ГЛАВА V. О том, что предприняла Аурора де Гусман

Аурору наедине с Эльвирой. Они скоротали там в беседе остаток дня,

нисколько не наскучив друг другу, и когда на следующий день мы собрались

уезжать, им было так же трудно расстаться, как двум подругам, усвоившим

приятное обыкновение жить вместе.

Наконец, прибыли мы без приключений в Саламанку, где прежде всего сняли

дом с полной обстановкой. Почтенная Ортис, как было условлено между нами,

приняла имя доньи Химены де Гусман. Она слишком долго служила в дуэньях,

чтоб не быть хорошей актрисой. Однажды утром она вышла из дому в

сопровождении Ауроры, камеристки и лакея, и они отправились в

меблированные комнаты, где, как мы узнали, обычно останавливался Пачеко.

Дуэнья спросила, нет ли там свободного помещения. Ей ответили

утвердительно и показали довольно опрятные покои, которые она оставила за

собой. Она даже дала хозяйке задаток, сказав, что комнаты предназначаются

для ее племянника, который собирался учиться в Саламанке и должен был в

этот день прибыть из Толедо.

Обеспечив за собой это помещение, дуэнья и моя госпожа вернулись на

первую квартиру, где Аурора, не теряя времени, перерядилась кавалером. Она

прикрыла черные волосы русым париком, окрасила в тот же цвет брови и

вырядилась так, что вполне могла сойти за молодого сеньора. Ее движения

были свободны и непринужденны, и за исключением лица, пожалуй, слишком

красивого для мужчины, ничто ее не выдавало. Горничная, предназначавшаяся

ей в пажи, также перерядилась, и мы не опасались, что она плохо исполнит

свою роль: помимо того, что она была не из смазливых, в ней чувствовался

какой-то задор, весьма подходящий для пажа. После полудня обе артистки

оказались вполне готовыми к появлению на сцене, то есть в меблированных

комнатах, и я отправился туда вместе с ними. Мы прибыли в карете, привезя

с собой все нужные нам пожитки.

Хозяйка, которую звали Бернарда Рамирес, приняла нас весьма любезно и

проводила в наше помещение, где мы вступили с ней в разговор. Сперва мы

условились о том, как она должна нас столовать и сколько мы будем платить

ей за это помесячно. Затем мы спросили, проживают ли у нее другие жильцы.

- В настоящее время у меня нет никого, - отвечала она. - Я могла бы

набрать сколько угодно постояльцев, если б хотела пускать к себе людей без

разбора, но я беру только молодых дворян. Сегодня вечером я жду одного

кавалера, который приезжает из Мадрида, чтоб закончить здесь свое

образование. Это - дон Луис Пачеко, молодой человек в возрасте не свыше

двадцати лет. Если вы не знаете его лично, то, вероятно, слыхали о нем.

- Лично не знаю, - сказала Аурора, - слыхала только, что Луис Пачеко

принадлежит к знатному роду, но что он за человек, мне не известно. Вы

весьма меня обяжете, рассказав мне о нем, так как нам придется жить с ним

под одной крышей.

- Сеньор, - отвечала хозяйка, взглянув на своего ряженого жильца, - дон

Пачеко - самый, что ни на есть, блестящий кавалер. Он очень похож на вас.

Ах, как хорошо вы подходите друг к другу! Клянусь св.Яковом, я смогу

похвалиться, что у меня живут два самых красивых кавалера во всей Испании!

- Наверное, у этого дона Луиса здесь немало любовных приключений? -

спросила моя госпожа.

- Клянусь честью, это настоящий ферлакур (*89); могу вас в этом

заверить, - отвечала хозяйка. - Ему стоит только показаться, чтоб одержать

победу. Он очаровал здесь среди прочих одну молодую и красивую даму. Зовут

ее Исабела. Это дочь одного престарелого доктора прав. Она так в него

втюрилась, что, наверное, лишится рассудка.

- Скажите, милейшая, - стремительно прервала ее Аурора, - сам-то он

тоже в нее влюблен?

- Он любил ее до своего отъезда в Мадрид, - отвечала Бернарда Рамирес,

- но продолжает ли любить ее, сказать не могу, так как на него не очень-то

можно положиться. Он порхает от одной женщины к другой, как все молодые

кавалеры.

Не успела почтенная вдова договорить этих слов, как во дворе послышался

шум. Мы тотчас же поглядели в окно и увидали двух спешившихся всадников.

То был сам дон Луис Пачеко, прибывший в Саламанку со своим камердинером.

Старуха покинула нас, чтобы встретить его, а моя госпожа приготовилась, не

без волнения, разыграть роль дона Фелиса. Вскоре в наше помещение явился

дон Луис, еще обутый в дорожные сапоги.

