Бетти: счастливое пробуждение\

Нас было около двадцати человек, играющих роль под­опытных морских свинок в группе на учебных маневрах. Нам предложили высказать свое мнение о еде, койках, о том, как работают душевые, а также лечебное оборудова­ние. Все это продолжалось только три дня и две ночи, но мы все проводили эксперимент с невероятным воодушевле­нием и полной отдачей.

Глубокая терапия или не глубокая — разве у нас было для этого время? Леонард и я были страшно заняты. Мы открывали не только новые здания, но и новую программу, и все нужно было утрясти. Работают ли двери? Всего ли хватает на продуктовых полках в кафетерии? Не очень ли скучны некоторые учебные фильмы?

Я была старшей — в каждом доме есть старшая или с старший, и они должны поддержать каждого в том, что работа сделана хорошо. Если у вас какая-то проблема, вы идете к старшему. Если ваша кровать заправлена неправильно, старшая должна поправить ее. По крайней ме­ре, они хоть не заставляли меня убирать душевые, в Лонг-Бич я это делала. Но смешно думать, что есть кто-то, кто не мог бы убрать свой дом, будучи ответственным за это перед девятнадцатью другими людьми.

Мы прошли весь курс. В приемном покое были запи­саны наши истории болезни, подписана дюжина разных бланков, обеспечивающих формальности. Консультанты апробировали свои лекции и магнитофонные записи на двадцати из нас, а мы написали свои критические заме­чания и отдали им. Мы не подписались, не посмели.

Одна из лекций — Джона Шварцлоса — привела меня в восторг. Речь шла о выздоровлении. Джон говорил: «При простуде вы знаете, что поправитесь через несколько дней; после большой операции вы знаете: это потребует более продолжительного времени. Но при хронических за­болеваниях — артритах, диабете, химической зависимо­сти — нет четкого начала и нет четкого конца. Вы не мо­жете сказать: «6 марта я заболел диабетом, а 5-го у меня его еще не было». Так не бывает».

Он говорил нам, что алкоголики должны иметь по­стоянно развивающийся творческий план выздоровления, основой которого являются наши жизни.

Мир лечения, как ясно тому, кто идет через него, явля­ется нереальным. Вы хотите, чтобы все эти объятия и вза­имоподдержки существовали в реальном мире, но этого нет. Сидеть ночью в купальном халате рядом с тремя дру­гими больными в таких же халатах, рассказывая свои истории и жизненный путь, может быть, даже важнее, чем групповая терапия, лекции и прочее.

На третий день нашей подготовки — мы пришли туда во вторник, а собирались домой в четверг — у нас была церемония вручения медалей. Обычно в Центре Бетти Форд вам вручают медаль после полного курса четырех или шестинедельного лечения. Все пришли в наш холл — консультанты и больные; и бронзовые медали, размером около половины доллара с молитвой мудрости на одной стороне и эмблемой пяти звезд Главного центра Эйзенхау­эра на другой, передавались персоналом из рук в руки. При этом каждый говорил несколько слов о покидающем Центр больном, которому предназначалась медаль.

На церемонии присутствовали гости: представители Центра Эйзенхауэра, включая президента Джона Синна и его жену Джоан, а также некоторые из наших мужей и жен. Это было трогательно. Один мужчина — администратор из Центра Эйзенхауэра, который был одним из наших псевдобольных, сказал: «Я научился здесь быть самим со­бой». Он благодарил своего консультанта за напоминание о том, что, теряя, мы выигрываем. Неплохие успехи за три дня работы.

Консультант Леонарда сказал, что сначала он думал — Леонард собирается удрать. «Я пришел вчера на работу в восемь утра, смотрю, а он стоит у дороги и начинает рассказывать мне путаную историю о том, что среди его двух пижам было две куртки и не оказалось ни одной пары штанов и что жена несет ему пижаму. Во вся­ком случае, все обошлось, вы с нами, Лен, и это пре­красно».

Леонард рассказал, что, когда члены правления проси­ли его и меня возглавить конкретную работу по реализации этого проекта, у нас было три проблемы: сможем ли мы достать деньги, как воплотится наш план в реальную работу и сможем ли мы найти настоящих консультантов и директора, потому что без настоящих кадров мы бы ни­чего не смогли сделать.

«Эти учебные маневры показывают, — сказал он, — что мы имеем потрясающую программу. И что дает мне уве­ренность даже больше, чем собственные размышления, — так это тот факт, что те неалкоголики, которые были здесь последние пару дней, находятся под таким сильным впечатлением, так взволнованы и так потрясены тем, через что они прошли».

В конце церемонии вручения медалей Джон Шварцлос представил «главного тренера нашей команды» Джоя Кру-за. И когда Джой вышел вперед, один из консультантов выкрикнул, как на стадионе: «Держать!» Джой засмеялся вместе с другими и ответил: «Они начнут держать игру после пяти недель такой тренировки».

Джой сказал, что наш штат консультантов и группы поддержки похожи на скаковых лошадей, которых держат на привязи, а они страстно стремятся вырваться. Он гово­рил о больных, которые записаны для поступления на следующей неделе.

Затем Джой прямо обратился к нашим гостям: «Вы мо­жете видеть сами, что в течение очень короткого времени создано место для духовного возрождения». Он сказал, что здесь будут обновляться жизни людей.

В конце программы мы встали в круг, взялись за руки и прочитали молитву мудрости. В противоположность мнению многих, молитва мудрости не заимствована у «Ано­нимных алкоголиков». Она создана протестантским теоло­гом Рейнхольдом Нибуром, чьи интеллектуальные схо­ластические писания нелегко усваивались обычным сред­ним читателем. Но эта молитва такая ясная и бодрящая, как вода из горного родника. Вот она:

Господи, пошли мне душевный покой принять то, Что я не могу изменить.

Пошли мне мужество изменить то, что я могу, И мудрость, чтобы отличить одно от другого.

Многие группы поддержки заканчивали свои собрания этими словами, но молитва длиннее. Она продолжается:

Живи каждым отпущенным днем,

Радуйся каждому мигу жизни,

Смирись с лишениями На пути к покою.

Прими, как сделал это Он,

Грешный мир таким,

Каков он есть,

А не таким, как бы тебе хотелось.

Поверь, что Он сделает

Все, если ты

Доверишься Его воле.

Тогда ты будешь благоразумно

Радостным в этой жизни

И безмерно счастливым

С Ним во веки веков.

Аминь.

Это были детали, которые мы, по-видимому, упустили, и это удручало меня. Мы обнаружили, что ванные ком­наты недооборудованы, и я поехала в универмаг, сопровож­даемая секретными агентами, ходила по магазину, соби­рая мыльницы, футляры для зубных щеток и стаканы. Не было времени заказывать их. Мы должны были иметь эти вещи сегодня, вскоре в этих комнатах уже появятся больные. Я не беспокоилась о крупных вещах. Я знала, у нас ве­ликолепные консультанты, мы провели активные розыски и выудили их со всех концов страны — Миннесоты, Луизи­аны, Калифорнии. Искали самых здоровых людей, каких только могли найти. Некоторые были выздоравливающими алкоголиками, но не все.

Вы встречаетесь с ужасными вещами. Вы думаете: «Если бы я был немножко более внимательным, немножко более ответственным, если бы я сделал то или это!» А потом вы на похоронах, никто не знает, кто вы, семья вас не знает. А вы плачете и все удивляются: что это за парень здесь?

Первый совет тем, у кого тяжелая работа, — научиться не приносить работу с собой домой. Консультанты прихо­дят каждое утро в здание, где у них по семь — десять больных, каждый на разной стадии лечения, и они должны быть в состоянии сказать этим больным: «Я чувствую вашу боль, я понимаю вашу боль, но я не могу взять ее себе. Она ваша. Я хочу помочь вам почувствовать это и потом освободиться от нее».

Иногда очень трудно заставить понять нового консуль­танта, что он не может спасти весь мир, он может быть только гидом. Когда я говорю, что мы искали здоровых людей, то не имею в виду, что у них не было проблем. Я имею в виду людей, которые работали над своими проб­лемами, людей, которые развивались эмоционально. И мы нашли их. И теперь они редко от нас уходят.

Вечером, накануне открытия Центра Бетти Форд, Джерри и я пошли туда. Было уже почти темно, и мы про­шли по трем законченным зданиям: зданию имени Файе-стоуна (администрация), зданию имени Маккэллюма и западному (жилой корпус). Все высокопоставленные гос­ти, которые, как предполагалось, приедут на открытие, также приглашались совершить тур по помещениям, и я хотела быть уверенной, что все будет без сучка и без за­доринки. Мой обычно такой гордый муж шел рядом, и я удивлялась, как старательно он включал и выключал свет и поправлял картины на стенах.

Было так много необычного и нового в том, что мы де­лали, и мне хотелось, чтобы это выглядело наилучшим об­разом. Теперь смешно думать об этом, потому что Центр так сильно изменился с тех пор, как мы впервые откры­лись. Изменилась и я. Так же, как меняется все вокруг.

Знаете ли вы, что это такое,

быть любимым незнакомыми?

Уолт Уитмен

9

В первый день мы приняли двух больных и трех на следующий. В течение недели двадцать коек здания Мак-кэллюма были заполнены.

В первое время она старалась всем угодить. Кто-нибудь мог позвонить и сказать: «Миссис Форд, вы, видимо, не пом­ните меня, но у меня есть шурин в Нью-Орлеане, не могли бы вы взять его на лечение?» И она звонила мне: «Мы обязательно должны взять его, и немедленно». Я отвечал: «Бетти, нет никакой срочности в лечении токсикомании. Если парню нужно неотложное вмешательство, пусть его направят в больницу скорой помощи, а как только у нас появится место, мы его возьмем».

Мы не можем никому отказывать, чтобы иметь от­дельные палаты для так называемых очень важных персон или их родственников. Любой больной заносится в об­щий список очереди на госпитализацию и извещается, когда освобождается место. Мы думаем: какой-нибудь Джон Шму, безработный откуда-то из Сан-Диего, так же важен для нас, как, например, друг члена нашего комитета директоров. Бетти хочет, чтобы каждый в Центре получал лечение как очень важная персона.

В первый год у нас постоянно было ощущение встречи с неожиданными обстоятельствами. Мы думали, что бу­дем заполняться постепенно, мы думали, что большинство больных будут из Южной Калифорнии, мы не ожидали такого большого интереса к нам мужчин и женщин со всех концов США и из многих других стран.

Однажды Бетти и я делали обход Центра с представи­телями большой корпорации, один из них повернулся к ней и сказал: «Здесь так красиво, мы пришлем сюда наших администраторов». Я был очень горд за нее, потому что она посмотрела на этого человека и ответила: «Лучше пришлите к нам ваших шоферюг, зачем нам ваши адми­нистраторы?»

Виноват в этом морской флот. Я сделала мои первые неуверенные шаги к выздоровлению вместе с множеством матросов, у которых не было кредитного фонда. Пэт Бе­недикт, на которую я так часто опиралась в поисках силы и сердечной доброты, проводила свои праздничные дни в ресторанчиках раздавая бесплатные обеды бездомным. И я решила, что наша программа не только для богатых и знаменитых. Она должна быть для каждого, иначе не бу­дет эффективной.

Иногда я думала, что она вообще не будет эффектив­ной. Мы работали уже около шести месяцев, когда на собрании комитета Джона Шварцлоса спросили, какие со­общения имеются о наших больных. Джон ответил: «Удов­летворительные». Но была пара местных жителей, которые после выписки начали очень быстро употреблять алкоголь снова. Понятно, что о местных больных новости распро­страняются быстро. Это очень огорчало меня. Каждую не­удачу я воспринимала как личный провал. Я сказала об этом на заседании комитета: «Это вредит нашей репу­тации. Это отражается на Центре. Это отражается на мне».

Леонард положил мне руку на плечо: «Что было бы, если бы я расстраивался из-за каждой лопнувшей авто­мобильной покрышки, на которой стоит мое имя?» Все рассмеялись. Но имя Центра обязывает так же, как честь. Поэтому если даже никто не будет поддерживать мою ответственность, я буду поддерживать ее сама.

Не так давно я пошла на собрание группы поддержки, одна женщина выступила и сказала: «Мой муж и я — оба алкоголики, мы были у Бетти Форд». Я съежилась. В такие моменты я всегда удивляюсь, почему люди не могут просто сказать: «Мы были на лечении». Но ничего не могу поделать. Даже Джон Шварцлос направляет к Бетти Форд и говорит: «Здесь, у Бетти Форд». В Нью-Йорке есть груп­па наших коллег, которые называют Центр «вотчина Бет­ти» и спрашивают друг друга: «Вы получили сведения за месяц из вотчины Бетти?» Трудно объяснить каждому, что это такое — иметь свое имя на чем-то, как будто тебе платят за то, чего ты не сделал. Я бываю на собраниях, где обязательно кто-нибудь подходит и благодарит меня. А я обнимаю его и говорю: «Не благодарите меня, бла­годарите себя. Это вы сделали. С Божьей помощью».

С самого начала мы хотели, чтобы каждый больной в Центре ощутил значение своей личности и свою значи­мость. То же самое относится и к консультантам. Мы счи­тали их работу такой же важной для лечения, как и работу любого доктора. Именно они ведут наших больных в лече­нии и выздоровлении.

Консультативная деятельность при лечении алкоголи­ков возникла не так давно, и она не очень-то высоко оплачивалась. Мы решили изменить это положение. Наши консультанты получают высокую зарплату, конечно, не по критериям большого бизнеса, а по сравнению с другими в той же сфере деятельности. Но мы много с них и спра­шиваем. У нас вообще высокие требования. Мы не пригла­шаем консультантов, если они не имеют более трех лет опыта работы. Нас просили использовать консультантов и из других центров. Но пока я жива, этого не будет. Когда откроется здание имени Фишера, у нас будет еще восемь­десят мест, по двадцать в каждом из четырех отделений, и это как раз столько, сколько мы хотим.

Наш штат постоянно совершенствуется, наряду с кон­сультантами работают врачи, сестры, священники, психо­логи, специалисты по лечебной физкультуре, диетологи. О каждом больном заботятся от 10 до 15 человек.

Но больной все же должен работать. Нелегко по­нять это больному человеку. Обычно если кто-то поступа­ет в больницу, он там лежит, а другие люди его обслужи­вают. В Центре мы должны повторять снова и снова: «Мы не собираемся что-то для вас делать, не собираемся колоть вас, не собираемся давать таблетки или колдовать. Вы должны делать это сами, а как делать, вы поймете, если будете слушать, наблюдать и заставите себя чувствовать». Некоторые другие лечебные учреждения имеют более либеральные порядки — телефоны в палатах, отпуска на ночь домой, посетители семь дней в неделю. Мы говорим: «Знаете, вы здесь не для того, чтобы прогуливаться». Наше лечение очень интенсивное. Один журнал написал, что мы напоминаем учебный лагерь новобранцев. Я думаю, это не очень-то хорошо, но мы серьезно относимся к на­шей программе, она не домашняя вечеринка. Именно по­этому больные, которые хотят поступить к нам, должны позвонить сами в наш приемный офис. Мы не позволяем родителям или друзьям заниматься организацией госпи­тализации. Больной действительно должен сам желать, чтобы ему помогли. В тех редких случаях, когда приходи­лось уговаривать пойти на лечение какого-нибудь нарко­мана, это обычно заканчивалось плохо. Я помню молодую женщину, муж которой заявил ей, что бросит ее, если она не будет вести трезвый образ жизни. Она поступила пол­ная злобы на нас и каждый вечер, когда была ее очередь звонить по телефону, жаловалась своему мужу: «Это банда лунатиков, они сведут меня с ума, приезжай и забери меня отсюда». Такие вещи плохо влияют на больных и плохо отражаются на работе Центра.

Пациенты говорили мне, что ни от кого не получали так много сочувствия и любви, как от персонала Центра Бетти Форд. Каждый вновь поступающий полностью об­следовался врачом Джимом Вестом — нашим медицин­ским директором или одним из трех других докторов. В течение пяти дней — как только обследование было за­кончено — вся лечебная группа собиралась, чтобы обсу­дить индивидуальные особенности нового больного. Эта группа решает, как и как долго проводить лечение. Неко­торые больные находятся двадцать восемь дней, некоторые остаются на шесть недель. Какое-то время можно быть амбулаторным больным, посещая классы, столовую, лек­ции, прежде чем начать лечение.

Это не значит, что мы откажем в госпитализации че­ловеку, если он в плохом состоянии. Большинство боль­ных находятся в определенной степени в ослабленном состоянии. Но если у больного в анамнезе эпизоды нару­шения мозгового кровообращения или тяжелые осложне­ния, требующие медицинского вмешательства, он должен госпитализироваться в больницу скорой помощи. Когда открылся Центр Бетти Форд, мы не принимали больных, которые употребляют так называемые уличные наркоти­ки, хотя, может быть, и было несколько человек, курящих марихуану. Но времена меняются, многие из наших са­мых молодых пациентов имеют теперь перекрестную за­висимость. Действительно, кокаин является вторым после алкоголя ведущим наркотиком у наших больных. На со­браниях групп поддержки они говорят: «Я алкоголик-наркоман».

В июле 1983 года Центр становится самостоятельной недоходной корпорацией. Мы получили свою собственную больничную лицензию. Мы всё еще были дочерним учреж­дением Медицинского центра Эйзенхауэра, но теперь наш комитет директоров функционировал независимо, и у нас был свой собственный бюджет («недоходная» означает, что если вы собрали денег больше, чем вы тратите, то, все, что остается, поступает в бюджет учреждения). Все дота­ции, посылаемые нам, — разумеется, кроме взимаемой платы, — расходуются на строительство зданий и обору­дование, а не на текущие расходы.

Когда мы открылись, было огромное количество публи­каций о каждом нашем шаге. Репортеры кишели на терри­тории Центра, и казалось, будто мы — Джой Круз, Джон Шварцлос, различные консультанты и я — были постоян­но, днем и ночью, в телевизионных программах, централь­ных и местных. Наконец мы сказали: хватит! В течение го­да был наложен мораторий на сентенции, изрекаемые из Центра Бетти Форд. Частично это было связано с тем, что у нас не хватало времени оказывать внимание каждо­му, кто хотел приехать; отчасти потому, что нам было не­обходимо полностью сосредоточиться на работе и пере­стать раскланиваться за аплодисменты нашему величию, особенно учитывая, что его еще надо было доказать.

Я пыталась держаться ровно и не впадать в представ­ление о самой себе как «светоче жизни». Помню, однажды Леонард позвонил из Нью-Йорка, чтобы спросить, желаю ли я принять группу из Национального совета по алкого­лизму. Он начал говорить мне, что мое согласие было бы так полезно, так благоприятно для этих людей и для всего человечества. «Ах, Леонард, — сказала я, — ты поёшь, как все, а ведь ты-то знаешь меня слишком хорошо, чтобы пускать мыльные пузыри». — «Да, но это же правда, — ответил он, — когда ты появляешься, собирается тол­па». — «Ну, ладно, — сказала я, — это правда, только не пытайся никогда говорить мне, какая я замечательная». Я не могла позволить себе, чтобы кто-либо из самых близких — Леонард, или Джерри, или Мэри Белл — льстил мне. Было достаточно чужих людей, желающих мне льстить, а я такой же человек, как и все.

Я должна была очень хорошо помнить, что, в то время как обо мне писали, а я принимала почести, в Центре были добровольцы, которые выполняли черную работу. Одним из них была Никки.

Никки Файестоун: Когда Леонарда поместили на лече­ние, было ужасное эмоциональное переживание. Это как будто заставило нас смотреть на вещи другими глазами. Вы смотрите на что-то и думаете: бог мой, как это прекрас­но, почему я не замечал этого раньше?

Я была жизненно заинтересована в развитии Центра Бетти Форд, но у меня не было там никакой роли. Тогда, после открытия, я записалась добровольцем. Это то, что мне нравится больше всего. Я просто прихожу туда и де­лаю всякую работу, которая необходима.

Больные и консультанты думают, что я не от мира сего, что я не в своем уме. Я ненавижу беспорядок, поэтому со­бираю мусор. Меня обычно называют «леди с сумкой», по­тому что я, бывало, ходила с большим пластиковым меш­ком и собирала все, что я могла найти. Однажды позаба­вила всех тем, что вычистила холодильник.

Они постоянно дразнят меня, но Центр значит для ме­ня так много, и я очень хочу, чтобы там все было безуп­речно. Я очень хорошо чувствую работу консультантов, восхищаюсь их работой, обожаю их преданность своему делу. Я люблю видеть, как происходят изменения в лю­дях, которые прошли лечение. Они приходят с обрюзгши­ми лицами, страдающими и опустошенными алкоголем и наркотиками, а когда видишь их снова на ежегодной встрече бывших пациентов через год или два, то не узна­ешь их. Изменяется даже выражение их лиц.

Чувство безысходности появляется от сознания того, что алкоголизм — следствие морального падения, безво­лия. Если вы что-то захотите сделать, боже мой, вы може­те это сделать. Я обычно так поступаю. Но ничего нельзя поделать с безволием. Если алкоголик говорит себе: «Выпыо-ка я сегодня вечером только одну рюмочку», ниче­го хорошего не будет.

Некоторые люди не могут отказаться от шоколада. Ес­ли они съели кусочек, то закончат коробку. Но шоколад не убьет вас, он не погубит человека, который встретится после этого на пути вашего автомобиля.

Самая трудная вещь для понимания это то, что алкого­лики не хотят делать того, что они делают. Периодически алкоголик так кается, так извиняется, дает всевозможные обещания и делает это от всего сердца. А потом все начи­нается снова. До тех пор, пока пьяница наконец не пой­мет, что ему просто нельзя прикасаться к спиртному.

Когда кто-нибудь спрашивает Леонарда: «Вы чувству­ете, что уже можете никогда не выпить ни одной рюмки?», он отвечает: «Я могу выпить в любое время, когда захочу, но мне нужно будет за это заплатить, а я не знаю, какой будет цена. Возможно, эта цена — моя жизнь, поэтому и не собираюсь рисковать».

Он не чувствует, что себя обделяет. Он чувствует, что он себя спасает. Он не пьет, независим и от других ядов.

Мне было очень радостно, когда Леонард вложил день­ги в здание Файестоуна. Я была счастлива, что он решил это сделать и что у него были возможности это сделать. Я люблю, когда деньги используются на хорошее дело.

А это хорошее дело. Мне звонят люди из Центра и просят прийти туда, потому что кто-то считает, что именно я смогу помочь. И если даже я уже одета к званому обеду, вдруг неожиданно для себя отвечаю: «Конечно, я сейчас приду». И думаю про себя: «Да черт с ним, с этим обедом, он не такой важный». Жизнь — трудная вещь. И помощь человека человеку — это единственное, что сегодня важнее всего на свете. Не имеет значения, устали вы или нет, не имеет значения, чем вы сейчас заняты,— вы участвуете в этом деле и вы как якорь спасения. Вы собираетесь с мыслями и мчитесь туда, где необходимы. И это самая замечательная работа.

Даже если вы согласны с Никки, что это самая за­мечательная работа, иногда вам приходится на этой рабо­те сжимать зубы до боли. Вначале я удивлялась и возму­щалась, когда видела, как бульварные газетенки насмеха­ются над идеей лечения алкоголизма. По крайней мере, мне казалось, что они делают именно это. Как еще можете вы расценивать, например, такой заголовок: «Большая ки­нозвезда поступает в бочку с пьянчужками Бетти»? (Это не совсем, разумеется, точно, но дает представление.)

Постепенно я поняла, что это не имеет никакого значе­ния. Известные люди театра и телевидения являются образцом для подражания, и если кто-то решает обратиться в Центр после того, как видный политический деятель или кинозвезда сказали, что он или она получили здесь выздо­ровление, то все остальное уже неважно. Не имеет значе­ния, из чьих рук приходит спасение. В любом случае оно приходит из рук Божьих.

Часто люди спрашивают, как знаменитости или круп­ные богачи уживаются с остальными пациентами. И что, если поступает какой-нибудь большой «туз» и не хочет быть частью общей толпы? Ну, это просто. Если он не уживается, его просят выписаться. Иногда кто-нибудь, считающий, что он очень крупный бизнесмен или артист, становится несчастным, когда узнает, что в течение пяти дней не будет возможности воспользоваться телефоном. Они говорят при этом: «Никто не предупредил меня, а я слишком значительная фигура, чтобы не иметь возможно­сти телефонировать пять дней, весь мир не сможет суще­ствовать без меня». На это мы отвечаем: «Тогда вам лучше выписаться и заботиться обо всем мире».

Женщины точно так же, как и мужчины, страдают вы­сокомерием — вспомните о моих попытках, будучи быв­шей первой леди, избежать пребывания в четырехместной палате в Лонг-Бич. Леонард просто фантастически умеет обращаться с сильными мира сего, потому что он был крупным промышленником, привыкшим к власти, деньгам и личному самолету. Консультанты в Центре посылают за ним, когда надо расколоть твердый орешек — вновь при­бывшего, который думает, что он или она не могут нахо­диться вместе с толпой обычных людей. Я помню леди, ко­торая хотела, чтобы Леонард узнал ее. И он узнал, только не в том смысле, как она ожидала. Она предполагала, что он назовет ее владелицей множества скаковых лошадей и очень важной персоной, а Леонард кивнул головой и вос­кликнул: «Ха! Вот уж не думал, что вы такая же пьяница, как и я».

У Никки тоже не вызывали никаких эмоций легенды высокопоставленных особ о собственной значимости. «Мне всегда трудно общаться с высокопоставленными,— сказала она однажды.— Я думаю, это началось с тех пор, когда Леонард работал в посольстве в Бельгии. Я не выношу лю­дей, которые пытаются подмять других».

У нас встречались пациенты, не выдержавшие лечения или, можно сказать, не заслужившие медали. Иногда это было только по причине их снобизма. Одна женщина рас­сказала, что священник торопил ее обратиться в Газелден, но она решительно отказалась. «Если я где-то и буду ле­читься, то только у Бетти Форд, потому что она такая же леди, как и я». У нее было представление обо мне как о леди, сидящей в дорогом автомобиле. Бедная глупышка. Она могла получить помощь в любом месте. Так же, как и у нас. Потому что помощь есть помощь, а выпивка есть выпивка. Но если бы она не смогла избавиться от своего предубеждения, она бы и там не поправилась.

У нас были знаменитости, которые прошли лечение в Центре и стали трезвенниками. У нас были знаменитости, которые выписались и снова стали пить или принимать нар­котики.

Иногда возникает чувство излишней уверенности в своем собственном выздоровлении, и вы забываете, что есть люди, которые не один раз должны попытаться стать трезвенниками, прежде чем наступит долговременное выздоровление.

Один высокопоставленный представитель телевидения после выписки из Центра приехал домой и, казалось, был совершенно здоров. Затем он снова начал принимать кока­ин. Его уволили с работы, и я подумала, что это полная отставка, но через некоторое время я услышала, что он вернулся к работе, и это вселило в меня надежду. Он пре­красный человек, излеченный от пристрастия к кокаину. У нас были знаменитости, которые помогали другим боль­ным с теплотой и любовью, по-матерински, и знаменито­сти, которые вызывали чувство сожаления. У нас были знаменитости, которые покидали Центр без всякого улуч­шения, и такие, которые испытали духовное возрождение.

Одна молодая женщина, очень популярная фигура, проходившая лечение около двух недель, пришла в ярость из-за того, что ее группа начала сосредоточивать на ней свое внимание. Ее это испугало. Она заявила: «Я не могу больше это терпеть». Прямо из группы направилась к теле­фону и через бесплатный номер 800 позвонила в аэроком­панию.

Она назвала свое имя и сказала, что ей нужно срочно сегодня вечером вылететь в Нью-Йорк. Так вот, этот бес­платный номер 800 выведен в зал, где находится 40 раз­личных операторов, так что узнать, с кем из них вы соеди­нитесь, просто нет никакого шанса. Оператор, говорившая с Ней, сказала: «О, мисс, я не могу поверить, что это вы. Я сразу же зарезервирую вам место, но я хочу сначала вам сказать, что я лечилась по программе «Анонимных алкого­ликов» почти восемь недель, просто выбилась из сил, а

когда узнала, что вы находитесь в Центре Бетти Форд, это дало мне новый прилив энергии, и я теперь буду продо­лжать лечение». Наша пациентка ответила: «Благодарю вас, не нужно резервировать место». Повесила трубку и вернулась в группу вся в слезах. «Я думаю, Высшая Сила знает, где я должна быть»,— сказала она в группе. На что Джон Шварцлос ответил: «Любой, кто может услышать это, должен понять, что Бог здесь, с нами».

Продвигаясь от святого к мирскому, позвольте мне ко­ротко вернуться к предмету денег. Центр был построен, Центр разрастался. Мы хотели постепенно улучшать про­граммы, посылая наших консультантов для усовершен­ствования в другие лечебные учреждения, улучшая наше физиотерапевтическое оборудование, и со временем предусмотреть профессиональную программу интернатуры. Это требует денег, поэтому я до сих пор не упускаю любо­го, кому хватает терпения выслушать меня достаточно до­лго. Но это не означает, что мы собираем деньги, не обра­щая внимания, откуда они.

Когда я сообщил об этом разговоре нашему комитету, некоторые члены проглотили слезы, но все согласились, что мы не можем позволить потерять единую нить цело­стности.

Официальный представитель Медикара приехал в Центр и сказал миссис Форд и мне, что правительство бу­дет платить за лечение продолжительностью только от шестнадцати до двадцати одного дня, и спросил, как мы управимся с этим. Бетти сказала: «Остальное прогло­тим».—«Что?»— удивился представитель. «Если человеку потребуется терапия в течение двадцати восьми дней, он столько и будет лечиться,— ответила Бетти,— мы изыщем возможность закрыть это».

Мне работается здесь замечательно, зная Бетти и дру­гих людей комитета, которые твердо стоят за то, во что они верят. В течение первого года она все еще старалась всем угодить, благодарная каждому за то, что ЦБФ построен. Но постепенно она действительно начала принимать облик президента. Стала участвовать в серии лекций для стацио­нарных и амбулаторных пациентов, проводить время с больными. Она хотела знать обо всем, что они делали за день и что, по их мнению, следует изменить.

Она никогда не вмешивалась в терапию, но могла часа­ми обниматься с больными в кафетерии.

Каждый первый понедельник месяца мы проводим со­брание со всеми клиническими консультантами. Бетти то­же приходила часто. Вначале она брала домой наши устав­ные положения и работала над ними. Она могла позвонить мне с вопросами по ним в десять вечера.

Много было горячих точек в эти первые дни. Когда мы поняли, что необходимо дополнительное здание, которое кроме прочего могло использоваться как центр для семей­ного лечения, Джон, Леонард и я полетели в Сан-Диего к Джоан Крок, чтобы переговорить относительно этого. Джоан — вдова Рэя Крока, основателя Макдональдс и владельца Сан-Диего-Падрес,— занимается филантропи­ческой деятельностью и отдает миллионы. Она не только великодушный человек, но и пользуется огромным уваже­нием среди тех, кто работает в области алкоголизма и нар­комании.

В 1976 году она создала «Эксперимент Корк» (Корк — это фамилия Крок, прочитанная наоборот) — программу обучения населения борьбе против наркомании и ее влия­ния на семью. Джоан выдала нам чек на огромную сумму, и мы использовали его на строительство семейного павиль­она Корк.

Большие вложения и маленькие — мы были рады лю­бым. Мы назначили двенадцать стипендий в год и берем в год двенадцать больных бесплатно. Помогаем семьям, ко­торые едва ли могут позволить себе направить больного на лечение, да еще и остальным членам приходить на семей­ные программы. Мы получаем субсидии от фондов, от зем­лячеств, от отдельных людей, которые едва не потеряли родственников из-за алкоголизма.

На второй год моей трезвенности к Дню матери³ мой муж подарил мне бело-розовую свинку-копилку. Записка торчала в щели для монет: «Это мое признание в День ма­тери моей первой леди». Внутри записки лежал денежный чек для Центра. И свинка, и записка до сих пор стоят на моем письменном столе. Они напоминают о том, какую я имела поддержку.

Приблизительно через год после того, как я распрости­лась с выпивкой, Джерри также вообще прекратил пить. Однажды он возвратился домой из командировки с аэро­дрома, а я сказала: «Расслабься, выпей рюмочку на ночь. Давай я тебе принесу». Но он ответил: «Спасибо, не надо». Я сказала: «Давай. Ты почувствуешь себя гораздо лучше, я действительно не возражаю».—«Нет,— сказал он,— не хочу, ни одной».

Я была озадачена: «Мы обычно всегда выпивали рю­мочку перед сном».—«Да,— ответил он.— Но мне это, в сущности, никогда не доставляло удовольствия».

Я была еще более озадачена: «Тогда зачем ты пил?»—«Потому что,— ответил он,— не хотел, чтобы ты пила одна».

Правильно или неправильно, ошибочно или нет, но это показывает, какую я имела поддержку.

Как человек, я родилась одинокой, Как женщина, я несу тяжкий крест, Я живу, выжимая из камня Хоть толику поддержки.

Элинор Уайли