Вместо предисловия

Расстреливайте нас здесь

Навьючив лошадей до предела, «навьючившись» и сами, мы гуськом отправились в путь. Проходя мимо повозок, я заметил знакомую девочку, кото­рая с огромной для ее роста ношей на спине, стояла в стороне. Она была старшей в многодетной семье. Видимо, она поняла, что ее семье с многочисленными детьми трудно бежать и решила уйти сама. И, видимо, она ждала кого-то, с которым должна была бежать. Бедная, несчастная девочка! Она в темноте меня не узнала. Мои личные семейные заботы, сама обстановка, неизвестность, которая ожидала нас, не позволили мне сказать ей: «Пойдем», — и присо­единить ее к своей семье. Черным кинжалом полос­нуло мое сердце, оставив глубокие раны, весь я покрылся холодным потом.

Безвинное существо, которое стояло в полночь, с непомерно большим грузом на спине, ждало... жда­ло своего спасения. И эта безвинная горяночка оста­лась наедине с темнотой...

До сих пор судьба этой горянки тяжелым грузом лежит на моей совести. Я до сих пор не могу себе простить свой поступок, свою нерешительность взять девушку с собой. Как сложилась ее судьба? Жива ли. Или утонула в Драу? Может закончила свой жизненный путь, как многие ее соотечествен­ницы в песках Средней Азии, или окоченела в Сиби­ри? Кто знает. Но дай Аллах, чтобы она была жива!..

Не встретив никого из патрулей, мы благополуч­но пересекли шоссе и приступили к горному подъ­ему. К рассвету мы достигли заветной цели в глуби­не леса, развьючили и расседлали лошадей. Рядом с местом нашей остановки оказалась поляна, покры­тая пышной травой и мы пустили лошадей пастись.

Мы очень устали. Я понимал, что без хорошего отдыха никто из нас и шагу сделать не сможет, особенно дети. Словно птенцы, испугавшиеся ястреба в небе и спрятавшиеся под крылом куропатки, мы сидели под размашистыми плоскими ветвями огромной пихты, спрятавшись от постороннего плача. Кавказские птенцы!

Не разобравшись в обстановке, бродить по чу­жой стороне опасно даже днем. Мы хорошо пони­мали, откуда нам удалось выкарабкаться и знали, что осторожность — непременное условие нашей предстоящей жизни.

Итак, наше трехлетнее мытарство завершено. Теперь мы начинали не легкую, но свободную, неза­висимую от чужих команд жизнь. Нам суждено было начинать эту жизнь в глубине альпийских гор. Если подняться на один-два километра выше, то можно было увидеть гнездовья куропаток и отары горных козлов. А еще выше — темные негостепри­имные остробокие скалы, бездонные пропасти, сне­га, ледники и лютый холод. Но делать там нам было пока нечего: в ясные дни там легко заметить не только человека, но даже летящего орла. А это никак не устраивало нас.

Для людей нашего положения главное условие — маскировка: не оставлять следов, говорить тихо, костров не разжигать, особенно ночью. Все это я подробно объяснил членам нашей семьи, дал необ­ходимые наставления и в заключение сказал:

— Я должен спуститься вниз и забрать в коло­нии наши спрятанные вещи. Отдыхайте здесь, пока я не вернусь. — Не дожидаясь вопросов мамы, я встал и пошел вниз ускоренным шагом.

Первое, что я узнал в колонии, было то, что кабардинской общине было приказано быть го­товым к отъезду на Родину к двум часам 30 мая. Община предупреждалась, что погрузка будет про­изводиться во все машины одновременно и всякая задержка будет рассматриваться как нарушение режима.

Таким образом сегодня в два ноль-ноль состоит­ся отправка кабардинской общины.

Кабардинцы видели, что почти все члены нашей общины, семейные и не семейные, уже убежали, они знали, что ни на телеграммы, ни на письма ответа нет, на наши плакаты и лозунги никто никакого внимания не обращает, голодающих никто не заме­чает. Они хорошо знали, что толку из всего этого никакого не будет и что настанет день, когда англи­чане начнут отправку людей в советскую зону. И тем не менее «сидели у моря и ждали погоды». Это были не глупые люди, но почему-то бездействовали. Безусловно они оказались под влиянием пропаган­ды, где говорилось, что в связи с Великой Победой Сталин всем все простил и никакому наказанию пленные подвергаться не будут.

