивым городам, расположенным по соседству. Но его правитель вовремя получил предупреждение и сумел отразить их нападение. Хариджитам пришлось отступить от города. Переправившись через Тигр маленькими группами, они собрались под Нахраваном силою в четыре тысячи человек, под командою выбранного ими самими вождя: Абдаллаха Ибн Вахба.

Подобно всем фанатикам, хариджиты были склонны оцеживать комара, но поглощать верблюда. Совершая страшные зверства по отношению к другим людям, они оставались до смешного щепетильны в мелочах. Один из них, заколов случайно своим дротиком свинью, отправился на розыски владельца, чтобы уплатить компенсацию. Другой же считал себя не в праве съесть финик, найденный на дороге, поскольку на заплатил за него.

Али объявляет сбор для похода на Сирию,

Али вначале не распознал всю серьезность угрозы от возникшего движения. Число раскольников было относительно невелико, и халиф надеялся, что, завидев своих прежних товарищей, двигающихся в полном боевом облачении против бесчестных сирийцев, они не замедлят вернуться под его знамена. Поэтому Али взошел на кафедру и обратился к мужчинам Аль-Куфы с пламенной речью. Суд посредников он отверг, поскольку они, якобы, презрели Книгу Господа, равно как и пример Пророка: ни к тому, ни к другому эти нечестивцы не имеют отношения. Оба они — отступники, отвергшиеся как Господа, так и Пророка, да и всех добрых людей. «А потому, — заключил халиф, — мы должны возобновить нашу битву с того момента, где, уже имея победу в руках, мы оказались вынуждены ее оставить. Готовьтесь к выступлению на Сирию, ко второму дню будущей недели я жду вас в лагере за городом».

…и призывает хариджитов, отказывающихся присоединиться к нему.

Затем он отправил отдельное послание фанатикам в Нахраван. Оно было составлено в схожих терминах, а завершалось следующим образом: «Итак, теперь возвращайтесь обратно и присоединитесь к моей армии. Я выступаю супротив общего врага: вашего и нашего. Мы должны вернуться назад, ко времени, когда под Сиффином вы сражались на моей стороне; так следуйте же за мною!» Их ответ оказался крайне дерзким: «Если бы Али признал свое богоотступничество и раскаялся в нем, тогда они могли бы подумать, не остается ли между ними чего-либо общего. Если же нет, то они отвергают его, как безбожного еретика!» Пришлось халифу предоставить этих упрямых сторонников теократии самим себе, и заняться набором рекрутов для войны с Сирией. Особого энтузиазма арабы выказывать не спешили. Из шестидесяти тысяч мужчин, переписанных в Аль-Басре получающими пособие как воины, на призыв Али откликнулось едва ли более трех тысяч.

После тщетного обращения к добровольцам, халиф разослал из Аль-Куфы вождям всех племен приказ о наборе рекрутов; и таким образом ему удалось выставить против Муавии армию в шестьдесят пять тысяч человек.

С этим насильно собранным войском халиф уже собирался выступить против сирийцев, когда получил известие, что шайки фанатиков творят свои бесчинства по всей провинции и даже неподалеку от его собственного лагеря.¹ Халифский гонец, посланный уточнить обстоятельства совершаемых ими беззаконий, обрел свою смерть от рук хариджитов. Вести становились тревожнее с каждым днем, арабы, собранные в войске у Али, требовали направить их против бандитов: «Как же нам, — вопрошали они, — оставить у себя в тылу таких мерзавцев, с нашими домами, беззащитными перед угрозою их неслыханных жестокостей?» Али, и сам полностью разделяя озабоченность своих воинов, быстро изменив направление движения, он переправился через Тигр и направил свою армию на мятежных фанатиков. Подойдя к Нахравану, он послал вперед парламентера с требованием, чтобы все, виновные в бесчинствах и убийствах, были беспрекословно переданы халифу. «Предайте таковых в руки правосудия, — настаивал халиф, — и вас оставят в покое, пока Господь не дарует нам победы в Сирии — ведь в таком случае вряд ли Он вновь обратит ваши сердца против нас». Хариджиты отвечали, что «мы все на равных основаниях ответственны за свое прошлое, а кровь безбожных еретиков, которых мы прикончили, была пролита по закону, праведно». В последовавших переговорах халиф пытался увещевать сбившихся с истинного пути фанатиков, предлагая пощаду всем, кто решит присоединиться к его войску или хотя бы мирно разойдется по домам. Некоторые прислушались к его призыву и перешли на сторону Али; пятьсот человек бежало в находящийся неподалеку персидский город, еще больше разошлось по своим домам. Однако 1800 мятежников осталось противостоять халифу: то были первые мученики теократического кредо.