- Я узнал, - обратился он к Ауроре, отвесив ей поклон, - что в этой

гостинице остановился молодой толедский сеньор. Прошу позволения выразить

ему свою радость по поводу того, что буду жить рядом с ним.

В то время как моя госпожа отвечала ему на этот комплимент, я заметил,

что Пачеко был приятно изумлен встречей со столь привлекательным

кавалером. Он даже не смог удержаться и объявил, что никогда не видал

более красивого и статного сеньора. После многих речей, полных взаимных

учтивостей, дон Луис удалился в отведенные ему покои.

В то время как он менял платье и белье, а камердинер переобувал его,

Ауроре попался на лестнице мальчик вроде пажа, который разыскивал дона

Пачеко, чтоб вручить ему письмецо. Он принял ее за дона Луиса и, передавая

ей порученную ему записку, сказал:

- Это вам, сеньор кавальеро. Хотя я и не знаю дона Пачеко, однако

думаю, что мне не к чему спрашивать, вы ли это; судя по описанию, я

уверен, что не ошибся.

- Нет, друг мой, вы нисколько не ошиблись, - отвечала моя госпожа с

замечательным присутствием духа. - Вы прекрасно исполняете данные вам

поручения. Я действительно дон Пачеко, и вы правильно угадали. Можете

идти, я сам позабочусь о том, чтоб переслать ответ.

Паж удалился, а Аурора, запершись со мной и камеристкой, вскрыла

записку и прочла нам следующее:

"Только что узнала, что вы в Саламанке. Какую радость доставила мне эта

весть! Мне казалось, что я сойду с ума. Любите ли вы еще Исабелу?

Поспешите уверить ее, что вы не переменились. Мне кажется, что она умрет

от восторга, убедившись в вашей верности".

- Записка написана со страстью и свидетельствует о сильном увлечении, -

заметила Аурора. - Эта дама - опасная соперница. Я должна сделать все,

чтоб отвратить от нее дона Луиса и даже помешать тому, чтоб они свиделись.

Сознаюсь, что это нелегкая задача, но я все же надеюсь с ней справиться.

После этих слов Аурора задумалась, но вскоре добавила:

- Ручаюсь вам, что не пройдет и суток, как они поссорятся.

Так оно и случилось. Немного отдохнув у себя, дон Пачеко вернулся к нам

и возобновил до ужина разговор с Ауророй.

- Сеньор кавальеро, - сказал он шутя, - полагаю, что мужья и любовники

не слишком радуются вашему приезду в Саламанку и вы доставите им немало

беспокойства. Что касается меня, то я дрожу за свои победы.

- Ваши опасения не лишены основания, - отвечала ему в тон моя госпожа.

- Предупреждаю вас, что дон Фелис де Мендоса довольно опасный соперник. Я

уже бывал в этих краях и знаю, что женщины здесь отнюдь не лишены

чувствительности,

- А есть ли у вас тому доказательства? - в живостью прервал ее дон

Луис.

- Есть, и даже бесспорное, - ответствовала дочь дона Висенте.

неделю и скажу вам по секрету, что вскружил голову дочери одного

престарелого доктора прав.

Я заметил, что дон Луис смутился при этих словах.

- Не будет ли слишком большой нескромностью, - продолжал он, - спросить

у вас имя этой сеньоры?

- Какая же тут нескромность? - воскликнул мнимый дон Фелис, - с какой

стати мне скрытничать? Неужели вы считаете меня скромнее прочих сеньоров

моего возраста? Прошу вас не делать мне этой несправедливости. К тому же,

говоря между нами, моя пассия не заслуживает особо щепетильного отношения;

это - мещаночка без всякого значения. А вы знаете, что благородный кавалер

не принимает всерьез таких девиц и что, по его мнению, он даже делает им

честь, когда лишает их чести. Скажу вам поэтому без обиняков, что дочь

доктора прав зовут Исабелой.

- А не зовут ли доктора сеньором Мурсиа де ла Льяна? - нетерпеливо

прервал Пачеко мою госпожу.

- Именно, - отвечала та. - Вот письмо, которое она мне только что

прислала; прочтите его и вы увидите, что эта дама относится ко мне

доброжелательно.

Дон Луис взглянул на цидульку и, узнав почерк, был смущен и озадачен.

- Что я вижу? - продолжала Аурора с удивлением. - Вы изменились в лице?

Мне кажется, прости господи, что вы интересуетесь этой дамой. Ах, сколь я

досадую на себя, что рассказал вам все с такой откровенностью!