Я взобрался на небольшое возвышение среди кустов и, приложив бинокль к глазам, наблюдал за кабардинской общиной. Стоял хороший ясный день. Солнце ярко освещало всю долину, подтверждая, что уже прошла половина дня. Время уже приближалось к двум. На шоссе уже стоял ряд крытых военных грузовиков, на которые должны были грузить кабар­динцев. Рядом шныряли туда и сюда солдаты конвоя.

И в это время я увидел, как пришла в движение кабардинская община. Они все спешили к лужайке, что рядом с их повозками по непонятной для меня причине: по логике вещей они уже должны были двигаться к машинам, а не устраивать собрание. На лужайку подошло уже не менее 250—300 человек. Абсолютное большинство собравшихся — дети, же­нщины, старики. Все они тут же разделились на две группы. Выстроившись в два ряда и прислушиваясь к голосу стоявшего впереди муллы, старики начали свершать обеденную молитву — намаз. Женщины и дети, образовав свой круг, стояли в стороне обособ­ленно. Потом мужчины сели на траву и начали петь молитву — зикир, к исполнению которой присоединились и женщины. Вокруг лужайки они повеси­ли черные флаги и транспоранты. Их охраняла мо­лодежь.

Я понимал, что никакие молитвы здесь не помо­гут и, что все это кончится плачевно, но помочь ним несчастным ничем не мог, потому что было уже поздно. И сердце мое разрывалось от обиды... что они так легко поддались агитации.

Ровно к двум часам к кабардинской общине подъехали трехтонные грузовики и, развернувшись, повернули задние борты к их лагерю.

Быстро сообразив, что здесь дело обстоит не совсем благополучно, глава охраны (как потом я установил, майор Грат) выскочил вперед и сердито крикнул:

— Мы предупреждали вас заранее, чтобы вы были готовы к погрузке ровно в два часа дня! Мы сообщили вам, что поедете в Россию! Разве вы не знаете, что русские — наши союзники? Нас просили передать вам, что Сталин простил вас. Не застав­ляйте ждать и рассаживайтесь в машины!

Все его слова переводил на русский молодой солдат, который стоял рядом с ним.

Один из стариков, одетый в великолепную кав­казскую форму, с красивой седой бородой прервал свою молитву, встал и медленным, но полным вели­чия шагом подошел к майору.

— Господин офицер, — обратился он к майору. — Пусть ваш переводчик доведет мои слова до вас. Вы видите, что и старики, и молодые, женщины и дети, псе как один, молятся богу? — Он вытянул руку в сторону молящихся. — Вы говорите, что нам нужно вернуться в Россию, но ведь мы не русские! Мы все кавказцы и все мы мусульмане. И мусульман вы хорошо знаете. Мы, ни один из нас, против вас, англичан, ни одного шага не сделали. Мы раньше жили под гнетом русских царей, а потом оказались под гнетом Сталинского режима. Мы являемся бе­женцами от коммунистического ига. Мы искали у вас защиты и милосердного отношения.

Майор дальше не стал слушать старика, он что-то громко сказал и начал свое:

— Мы вам ничем не поможем! И предупреждали вас об отправке заранее! — он оттолк­нул старика от себя и приказал солдатам: — Начинайте!

И в этот момент из группы кабардинцев бук­вально вылетел лет тридцати молодой человек и молниеносно очутился между стариком и майором.

— Вы нас отсюда живыми не увезете! Вам не удастся доставить нас к этому супостату Сталину! Вы глубоко ошибаетесь, господин майор, передавая

Майор рассердился не на шутку и окриком пре­рвал молодого человека.

— Хватайте их и бросайте в машины! — прика­зал он своим солдатам. Около 30—40 солдат кину­лись исполнять приказ своего начальника. И в это время весь цвет кабардинской общины стеной встал между англичанами и своими соплеменниками.

Те кабардинцы, которых солдаты успели бро­сить в машины, выпрыгнули обратно. Тогда майор принял другую тактику. Он достал из своего «Джи­па» кол и с размаху ударил по голове одного сим­патичного молодого человека. Парень сразу свалил­ся на землю. Изо рта и носа потекла кровь. Его схватили и бросили в машину. Тех, кто выпрыгивал назад, солдаты жестоко избивали и бросали обрат­но. Скоро англичане смирили кабардинцев и загна­ли в машины.

Женщины, дети и старики уже не сопротивляясь, сами лезли в кузова. Когда все закончилось, их отвезли к железнодорожной станции, загнали в товарные вагоны для перевозки скота и заперли двери на замок.

На стенах вагонов было написано: «Советские граждане, возвращающиеся на Родину по собствен­ному желанию».

