Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова

162

Не отвечает на этот вопрос и наш автор. Правда, у него встре­чаются такие строки: «Прежде народы видели последовательную смет событий, не стараясь открыть в ней какой-нибудь порядок; но теперь они познают их связь, изучают их неумолимую логику и начинают по­нимать, что им для своего освобождения тоже нужно действовать в определенном направлении»²). Это является как будто уклонением его от идеализма. То, что говорится здесь им о неумолимой логике событий, наводит на мысль о законосообразном ходе общественного развития. А сказанное у него дальше о том, что, изучая эту логику, люди опре­деляют свой собственный способ действий, дает повод думать, что по мнению Реклю, «народы» считаются теперь с этим законосообразным ходом. Тут есть зародыш правильного взгляда на общественную жизнь и если бы Реклю до конца продумал написанное здесь им же самим, то он увидел бы себя вынужденным отказаться от идеализма. В самом деле, на чем основывается связь событий и их неумолимая логика? На ходе развития идей, если верно то, что общество делается идеями. А почему ход идей принимает то, а не другое направление? Почему он в данном месте и в данное время совершается очень быстро, а в другое время

163

Реклю не додумался до этого. Он остался историческим идеалистом, и его соображения о законосообразности общественного развития и о неумолимой логике общественных отношений только нарушали строй­ность его идеалистических взглядов. Вот, например, он говорит, что реформация была совершена известным классом, равно как и великая французская революция ²). Это — неточное выражение. Все великие общественные движения являются делом большинства. Но то верно, что до сих пор результатами каждого такого движения пользовалось, глав­ным образом, меньшинство, т. е. известный класс. Это собственно и хочет сказать Реклю. И тут он прав; тут он как будто даже стано­вится на точку зрения борьбы классов. А точка зрения борьбы классов заключает в себе некоторые весьма существенные данные для мате­риалистического объяснения истории. Уже возражения, которые Бакунин делал Мадзини и которые приведены мною выше, отчасти показывают, что идеализм неспособен удовлетворительно объяснить возникновение общественных классов и их взаимные отношения. Но хотя сожительство идеализма с теорией борьбы классов и не может быть признано вполне

164

Я прошу читателя заметить, что материалисты вовсе не отрицают исторического значения идей. Последовательный материалист не отка­жется, пожалуй, повторить, что идеи делают общество. Но он повторил это с существенными оговорками. Он прибавит, что идеи, делающие общество, сами делаются им, и что они делают его сообразно тому, что требуется «неумолимой логикой» объективного развития обще­ственных отношений. Сознание определяется бытием и, в свою очередь способствует дальнейшему развитию бытия. Это, как видите, то же да не то. Это дает нам, с одной стороны, возможность понять законо­сообразность общественного развития, а с другой — основать на этом развитии нашу собственную новаторскую деятельность. Ставя перед собой, как конечную цель этой деятельности, обобществление средств производства, мы предвидим, что общественное «сознание» склонится в сторону такой социализации, потому что к ней направляется обще­ственное «бытие» логикой своего собственного развития. Современные передовые представители рабочего класса потому называют свой со­циализм научным, что научное понимание общественного «бытия» дает им возможность определить будущее направление общественного «сознания»; другими словами, — потому, что оно позволяет им сделать сознательную и потому как будто бы свободную деятельность людей, —

165

IV

Другие требования предъявляли к «социальной науке» социалисты-утописты. Эта наука должна была помочь им, во-первых, выработать наилучший общественный идеал, а во-вторых, доказать окружавшему их обществу, что выработанный ими идеал в самом деле лучше всех других, т. е. больше, чем все другие, удовлетворяет нуждам человече­ской природы. И эти требования вполне соответствовали идеалистиче­скому пониманию истории.

После всего того, что сказано мною выше об исторических взглядах Реклю, легко понять, что он должен был предъявить к общественной науке именно те требования, которые предъявляли к ней социалисты-утописты.

По его словам, социальная наука мало-помалу выступает (se dé­gage) из хаоса противоположных мнений и обнаруживает перед нами ту истину, что никакая революция не может совершиться, если ей не предшествует эволюция ¹). Мы уже знакомы с этим взглядом; но будучи изложен в «этой связи», как говорят немцы, он бросает яркий свет на всю «социальную науку» нашего автора. Реклю говорит: «Конечно, история рассказывает нам о целых миллионах так называемых дворцо­вых революций, состоявших в замене одного короля другим королем,

¹) Стр. 58.

166

«Отсюда следует, что теперь недостаточно повторять старые фор мулы «глас народа — глас божий» и т. п., испускать воинственные крики и потрясать знаменем. При известных обстоятельствах гражданин может быть нравственно обязан воздвигнуть баррикады для защиты своей страны, своего города, своей свободы. Но пусть не воображает он, что хотя бы самомалейший вопрос может быть разрешен пулями. Преобра­зования должны совершиться в головах и в сердцах прежде, чем привести в движение мускулы и стать историческими явлениями» ²).

Это хорошо сказано и безусловно верно. Превращения должны совершиться сначала в головах. Новое общество не будет «сделано», если сознание пролетариата останется неразвитым. И я думаю, что анархистам было бы очень полезно читать и перечитывать только что приведенные мною прекрасные строки из книги Реклю. Эволюция идей необходима. Но для нашего автора вся общественная эволюция, которая должна предше­ствовать революции, сводится именно и исключительно к этой идейной эволюции. Ему и в голову не приходит, что при всяком общественном движении эволюция идей, подготовляющая революцию, сама обусловли­вается объективным ходом общественного развития. У него все упования приурочиваются к убеждению в том, что la raison finit toujours par avoir raison (разум, в конце концов, всегда побеждает), как говаривали фран­цузские просветители XVIII века. И вот почему все указываемые им «гарантии» будущего торжества его идеала имеют совершенно идеали­стический характер.

¹) Стр. 62.

²) Стр. 63.

167

«Революция приближается пропорционально внутренней работе умов», говорит Реклю ¹). А эта работа совершается беспрерывно. Не­даром консерваторы жалуются на то, что идеи и нравы теперь уже не те, какими были в доброе старое время. И в этом заключается главная гарантия торжества анархического идеала! Конечно, это не значит, что, полагаясь на эту внутреннюю работу, анархисты могут скрестить руки на груди. Реклю напоминает им замечание одного заводчика по поводу выхода известной книги Жана Грава: «Умирающее общество и анархия». Ехидный предприниматель сказал: «Умирающее общество имеет в себе достаточно жизни, чтобы истребить вас всех». Реклю признает, что если бы все «враги свободной мысли и личной инициативы» обладали энергией и логичностью этого заводчика, то они «может быть и одержали бы победу» ²). К счастью, «человеческие группы», участвующие в эво­люции, «нелогичны и не могут быть логичны, потому что все люди имеют различные интересы и привязанности: кто не стоит одной ногой в неприятельском лагере?» ³). Говоря по правде, к числу нелогичных людей надо без колебания отнести и самого Реклю: ведь если все люди стоят одной ногой в неприятельском лагере, то, очевидно, что сторонники анархического идеала страдают этой слабостью так же, как и защитники буржуазного строя. А слабость, свойственная обеим борющимся сторо­нам, не изменяет взаимного отношения их сил. Но нелогичность в аргументации этого рода составляет, можно сказать, неотъемлемую черту умственной физиономии людей, придерживающихся идеалистиче­ского объяснения истории. Она была в высшей степени свойственна фран­цузским просветителям XVIII века. И обусловливается она тем, что у идеалиста и не может быть логически безупречных доводов, «ручаю­щихся» ему за победу его «идеала».

Основой всей его аргументации служит та мысль, что, в конце концов, разум всегда побеждает. А так как идеалист убежден в том, что его идеал разумен, т. е. он представляет собою лишь modus разума, то получается силлогизм, тождественный с тем, которым доказывается смертность Сократа. Но убедительность этого последнего силлогизма основывается на совершенной неоспоримости большой посылки: люди

¹) Стр. 194.

²) Стр. 196.

³) Та же страница.

168

Он говорит, что сила сопротивления господствующих классов умень­шается их вырождением, их возрастающим бесплодием. «Жалуются на уменьшение числа детей в семьях. Но чем же вызывается это растущее, вольное или невольное, бесплодие, если не уменьшением мужественной силы и радости жизни?» ¹). Положим. Но пример античного Рима пока­зывает, что вырождение и бесплодие высших классов представляет собою очень плохое ручательство за победу разума. И нельзя не удивиться когда Реклю прибавляет, что если новое, возникающее общество не задыхается под давлением старого, то это происходит благодаря «этому частичному регрессу удовлетворенных и пресыщенных классов» ²). Не ужели же наш автор усомнился бы в торжестве своего идеала, если бы французская буржуазия была плодовитей?

Другое ручательство «прогресса революционной мысли» заключается, по его словам, в противоречивом характере существующего порядка вещей и... официального языка! «Официальный жаргон политических обществ, где все беспорядочно смешивается, до такой степени нелогичен и противоречив, что в одной и той же фразе говорится о «непререкаемых общественных свободах» и о «священных правах сильного государства», точно так же в административном организме возможно существование мэров или синдиков, одновременно действующих в качестве уполно-

¹) Стр. 199.

²) Стр. 200.

