Детектив-мастер против полиции

Санчо Панса в детективе

Вблизи сыщика-мастера тоже частенько оказывается личность, стоящая вне подозрений, добрый друг Великого Детектива, его доверенное лицо, спутник, партнер для беседы, возможно, его хроникер (никогда он не блещет умом, который мог бы засверкать ярче, чем у героя, более того, порой он-то как раз весьма простоват, он — полный контраст знаменитого мастера, который на его фоне кажется еще более величественным). У Шерлока Холмса есть доктор Уотсон, у Эркюля Пуаро — капитан Хэстингс, у Эллери Куина — собственный отец, у Перри Мейсона — Делла Стрит или Пол Дрейк, у Ниро Вульфа — Арчи Гудвин, у Фила Венса — сам С.С. Вэн Дайн, у патера Брауна — Фламбо. Все они — чревовещательные марионетки, с помощью которых детектив (автор) беседует с читателем — сообщает ему свои наблюдения, разделяет подозрения, привлекает внимание к особому значению отдельных обстоятельств, дает анализ, направление — и которые призваны передавать Великому Детективу недоверчивые вопросы читателя, его любопытство, беспомощность и порой, разумеется, восторженное удивление.

Фигура Санчо Пансы в детективной истории — это не только декорация, но и важное коммуникационное средство. Любителя-детектива не связывают служебные правила, в процессе работы он спокойно может излагать сложившиеся у него относительно преступления и обычно меняющиеся представления и соображения. А профессиональный полицейский офицер делится своими мыслями с сержантом или секретаршей — почтительными подчиненными, идеальными «оруженосцами». Так и полагается, так и должно быть: если автор призывает читателя поломать голову, надо, чтобы тому были известны мысли сыщика, направление его поисков, анализ, разъясняющий факты. Иначе как же мы сможем соревноваться с детективом-мастером, как сможем принять вызов автора?

Причуды детектива: носитель иррационального

Впрочем, и работа его тоже требует этого. Кажущаяся неразрешимой загадка ожидает от сыщика геракловых — но духовных — свершений, значит, он должен быть человеком чрезвычайным, способным на сложные анализы, личностью с восприимчивой душой и тонкими чувствами. Сыщику-мастеру просто необходимо быть артистом или обладать хоть какими-нибудь данными артиста.

Правда, Г.К. Честертон называет убийцу артистом, а детектива — художественным критиком, для которого нет и не может быть совершенного творения, однако этим он не опровергает того, что сыщику необходима художественная восприимчивость.

У детектива-мастера часто и привычки богемные, словно у экстравагантных артистов.

Безымянный спутник самого первого мастера сыска Огюста Дюпена так вспоминает о нем: «Одной из фантастических причуд моего друга — ибо как еще это назвать? — была влюбленность в ночь, в ее особое очарование; и я покорно принял это чудачество, как принимал и все другие, самозабвенно отдаваясь прихотям друга. Темноликая богиня то и дело покидала нас, и, чтобы не лишаться ее милостей, мы прибегали к бутафории: при первом проблеске зари захлопывали тяжелые ставни старого дома и зажигали два-три светильника, которые, курясь благовониями, изливали тусклое, призрачное сияние. В их бледном свете мы предавались грезам, читали, писали, беседовали, пока звон часов не возвещал нам приход истинной Тьмы. И тогда мы рука об руку выходили на улицу...» («Убийство на улице Морг»).

Сержант Кафф безмерно любил розы, и в самые неожиданные моменты эти цветы отвлекали его внимание от работы. Он обожал загадочные высказывания, таившие в себе различные толкования, впрочем, этому многие у него научились.

Дом Шерлока Холмса на Бейкер-стрит скрывал беспорядочные груды старых вещей, хлама, сора, пожелтевших газет; этот задний план еще больше оттенял чистоту анализа мастера, стройность его мыслей.

Жилище Фламбо, предоставлявшего приют патеру Брауну, — настоящий музей, своей скученностью, теснотой воспроизводивший атмосферу рококо. Тихий, скромный, кажущийся беспомощным католический священнослужитель настолько не ассоциировался с этой разномастной обстановкой, состоящей из старинных винтовок, восточных редкостей, итальянских винных бутылок, посуды примитивных народов, длинношерстых кошек, что это приводило в изумление посетителя.

Ниро Вульф жил в сугубо городских условиях, в современном нью-йоркском роскошном доходном доме, сомнений в принадлежности которого двадцатому веку не могло даже возникнуть. Однако он не желал ступить за его порог и занимался разгадыванием тайн лишь в специально отведенные для этой цели дневные часы. Прежде всего, его интересовали любимые орхидеи. В стонущем под тяжестью его тела лифте он каждое утро с точностью хронометра подымался на оборудованный под оранжерею верхний этаж. К напряжению духовных сил был способен только после поглощения ужасающего количества пива и всяческих деликатесов.

Эркюль Пуаро — яйцеголовый, с редкими, но тщательно покрашенными волосами, говорящий на ломаном английском языке бельгийский пенсионер — чрезвычайно гордится своими невероятно длинными навощенными усами, и в глазах у него появляется зеленый, как у кошек, блеск, когда его охватывает интеллектуальное волнение. Он носит узкие и блестящие, как зеркало, лаковые ботинки, его хобби — разведение кабачков, и он с вызывающим улыбку высокомерием без устали, расхваливает свое серое мозговое вещество.

Эллери Куин, вечный холостяк, живет в джунглях нью-йоркских небоскребов в общей с отцом квартире. При весьма нормальных манерах носит поразительно старомодное пенсне.

Тучный врач-детектив доктор Гидеон Фелл Джона Диксона Карра напоминает Пуаро не только культом усов, но и лакомствами, которые оба любят одинаково: мсье Пуаро обожает жевать шоколад и пить какао, а доктор Фелл — сосать шоколадные сигаретки.

Один из существенных признаков экстравагантности детектива-мастера — безграничная нескромность. Эркюль Пуаро говорит о себе так: «Но дорогой друг, я ведь не англичанин! Зачем мне изображать из себя святошу? Si, si [Да, да (итал.)], все вы такие. Пилот, совершивший тяжелый перелет, и чемпион по теннису разглядывают носки своих ботинок и едва слышно бормочут: все это пустяки. А в действительности про себя они разве так думают? Да ни секундочки! Если что-то сделают другие, они восхищаются их великими свершениями. Так вот, будучи трезвомыслящим человеком, надо и собой восхищаться. Но их воспитали скрывать то, что они думают. Я не таков. Талант, которым я обладаю, я почитал бы и в других. Случайно так сложилось, что в моем своеобразном ремесле никто со мной не сравнится. C'est dommage! [Жаль (франц.)] Однако ввиду того, что это правда, я без всякого ханжества признаю: я — великий человек. У меня необычайно развиты способности к порядку, методологии и психологии. Словом, я Эркюль Пуаро! Почему мне нужно краснеть, заикаться и бормотать про себя, что на самом деле я тупица и дурак? Это было бы неправдой». («Тайна багдадского сундука»).

Он попросту считает себя посланцем бога: «Позвольте вам сказать, у меня нет необходимости в божественной власти для приведения дел в порядок. Напротив, я убежден, что бог специально создал и поместил на земле Пуаро для того, чтобы, как только этого потребует необходимость, он вмешивался в дела своих современников» («Загадка Эндхауза»).

Но в детективной литературе встречаются и наделенные скромностью и слабостями сыщики: например, в Англии — патер Браун, в Соединенных Штатах — раввин Дейвид Смолл или в Индии — мелкий клерк инспектор Готе, индус. И их оригинальность кроется именно в скромности.