Так первая партия нашей колонии — кабардинс­кая община «кинулась» на «мягкую» грудь «велико­го» Сталина...
Глава седьмая

Собственные предатели
Английская комендатура была хорошо осведом­лена, что мы партиями уходим в горы, но, казалось, не обращала на это внимания. Надо сказать прямо: тот, кто хотел бежать в горы, мог осуществить это безо всяких затруднений, особенно в последнее вре­мя. Командование англичан относилось к нам круто и безжалостно, но зато рядовой состав, несший караульную службу, проявлял к нам исключитель­ную солидарность. Это доказывало, что именно младшие чины и рядовые больше сохранили граж­данскую совесть, чем старшие. Видя как нас преда­ют, они возмущались и покачивали головами. Если бы они не закрывали глаза на наши действия, ни одному из нас не удалось бы уйти в лес.

Но беда заключалась в том, что среди нас рабо­тали ставленники Сталина. Они совсем не прятались и действовали открыто. Они вели активную пропаганду против побегов, создали группы желающих вернуться на Родину и действовали через них. Руко­водил ими балкарец Энвер Ботдаев, человек не­взрачный, но хитрый. И хотя наш побег англичан не особенно и беспокоил, Энвер Ботдаев информиро­вал об этом делегацию Советской Армии. Узнав о наших побегах, глава советской делегации выразил протест английскому командованию.

Англичане народ опытный, особенно в таких делах: они умеют расколоть дерево деревянным же клином. Получив протест и зная, что сведения о побегах дает Энвер Ботдаев, они вызвали его в штаб, вручили оружие и сказали: «Вот тебе оружие, мы вооружим так же и твою группу, придадим тебе и отряд английских солдат. Иди и лови беглецов, о которых ты доносишь советским парламента­риям», — и отправили их в лес.

«Мы вам не запрещаем уничтожать друг дру­га», — сказали англичане Энверу Ботдаеву в напутствие. Забрав с собой таких же «голодных зверей» как и сам, готовых растерзать жертву, Энвер пошел по нашим следам. Они настигли беспомощных и из­нуренных женщин, стариков и детей и расправились с ними.

Всех пойманных они пригнали в колонию и их постигла та же участь, что и кабардинцев. Те же из нас, кто был проворнее и физически сильнее, ушли в глубину лесов, поднялись на недосягаемую высоту и спаслись.

Так, с помощью наших собственных предате­лей, агентам удалось вернуть часть беглецов (в ос­новном стариков, женщин и детей), разбить их семьи и разлучить на всю оставшуюся жизнь. В последствии эти разбитые семьи были разбросаны, рассеяны по всему свету: кого отправили в Сибирь, кого на Север, кого в голодные степи Средней Азии...

Не легкая доля выпала и тем, кто спасся — одни оказались в Турции, другие — в Германии, третьи — в Австрии и небольшая часть — в Америке...

Предавший нас Энвер Ботдаев присоединился к нам в 1944 году в Италии. По национальности он был балкарец. Почти никто не знал кто и откуда он. Говорили, что он носил материнскую фамилию, ибо ни сам он и никто другой (кроме матери, конечно) не знали, кто его отец, то есть он был незаконнорожденным. Как было выше сказано, он был одет в форму немецкого лейтенанта и на его груди висели две медали. Он хромал на одну ногу. Мы диву давались как этому невзрачному малорослому чело­вечку со впалыми маленькими черными глазами удалось получить столь высокое для него офицерс­кое звание. Его поведение, привычки, манера раз­говора свидетельствовали о его бесстыдстве и на­глости. Если его послушать, биография его была довольно интересная: якобы учился военному искус­ству, сражался против немцев и за проявленное мужество получил звание Героя Советского Союза.

Далее, по его словам, он якобы будучи раненым, попал в плен к немцам, излечился и пошел служить к генералу Власову. Звание было присвоено ему в РОА, медали получены там же за отвагу, проявлен­ную в боях против Советской Армии. Он объяснил свое прибытие в нашу колонию стремлением воссоединиться со своими земляками-балкарцами.

С первого же дня нашей встречи я всем нутром возненавидел этого человека. Очень скоро он нам показал свое истинное лицо — злоязычие, бессердеч­ность, наглость... и трусость были основными чер­тами его характера, содержанием его души.

Он и ему подобные, организовав за нами пого­ню, поймав часть беглецов, хотели действовать по обстановке, приспособиться, замаскировать свои де­яния и прикинуться патриотами Советской страны. И надо сказать прямо, своим хамелеонством им удалось достичь кое-чего.