- А что касается меня, то я вам весьма благодарен! - воскликнул дон

Луис голосом, в котором звучали досада и гнев. - О, коварная! О,

изменница! Ах, дон Фелис, сколь многим я вам обязан! Вы избавили меня от

заблуждения, в котором, быть может, я пребывал бы еще долгое время. Я

думал, что любим, да что я говорю, любим! Я считал, что Исабела меня

обожает. Я питал даже серьезное чувство к этой твари, но теперь вижу, что

она просто негодница, достойная моего презрения.

- Сочувствую вашему негодованию, - сказала Аурора, притворяясь, в свою

очередь, возмущенной. - Дочь какого-то юриста могла бы вполне

удовольствоваться тем, что за ней ухаживает такой привлекательный молодой

сеньор, как вы. Не нахожу никаких извинений для ее непостоянства и, не

желая, чтоб она приносила мне вас в жертву, намереваюсь в наказание

пренебречь впредь ее милостями.

- А я не собираюсь видеться с ней до конца своей жизни, - вставил

Пачеко, - с меня довольно и этой мести.

- Вы правы, - воскликнул мнимый Мендоса. - Все же нам следует показать

ей, насколько мы оба ее презираем, а потому я предлагаю, чтоб каждый

написал ей по оскорбительной записке. Я сложу их вместе и пошлю в ответ на

ее письмо. Но прежде чем пускаться в такие крайности, загляните в свое

сердце: чувствуете ли вы, что оно достаточно охладело к изменнице и что вы

никогда не раскаетесь в разрыве с ней?

- Нет, нет, - прервал ее дон Луис, - я никогда не проявлю такой

слабости, и чтоб унизить неблагодарную, я согласен сделать то, что вы

предлагаете.

Я тотчас же сходил за бумагой и чернилами, после чего оба кавалера

принялись сочинять по любезному письму дочке доктора Мурсиа де ла Льяна.

Особенно Пачеко не мог никак найти для описания своих чувств достаточно

сильных выражений и порвал пять или шесть начатых писем, так как они

казались ему недостаточно резкими. В конце концов он все же составил

записку, которая его удовлетворила и которой он имел все основания быть

довольным. Она гласила:

"Знайте себе цену, моя королевна, и не воображайте впредь, что я вас

люблю. Таких чар, как ваши, недостаточно, чтоб меня пленить. Женщина с

вашими прелестями не в состоянии позабавить меня даже несколько минут. На

вас может польститься разве только самый последний из наших школяров".

Таково было изысканное содержание его записки. Аурора, дописав свою,

оказавшуюся не менее оскорбительной, запечатала оба послания, положила их

в конверт и, передавая мне, сказала:

- Возьми этот пакет, Жиль Блас, и постарайся, чтоб Исабела получила его

сегодня вечером. Ты меня понял? - добавила она, сделав мне знак глазами,

который я отлично уразумел.

- Так точно, сеньор, - отвечал я, - будет исполнено, как вы изволили

приказать.

Я тотчас же вышел и, очутившись на улице, сказал сам себе:

"Ну-с, господин Жиль Блас, ваша сообразительность подвергается

испытанию. Вы, значит, собираетесь изобразить в этой комедии расторопного

слугу. Отлично, друг мой: в таком случае докажите, что у вас достаточно

ума, чтоб сыграть эту роль, которая требует немалой смекалки. Сеньор дон

Фелис удовольствовался тем, что вам подмигнул. Он, как видите,

рассчитывает на вашу прозорливость. А разве он сшибся? Я понимаю, чего он

от меня ждет. Он хочет, чтоб я передал только записку дона Луиса: вот что

означало его подмигивание; это ясно, как палец".

Не сомневаясь в правильности своей догадки, я без колебаний вскрыл

пакет. Вынув оттуда письмо Пачеко, я отнес его к доктору Мурсиа, жилище

которого мне пришлось недолго искать. У ворот дома я повстречал юного

пажа, который приходил к нам в гостиницу.

- Скажите, братец, - спросил я его, - не служите ли вы, случайно, у

дочери господина доктора Мурсиа?

Он отвечал утвердительно, и, судя по его тону, можно было заключить,

что ему далеко не внове носить и принимать любовные письма.

- У вас такое услужливое лицо, голубчик, - продолжал я, - что вы,

наверно, не откажетесь передать вашей госпоже эту цидульку.

Тот спросил, от кого я принес письмо, и не успел я сообщить, что оно от

дона Луиса Пачеко, как он сказал мне:

- Раз это так, то следуйте за мной. Мне приказано вас проводить:

Исабела желает поговорить с вами.

Он провел меня в кабинет, где мне недолго пришлось дожидаться появления

сеньоры. Я был поражен красотой ее лица: более деликатных черт я никогда

не видал. В ней было что-то детское и милое, хотя, наверное, прошло уже

добрых тридцать лет, как она вышла из пеленок.