…и он уничтожает их.

С диким криком «Вперед, в рай!» они ринулись на пики халифского войска и все, как один, полегли на поле брани. Потери Али были просто шуточными. Эта битва произошла в девятый день второго месяца 38 г. хиджры, седьмого июля 658 г. от р. Х.

Однако же, для будущего ислама было бы лучше, если бы ни один из тех четырех тысяч не спасся. У этой змеи было вырвано жало, но она вовсе не была добита. Дух фанатизма стал распространяться самым загадочным образом; мечта о теократии начала приобретать себе все больше приверженцев, пускай пока и тайных: как в Аль-Басре, так и в Аль-Куфе. Насколько бы безнадежною ни выглядела их цель, эти фанатики просто сгорали от энтузиазма. Они подогревали себя мыслью если не о прямой помощи Бога, то, по крайней мере, о гарантированном им венце мученика. В последующий год банды мятежных фанатиков вновь и вновь внезапно появлялись в окрестностях арабских городов, отвергая легитимность власти Али и крича о приближающемся царстве Господа. Одного за другим их рубили на куски или же без труда обращали в бегство. Тем не менее, такие непрекращающиеся выступления не могли не нанести урона авторитету Али, подрывая его власть. Халиф пожинал плоды своей слабости, проявленной в компромиссе с врагами Османа. Напрасно он не свершил над ними правосудия! Хариджиты были фанатиками с совершенно крайними доктринами, эти люди были слишком искренни, чтобы найти общую почву с какой-либо чисто политической партией, и потому им редко удавалось добиться каких-либо существенных завоеваний в продвижении своего дела. Кроме их слов, после них практически ничего не оставалось. Но и в те времена, и гораздо позднее, мы видим, как они собираются в достаточно большие группы, чтобы угрожать существованию исламского государства. Вновь и вновь они будут терпеть поражения. Но вновь и вновь, на протяжении целых столетий, эти хариджиты будут «выступать» (о чем говорит само их название) со своей безнадежною мечтою, оказываясь занозой в теле всего халифата, и превращаясь в настоящий ужас для всех более порядочных арабов.

РАССЕЯВ под Нахраваном фанатиков, Али вернулся на правый берег Тигра и вновь обратил свой взор в сторону Сирии. Но его воины настаивали на необходимости привести в порядок свое оружие перед столь дальним походом. «Отпусти нас ненадолго по домам, — просили они халифа, — почистить мечи и пики и наполнить опустевшие колчаны». Получив разрешение Али, войско двинулось назад и остановилось лагерем в пределах видимости Аль-Куфы. Солдаты стали малыми группами покидать лагерь, который вскоре совсем опустел. Али, увидев, что ни один из его воинов не спешит вернуться, потерял терпение, и сам двинулся в Аль-Куфу, где в гневной речи напомнил народу о священном долге арабов идти вместе с их халифом войною на отколовшуюся Сирию. Но весь свой пыл и горькие упреки он с таким же успехом мог бы обратить к глухой стене. Ответа на его призывы не последовало, и Али упал духом. Реальная возможность организовать поход в Сирию оказалась упущена.

Вот так подошел к концу тридцать седьмой год хиджры. Положение нисколько не переменилось. Муавия без каких-либо помех продолжал править Сирией, которая лишь формально входила в состав халифата. Подданные хранили ему верность, разделяя его убеждения, и он пользовался в Сирии их безусловной поддержкой. В то время как Али, подавленному из-за безразличия и даже неприязни со стороны своего народа, впереди предстояло еще более серьезное испытание: потеря Египта.