На протяжении нашего долгого и безрадостного пути от Кавказа и до Альп эти агенты сопровож­дали нас всюду, сочиняли небылицы, обливали нас грязью, чтобы показать своим хозяевам, что они работают, не покладая рук.

Когда среди нас возникал разговор об этих аген­тах, некоторые говорили: «Оставьте их в покое, разве они занимаются этим по собственной воле? Они такие же несчастные, как мы и работают ради того, чтобы прокормиться и спасти свою жизнь. И похоже, что они не совсем плохие люди». Они, эти защитники агентов, рассуждали так: «Та змея, кото­рая не трогает меня, пусть живет сто лет». Но потом они вкусили всю «сладость» результатов своих суждений. Не зря существует поговорка: «Пусть первая мысль карачаевца останется ему самому, а заключи­тельная — пусть принадлежит мне». Это говорит о том, что, мы, карачаевцы, будучи очень легковер­ными, к истинным выводам приходим с большим опозданием. И жнем плоды своей непрозорливости...
Глава восьмая

Черное пятно англичан
Итак, трагедия, разыгравшаяся на берегу реки Драу с 28 мая по 1 июня 1945 года, когда силой оружия были заперты в товарных эшелонах сотни ни в чем не повинных людей северо-кавказских на­циональностей и главным образом старики, жен­щины и дети и отправлены в неизвестность, этот насильственный акт, имевший в последствии печаль­ный исход, полностью ложится на совесть английс­ких войск, накладывает на их облик черное пятно.

В те дни английские военные статисты сообща­ли: «с 28 мая по 1 июня 1945 года согласно Соглаше­нию между Англией и Советским Союзом разоружены и этапированы в Советскую зону 125 воен­нослужащих и 3160 гражданских лиц (старики, женщины и дети) по принуждению, а так же 169 человек на добровольных основаниях».

Возможно количественная информация и соот­ветствовала действительности, но что касается 125 военнослужащих, то это была чистейшая ложь, ибо 80% этих самых «военнослужащих» были гражданс­кими лицами. И абсолютное большинство этих гра­жданских лиц ни разу в жизни не держали палец на спусковом крючке оружия. Не соответствует дейст­вительности и цифра 169, т.к. большая половина этих людей состояла из русских, украинцев, бело­русов и других национальностей, примкнувших к нам совершенно случайно.

Таким образом в числе насильственно этапиро­ванных в страну, где свирепствовали репрессии и диктатура узурпатора Сталина были 3455 человек северо-кавказских национальностей которые, избав­ляясь от террора, репрессий, бежали в годы револю­ции 1917 года и в годы Второй Мировой войны.

Судьба этих несчастных уже была предопределенна, раз их передали прямо в руки Сталина и органов НКВД, служивших верой и правдой своему дик­татору. 2 июня 1945 года на берегу Драу, где рас­полагалась Северо-Кавказская колония, не осталось ни души. Только темнеющие на поляне повозки, разбросанные вещи, темные следы костров, да тре­вожно ржавшие бесхозные лошади свидетельствова­ли, что совсем недавно здесь влачили свое жалкое существование тысячи человеческих душ.

Все, что им приглянулось, англичане забрали себе, а всю живность, за исключением лошадей, (коров, мулов, быков), а также повозки с ненуж­ными англичанам вещами, велено было раздать ну­ждающимся из числа местного населения.

Оседлав «трофейных» лошадей, английские со­лдаты скакали по поляне, резвясь, развлекаясь и коротая свое свободное время.

Их сейчас совершенно не трогало, чьи это лошади, что станет с их хозяевами, которых они под дулом винтовок изгнали отсюда и заперли в товарных ваго­нах. Они свое сделали, а что дальше, не их забота.

Одни развлекаются, другие льют слезы — селяви — такова жизнь.

Тысяча благодарностей великому Аллаху, кото­рый в 1953 году избавил униженные и истерзанные народы России от ненавистного «отца» Сталина, и открыл им в 1955 году двери Свободы!

...У всех, кому удалось скрыться в лесах Аль­пийских гор, положение пока оставалось тревожным и опасным...

1-е отделение трагического спектакля, в котором мы «играли», началось с приходом Сталина к вла­сти и закончилось в день нашего прибытия на берег Драу. Его 2-ое отделение началось 28 мая и закон­чилось 1 июня 1945 года после этапирования Севе­ро-Кавказской колонии в Россию.

Здесь, в лесах высоких Альп начиналось 3-е от­деление этого спектакля. Его занавес будет откры­ваться и закрываться много раз во многих странах мира...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая