Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова



жүктеу/скачать 2.08 Mb.
бет15/25
Дата16.07.2016
өлшемі2.08 Mb.
#202634
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   25

183


хисты вопрос права считают исключительно вопросом силы». Это очень ясно и по-своему вполне последовательно. Но вот на стр. 72-й мы слы­шим от того же Тэкера следующее: «Анархизм признает право индивида или любого числа индивидов определять, что никто не должен насиловать равной свободы своего сочлена. За этими пределами о« не признает никакого права контроля над индивидуальным поведением». На стр. 74-й он же говорит: «Анархизм именно и предполагает охрану и осуществле­ние естественного права свободы и не предполагает ничего противополож­ного или еще чего-либо иного». И совершенно в том же духе он высказы­вается на стр. 382-й: «Социалисты утверждают, что «день работы, воплощенный в форме капитала», уже был вполне вознагражден обладанием этим капиталом; что если собственник ссужает его другому в пользова­ние, и тот повредит его, разрушит или потребит какую-либо часть его, то собственник имеет право на возмещение за этот вред, разрушение «ли потребление; и что если он получает излишек сверх возвращенного в неприкосновенности капитала, то его рабочий день оплачивается вто­рично». Поди — пойми! С одной стороны, мерой права служит сила, и, следовательно, нет никакого естественного права. А с другой стороны, естественное право есть, и анархизм «именно и предполагает» его охрану и осуществление. Как же это так? Где выход из этого про­тиворечия? Логического выхода из него не существует; его нельзя разрешить, его можно только объяснить, т. е. определить тот логиче­ский путь, который привел Тэкера к его неразрешимому противоречию. Какой же это путь? По-видимому, — вот какой. Подобно всем со­циалистам-утопистам, анархисты обыкновенно кладут в основу своих построений отвлеченный принцип. Таким принципом для анархистов слу­жит принцип свободы индивидуума. Но по мере того как развивается общественная наука, становится все более и более очевидным, что искать решения того или другого общественного вопроса в том или другом отвлеченном принципе значит в сущности никогда не решить его. Ход развития общественной жизни может быть понят только тем, кто смотрит на него с конкретной точки зрения, т. е. с точки зрения тех общественных нужд, а следовательно, и тех общественных задач, кото­рые возникают в самом процессе этого развития. Общественная наука имеет дело не с отдельными личностями, а с общественными группами, внутренние и внешние отношения которых определяются, в последнем счете, условиями их существования. Но теми же самыми условиями определяются, в конце концов, и понятия группы вообще и в частности ее понятия о праве. Вот почему «сила» и «право» далеко не всегда

184


так противоречат друг другу, как это представляется людям, смотрящим на этот вопрос с отвлеченной точки зрения. Сознание этого мелькало, как видно, в голове Тэкера; он, как видно, чувствовал несостоятель­ность свойственного анархистам утопического метода и хотел утвер­диться на конкретной точке зрения. Такой конкретной точкой зрения представлялась ему точка зрения силы. Перейдя на эту точку зрения, он начал презрительно относиться к принципу прирожденного права и объявил, что сила является единственной мерой этого права. Нельзя сказать, чтоб это было очень удачным опытом конкретного мышления, но опыт, хотя бы и не весьма удачный, был все-таки сделан. Оставалось продолжать его, исправляя то, что оказывалось неудовлетворительным в его результатах. Как же можно было продолжать этот опыт? Очень просто. Заменив понятие права понятием силы, Тэкер должен был спросить самого себя: откуда же берется, чем определяется сила общественного че­ловека? А этот вопрос вплотную привел бы его к вопросу о тех коренных причинах, от которых зависит ход и направление общественного разви­тия. Но у Тэкера недостало терпения, — а вероятно, также и теоретиче­ской подготовки, — для занятия вопросами этого рода. Перейдя на точку зрения силы, он и туда перенес с собою свойственную анархистам при­вычку к отвлеченному мышлению, т. е. остался таким же утопистом, какими являются анархисты, держащиеся точки зрения права. Поэтому его попытка найти для себя более конкретный метод мышления осталась совершенно бесплодной, и он увидел себя вынужденным вернуться к той самой точке зрения права, которую он в цитированной нами выше речи «Отношение государства к личности» отверг с таким высокомерным презрением. А вернувшись на точку зрения права, — отвлеченного права отвлеченного индивидуума, — он по необходимости должен был придти, по крайней мере, к некоторым из тех абсурдов, к которым приходят в своих построениях анархисты. Как на пример таких абсурдов, мы укажем на то его мнение, согласно которому принудительное воспитание противоречит духу анархизма. Что значит принудительное воспитание и почему оно противоречит духу анархизма? А вот слушайте.

Один народный учитель обратился к Тэкеру со следующими вопросами:

1. «Если родитель морит голодом, мучит или калечит свое дитя, активно нападая на него к его ущербу, то справедливо ли вмешательство других членов группы с целью недопущения такого нападения?»

2. «Если родитель не заботится о доставлении своему дитяти пищи, крова и одежды, пренебрегая, таким образом, тем долгом самоотверже-

185

ния, который предполагается вторым выводом из закона равной свободы, то справедливо ли вмешательство других членов группы с целью при­нуждения его к исполнению долга?»



3. «Если родитель преднамеренно стремится к тому, чтобы по­мешать своему дитяти достичь умственной или нравственной зрелости, безотносительно к зрелости физической, то справедливо ли вмешатель­ство других членов группы с целью недопущения такого нападения?»

4. «Если родитель не заботится о доставлении своему дитяти воз­можности достичь умственной зрелости, — предполагая, что умственная зрелость может быть определена, — то справедливо ли вмешательство других членов группы с целью принуждения его к доставлению такой возможности?»

5. «Если признать, что умение читать и писать, т. е. умение изо­бражать и объяснять постоянные знаки мышления, есть необходимое проявление зрелости, и если родитель не заботится о доставлении своему дитяти возможности научиться читать и писать или отказывается исполь­зовать возможность, уже имеющуюся, то справедливо ли вмешательство других членов группы с целью принуждения его доставить или исполь­зовать возможность?» (стр. 186-я).

По поводу этих вопросов Тэкер замечает, что он не может решить, справедливо ли вмешательство, «не решив раньше того, имеется ли в данном случае нападение или нет». Но он прибавляет, что если б его вопрошатель решился заменить слова: «справедливо ли» словами: «со­гласно ли с политикой анархизма?», то он дал бы ему на его вопросы следующие ответы:

1. «Да».

2. «Да, в достаточно серьезных случаях».

3. «Нет».

4. «Нет».

5. «Нет» (стр. 188-я).

Итак, другие члены группы могут вмешаться, если отец морит голодом, мучит или калечит своего ребенка. Если он только не забо­тится о доставлении ему пищи, крова или одежды, то тут вмешательство возможно «в достаточно серьезных случаях». Если же, наконец, родитель мешает умственному или нравственному развитию ребенка, то здесь никакое вмешательство недопустимо. Почему же это так? Вот почему. «Всегда свобода, говорят анархисты. Не применять силы иначе, как про­тив нападающего; а в тех случаях, когда трудно решить, является ли данный обидчик нападающим или нет, все же не применять силы, если

186

только необходимость немедленного решения не столь настоятельна что сила нужна для спасения жизни» (стр. 187-я). Таково общее правило «Приложив это правило к рассматриваемому нами теперь вопросу, мы сейчас же ясно увидим, что физическая сила не должна быть применяем; к такому дурному обращению с детьми, которое влечет за собою их умственную и нравственную приниженность, так как последствия та­кого обращения более или менее отдаленны. Наоборот, дурное обра­щение с детьми в смысле их физического мучения, если только оно достаточно серьезно, может вызвать применение физической силы (стр. 187—188).



С точки зрения индивидуалистического анархизма, всеобщее обя­зательное образование является, как видите, нарушением свободы невежественных или злонамеренных родителей. Это, конечно, большие и весьма вредные пустяки. Излишне доказывать это. Но все же не мешает обратить внимание на то, каким путем Тэкер пришел к этим большим и весьма вредным пустякам. Его привел к ним тот отвлечен­ный принцип, согласно которому общество имеет право вмешаться только там, где есть нападение. Сам по себе этот принцип, пожалуй, и не дурен. Но беда в том, что этот недурной принцип, вследствие своей крайней отвлеченности, ровно ничего не определяет и не решает. Весь вопрос состоит в том, кого следует признать нападающим. А что ка­сается ответа на этот вопрос, то на него даже и не намекает указанный Тэкером отвлеченный принцип. Вот почему этот вопрос решается Тэ­кером с помощью каких-то других соображений, приводящих его к тому убеждению, что всякая данная общественная группа нарушила бы права родителей, если бы захотела помешать им осудить своих детей на неве­жество или на безнравственность. Соображения эти коренятся, очевидно в том старом, можно сказать, варварском понятии, что родители должны иметь над детьми совсем или почти неограниченную власть. Исходя из отвлеченного принципа свободы, Тэкер неожиданно для себя пришел к защите принципа власти. Подобные пассажи нередко случаются с анархистами и происходят по той простой причине, что анархические рассуждения основываются обыкновенно, как мы уже сказали, не на конкретных общественных отношениях, а на отвлеченных принципах. Это — обычная ошибка утопистов; но анархисты, — эти декаденты уто­пизма, — доводят утопический метод до абсурда.

Сила не может быть применена иначе, как против нападающего. Но раз сделано нападение, применение силы может идти, по мнению Тэкера, очень далеко. Он не отрицает «ужаса» виселицы, гильотины

187

или электрического кресла для казни преступников. Правда, по его сло­вам, они вызывают в нем такое же отвращение, как и во всяком другом человеке. Но он все-таки доказывает, что смертная казнь не есть убий­ство. «Я настаиваю, — говорит он, — на том, что нет ничего священного в жизни нападающего на вас индивида. Нет никакого сколько-нибудь состоятельного принципа социальной жизни, который воспретил бы инди­видам, являющимся объектом нападения, защищаться какими только они могут способами» (стр. 216-я).



Это новое отвлеченное положение может быть признано только с большими оговорками. Оно верно лишь, как отрицание пресловутого принципа «непротивления злу насилием», к которому, кстати сказать, Тэкер относится с большой и вполне заслуженной иронией. Но допу­стим на минуту, что высказанное Тэкером новое отвлеченное поло­жение безусловно справедливо. Что выйдет?

Если можно казнить нападающего, то, очевидно, можно применить к нему и то или другое полицейское воздействие. Выходит, стало быть, что в своих стремлениях анархизм совсем не так далеко уходит от существующей теперь действительности, как это может показаться с первого взгляда. Тэкер твердит: «сила нападения есть принцип государ­ства, тогда как сила защиты есть одна из сторон принципа свободы» (стр. 511-я). Но оказывается, что во имя «защиты» можно будет сделать то же самое, что делается теперь во имя нападения. Где же разница? Ее и здесь не найдешь с помощью абстракций.

Интересно, что Тэкер отказывается признать анархистами Кро­поткина и его единомышленников, потому что они «отрицают свободу производства и обмена, самую важную из всех свобод — без которой все другие свободы не имеют никакой или почти никакой цены» (стр. 498-я). Как это разумеется само собою, «анархисты-коммунисты» не согласятся признать такой упрек правильным; но эти слова Тэкера имеют свой, очень серьезный смысл. Он ссылается на следующие строки Кропоткина: «Экспропорция — вот что должно быть лозунгом будущей революции, если она хочет исполнить свою историческую миссию. Полная экспроприация для всех тех, кто имеет хоть какую-нибудь воз­можность эксплуатировать человека. Возвращение в общую собствен­ность нации всего того, что может служить в руках отдельного лица орудием эксплуатации». В этой выписке выражено, по замечанию Тэ­кера, «отрицание права на индивидуальное производство и обмен» {стр. 496-я). И это совершенно справедливо. Тэкер мог бы прибавить, что тот, кто объявляет средства производства общественной собствен-

188


ноетью, тем самым провозглашает известный закон, определяющим взаимные отношения людей в обществе. И он мог бы спросить анар­хистов-коммунистов, не противоречат ли их стремления к изданию та кого закона тому их убеждению, что не должно быть вообще никаких законов, так как всякий закон вреден по своему существу.

Смысл басни сей таков, что если индивидуалистический анархизм страдает многими противоречиями, то еще больше противоречий заме­чается в «коммунистическом» анархизме, и что в сравнении с едино­мышленниками Кропоткина единомышленники Тэкера должны быть признаны людьми последовательного образа мыслей. «Коммунистиче­ский» анархизм, это — круглый квадрат или сапоги всмятку, т. е. нечто совершенно непримиримое с логикой.

Предисловие к брошюре «Сила и насилие. — К вопросу о революционной тактике»

Весной 1894 года, когда французские анархисты возмущали весь цивилизованный мир своей «пропагандой действием» и когда я, по пору­чению Vorstand'a германской социал-демократической партии, написал брошюру «Анархизм и социализм», старый Либкнехт предложил мне написать для центрального органа наших немецких товарищей статью на тему о революционной тактике. Я охотно исполнил это предложение и послал Либкнехту статью: «Сила и насилие», тогда же появившуюся в «Vcrwärts'e». Либкнехт писал мне, что он очень доволен ею, а италь­янские товарищи перевели ее на свой язык и издали в Милане под за­главием: «La tattica rivoluzionaria» (Forza e violenza). Теперь товарищ З. перевел ее на русский язык и просил меня взять на себя редакцию его перевода. Я сделал это тем охотнее, что моя статья-брошюра была первоначально написана по-французски, потом переведена на немецкий язык, затем с немецкого ее перевели на итальянский, а с итальянского уже на русский: шансы не совершенно точной передачи моей мысли становились, поэтому, довольно велики.

Так как в то время, когда я писал эту статью, анархическая так­тика была у всех на устах, то я и не раз указывал на нее в подтвер­ждение своей мысли. На Западе теперь в таких ссылках уж не было бы, пожалуй, большой надобности: анархизм там притих. Но в России они пригодятся, потому что анархизм, — который Желябов в своей защити­тельной речи так хорошо назвал ошибкой молодости нашего револю­ционного движения, — опять начинает распространяться в нашем отечестве. Нашим сознательным рабочим нужно, стало быть, знать в чем состоит коренное отличие нашей тактики от тактики анар­хистов.

А выяснив себе это, наши сознательные рабочие без труда увидят также, почему я так не одобряю тактики наших бывших «большевиков».

190

В этой тактике слишком мало марксизма и, наоборот, слишком мною бланкизма и даже анархизма.



Бывшие «большевики» говорят, что я отстаиваю теперь, в виду пе­реживаемых нами событий, не ту тактику, какую я отстаивал прежде. Но это показывает, что они не понимают, каковы были мои прежние тактические взгляды. Прочтите эту брошюру, и вы увидите, что когда я писал ее, — а это было, как я уже сказал, еще весною 1894 года, — я смо­трел на социал-демократическую тактику совершенно так, — до мелочей так, — как я смотрю на нее в настоящее время.

Мне было очень отрадно убедиться в том, что мои тактические взгляды разделяют Либкнехт и итальянские марксисты. И мне не менее отрадно видеть, что они не нравятся последователям Ленина: каждое из этих двух столь различных обстоятельств представляется мне оди­наково надежным показателем их истинности.

Предисловия к брошюре «Анархизм и социализм»

(Ко 2-му изданию)

В феврале 1894 г. я получил от книгоиздательства «Vorwärts» в Берлине предложение составить брошюру об анархизме, обратившем в то время на себя внимание всего цивилизованного мира своей «пропа­гандой действием». Написанная первоначально по-французски, рукопись была переведена на немецкий яз. Э. Бернштейном. Вскоре брошюра была переведена на итальянский язык и Элеонорой Маркс — на английский. От последней я узнал, что мой незабвенный учитель Фридрих Энгельс ревностно содействовал изданию брошюры. Позднее был опубликован и французский текст товарищами, издающими социал-демократическую газету «Jeunesse Socialiste». Кроме того, статья появилась и на других европейских языках.

Таким образом, произведение было принято социал-демократиче­ским миром с симпатичным участием. Иначе отнеслись к нему анархи­сты. До сих пор еще не надоело им утверждать, что я ложно понимаю теорию анархизма и клевещу на их практическую деятельность. Однако они до сих пор не дали доказательств справедливости их утверждений. Поэтому у меня нет основания изменить свое понимание анархизма. Как и прежде, я убежден, что в теоретическом отношении анархизм покоится на почве утопизма, а в практическом отношении влияет отри­цательно на борьбу за освобождение пролетариата. Во время послед­него заседания амстердамского конгресса Ван-Коль высказал взгляд, что анархисты — наши злейшие враги. Конечно, это выражение следует принять cum grano salis. Ибо прямые и открытые защитники капита­лизма представляют никак не менее враждебную силу, нежели посред­ственные защитники его — анархисты. Однако, вне всяких сомнений, что анархисты — наши непримиримейшие враги. Поэтому наш долг никогда не упускать из вида эту противоположность между нами и ими, для того

192

чтобы избежать ошибок, которые, напр., делает д-р Фридеберг в своей критике парламентаризма, приближаясь в ней иногда к точке зрения анархистов. Непростительная ошибка думать, что можно найти в рабо­чем движении нейтральную почву совместной деятельности с анархи­стами.



В заключение, пожалуй, вспомню следующий курьез. В 1894 г., т. е. в том же году, в котором появилось мое сочинение против анархизма, я был выслан из Франции, как анархист... Правительство «de la défense républicaine» и до сих пор еще не находит достаточных оснований, чтоб отменить «указ» о моей высылке.

Женева, 14 сентября 1904.

(К 3-му изданию)

Настоящая брошюра была написана в 1894 г. и носит на себе пе­чать той эпохи, когда пропаганда действием была особенно сильна. Так как эта пропаганда была очень вредна для рабочего движения не только там, где она сильнее всего велась, но и везде, где о ней гово­рили, то я, конечно, не мог сохранить спокойного тона «беспристраст­ного» наблюдателя в брошюре об анархизме. Я довольно строго крити­ковал анархистскую тактику. В настоящее время о «пропаганде дей­ствием» уже почти не говорят, и если бы мне пришлось писать эту бро­шюру теперь, она была бы написана в гораздо более спокойном тоне.

Несмотря на это, я и теперь не нахожу нужным смягчить своп тогдашние выражения, так как это дало бы повод к очень нежелатель­ному недоразумению. Анархисты могли бы подумать, что я изменил свои взгляды на анархизм. Я ничего не изменил и не мог бы этого сде­лать. Анархистская тактика и анархистская мораль теперь заслужи­вают такого же строгого осуждения, как и тогда. Если теперь они вызы­вают меньшее негодование, то лишь потому, что теперь они меньше практикуются. Но это ни в коем случае не говорит в их пользу. Наобо­рот, это обстоятельство показывает, что мы, социал-демократы, были правы, когда утверждали, что они не устоят. На стр. 78 своей брошюры я говорил, что беспристрастному человеку очень трудно сказать, где кончается анархист и начинается бандит, и я прибавил, что «проблему эту тем труднее решить, что есть нетало людей, которые в одно и то, же время являются и «бандитами» и «анархистами».

Это было беспощадно, и, может быть, теперь я бы выразился иначе. Но по существу я бы и теперь сказал то же самое. В 1894 г. я для под-

193

тверждения моего взгляда привел пример покойного Элизэ Реклю, ко­торый, хотя и не решался вполне одобрять действия знаменитого раз­бойника Равашоля, но все же относил его к числу «героев с редким великодушием» и восторгался «его мужеством, его сердечной добротой, его величием души». На это я иронически заметил, что «гражданин Реклю очень сомневается и не может с уверенностью сказать, где кон­чается его товарищ и начинается бандит». Читатель согласится со мной, что в данном случае не могло быть более едкой иронии. А что видим мы теперь? Анархистский еженедельник «Le Libertaire» печатает в № от 29 мая с. г. «Мысли» знаменитого анархиста Эмиля Анри, кото­рый между прочим говорит: «Если человек в современном обществе становится сознающим свои действия мятежником, — а таким был Рава­шоль, — то это происходит потому, что он мысленно проделал работу болезненной критики, выводы которой имеют повелительную силу, и обойти их можно только трусостью. Он сам держит весы, он сам ре­шает, имеет ли он право или нет питать ненависть и быть дикарем или даже диким зверем». Приводя эти строки без всякой оговорки, редакция «Libertaire» этим доказывает, что она согласна с их содержанием и что по отношению к Равашолю у нее нет даже той уверенности, которая чувствовалась у Элизэ Реклю.



Редакция анархистской газеты называет Равашоля известным мя­тежником и потому считает его своим товарищем. И разве я не имел права сказать, что и теперь, в лето от Р. X. 1911, так же как и в 1894 г., есть анархисты, которые не только не знают, но «созна­тельно» не хотят знать, где кончаются их товарищи и начинаются бандиты.

Более того. В 1894 г. я писал, что истинная мораль анархистов — это мораль коронованных особ: «Sic volo, sic jubeo!» (так я хочу, так я приказываю!). А что доказывает факт, что редакция «Libertaire» без оговорки перепечатывает цитированные мною мысли Эмиля Анри? Что для нее «известный мятежник», подобный Равашолю, имеет право де­лать все, что ему вздумается, потому что он сам является судьей своих действий — что он в своем роде сверхчеловек. И разве я не имел права сказать, что сегодня, в лето от Р. X. 1911, как и в 1894 г., есть анар­хисты, мораль которых совершенно совпадает с моралью абсолютных монархов?

Если теперь я опять повторяю это с холодным презрением, между тем как 17 лет тому назад я писал то же самое с негодованием, то это объясняется только тем, — как я уже сказал, — что анархистская мораль

194


и анархистская тактика все более и более теряют свою актуальность и все более отходят в область истории.

Анархизм умирает, но он не принадлежит к числу тех мертвецов. о которых по латинской пословице: «aut bene aut nihil» — либо хорошо, либо ничего не говорят. Мы не имеем права молчать по отношению к этому умирающему, хотя мы не можем сказать о нем ничего хорошею, кроме того, может быть, что иногда лично очень уважаемые люди по недоразумению становятся анархистами. Мы не имеем права молчать об умирающем анархизме, потому что, во-первых, такими действиями, как попытка ограбления банка в Montreux, которую правительство Столыпина приписывает русским революционерам и которая оказала неоценимую услугу реакционному русскому правительству, он вне всякого со­мнения доказал, что он все еще имеет влияние, и, кроме того, еще и по­тому, что в Западной Европе он нашел себе наследника в «революцион­ном» синдикализме.

Известно, что «революционный» синдикализм в латинских странах, в особенности во Франции и в Италии, силен, поскольку можно вообще говорить о силе при довольно слабом течении в действительности. Но именно там теоретиками его являются или прежние анархисты, или люди, которые быстро склоняются к анархизму и отказываются от своей пре­жней более или менее социалистической позиции. Так, например, италь­янец Арт. Лабриола в своей книге: «La Commune di Parigi, raccolta di otte conference (Lugano 1907)» 1) говорит категорически, что для него прудо­низм «является совершенной и ясно определенной теорией пролетарскою социализма» — una perfetta e precisa teoria del socialismo proletario. Он при­бавляет, что синдикализм нашего времени в значительной степени является возвращением к прудонизму. Лабриола не решается еще окон­чательно порвать с Марксом. Так, в другом месте он требует, чтобы мы все вернулись к Марксу «без всеобщего избирательного права и парла­ментской системы, к Марксу 1848 и 1871 гг.». Нет надобности доказы­вать, что Маркс, который еще в 1847 г. в «Misère de la Philosophie (Ни­щета философии) дал уничтожающую критику Прудона, не мог год спу­стя видеть в прудонизме «ясную, определенную и совершенную теорию пролетарского социализма». Но для всякого «склонного к анархизму теоретика» Маркс без всеобщего избирательного права и парламентар­ной системы представляет то большое удобство, что предоставляет из­вестную свободу фантазии в области «революционной» тактики.

1) Парижская Коммуна, Сборник из восьми лекций.

195


Тактика «революционного» синдикализма сильно напоминает так­тику старого анархизма. Хотя покушения в ней не занимают еще места, старый анархистский путчизм играет еще в нем значительную роль. Пут­чизм был одной из важнейших форм «анархистской пропаганды действием».

Даже генеральная стачка, которую «революционные синдикалисты так охотно противопоставляют «парламентаризму» и которую они провоз­глашают самым действительным средством эмансипации рабочего класса, приобретает в их речах и брошюрах печальное сходство с анархист­скими путчами. Наконец, «революционные синдикалисты переживают в своей критике парламентаризма старые анархистские аргументы, глав­ной характерной чертой которых является их удивительная слабость. Это — прирожденное свойство, которое проявляется все отчетливее по мере того, как развивается политическое сознание пролетариата и уве­личивается его политическая организация.

Чтобы немецкий читатель мог судить о тесном родстве «револю­ционного» синдикализма со старым анархизмом, мы напомним речь, ко­торую произнес Виктор Гриффюэльс 3 апреля 1897 г. на международной конференции синдикалистов в Париже. В этой речи тогдашний секретарь Confédération générale du Travail поставил себе задачу показать, в чем заключаются существенные характерные черты французского синдика­лизма и почему он возбуждает внимание пролетариев других стран. Для этой цели он сравнил «французский рабочий класс с германским рабочим классом». По его мнению, «в Германии имеется масса членов профес­сиональных союзов, во Франции же — синдикализм, теория, охватываю­щая и объясняющая всю деятельность рабочего класса». И так действи­тельно обстоит дело: в Германии сильные профессиональные союзы, во Франции вместо этих союзов синдикалистская теория. Тот, кто не осле­плен этой теорией, ни минуты не колеблясь, признает, что в этом отно­шении в Германии дело поставлено несравненно лучше, чем во Франции. Более того: проведенная Гриффюэльсом параллель похожа на саркасти­ческую критику Франции. Между тем он видит в этом преимущество своей страны и добросовестно старается объяснить своим слушателям, как дошла несчастная Германия до своего печального положения.

«Германский рабочий, — говорит он, — не знает свободного духа сво­бодной критики, который является нашей отличительной чертой, и его всегда держит в узде страх и боязнь. Благодаря своему тяжеловесному уму, он тяжеловесен в действии и медлителен в движении». Французский рабочий, наоборот, «отличается смелостью и независимостью. Его ничто

196

не страшит. Он не признает никакого авторитета, он чужд благоговения, всякого чинопочитания». В заключение Гриффюэльс советует своим слу­шателям не слишком много предаваться размышлениям, так как, «кто слишком много раздумывает, тот никогда ни на что не решается», а кроме того «никогда нельзя всего предвидеть» 1).



Вся эта болтовня заимствована у Бакунина. Как все утопические социалисты, анархисты в своих выводах исходят из абстрактного прин­ципа. Их принцип заключается в принципе абсолютной свободы индиви­дуума. В своем отстаивании этого принципа они доходят до абсурда. Но они по крайней мере остаются верными своему исходному пункту. «Ре­волюционный» синдикализм, наоборот, совершенно непоследователен. Он кокетничает с анархистским принципом абсолютной свободы индиви­дуума, но в то же время заменяет анархистский девиз: «делай то, что тебе нравится», категорическим императивом: «повинуйся постановлениям твоего синдиката». Он разделяет отвращение анархизма ко всяким за­конам, но в то же время требует, хотя бы только своими действиями, за­конов для защиты интересов рабочего класса. В 1906 г. революционные синдикаты Парижа манифестировали в пользу закона о воскресном от­дыхе с лозунгом: «Vive la loi!» 2). Эта непоследовательность, диктуемая самой логикой жизни, ясно доказывает несостоятельность анархистской теории, лежащей в основе доктрин «революционного» синдикализма на­ших дней. Чтобы сохранить хотя бы ничтожное влияние на ход рабочего движения, симпатизирующие этой теории принуждены в каждом отдель­ном случае изменять ей.

1) «Syndicalisme et socialisme», pp. 55—58 (Bibliothèque du Mouvement Socialiste).

2) Правда, итальянские синдикалисты приняли на своем конгрессе в Ферраре в 1907 г. резолюцию, что законодательство об охране труда не только бесполезно для пролетариата, но даже вредно. Но итальянский революционный синдикализм все более и более превращается в чистейшей воды анархизм.

СОЦИАЛИЗМ И МЕЖДУНАРОДНОЕ РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ

Почему нет социализма в Соединенных

Штатах?

Werner Sombart, Warum gibt es in den Vereinigten Staaten keinen Socialismus?

Эта книга представляет собою отдельное и мало измененное издание статей В. Зомбарта, печатавшихся в «Archiv für Socialwissenschaft und Socialpolitik» (В. XXI). По поводу этих статей написаны были Каутским его статьи «Der amerikanische Arbeiter» («Американский рабочий», «Neue Zeit 24 Jahrgang, В. I, N№ 21, 22, 23, 24), столь поучительные во многих отношениях, несмотря на очевидную неправильность некоторых сообра­жений, высказанных автором о ходе экономического развития России. Теперь, когда издание статей В. Зомбарта сделало их более доступными «широкой публике», с ними непременно должен познакомиться всякий, кто интересуется вопросом всемирного рабочего движения. Надо на­деяться, что они скоро появятся на русском языке.

Мне уже пришлось цитировать эту книгу месяц тому назад, говоря о программе «трудовиков» 1). Но там я по необходимости ограничился одной выпиской из нее, теперь же я хочу поговорить о ней несколько подробнее.

Я не принадлежу к числу безусловных поклонников В. Зомбарта. Далеко нет! Мне хорошо известна неисправимая ограниченность его кру­гозора; для меня давно ясен буржуазный характер его общественных симпатий. В области «бытия» мы с ним принадлежим к совершенно раз­личным лагерям, что, разумеется, не может не влиять на наше «созна­ние». Ко мне и к некоторым моим единомышленникам В. Зомбарт относится с большою строгостью и. смею сказать, со столь же большою несправедливостью. Во втором издании своей книги, посвященной со­циализму и социальному движению в Европе, он разбранил нас, что назы-



1) Статья, на которую я здесь указываю, вошла в сборник «Новые письма о тактике и бестактности».

200


вается, на все корки. Но я не памятозлобен, подобно Сквознику-Дмухановскому, и, в своем качестве «узкого» марксиста, я стараюсь всегда отдавать должное своим врагам и противникам. Я считаю В. Зомбарта одним из самых замечательных представителей современной экономи­ческой науки. Он имеет очень много знаний, а главное — он умеет хо­рошо пользоваться своими знаниями. Он чрезвычайно талантлив. Так, например, кто знает двухтомное сочинение Левассера «L'Ouvrier améri­cain» (Paris 1898), тот найдет мало нового в тех главах книги В. Зом­барта, которые посвящены экономическому и общественному положе­нию американского рабочего. И все-таки он с удовольствием прочтет их, потому что они, как и вся книга, хорошо написаны. В. Зомбарт мыслит гораздо последовательнее, «складнее», нежели эклектик Левассер. Он стоит на буржуазной точке зрения. Но к объяснению социальных явлений он довольно удачно применяет метод Маркса, поскольку этому не пре­пятствует указанная мною ограниченность его буржуазного кругозора. Он понимает, что «общественный человек» (это выражение принадлежит, как известно, Марксу) изменяет свои чувства и понятия сообразно тому, как изменяется его экономическая жизнь. В этой жизни и ищет В. Зом­барт объяснения психического склада американского рабочего. Почему в Америке до сих пор нет сильной социалистической партии? Некото­рые глубокомысленные экономисты отвечали на этот вопрос указанием на свойства англосаксонской расы: эти свойства таковы, что англосаксонская раса не способна увлекаться социализмом. А почему у нее такие свойства! Потому, что она практична. А из чего видно, что она прак­тична? Между прочим, из того, что она не увлекается социализмом. Это старая песня. Почему опиум усыпляет? Потому, — отвечает Мольеровский персонаж, — что он имеет усыпляющие свойства. Как человек, вкусивший от Марксова древа познания добра и зла, В. Зомбарт ясно видит смеш­ную несостоятельность подобных объяснений. Он спрашивает себя: да верно ли то, что американский рабочий принадлежит к англосаксон­ской расе? И у него выходит, что это не верно, — не верно потому, что в Соединенные Штаты иммигрируют далеко не одни англосаксы. Ценз 1900 года показал, что в той части населения Северо-Американ-ских Соединенных Штатов, которая состояла тогда из иммигрантов, выходцы из Ан-глии составляли 8, 1%, а из Шотландии — 2, 3%; напротив, имми­гранты из Германии составляли 25, 8%; из Ирландии — 15, 6%; из России и Польши — 7, 8% и т. д. Толкуйте же после этого об англосаксонской расе! Скажут, пожалуй, что эти цифры относятся только к настоящему времени, а прежде процентный состав иммиграции был другой. Но и это

201


соображение совсем не так убедительно, каким оно может показаться на первый взгляд.

«Если мы даже примем во внимание всю иммиграцию в течение XIX столетия, то и тогда участие в ней англосаксонской расы окажется меньшим, чем это обыкновенно принято думать, — говорит В. Зомбарт; — оно доходит (даже со включением ирландцев, которые, наверно, соста­вляли тут более половины) лишь до 33, 58%» (стр. 38). Стало быть, в продолжение жизни последнего поколения в Соединенные Штаты всели­лись целые миллионы выходцев из таких стран, которые отличаются про­цветанием в них социализма. В числе таких выходцев немцам принадле­жит весьма почетное место. Почему же немцы, очень склонные к социа­лизму в Германии, оказались очень мало склонными к нему в Северной Америке? Ведь их раса не изменилась. Ясно, значит, что раса тут ни при чем, ясно, что ответа на вопрос о том, почему нет в Соединенных Штатах сильной социалистической партии, надо искать не в свойствах той или другой расы, а в особенностях североамериканской обществен­ной жизни. Вот эти-то особенности и исследует В. Зомбарт в своей книге. Он указывает на демократический характер северо­американских политических учреждений; он отмечает чрезвычайно благоприятное экономическое положение североамериканского ра­бочего сравнительно с европейским и, наконец, отмечает влияние того факта, что на западе Соединенных Штатов существовало множество свободных земель, давших пролетарию возможность «бежать на свободу» от капитализма. Этим фактом задерживалось, по мнению В. Зомбарта, развитие классового самосознания северо­американских наемных рабочих, а следовательно и замедлялся рост со­циализма. Но пространство свободных земель с течением времени все более уменьшалось, между тем как колоссальное развитие капитализма все более обостряло противоречия, свойственные североамериканскому обществу. Поэтому причины, задерживавшие рост социализма в Соеди­ненных Штатах, все более устранялись или даже превращались в свою собственную противоположность. В. Зомбарт думает, что в недалеком бу­дущем социализм пышно расцветет в Северной Америке (стр. 142).

Все это очень интересно, и потому я еще раз настоятельно советую читателю ознакомиться с новой книгой В. Зомбарта, дополняя ее чтение чтением указанных выше статей К. Каутского.

Еще одно замечание. В. Зомбарт обещает показать в одном из своих будущих исследований, что, в «объективном смысле», нигде в мире рабо­чий не подвергается такой сильной эксплуатации со стороны капита-

202

листа, как в Соединенных Штатах (стр. 130—131). Это исследование будет еще более интересно, чем разбираемая мною книга. Оно даст новый материал для обоснования теории, гласящей, что, по мере развития капиталистического общества, положение пролетариата относительно ухудшается, несмотря на то, что его материальное положение улучшается в абсолютном смысле этого слова. Этой теории держался, как известно Маркс, и ее же держатся современные марксисты 1). В. Зомбарт при­надлежит к числу тех писателей из буржуазного лагеря, которые, не­смотря на свое отрицательное отношение к практическим стремлениям современного социализма, оказываются вынужденными признавать теоре­тическую правильность многих его положений. Правда, это не мешает им отворачиваться от практических выводов, логически вытекающих из этих, ими же признаваемых, теоретических положений. Но тут ничего не поделаешь: тут виновата неисправимая буржуазная ограниченность, ее же не прейдеши!



1) Ср. мой ответ г. П. Струве в сборнике «Критика наших критиков» [Сочинения, т. XI].

О книге В. Зомбарта «Пролетариат»



Werner Sombart, Das Proletariat. «Die Gesellschaft». Sammlung sozialpsychologischer Monographien, herausgegeben von Martin Buber. Frankfurt am Main, Literarische Anstalt Rütten und Loening

Так называемые французами нравственно-политические науки при­обретают научный характер только в той мере, в какой им удается обна­ружить причинную связь, существующую между общественным «мышле­нием», с одной стороны, и общественным «бытием», с другой, т. е. между психологией данного народа и его общественными отношениями. Данных для обнаружения этой связи уже немало собрано, например, в истории религии, литературы и искусства. Но систематическая разработка этого предмета является еще делом будущего. До сих пор слишком мало сделано для научного изучения общественной психологии. И тем большего внимания заслуживает то немногое, что делается в этой области. Предпринятое М. Бубером издание социально-психологических монографий представляет собою интересную попытку. Правда, монографии эти, по-видимому, не будут объединены одною руко­водящей нитью, и их издатель едва ли даже и сознает, на­сколько необходима такая мысль. Но между писателями, при­влеченными им к делу, есть люди, обладающие не только знаниями, но и пониманием того метода, которого должна держаться общественная психология, чтобы сделаться наукой. К числу таких людей, несомненно, принадлежит и Вернер Зомбарт, написавший монографию о пролетариате.

Вернер Зомбарт недаром внимательно изучал Маркса. Не имея ни­чего общего с социализмом, он хорошо усвоил, однако, ту мысль основа­теля научного социализма, что психология общественного человека объясняется, в последнем счете, его экономией. Эта мысль и легла в основу его монографии. Это уже очень хорошо. И с этой стороны его пример очень заслуживает подражания. Хорошо было бы, если бы, вдохнови­вшись примером В. Зомбарта, другие исследователи занялись психоло-

204


гией других общественных классов в ее связи с экономическим положе­нием этих классов.

Но общественная психология — предмет щекотливый. Ученый, изу­чающий ее, в то же самое время испытывает на себе ее влияние, так как неизбежно сам тяготеет по своему положению, взглядам и симпатиям к тому или другому общественному классу. Испытывает на себе это неизбежное влияние и В. Зомбарт. Этот богатый знаниями и та­лантливый писатель насквозь пропитан буржуазными взглядами. А бур­жуа всегда смотрит на пролетария сверху вниз: недаром же пролетарий принадлежит к «низшему» классу общества. Если буржуа — не злой че­ловек и не считает себя призванным отстаивать в принципе эксплуата­цию «слабых» «сильными», — в духе, скажем, покойного Ф. Ницше, — то он может проникнуться глубокой симпатией к пролетарию, осужденному на тяжелый труд и беспрерывные лишения. Конечно, тот факт, что один общественный класс присваивает себе плоды труда другого класса, — так что собственность оказывается, по остроумному выражению Лассаля чужим добром, — всегда будет представляться идеологу буржуазии таким фактом, об устранении которого могут задумываться только ограничен­ные «догматики». Но добрый идеолог буржуазии готов от души пожалеть о тяжести цепей, сковывающих рабочий класс, и придумать ту или дру­гую «формулу» для уменьшения этой тяжести. Он трогательно опишет бедствия своего «меньшого брата», хотя очень мало поймет в тех душев­ных движениях, которые предшествуют борьбе этого брата за свое осво­бождение и сопровождают ее. Поэтому очерк психологии пролетариата, делаемый буржуазною рукою, по необходимости будет страдать боль­шими недостатками. И это как нельзя лучше видно на новом сочине­нии В. Зомбарта. В нем есть очень хорошие страницы. Это те страни­цы, где изображаются испытываемые рабочим классом материальные ли­шения. Впрочем, и тут оказываются прямо неожиданные пробелы: на­пример, автор, который, разумеется, не имеет недостатка в сведениях по этому предмету, почему-то не указывает на то, в какой мере все эти лишения сокращают среднюю продолжительность жизни рабочего сра­внительно со средней продолжительностью жизни «хороших господ». Этот странный пробел объясняется, должно быть, тем, что внимание В. Зомбарта сосредоточивается собственно на психологии рабочего клас­са. Но именно Зомбарту, более или менее удачно применяющему мате­риалистический метод к изучению общественной психологии, не следо­вало упускать из виду то общественное явление, в котором так ярко выражается разница в материальном положении эксплуатируе-

205

мых, с одной стороны, и эксплуататоров — с другой. Странно также, что наш автор не останавливается на преступности в про­летарской среде. Неужели и преступность не имеет отношения к пси­хологии низшего класса? Но положительно хороши, — местами даже очень хороши, — у Зомбарта те страницы, где он изображает разложе­ние, под влиянием новых экономических условий, тех понятий и тех чувств, которыми характеризуются более ранние ступени экономического развития и которые наследуются пролетарием от своих предков, тру­дившихся при других производственных отношениях. Чего-нибудь ори­гинальною вы не встретите и на этих хороших страницах: все, что вы найдете там верного и важного в общественно-психологиче-ском отно­шении, давно уже было ярко и сильно высказано в «Манифесте Ком­мунистической Партии». Но кратко выраженное Марксом и Энгельсом подробно развито В. Зомбартом, и это уже немалая заслуга. В сочине­ниях гениальных основателей научного социализма вообще очень много разбросано таких мыслей, более подробное развитие которых могло бы явиться серьезной заслугой со стороны ученых специалистов. Надо заметить, однако, что здесь, на этих страницах, посвященных описанию того, как складывается пролетарская психология, должна была с особенной силой сказаться буржуазная ограниченность нашего талантливого автора. Он силен в изображении процесса исчезнове­ния в пролетарской душе старых чувств и понятий, завещанных предшествовавшими, непролетарскими поколениями. Но он прямо слаб в изображении того, как заменяются в этой душе старые чувства и понятия новыми, как возникает в ней новая нравственность, складываются новые идеалы. Пролетарская душа выходит в изображении В. Зомбарта слишком «пустынной». То, что наполняет ее новым содер­жанием, частью непонятно ему, а частью несимпатично. Он сожалеет о том, что пролетариат утрачивает религиозные верования, а горячее, чуждое рефлексии увлечение рабочих новыми идеями рассматривается им, как признак полузнания, проявление догматизма. Что делать! От себя не уйдешь. Давно уже прошло то время, когда идеологи буржуазии сами беззаветно увлекались новыми идеями. Теперь они с сомнением относятся ко всему, кроме преимуществ того общественного порядка, при котором одни трудятся, а другие... культивируют свой скептицизм...



В заключение — несколько цифр. Число «чистокровных пролета­риев», — т. е. таких, которые работают в чисто капиталистических пред­приятиях, посвященных промышленности, торговле и разного рода со­общениям, — доходит в Германии до 3. 900. 000 человек, при чем сюда от-

206


носятся и рабочие, занятые в предприятиях, принадлежащих государ­ству и муниципалитетам. Вместе со своими семьями пролетарии этого рода составляют от 13 до 14% населения. Число рабочих, трудящихся в сельскохозяйственных капиталистических предприятиях, гораздо труд­нее поддается учету. В. Зомбарт полагает, что число это простирается до 1½ миллиона. Прибавляя это число к выше указанным 3. 900. 000, мы получаем 5. 400. 000 или, — так как это ведь приблизительные цифры, — около 5½ миллионов. Чисто капиталистическими В. Зомбарт называет такие предприятия, в которых работает более 20 человек. Но он сам замечает, что к разряду капиталистических следовало бы отнести также и многие из предприятий, занимающих менее 20 рабочих. Он думает, что в предприятиях этой категории работает, — в земледелии, промыш­ленности, торговле и т. д., — круглым счетом 2. 000. 000 «чистокровных пролетариев». Вместе с выше перечисленными получается, стало быть, около 7. 500. 000. В общей сумме германского населения пролетарии эти составляют, по Зомбарту, от одной пятой до одной трети.

Но рядом с «чистокровными пролетариями» существуют еще и «по­лукровные». К этому разряду Зомбарт относит всех тех лиц, которые. так или иначе, находятся в зависимости от капитала. Сюда же принад­лежит, по его определению, и беднейшая часть «самостоятельных» про­изводителей в ремесле и в сельском хозяйстве. Если сложить число всех этих зависящих от капитала людей с числом «чистокровных пролета­риев», то выйдет, что они, со своими семьями, составляют около 67, 5%, — несколько более двух третей, — населения Германской империи. Это, при­бавим мы от себя, огромная армия, которая уже теперь могла бы иметь огромнейшую силу, если бы все ее составные части ясно поняли ход общественного развития и отказались от всяких попыток «повернуть назад колесо истории». Но «мышление» отстает от «бытия». Даже между «чистокровными пролетариями» еще много таких, которые идут за бур­жуазией. И несравненно больше их в рядах мелких, будто бы самостоя­тельных, производителей в городе и в деревне. Эти люди в большинстве случаев еще отказываются встать на чисто-пролетарскую точку зрения и, бросая палки под колеса пролетариата, стараясь задержать ход обще­ственного развития, тем самым отдаляют время своего собственного освобождения.

Еще одно. На стр. 55-й своей монографии В. Зомбарт указывает на то, что в пролетарской среде по самым условиям ее существования, — необходимость с ранних лет собственным трудом зарабатывать себе хлеб насущный, — должен распространяться свойственный нашему времени

207


«сильный индивидуализм». Это так. Но необходимо заметить, что ха­рактер индивидуализма изменяется в зависимости от того, в какой среде он пускает корни. Пролетарский индивидуализм совсем не похож на буржуазный. Пролетариат — индивидуалист преимущественно в том смы­сле, что жизнь рано и сильно развивает в нем чувство самостоятельно­сти, буржуазный же индивидуализм равносилен развитию чувства себялю­бия, эгоизма. Легко было бы осветить эту параллель очень яркими при­мерами. Но наш автор совсем упустил ее из виду. И это жаль. Если бы он задумался над нею, то увидел бы, что в «опустошенной» душе пролета­рия много богатого содержания, а еще больше богатейших возмож­ностей.

Борьба рабочих за политическую свободу

в Англии

По поводу книги Е. Кувшинской, Борьба рабочих за политическую свободу в Англии. Издание «Библиотеки Обществознания». СПБ. 1905 г.

Это интересная и живо написанная книга. Мы настойчиво рекомен­дуем ее всем тем, которые хотят ознакомиться с историей рабочего дви­жения в Англии. Но именно потому, что мы настойчиво рекомендуем ее читателям, мы считаем себя обязанными отметить недостатки этой интересной и очень живо написанной книги.

Начнем с мелочей. Г. Е. Кувшинская не тверда в произношении английских географических названий. Так, на стр. 8-й она, пе­речисляя некоторые промышленные округа Англии, говорит о Jleйсeстершире, между тем как на стр. 5-й тот же округ называется Лейчестерширом, а город, от которого происходит его название, на этой же странице и на многих других именуется, — как и следует, — Лейстером. Это неудобно для тех читателей, которые, не владея ан­глийским языком, не знают, как же называется на самом деле местность, упоминаемая г. Е. Кувшинской. Таких читателей немало было у нас и прежде, а теперь число их будет все более увеличиваться по мере того, как умножается читатель-рабочий. Об интересах этого читателя необ­ходимо подумать.

Мы заметили несколько таких описок в книге г. Е. Кувшинской Но это, повторяем, мелочи. Серьезным и самым главным недостатком ее книги является неясность ее тактических взглядов, сильно отража­ющаяся и на ее изложении.

Дело вот в чем. Г. Е. Кувшинская совершенно справедливо думает, что интересы пролетариата в капиталистическом обществе неприми­римо противоположны интересам буржуазии. Не менее справедливо ду­мает она, что сознание пролетариатом этой непримиримой противо­положности составляет необходимое условие его освобождения от ига

209

капитала. Наконец, она вполне права, полагая, что чем яснее сознает рабочий эту противоположность, тем лучше понимает он необходимость политического выступления его класса в виде особой, массовой партии. Но когда г. Е. Кувшинская применяет эти неоспоримые истины к оцен­ке политических движений в Англии прошлого века, она рассуждает по меньшей мере неясно. И, как это всегда бывает, неясность ведет за собою кажущуюся или действительную противоречивость. Так, например, в книге г. Е. Кувшинской целая глава, — именно, глава тре­тья, — посвящена изложению того, каким образом английский рабочий класс помог буржуазии «пробраться к власти». Мы узнаем оттуда, что уже в конце двадцатых годов прошлого века, — накануне агитации в пользу парламентской реформы 1832 года, — в среде английских ра­бочих было много убежденных сторонников всеобщего избирательного права. Узнаем мы также, что «парламент, в котором преобладали по­мещики, внушал рабочим полное недоверие», так как «опыт показывал им на каждом шагу, что парламент в его тогдашнем составе не имел ни малейшей склонности считаться с просьбами и требованиями рабо­чего класса» (стр. 42—43). Далее автор замечает: «Однако, в среде рабочих уже в то время нашлись люди, понимавшие непримиримую противоположность интересов капитала и труда. Для них вопрос о под­держке реформы, основанной на имущественном цензе и дающей изби­рательное право буржуазии, осложнялся опасением, не увеличит ли эта реформа политического влияния класса, интересы которого враждебны рабочим»? (Стр. 43). Как на пример человека, правильно понимавшего интересы пролетариата, г. Е. Кувшинская указывает на бывшего набор­щика Хетерингтона. Она говорит, что Хетерингтон видел в предстоявшей тогда парламентской реформе победу буржуазии и называл под­держку буржуазии (рабочими) пагубной ошибкой, создающей рабочим «столько тиранов, сколько в стране имеется лавочников» (стр. 43—44). И эта мысль Хетерингтона приводится ею безо всяких оговорок, равно как и та, что «лучше умереть так, как мы жили до сих пор, племенем презренных отщепенцев общества, стоящих вне закона, чем подчи­няться впредь средним классам» (стр. 45).



Но это мысли неправильные. «Тирания лавочников» была предпо­чтительнее для пролетариата, нежели тирания «помещиков», парламент которых, — как мы уже слышали это от г. Е. Кувшинской, — совсем не считался с нуждами и требованиями рабочих. Сама по себе «тирания ла­вочников», разумеется, отвратительна, как, впрочем, и тирания «поме­щиков». Но от тирании лавочников ближе к уничтожению всякой ти-

210


рании. В этом смысле она предпочтительнее. Наши народники и субъективисты семидесятых и восьмидесятых годов этого не понимали и потому готовы были даже отказаться от политической свободы, лишь бы не накликать на Россию «тирании лавочников». В их взгляде на этот вопрос было немало общего со взглядом Хетерингтона. Правда, Хете­рингтон уже понимал значение для рабочего класса всеобщего избира­тельного права, а также и других политических прав, между тем как наши народники относили все эти права к числу вредных для «народа» буржуазных «выдумок». И в этом отношении он смотрел на дело не­сравненно правильнее, нежели они. Но и он, подобно им, находился год влиянием утопического социализма и не умел взглянуть на дело с точки зрения развития, с которой смотрит на все вопросы общественной жизни научный социализм. И этого недостатка во взгляде Хетерингтона и его тогдашних единомышленников совсем не отмечает г. Е. Кувшин­ская, вследствие чего нам представляется неясным и ее собственный взгляд: можно подумать, что она разделяет заблуждение Хетерингтона и его товарищей; можно подумать, что она хочет повторить вслед за ними: лучше старый порядок, нежели тирания лавочников. Но кто делает та­кие выводы из того совершенно правильного положения, что интересы пролетариата противоположны интересам буржуазии, тот еще не пони­мает интересов пролетариата во всей их очень сложной совокупности. Маркс, своим гениальным взглядом охвативший всю очень сложную совокупность этих интересов, рассуждал иначе. В статье «Морализи­рующая критика и критическая мораль» он говорит: «Рабочие знают, что уничтожение буржуазных имущественных отношений не дости­гается сохранением — феодальных. Они знают, что революционное дви­жение буржуазии против феодальных сословий и абсолютной монархии может лишь ускорить их собственное революционное движение. Они знают, что их собственная борьба с буржуазией может начаться лишь в тот день, когда победит буржуазия... Но они не могут ни на одну минуту видеть в ней свою собственную конечную цель. Что рабочие смотрят на дело именно так, это блестяще доказали английские чарти­сты во время недавнего движения против хлебных законов. Ни одной минуты не верили они измышлениям и фантазиям буржуазных радика­лов, ни на одну минуту не отказывались они от своей борьбы против них; но они вполне сознательно помогали своим врагам одержать победу над неприятелями 1), а на другой день после отмены хлебных законов

1) Курсив наш.

211


на поле битвы стоят уже не тории и виги, а фритредеры и чартисты. И по­следние завоевали места в парламенте против буржуазных радикалов.

Нам нет надобности разбираться здесь, прав ли был Маркс, припи­сывая всем вообще чартистам изложенный в только что приведенных нами строках взгляд на то значение, которое имеет для пролетариата победа буржуазии над защитниками старого порядка. Для нас доста­точно того, что воззрение основателя научного социализма совсем не похоже на заимствованное у социалистов-утопистов воззрение Хете­рингтона. И мы очень жалеем о том, что г. Е. Кувшинская не сумела оттенить, — а, пожалуй, даже и понять, — коренное различие этих двух воззрений. Это особенно полезно было бы у нас теперь, когда наши «боль­шевики», под предлогом непримиримого отношения к буржуазии, отка­зываются рассуждать, как Маркс, и рассуждают, как Хетерингтон и другие социалисты-утописты.

Не мешает вдуматься и в то мнение Хетерингтона, что лучше уме­реть племенем презренных отщепенцев общества, чем подчиниться «ла­вочникам». Спрашивается, может ли «умереть» целый класс? Ответ: может, но только тогда, когда исчезнут те производственные отноше­ния, которыми обусловливается его существование. В тогдашней Ан­глии далеко было до исчезновения производственных отношений, обу­словливающих собою существование пролетариата. Стало быть, о смерти этого класса, как класса, не могло быть и речи. Что же могло означать это Хетерингтоново «лучше умереть»? По-видимому, только то, что рабочий класс должен противиться политическим планам «лавочников», не отступая и перед борьбой с оружием в руках. И о такой борьбе не раз речь идет в изложении г. Е. Кувшинской. Известно, что в партии чартистов были две фракции, из которых одна принципи­ально отстаивала так называемые мирные средства, а другая при­знавала в качестве крайнего средства употребление «физической силы». Г. Е. Кувшинская говорит, что сторонниками употребления «физиче­ской силы» были преимущественно рабочие, между тем как его прин­ципиальными противниками являлись входившие в партию чартистов бур­жуазные элементы. И это, — насколько мы знаем, — в самом деле было так. Но этим еще не все сказано. Надо спросить себя, возможно ли было тогда успешное употребление пролетариатом «физической силы»? Г. Е. Кувшинская не дает на этот вопрос прямого ответа; однако, в ее книге содержится немало данных для его решения. Ее девятая глава, носящая название: «Бессилие чартистов в борьбе с правительством», изображает дело в таком виде, что тогдашняя невозможность победо-

212


носного вооруженного восстания английского пролетариата бросается в глаза всякому непредубежденному читателю. А если победоносное восстание пролетариата было тогда невозможно, то ясно, что и реко­мендовать его, как средство, подлежащее употреблению «в ближайшем будущем», не следовало: само собой разумеется, что не правы были уча­ствовавшие в чартистском движении буржуазные элементы, принципи­ально осуждавшие употребление «физической силы». Доктринерство «мир-ных средств» так же смешно и нелепо, как и всякое другое док­тринерство: иногда бывает так, что употребление «физической силы» гораздо целесообразнее, нежели применение «мирных средств». Тут все зависит от обстоятельств времени и места. Но так как тут все зависит от обстоятельств времени и места, крайне ошибочно было бы считать «физическую силу» каким-то преимущественно пролетарским способом борьбы. Мы говорим это потому, что г. Е. Кувшинская сама как будто не разобралось в этом вопросе. Описывая неудачную демонстрацию 10 апреля 1848 г., она замечает: «Так кончился знаменательный день 10 апреля, с которым у одних было связано так много надежд, а у других так много опасений. Привилегированные классы ликовали. Они считали прекращение демонстрации в решительный момент явным от­ступлением рабочих. Ведь чартистские ораторы так много говорили о грозном выступлении рабочих масс 10 апреля. В своих речах они часто называли этот день днем решительного столкновения. И вдруг отступление... Впечатление получилось в высшей степени отрицатель­ное, и в этом всего более были виноваты те, кто грозил вооружен! им восстанием в ближайшее же время, но ничего не сделал для его подго­товки» (стр. 204). Но что значило «подготовить» вооруженное восста­ние при тогдашнем состоянии английского рабочего движения? В этом весь вопрос. А на этот вопрос отвечает, например, такой факт. Когда в 1839 году парламент оставил без внимания петицию о хартии, О'Брай­ен, советовавший пролетариату «вооружаться, чтобы для него не было необходимости прибегать к оружию», рекомендовал также всеобщую политическую стачку. «Однако, — говорит г. Кувшинская, — мысль о всеобщей стачке не встретила готовности поддержать ее среди рабо­чих масс. Большинство опрошенных на многочисленных митингах ра­бочих отвечали, что не считают себя в силах выдержать продолжитель­ную забастовку, и указывали при этом на неорганизованность рабо­чих масс» (стр. 155). Но неорганизованная рабочая масса вряд ли могла победить и в борьбе посредством «физической силы». Не правда ли?

213


Тогдашняя Англия не похожа была в этом отношении на тогдашнюю Францию. Стало быть, тот, кто захотел бы «подготовить» победу по­средством «физической силы», должен был бы прежде всего взяться за долгую работу организации рабочей массы. А взявшись за эту долгую работу, он по необходимости перестал бы толковать об употреблении «физической силы» в ближайшее время. Это именно тот вывод, кото­рый, казалось бы, сам собою вытекает из того, что рассказывает нам г. Кувшинская, но который странным образом как будто ускользает от ее внимания: рабочая масса, входившая в партию чартистов, была совершенно не организована: те же рабочие, которые были организованы в профессиональные союзы, не принимали участия в чартистском дви­жении. В этом и заключалась одна из двух главнейших причин «бесси­лия чартистов в борьбе с правительством». Другою причиной был низ­кий уровень сознательности в рабочей массе. Г. Кувшинская говорит: «чартистская агитация велась с наибольшим успехом в годы промышлен­ных кризисов 1837, 1839, 1842, 1847—1848» (стр. 138).

Это всегда так бывает: в годы промышленных кризисов недоволь­ство рабочего класса обостряется. Но г. Кувшинская прибавляет: «в пе­риод промышленного подъема чартизм угасал» (та же стр.). А так бывает только там, где недовольство рабочих недостаточно ярко осве­щается сознательностью; немецкая социал-демократия не «угасает» во время промышленного подъема. И пока сознание английского рабочего оставалось на такой низкой ступени, у него совсем не было шансов победы. Значит, и с этой стороны всякие толки об употреблении «физической силы» в ближайшее время были тогда неосновательны. Достоинство исторического труда г. Кувшинской было бы гораздо выше, если бы она выяснила себе указанные нами две главнейшие причины «бессилия» чартизма. Но так как эти причины не были ясны для нее, то она ссылается на такие причины, которые собственно ничего не выясняют. Главную причину слабости чартистской партии она видит в том, что эта партия представляла собою, по ее выражению, блок буржуазных элементов с рабочими. Само собою разумеется, что буржу­азным элементам, — поскольку они не представляют собою исключений, как известно, только подтверждающих общее правило, — нечего делать в пролетарской партии. Но, во-первых, обилие буржуазных элементов в такой партии само служит доказательством зачаточного ее состояния. Пример: наша российская рабочая партия. Во-вторых, иное дело слияние буржуазных элементов с рабочими в одну партию, а иное дело «блок», Который, — если правильно употреблять это слово, — означает, что

214

существует не одна, а по крайней мере две партии, идущие врозь и только бьющие вместе.