Нужно учитывать, что в этой провинции сохранялось очень сильное противоборство тех, кто требовал отмщения за кровь Османа, и группировки мятежников. Кейс потерял свое место, не сумев расправиться с инакомыслящими, и на замену ему прибыл Мухаммад, сын Абу Бекра. Отбросив мудрую политику своего предшественника, Мухаммад потребовал от диссидентов или полностью подчиниться, или насовсем покинуть Египет. Они отказались от поспешного выбора, но, скрывая до поры до времени свои враждебные планы, спокойно ожидали исхода битвы при Сиффине. Поняв, что в результате происшедших событий Муавия все равно останется хозяйничать в Сирии, они набрались смелости и стали тревожить Мухаммада набегами. Несмотря на ряд поражений, им удалось расшевелить всегда готовых ко всяким волнениям арабов Египта, и Муавия, учуяв свой шанс, отдал приказ опытному Амру захватить провинцию, которую тому уже когда-то удалось покорить для царства ислама.

Али понял, какую грубую ошибку он допустил, но было уже поздно. Он попытался было вернуть на место Кейса, но тот уклонился от нового назначения. В кризисной ситуации у Али не оказалось под рукою никого, кроме Аль-Аштара, одного из убийц Османа. Его-то и направил халиф в спешке в Египет. Но по пути тому суждено было встретить преждевременную смерть, скончавшись от яда, которым его отравил вождь пограничного с Египтом племени, где Аль-Аштар остановился отдохнуть (считают, что здесь приложил свою руку Муавия). В Сирии известие о смерти одного из главных убийц старого халифа встретили с восторгом: там Аль-Аштара сильно побаивались. Али же эта весть окончательно добила. Теперь ему оставалось лишь надеяться, что Мухаммад сможет удержаться и сделает все, что возможно в его силах, для сохранения власти над Египтом.¹ Но партия, поддерживавшая Муавию, набирала сил с каждым днем; и когда Амр, решив попытать счастья в бою с войсками Али, пересек границу во главе отряда в несколько тысяч человек, его с радостью встретила огромная толпа инсургентов. Мухаммад, предприняв неудачную попытку дать отпор захватчикам, был убит, а тело его сожгли с позором, завернув в ослиную шкуру.² Вот так Египет оказался утраченным для Али; а Амр, будучи заместителем его главного соперника в борьбе за титул халифа, вновь стал правителем этой провинции.

Потерю Египта Али было перенести тем труднее, что она оказалась непосредственным результатом его личной ошибки. Ведь именно он отстранил Кейса. К тому же, халиф мог бы отбить эту провинцию обратно, если бы не безразличие к нему куфинцев. Вновь и вновь он умолял их поспешать на защиту Мухаммада.

С большим трудом халифу удалось сколотить отряд в две тысячи всадников, но на это ушло столько времени, что вести о поражении сына Абу Бекра достигли Аль-Куфы практически еще до их выступления. Али взошел на кафедру, ругая народ за бездушность и нелояльное к нему отношение. Он в течение пятидесяти дней уговаривал куфинцев выступить в поход, чтобы отомстить их братьям, ставшим отступниками, и помочь тем, кто все еще сражался. Но они упирались подобно упрямому своенравному верблюду, стремящемуся сбросить свою ношу. «А теперь, — горько сетовал халиф, не в силах скрыть своего огорчения, — сын Абу Бекра пал мучеником, а Египет оторван от нас».

ГЛАВА XLII

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПРАВЛЕНИЯ АЛИ.

38-40 г. хиджры   /   658-660 г. от р. Х.

Остаток правления Али.

ПОСЛЕДНИЕ дни правления Али не были отмечены даже проблеском надежды. Остаток его жизни проходил в сплошных страданиях: дома халифу досаждали фанатики-хариджиты, а по соседству не переставала докучать мятежная Сирия. Хуже того, ко всем этим неприятностям добавлялась ежедневная демонстрация безразличия и неприязни жителей Аль-Куфы, того самого города, который халиф выбрал в качестве столицы. И последнее для Али было совсем невыносимо.