- Друг мой, - сказала она с веселой улыбкой, - вы состоите при доне

Луисе Пачеко?

Я отвечал, что три недели тому назад поступил к нему камердинером.

Затем я передал порученное мне фатальное письмо. Она прочла его два или

три раза: казалось, что она не верит глазам своим; и действительно она

меньше всего ожидала подобного ответа. Она возвела очи к небу, прикусила

губы, и все ее поведение в течение нескольких минут свидетельствовало о

сердечных муках. Затем она внезапно обратилась ко мне и спросила:

- Скажите, друг мой, не сошел ли дон Луис с ума после нашей разлуки?

Его поступок мне непонятен. Объясните мне, если можете, что побудило его

писать мне в этом изысканном стиле. Каким демоном он одержим? Если он

хочет порвать со мной, то мог бы сделать это как-нибудь иначе и не

посылать мне таких грубых писем.

- Сеньора, - отвечал я ей с притворной искренностью, - мой господин

безусловно не прав, но он некоторым образом был вынужден так поступить.

Если вы обещаетесь меня не выдавать, то я открою вам эту тайну.

- Обещаю, - торопливо прервала она меня, - не бойтесь, я вас не

подведу: говорите с полной откровенностью.

- В таком случае, - продолжал я, - вот вам все дело в двух словах:

вслед за вашим письмом явилась к нам в гостиницу дама, закутанная в

непроницаемую вуаль. Она спросила сеньора Пачеко и некоторое время

беседовала с ним наедине. Под конец разговора я слыхал, как она сказала

ему: "Вы поклялись, что больше никогда с ней не увидитесь; но этого мало:

для моего удовлетворения необходимо, чтоб вы сейчас же написали ей

записку, которую я вам продиктую; я этого требую". Дон Луис сделал то, что

она хотела, и, передав мне письмо, сказал: "Узнай, где живет доктор Мурена

де ла Льяна, и постарайся половчей передать эту цидульку его дочери

Исабеле". Вы видите, сеньора, - продолжал я, - что это нелюбезное письмо -

дело рук некой соперницы и что, следовательно, мой господин не так уже

виновен.

- О господи, - воскликнула она, - он еще виновнее, чем я думала! Его

измена оскорбляет меня сильнее тех резких слов, что начертала его рука.

Ах, коварный! Он смел заключить другие узы!.. Но пусть без стеснения

предается новой любви, - добавила она, принимая гордый вид, - я не

собираюсь становиться ему поперек пути. Пожалуйста, передайте ему, что я

уступила бы сопернице и без его оскорблений и что слишком презираю

ветреных поклонников, чтоб испытывать малейшее желание звать их назад.

С этими словами она отпустила меня, а сама удалилась из комнаты, весьма

разгневанная на дона Луиса.

Я вышел от доктора Мурсиа де ла Льяна, весьма довольный собой, и решил,

что, пожелай я пуститься в плутовство, из меня вышел бы ловкий пройдоха.

Затем я вернулся в нашу гостиницу, где застал сеньоров Мендоса и Пачеко

ужинающими вместе и беседующими так, словно они были знакомы спокон века.

Аурора заметила по моему довольному виду, что я недурно справился с ее

поручением.

- Так ты вернулся, Жиль Блас? - обратилась она ко мне. - Доложи же нам,

что ты сделал.

Пришлось снова доказать свою сметку. Я сказал, что передал пакет в

собственные руки и что Исабела, прочитав обе записки, не только не

смутилась, но принялась хохотать, как безумная, и заявила: "Клянусь

честью, у молодых сеньоров прелестный стиль; право, прочие люди не умеют

писать так изящно".

- Вот что называется ловко выйти из затруднения! - воскликнула моя

госпожа. - Поистине, это одна из самых прожженных кокеток.

- Что касается меня, - сказал дон Луис, - то я просто не узнаю Исабелы

по этому описанию; видимо, характер ее сильно изменился в мое отсутствие.

- Я тоже был о ней совсем другого мнения, - заметила Аурора. -

Приходится признать, что среди женщин есть настоящие оборотни. Я однажды

был влюблен в такую особу, и она долго водила меня за нос. Жиль Блас

подтвердит вам это: у нее был такой добродетельный вид, что всякий попался

бы на удочку.

- Действительно, - вмешался я в разговор, - господь отпустил ей такую

рожицу, что она провела бы любого пройдоху; пожалуй, я и сам бы вляпался.

Тут мнимый Мендоса и Пачеко разразились громким хохотом и не только не

вознегодовали на то, что я позволял себе вставлять замечания в их беседу,

но нередко и сами обращались ко мне, чтоб позабавиться моими ответами. Мы

продолжали разговаривать о женщинах, обладающих даром притворства, и в

результате этих речей Исабела была уличена и по всей форме признана

отъявленной кокеткой. Дон Луис снова подтвердил, что не станет с ней

встречаться, а дон Фелис, следуя его примеру, поклялся отныне питать к ней

глубокое презрение. После этого оба кавалера заключили между собой дружбу

и взаимно пообещали ничего не скрывать друг от друга. Они провели вечер,

обменявшись любезностями, и, наконец, отправились спать каждый в свои

покои. Я последовал за Ауророй в ее комнату и отдал ей точный отчет о моей

беседе с докторской дочкой, не забыв ни малейшей подробности; я даже

наговорил больше, чем было на самом деле, чтобы подластиться к своей

госпоже, которая пришла в такой восторг от моего доклада, что чуть было

меня не расцеловала от радости.

- Дорогой Жиль Блас, - сказала она, - я в восхищении от твоей

сообразительности. Когда человек, на свое несчастье, бывает одержим

страстью, заставляющей его прибегать к уловкам, то весьма важно иметь под

рукой такого оборотистого малого, как ты. Не унывай, друг мой: мы только

что устранили соперницу, которая могла нам помешать. Для начала недурно;

но любовники нередко подвержены странным рецидивам, а потому я считаю, что

надо ускорить ход событий и с завтрашнего же дня выпустить на сцену Аурору

де Гусман.

Я поддержал эту мысль и, оставив сеньора дона Фелиса с его пажом,

отправился в боковушку, где помещалась моя постель.


ГЛАВА VI. К каким хитростям прибегла Аурора,

чтобы влюбить в себя дона Луиса Пачеко
Первой заботой обоих новоиспеченных друзей было встретиться на

следующее утро. Они начали день с поцелуев, которые Ауроре пришлось

принять и вернуть, чтобы сыграть как следует роль дона Фелиса. Затем они

отправились прогуляться по городу, а я сопровождал их вместе с Чилиндроном

(*90), камердинером дона Луиса. Мы остановились перед университетом, чтоб

взглянуть на объявления о книгах, только что вывешенные на дверях.

Несколько прохожих также забавлялись чтением этих афиш, и я заметил среди

них одного человека, высказывавшего свое мнение по поводу указанных там

произведений. Окружающие слушали его с большим вниманием, а сам он, как я

тут же установил, считал себя вполне достойным этого. Как большинство

таких людишек, он производил впечатление пустого болтуна, наделенного

большим апломбом.

- Новый перевод Горация (*91), - говорил он, - который рекомендуется

здесь публике таким жирным шрифтом, сделан прозой одним старым

университетским педагогом. Эта книга в большом почете у студентов: они

расхватали целых четыре издания. Но порядочные люди не купили ни одного

экземпляра.

Его рассуждения об остальных книгах были столь же неблагосклонны: он

хулил их без всякого милосердия. Видимо, это был какой-то сочинитель

(*92). Я не прочь был послушать его мнение до конца, но пришлось

последовать за доном Пачеко и доном Фелисом, которые отошли от

университета, так как речи этого молодца заинтересовали их не больше, чем

критикуемые им книги.

К обеду мы вернулись в гостиницу. Моя госпожа села за стол вместе с

Пачеко и искусно завела разговор о своей семье.

- Мой отец, живущий в Толедо, - сказала она, - один из младших сыновей

рода Мендоса; а моя мать - родная сестра доньи Химены де Гусман,

приехавшей несколько дней тому назад по важному делу в Саламанку, куда она

привезла также свою племянницу Аурору, единственную дочь дона Висенте де

Гусман, которого вы, быть может, знавали.

- Нет, - отвечал дон Луис, - но я часто слыхал о нем, а также и о вашей

кузине Ауроре. Должен ли я верить тому, что мне сказывали об этой юной

особе? Уверяют, что никто не сравнится с ней по уму и красоте.

- Что касается ума, - возразил дон Фелис, - то это действительно так;

она даже довольно развитая девица. Но не могу сказать, чтоб она была

особенной красавицей; люди находят, что мы очень походим друг на друга.

- О, если так, - воскликнул Пачеко, - то она вполне оправдает свою

репутацию! У вас правильные черты, прекрасный цвет лица: ваша кузина

должна быть очаровательна. Я хотел бы взглянуть на эту сеньору и

побеседовать с ней.

- Готов удовлетворить ваше любопытство, и даже сегодня, - отвечал

мнимый Мендоса. - После обеда мы отправимся к моей тетке.