169

VI

Эта наука должна, по словам Реклю, помочь людям в деле выработки идеала. Что же говорит она им? Прежде всего она указывает на необ­ходимость удовлетворения материальных потребностей населения. Ото­всюду в обществе раздается крик: хлеба! «Всякое другое соображение стушевывается перед этим коллективным выражением основной потреб­ности живых существ» ²). Реклю удивляется, каким образом люди, испы­тавшие материальную нужду, могли покорно выносить ее в течение долгого времени. Он объясняет их покорность влиянием привычки и наследственности. Голодные бедняки, с жадностью смотрящие на богатые магазины съестных припасов и не смеющие наложить на них свою руку, «представляют собою людей, воспитание которых сделано наследствен­ностью» (стр. 123). Но если это так, то естественно спросить себя: не останется ли наследственность, «воспитывающая» людей в покорности, сильнее, нежели те «гарантии» победы идеала, на которые указывает нам наш автор? Реклю не считает нужным ответить на этот естествен­ный вопрос.

Далее, его социальная наука рекомендует нам свободу мысли, слова и действия. «Свободное мышление делает из эволюциониста революцио­нера, разрывающего со всякой догматической церковью, со всеми обя­зательными установлениями, со всякой, — явной или тайной, — opra-

170

Реклю поясняет, что эта абсолютная свобода мысли, слова и дей­ствия несовместима с существованием таких учреждений, которые нала­гают стеснения на эти свободы. Это последовательно; но поскольку это относится к абсолютной свободе действий, это очень неясно. Возьмем пример. Наш автор восклицает: «Да, анархисты хотят уничтожить захват земли и ее продуктов, которые они отдадут всем (à tous), и, в этом смысле, счастье, которое они испытали бы, гарантируя всем пользование плодами земли, делает из них врагов собственности» ³). Так. Но Реклю, который так любит говорить о «гарантиях», не дает себе труда пояснить нам, чем и как будет «гарантировано всем» пользование земными пло­дами. А пока пользование ничем не гарантировано, весьма позволительно усомниться в его устойчивости. Ведь если каждый будет «делать, что он хочет», то люди, «наследственность» которых «воспитала» в них стремление к «захвату земли», испортят, пожалуй, все дело. Анархисты говорят обыкновенно, что это невозможно, так как никто и не захочет вредить благу других. Но это крайне слабая «гарантия». Во-первых, люди, стремящиеся восстановить частную собственность, могут быть, — скажем, по «наследственности», — очень искренно убеждены в том, что ее восстановление нужно именно в интересах общего блага. Во-вторых, отвечать, что никто не захочет вредить общему благу, значит не пре­одолевать трудность, а обходить ее, закрывать на нее глаза. Конечно, все будет хорошо, если... все будет хорошо. Но ведь это простая тавто­логия. Нет, вы скажите нам, как поправить дело, если что-нибудь ока­жется нехорошим; нет, вы объясните, как гарантировать общий интерес,

171

Нередко приходится встречать людей, говорящих: «анархический идеал слишком хорош для того, чтобы его можно было считать осу­ществимым». Но это ошибка, обусловленная недостаточно вдумчивым отношением к предмету. Анархический идеал неосуществим не потому, что он слишком хорош, а потому, что он слишком не хорош в логиче­ском отношении; потому что он заключает в себе неразрешимое противо­речие. Круглый квадрат «неосуществим», — невозможен, — не потому, что он представлял бы собою слишком красивую геометрическую фигуру, а потому, что такая геометрическая фигура должна была бы соединить в себе два совершенно несовместимых признака. Кто говорит: «пусть каждый делает, что он хочет», тот тем самым отказывается от всякой мысли о каких бы то ни было серьезных гарантиях общественного блага. И если он, тем не менее, считает общественное благополучие возможным, то это объясняется разве только беспредельным оптимизмом, оставляющим далеко за собою оптимизм Панглоса, и не выдерживающим самого легкого прикосновения логической мысли.

Реклю говорит, что в нынешнем обществе распределение продуктов отдано в жертву личному капризу и ожесточенной конкуренции спеку­ляторов и торговцев ¹). И на это вполне справедливо указывали еще социалисты-утописты. А как будет организовано распределение в анар­хическом обществе? Оно будет отдано в жертву правила: «пусть каждый делает, что хочет». Откуда же видно, что новый способ распределения будет лучше старого? Решительно ниоткуда!

Да что распределение! Прежде, чем распределять, надо произвести. Как должно быть организовано производство? Мы уже знаем: оно будет делом коллективных предприятий, в которых каждый индивидуум есте­ственно соединит свою волю с волей других людей. Но это слова, слова, слова, — как сказал бы принц Гамлет. Что значит — естественно соеди­нять свою волю? Каковы будут права и обязанности членов коллектив­ных предприятий? И кем они будут санкционироваться? Если каждый имеет право делать все, что он хочет, то очевидно, что нечего и санкцио­нировать: все права и обязанности, возникающие на почве совместной Деятельности и совместного сожительства людей, исчезают в одном