Тяжкие мысли о потере Египта и жестоком убийстве Мухаммада никак не шли у него из головы. Али стал подолгу уединяться, не позволяя практически никому себя беспокоить. Его двоюродный брат, Ибн Аль-Аббас, правитель Аль-Басры, беспокоясь, что халиф может отречься от власти или натворить что-нибудь поспешное или необдуманное, постоянно навещал его, стараясь утешить. Муавия воспользовался представившейся ему возможностью взбудоражить недовольных в Аль-Басре в отсутствие наместника. Он был уверен, что среди многочисленных кланов сумеет найти таких, кто, подобно самому Муавии, желал бы отомстить за кровь Османа. У Али приверженцев там было очень мало, а остальные были, в основном, сторонниками теократической фракции, одинаково враждебно относившейся как к Муавии, так и к Али. Эмиссар сирийцев, доставивший в Аль-Басру послание от Муавии к ее гражданам, нашел такой теплый прием, что Зийяд, временно управлявший городом в отсутствие Ибн Аль-Аббаса, вынужден был бежать. Он прихватил с собою казну провинции и кафедру из мечети, которые ему удалось укрыть в крепости одного их остававшихся верными халифу племен. Оттуда он послал письмо в Аль-Куфу, прося помощи. Али тотчас отрядил ему в поддержку вождя, пользующегося влиянием среди местных племен, и тот смог убедить кочевников подняться на защиту Зийяда. После жестокой резни в городе людям халифа удалось-таки разбить мятежников, которым пришлось искать спасения в близлежащем замке. Их окружили и предали замок огню. При этом сирийский посланник с семьюдесятью своими приверженцами сгинул в языках пламени. Эта победа на какое-то время утихомирила бедуинов; но весь инцидент лишь подтвердил, насколько они недовольны положением вещей, и насколько призрачной является власть Али над жителями Аль-Басры с ее постоянно мятежный духом.

Эта тяга к волнениям и беспокойствам не унималась ни в Египте, ни в Аль-Басре. Всего лишь в течение одного года, как видно из летописей, произошло пять-шесть случаев, когда довольно крупным шайкам хариджитов удавалось побудить народ к восстанию своими религиозными лозунгами. Одна за другою эти банды прекращали свое существование, будучи рассеяны либо полностью уничтожены. Но, несмотря на неудачи, сама частота повторения этих безнадежных попыток одолеть власть халифа — плод дикого и безрассудного фанатизма — не могла не будоражить арабскую нацию.

Наиболее серьезное из этих восстаний проходило под руководством Аль-Хиррита Ибн Рашида из Бени Наджийя. Причем, его лидерство и есть самое примечательное: ведь этот самый вождь храбро сражался вместе со своим племенем на стороне Али и в «верблюжьей битве», и в сражении под Сиффином. Подобно многим арабам, он решился поднять восстание чисто по своим убеждениям. Этот фанатик считал, что Али обязан был принять решение арбитров и созвать совет для решения судьбы халифата. Али, со своей обычной сдержанностью, заявил, что хотел бы обсудить этот вопрос с ним лично, и с этой целью назначил место для встречи. Но в ночь перед этой встречей Аль-Хиррит бежал из города вместе со своими последователями. «Ну и катись себе к дьяволу, — выругался Али, — ты пропал, как обреченный Самуд!» Ренегатов преследовали, но им удалось укрыться в Аль-Ахвазе. Там им удалось поднять персов, курдов и горцев-христиан, легко найдя к ним подход очень специфичным воззванием. Они заявили, что платить налоги халифу-безбожнику означает поддержку его дела, а это просто нетерпимо. Вместе с бандою мятежных арабов Аль-Хирриту удалось поднять восстание по всему Фарсу, заставив наместника бежать. Войско из Аль-Басра отбросило их к побережью Индийского океана. Но они вновь подняли мятежное знамя в Аль-Бахрейне, где местным племенам понравилась идея с налогами, а некоторые из них даже возвратились в христианство. Соблазняя людей своими лживыми обещаниями, эти отстпуники повсюду оказывались во главе восстания. Так продолжалось до тех пор, пока Аль-Хиррит не сложил голову в кровопролитном сражении. Лишь после этого власть халифата в Южной Персии была восстановлена.

Мусульмане, плененные правительственными войсками в ходе этой кампании, получили свободу, заново принеся халифу присягу на верность. А вот пятистам христианам пришлось проделать свой путь на невольничий рынок в кандалах. Всем им предстояло быть проданным в рабство. Женщины и дети, отрываемые от мужчин, глав их семейств, подняли громкий крик. Сердца многих из слышавших его арабов смягчились. Маскала, один из начальников карательной экспедиции, тронутый душераздирающей сценою, заявил, что готов взять на свой счет всю стоимость выкупа за этих христиан, и освободил их. Али, услышав об этом, потребовал от него немедленно выплатить по тысяче монет за каждого из отпущенных пленников. Маскала, будучи не в состоянии заплатить такую огромную сумму, был вынужден бежать. Ему ничего не оставалось, как присоединиться к Муавии.

Разгром хариджитов не позволил в один день восстановить порядок в Персии; ибо Фарс и Кирман объявили о своей независимости и прогнали халифских наместников. Для того, чтобы приостановить дальнейший сепаратизм, Али вызвал из Аль-Басры Зийяда, человека, как мы уже убедились, выдающихся административных способностей. Он прибыл в Персию с огромною свитой; мир был восстановлен. Как оказалось, Зийяд добился этого, просто-напросто заменив одного мятежного князька другим. Кроме того, он не скупился на различные обещания и посулы. Успех Зийяда принес ему место правителя Фарса. Свой пышный двор он разместил в Исатахре (Персеполе), где своим мудрым правлением обрел такую славу, что в памяти у персов были заслуженно воскрешены сладкие воспоминания о «золотой» эпохе Анушарвана.

Невзирая на такие успехи в Персии, у Али оставалось множество причин для головной боли из-за проблем гораздо ближе к дому. Муавия, вздохнувший спокойно после того, как для Сирии была устранена угроза удара в спину со стороны Египта, начал беспокоить своего недруга частыми набегами на Аравию и города, находящиеся за пределами его провинции. Цели он выбирал разные: то опустошить земли, лежащие за сирийской пустыней, то совершить налет на какую-нибудь крепость, то потребовать десятины с какого-нибудь кочевого племени или же заставить его присягнуть ему на верность. Такие набеги, пускай и не всегда удачные, сеяли в сердцах арабов чувство незащищенности; и, что гораздо хуже, вели к дальнейшему охлаждению народа по отношению к Али. Ни рукой, ни ногой не желали пошевелить его подданные, чтобы отразить сирийцев, налетавших на их поселения и находившихся уже у самого порога. Али, желая выказать свое недовольство пассивностью и равнодушием жителей его провинций, самолично выступил в поле, практически без какого-либо сопровождения. Видя это, мужчины Аль-Куфы, отчасти из чувства стыда, а отчасти соблазненные его обещанием повысить им пособия, стали выходить на защиту своих границ. В тридцать девятом году хиджры куфинцам пришлось пережить примерно дюжину таких набегов. Хотя все их удалось в конце концов отбить, сирийцам доставались и пленные, и добыча, не говоря уже о подорванном престиже халифа. В одном случае военачальник Али с конным отрядом преследовал налетчиков до самого сердца Сирии: Баальбека, а оттуда, повернув на север, сумел увести своих людей до Ар-Ракки и вернулся в Аль-Ирак. Но, с другой стороны, и Муавия, желая показать свое полное пренебрежение властью Али, совершил рейд через все Междуречье и простоял несколько дней лагерем на берегах Тигра.

Неторопливо осмотрев земли, которые он до тех пор никогда еще не видел, он беспрепятственно возвратился со своим отрядом домой в Дамаск.