Тут моя госпожа внезапно переменила тему беседы и заговорили о

безразличных вещах. После обеда, пока оба кавалера готовились навестить

донью Химену, я забежал зайцем вперед и предупредил дуэнью о предстоящем

визите. Затем я вернулся обратно, чтоб сопровождать дона Фелиса, который,

наконец, повел сеньора дона Пачеко к своей тетке. Но не успели мы зайти в

дом, как повстречали донью Химену, показавшую нам знаками, чтоб мы не

шумели.

- Тише, тише, - сказала она, понижая голос, - вы разбудите племянницу.

избавилась. Бедное дитя заснуло с четверть часа тому назад.

- Какая неудача, - сказал Мендоса, притворяясь раздосадованным, - а я

надеялся повидать кузину и обнадежил этим удовольствием моего друга

Пачеко.

- Ну, это не спешное дело, - возразила улыбаясь Ортис, - можно отложить

После весьма короткой беседы со старухой оба кавалера удалились. Дон

Луис повел нас к одному приятелю, молодому дворянину, по имени Габриель де

Педрос. Мы провели там остаток дня, даже поужинали, а затем около двух

часов пополуночи отправились восвояси. Пройдя, должно быть, с полпути, мы

наткнулись посреди улицы на двух людей, валявшихся на земле. Решив, что

эти несчастные подверглись нападению, мы остановились, чтоб оказать им

помощь, если таковая еще не запоздала. Но, пока мы пытались при царившей

темноте определить, по возможности, состояние жертв, явился дозор.

Начальник сперва решил, что мы убийцы, и приказал своим людям окружить

нас, но, услыхав наши голоса и увидав при свете потайного фонаря лица

Мендосы и Пачеко, он возымел о нас лучшее мнение. Стражники осмотрели по

его приказу тех, кого мы сочли за покойников. Это был какой-то жирный

лиценциат со своим слугой; оба подвыпившие или, вернее, пьяные до

полусмерти.

- Господа, - воскликнул один из стражников, - я узнаю этого

толстяка-жуира. Ведь это же сеньор лиценциат Гюомар (*93), ректор нашего

университета! Хотя вы видите его в довольно жалком состоянии, однако же он

великий человек и выдающийся гений. Никакой философ не устоит против него

на диспуте; он так и сыплет словами. Жаль только, что он чересчур любит

вино, тяжбы и гризеток. Вероятно, он возвращался домой, отужинав у своей

Исабелы, где, по несчастью, его спутник нализался не меньше его. Теперь

оба очутились в канаве. Прежде чем наш добрый лиценциат стал ректором, это

с ним нередко случалось. Почести, как видите, не всегда изменяют нравы.

Мы оставили этих пьяниц на руках дозора, который позаботился о том,

чтоб отнести их домой, а сами вернулись в гостиницу, где каждый поспешил

предаться покою.

Дон Фелис и дон Луис встали около полудня и, встретившись, заговорили

прежде всего об Ауроре де Гусман.

- Жиль Блас, - сказала мне сеньора, - сходи к моей тетке донье Химене и

спроси ее от моего имени, можем ли мы, сеньор Пачеко и я, повидать сегодня

мою кузину.

Я отправился выполнять поручение или, выражаясь точнее, условиться с

дуэньей о плане действий. Договорившись с ней о всех необходимых

мероприятиях, я вернулся к мнимому Мендосе.

- Сеньор, - сказал я, - ваша кузина Аурора чувствует себя превосходно.

Она поручила мне передать вам от себя, что вы весьма обяжете ее своим

посещением, а донья Химена приказала заверить сеньора Пачеко, что в

качестве вашего друга он всегда будет желанным гостем.

Услыхав последние слова, дон Луис весьма обрадовался, что не

ускользнуло ни от меня, ни от моей госпожи, которая сочла это за доброе

предзнаменование. Перед самым обедом пришел лакей сеньоры Химены и сказал

дону Фелису:

- Сеньор, к вашей тетушке заходил какой-то человек из Толедо и оставил

для вас эту записку.

Мнимый Мендоса вскрыл ее и прочел вслух следующее:

"Если вы хотите получить вести о вашем родителе и узнать важные для вас

новости, то по получении сего явитесь немедля к "Вороному коню", что подле

университета".

- Мне так хочется узнать эти важные новости, - сказал он, - что я

обязательно должен удовлетворить свое любопытство. Не прощаюсь с вами,

Пачеко, - добавил он. - Если я не вернусь через два часа, то можете один

пойти к моей тетке: я загляну туда после обеда. Жиль Блас передал вам

приглашение доньи Химены и вы вправе ее навестить.

Сказав это, он вышел и приказал мне следовать за собой.

Сами понимаете, что вместо того, чтоб направиться к "Вороному коню", мы

поспешили к дому, где жила Ортис. Прибыв туда, мы приготовились разыграть

свою пьесу: Аурора сняла русый парик, вымыла и вытерла брови, надела

женское платье и превратилась в прелестную брюнетку, каковой была на самом

деле. Действительно, костюмировка изменяла ее до такой степени, что Аурора

и дон Фелис казались разными личностями. К тому же она выглядела выше в

женском наряде, нежели в мужском, чему, впрочем, немало способствовали

чапины (*94), которые обычно были у нее очень высокие.

Усилив свои чары с помощью всех средств, изобретенных искусством, она

принялась поджидать дона Луиса с волнением, к которому примешивались страх

и надежда. То она полагалась на свой ум и красоту, то ей мерещилось, что

опыт кончится неудачей. Ортис, со своей стороны, всячески готовилась

поддержать свою госпожу. А что касается меня, то, пообедав, я тотчас же

удалился, так как Пачеко не должен был застать меня в этом доме и мне,

подобно актеру, выступающему только в последнем акте, предстояло явиться к

концу визита.

Словом, все было в полном порядке, когда пришел дон Луис. Донья Химена

приняла его весьма учтиво, и он в течение двух или трех часов занимал

разговором Аурору, после чего я вошел в комнату, где они находились, и,

обратившись к кавалеру, сказал:

- Сеньор, мой барин, дон Фелис, не придет сюда сегодня и очень просит

вас извинить его: с ним трое каких-то господ из Толедо, от которых он не

может избавиться.

- Ах, маленький шалопай! - воскликнула донья Химена, - он, наверно,

закутил.

серьезных делах и поручил мне передать это как вам, так и донье Ауроре.

- Ни-ни, не принимаю никаких извинений, - шутливо проговорила моя

госпожа. - Он знает, что мне неможется, и должен оказывать больше внимания

лицам, связанным с ним узами крови. А в наказание - пусть не является сюда

целых две недели.

- Ах, сеньора, - вмешался тут дон Луис, - не принимайте столь жестокого

решения: он и без того достоин жалости, так как лишен был счастья

лицезреть вас сегодня.

Они некоторое время шутили на эту тему, после чего Пачеко ретировался.

Прекрасная Аурора тотчас же меняет облик, надевает мужское платье и со

всей возможной поспешностью возвращается в меблированные комнаты.

- Простите, любезный друг, - сказала она дону Луису, - что я не

последовал за вами к своей тетке; но я никак не мог освободиться от лиц, с

которыми мне пришлось быть. Меня, однако, утешает то, что вам

представилась возможность удовлетворить свое любопытство. Ну-с, какого же

вы мнения о моей кузине? Скажите мне без всякой лести.

- Я от нее в восторге, - отвечал Пачеко. - Вы были правы, говоря, что

она на вас похожа. Никогда не видал более сходных черт: тот же овал лица,

те же глаза, тот же рот, тот же звук голоса. Есть все же небольшая

разница; Аурора выше вас; она брюнетка, а вы блондин; у вас веселый

характер, она - серьезна. Вот и все, чем вы отличаетесь друг от друга. Что

касается ума, - добавил он, - то вряд ли даже ангелы небесные умнее вашей

кузины. Словом, эта молодая особа полна беспримерных достоинств.

Сеньор Пачеко произнес эти последние слова с таким пылом, что дон Фелис

сказал ему улыбаясь:

- Я раскаиваюсь, милый друг, что познакомил вас с доньей Хименой.

Поверьте мне, не ходите больше к ней: советую вам это ради вашего

спокойствия. Аурора де Гусман способна так вскружить вам голову и внушить

такую страсть...

- Мне незачем возвращаться к вашей кузине, чтоб влюбиться в нее: дело

сделано, - прервал он дона Фелиса.

- Скорблю о вас, - возразил мнимый Мендоса, - ибо вы - человек

непостоянный, кузина моя не какая-нибудь Исабела: предупреждаю вас об

этом. Она снизойдет только до такого поклонника, который питает законные

намерения.

- Законные намерения! - воскликнул дон Луис, - а какие же намерения

можно питать по отношению к девушке столь знатного рода? Право, вы меня

оскорбляете, если думаете, что я способен бросить на нее непочтительный

взгляд. Узнайте меня поближе, любезный Мендоса: увы, я почел бы себя за

счастливейшего из смертных, если б она не отвергла моего сватовства и

согласилась соединить свою судьбу с моей.

- Это другой разговор, - ответствовал дон Фелис, - и о таком случае я

готов оказать вам содействие. Сочувствую вашим желаниям и предлагаю вам

свои услуги у Ауроры. Завтра же попытаюсь расположить в вашу пользу свою

тетку, которая имеет на нее большое влияние.

Пачеко рассыпался в бесчисленных благодарностях перед кавалером,

надававшим ему таких радужных обещаний, и мы с удовольствием заметили, что

наша тактика увенчалась успехом. На следующий день мы еще больше разожгли

любовь дона Луиса новой выдумкой. Моя госпожа отправилась к донье Химене,

как бы для того, чтоб склонить ее на сторону кавалера, а затем, вернувшись

обратно, сказала дону Пачеко:

- Я говорил с тетушкой, и мне стоило немалых трудов обеспечить вам ее

содействие. Она была ужасно предубеждена против вас. Не знаю, кому вы

обязаны тем, что она считала вас ветрогоном, но, несомненно, что кто-то

обрисовал вас ей с самой неблагоприятной стороны. К счастью, я взял на

себя вашу защиту, и мне удалось в конце концов рассеять дурное мнение,

которое она составила себе о ваших нравах. Но это еще не все, - продолжала

Аурора, - я хочу, чтоб вы в моем присутствии переговорили с тетушкой: мы

постараемся окончательно добиться ее поддержки.

Пачеко проявил необычайное нетерпение свидеться с доньей Хименой, и

желание его было удовлетворено на следующее утро. Мнимый Мендоса отвел его

к Ортис, и они втроем завели беседу, из которой выяснилось, что дон Луис

дал сильно увлечь себя в самое короткое время. Ловкая Химена притворилась

растроганной чувствами, которые он выказывал, и обещала кавалеру приложить

все усилия, чтоб уговорить племянницу выйти за него замуж. Пачеко бросился

к ногам доброй тетушки, чтоб поблагодарить ее за ее доброжелательство,

после чего дон Фелис спросил, проснулась ли уже его кузина.

- Нет, - отвечала дуэнья, - она еще почивает, и вам не удастся увидеть

ее теперь. Но приходите после обеда и можете беседовать с ней, сколько вам

будет угодно.

Ответ доньи Химены, как вы легко можете себе представить, удвоил

радость дона Луиса, которому остаток утра показался особенно долгим. Он

вернулся в меблированные комнаты вместе с Мендосой, которому доставляло

немалое удовольствие наблюдать за своим спутником и примечать у него все

признаки истинной любви.

Беседа их вертелась исключительно вокруг Ауроры, а когда они отобедали,

то дон Фелис сказал Пачеко:

- У меня есть идея. Я думаю отправиться к тетушке несколько раньше вас

и переговорить наедине с кузиной; при этом я постараюсь, по возможности,

выведать, как она к вам относится.

Дон Луис одобрил эту мысль и, отпустив своего друга, последовал за ним

только час спустя. Моя госпожа так удачно воспользовалась этим временем,

что к приходу своего поклонника была уже в женском наряде.

- Я надеялся застать здесь дона Фелиса, - сказал кавалер,

поздоровавшись с Ауророй и дуэньей.

- Вы его скоро увидите: он пишет в моем кабинете, - отвечала донья

Химена.

с дамами. Несмотря на присутствие предмета своей страсти, он все же

заметил, что часы текли, а Мендоса не показывался. Наконец, он не выдержал

и выразил по этому поводу некоторое удивление. Тогда Аурора внезапно

переменила тон и, расхохотавшись, сказала дону Луису:

- Возможно ли, что у вас до сих пор не возникло ни малейшего подозрения

относительно проделки, которую с вами выкинули. Неужели русый парик и

крашеные брови делают меня настолько неузнаваемой, чтоб можно было до

такой степени заблуждаться? Образумьтесь, Пачеко, - продолжала она,

становясь снова серьезной, - и узнайте, что дон Фелис де Мендоса и Аурора

де Гусман - одно и то же лицо.

Она не удовлетворилась тем, что вывела его из заблуждения, и призналась

ему в чувствах, которые питала к нему, а также во всех поступках,

предпринятых ею, чтоб его пленить. Дон Луис был столь же очарован, сколь и

удивлен. Он упал на колени перед моей госпожой и воскликнул с жаром:

- Ах, прекрасная Аурора! Действительно ли я тот счастливый смертный, к

которому вы отнеслись с такой благосклонностью? Чем выразить мне свою

признательность? Даже вечной любви недостаточно, чтоб отплатить за это.

За этими словами последовали многие нежные и страстные речи, после чего

влюбленные заговорили о мерах, которые надлежало принять для завершения их

желаний. Было решено немедленно же отправиться в Мадрид и закончить нашу

комедию браком. Это намерение осуществилось почти сейчас же после того,

как было задумано. Спустя две недели дои Луис женился на моей госпоже, и

свадьба подала повод для бесконечных празднеств и увеселений.