Сороковой год хиджры открылся для Али новым несчастьем. Когда подошло время паломничества, Муавия послал Бусра, храброго, но очень жестокого воина, с тремя тысячами всадников в Аравию, чтобы захватить Святые места и привести их жителей к покорности. Когда тот приблизился к Медине, наместник бежал из города, и Буср вступил в него без какого-либо сопротивления. Пройдя в мечеть, он взошел на священные ступени кафедры Пророка и, призывая вспомнить Османа, обратился к народу: «О, граждане Медины! Тот старец! Где тот седовласый старец, которому, как будто вчера — на этом самом месте! — я принес клятву на верность? Воистину, кабы не мое обещание Муавии, который умолял меня не обнажать меча, я не оставил бы здесь ни единой живой души!» Затем он стал угрожать самым знатным мединцам смертью, если те откажутся признать Муавию своим халифом. Испугавшись за свою жизнь, все они принесли обет верности правителю из рода Омейядов. После этого сирийцы двинулись на Мекку, где повторилась та же самая сцена, разыгранная эмиссаром Муавии, причем с тем же результатом.¹ Затем они прошли на юг до Йемена, где Буср натворил немало зверств, перерезав многих сторонников Али. Правитель, сын Аль-Аббаса, бежал в Аль-Куфу к халифу, который приходился ему двоюродным братом.

Однако двое из его маленьких детишек попали в руки Бусру вместе с сопровождавшим их бедуином. Напрасно он умолял хладнокровного тирана о пощаде, протестуя против жестокого убийства. Оба ребенка обрели свою смерть. Из Аль-Куфы было поспешно отряжено войско в четыре тысячи человек, но подоспело оно слишком поздно, чтобы предупредить злодейства Бусра. Совершив свой рейд, он спокойно удалился в Сирию. Несчастному полуострову пришлось отнюдь не слаще и в руках пришедших «освободителей». Многие из жителей Неджрана были лишены жизни из-за своих симпатий к Осману. Мекканцев вынудили отказаться от клятвы, которую они только что принесли посланнику Муавии, и вновь присягать Али. Точно так же и жителей Медины заставили под угрозою меча поклясться в верности Аль-Хасану, сыну Али; но не успели войска халифа удалиться, как лидер враждебной ему группировки вновь возглавил руководство городом. Таким образом, весь полуостров разделился на две части. Не исключено, что жестокое убийство маленьких деток его кузена оказало на Али большее впечатление, чем все его остальные горести. Во время дневной молитвы в страшной ярости он проклял Бусра с новой силою. Безутешная мать излила свое горе в бесхитростных строфах, часть из которых дошла до наших дней.²

Но Али уже поджидал очередной удар. Он выдвинул своих кузенов, сыновей Аль-Аббаса, на очень высокие посты: одному поручил власть над Йеменом, другому над Меккой, третьему над Мединой. Абдаллаху, самому старшему из них, была доверена Аль-Басра, второй по значимости город в империи ислама. Когда слуха халифа достигли слухи о неурядицах в Аль-Басре, Али вызвал к себе своего родственника дать отчет. Абдаллах посмеялся над этим вызовом, бросил свой город, забрал с собою казну и удалился в Мекку. Али был сильно потрясен этой подлостью; но еще больший удар ему нанесло предательство родного брата Акила, переметнувшегося к Муавии.

Все эти неприятности, последовавшие одна за другою, вконец подорвали дух халифа. У него больше не оставалось сил продолжать войну против Сирии. Все, на что теперь ему оставалось надеяться, это удержать в повиновении свои восточные провинции. В конце концов, после долгой переписки, Али и Муавия заключили соглашение о прекращении военных действий. Оба договорились отложить в сторону оружие, взаимно уважать территории друг друга, и поддерживать в будущем дружеские отношения. Тем не менее, Муавия торжественно признал за собою титул халифа в Иерусалиме в июле 660 г. от р. Х. (ii. 40 г. хиджры). Как гласят летописи, Али собрал армию в сорок тысяч человек, когда произошли события, рассказ о которых пойдет в следующей главе.