Могут ли данные партии, идущие врозь, бить вместе, и выгодно ли им совместное битье — это зависит от обстоятельств. Но считать со­вместное битье вредным при всяких обстоятельствах, значит впадать в жесточайшую ошибку. И столь же ошибочно сваливать на блок те неудачи чартистов, которые обусловливались общим состоянием англий­ского пролетариата или отсутствием организованности в его рядах.

Г. Кувшинская как будто совершает обе эти ошибки. И это очень жаль, потому что они сильно вредят ее интересной книге.

Вредит книге и то, что мы назвали бы схематизмом суждений. Характеризуя тактические взгляды Ловетта, г. Кувшинская замечает: «Принадлежность Ловетта к «рабочей аристократии» роковым образом предрасполагала его занимать промежуточное положение, не входя все­цело ни в ряды буржуазии, ни в ряды рабочих» (стр. 184). А вот на 197 стр. наш автор рассказывает о чартисте Эрнесте Джонсе, который был родственником короля и воспитан при королевском дворе и тем не менее обеими ногами стал на точку зрения пролетариата. Что же следует из этих двух примеров? То ли, что настоящему аристократу легче усвоить себе пролетарские взгляды, нежели «аристократу» из рабочей среды? Или же то, что г. Кувшинская неудачно применяет исторический материализм к объяснению истории умственного и нрав­ствен-ного развития отдельных лиц? Нам сдается, что вернее это по­следнее предположение.

Г. Кувшинская имеет все данные для того, чтобы писать хорошие книга. Ей недостает пока одного: дисциплины мысли. Но, ввиду этого сажного недостатка, мы, настойчиво рекомендуя ее книгу читателям, скажем: факты берите у г. Кувшинской, а выводы из этих фактов делайте сами: это будет гораздо вернее.

Предисловие к брошюре Отто Ланга «Социализм в Швейцарии»

Предлагаемый краткий очерк социалистического движения в Швей­царии принадлежит перу одного из самых выдающихся представителей этого движения. Всякий, кто интересуется социализмом, прочтет его с интересом и с пользой. Но этому очерку не мешает предпослать некоторые предварительные замечания.

Начнем с частностей. На странице 18-й автор говорит, что орга­низации швейцарских рабочих, занятых в текстильной промышленности, значительно препятствует обстоятельство, что между этими рабочими иного женщин. То же говорит он дальше о рабочих, занятых производ­ством платья, уборов и предметов потребления. И это, конечно, спра­ведливо. По многим и весьма понятным причинам женская половина пролетариата с гораздо большим трудом проникается сознанием своих классовых интересов, чем мужская. Это было замечено не только в Швейцарии, но решительно везде, где начиналось рабочее движение. Не нужно думать, однако, что трудности, существующие с этой стороны, непреодолимы. Нет, несмотря на многочисленные препятствия, затруд­няющие развитие их самосознания, женщины-работницы все-таки не остаются недоступными для социалистического влияния. Они начинают организовываться. Это мы видим везде, — видим также и в Швейцарии. Уже в конце шестидесятых годов женщины, — именно женщины, рабо­тающие в текстильной промышленности, — принимают участие в стач­ках. И уже на первом швейцарском рабочем съезде, — в июне 1873 года, — было представлено несколько женских организаций, существовавших в Женеве. В 1880 году в Цюрихе образовался «Союз портних и швей» (Verein von Schneiderinnen und Näherinnen), который скоро превратился, впрочем, в производительную ассоциацию. В 1885 г. возникло несколько профессиональных союзов в разных местах Швейцарии, а в 1890 году эти союзы объединены были взаимной организационной связью.

216


И, как всегда бывает в таких случаях, организация увеличила силу сопротивления рабочих гнету капиталистической эксплуатации в девяностых годах швейцарским работницам удалось одержать победу в нескольких стачках (в 1898 г. в Бургдорфе, в 1900 г. в Киассо, в 1901 г. в Гонге и т. д.).

Само собою разумеется, что женские рабочие организации примы­кают к более многочисленным, сильным и опытным организациям мужчин. Они входят в швейцарский «Рабочий союз». Не чуждаются они также и собственно социалистического движения. Так, они были представлены на Цюрихском международном социалистическом съезде 1893 г.

В настоящее время женские рабочие организации существуют в Базеле, Берне, Бургдорфе, Фрауэнфельде, Горгене, Гонге, Кринсе, Шафф­гаузене, С.-Галлене, Цивилле, Винтертуре и Цюрихе. К ним примыкают женщины, занятые в шелковом и часовом производствах, в башмачном, вязальном и красильном промыслах, в шитье платья и т. д. Но несомненно то, что до сих пор женщины несравненно хуже организованы, чем мужчины. По словам В. Концет, состоящей секретарем «Центрального сок sa швейцарских женских организаций», эти организации охватывают те­перь едва ли более одной сотой части всего числа женщин, занятых в швейцарской промышленности 1). Это очень мало, и швейцарской социал-демократии необходимо сделать энергичное усилие для того, чтобы со­общить более широкий размах освободительному движению женщин-работниц. Тут ей надо будет обнаружить много такта. Чем менее благо­приятно для умственного развития женщины то положение неполно­правного существа, на которое она осуждена в нынешнем обществе, тем затруднительнее непосредственное влияние на нее широких освободи­тельных идей нашего времени. Чтобы она заинтересовалась этими широ­кими идеями, надо связать их с ее узкими, но зато чувствительными для нее повседневными нуждами.

Когда-то наши народники говорили, что воздействовать на крестьян в освободительном смысле сможет лишь тот, кто сумеет опереться на их ближайшие требования. Это положение повторяли впоследствии, — изменив его сообразно своей пролетарской точке зрения, — наши мар­ксисты так называемого экономического направления. Эти последние говорили, что социал-демократия должна внести политическое содержа-



1) См. его статью «Arbeiterinnenvereine» в «Handwörterbuch der schweizerischen Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung», herausgegeben von D-r. N. Reichesberg, Band I, S. 101.

217


ние в экономическую борьбу рабочих. Им жестоко «влетало» за то с разных сторон. Но, взятое само по себе, это положение неоспоримо. По содержанию своему оно имеет очень много общего с тем, что имел в виду Лассаль, говоря: «Там, где юридические отношения, переходя в область частного права, теряют, по-видимому, всякую связь с политикой, в них оказывается гораздо более политического, чем в самой политике, потому что они представляют собою тогда элемент социальный» 1). Наши «экономисты» очень грешили тем, что не умели надлежащим образом связать экономику с политикой. Но в руках того, кто умеет найти эту связь, в руках того, кто умеет внести в экономическую борьбу свет политического сознания, конфликты, «переходящие в область частного права», могут послужить могучим орудием развития самосознания в пролетариате. И это хорошо понимают вожаки западноевропейских рабочих.

В. Концет упрекает швейцарских пролетариев в том, что они сами недостаточно понимают важность женского движения в пролетарской среде. Нам кажется, что этот упрек не лишен основания. В отношении к женщине швейцарский рабочий нередко разделяет почти все пред­рассудки мелкой буржуазии. Это, конечно, чрезвычайно большое зло, очень вредно отзывающееся на интересах всего движения. Каким обра­зом можно было бы устранить его? Для этого нет и не может быть другого средства, кроме распространения более правильного взгляда на «женский вопрос» между швейцарскими рабочими. Но здесь мы натал­киваемся на одно весьма серьезное препятствие.

Наш автор говорит (стр. 30): «Вообще, приходится отметить тот факт, что в идейном мире рабочего «государство будущего» играет гораздо менее значительную роль, чем это принято думать... Это во всяком случае всецело относится к швейцарскому рабочему. «Конечная цель» — к сожалению — не имеет для него большого значения. Мысль о катастрофе, о внезапном перевороте весьма далека от него, и в сло­варе его обычных выражений не нашло себе места красивое и много­значительное слово: «диктатура пролетариата». Поскольку его инте­ресует «государство будущего», он может его себе представить лишь как результат органического развития. Но вопрос о том, какую форму примет более отдаленное будущее, теряет для него почти всякий инте­рес рядом с вопросом дня».

1) См. System der erworbenen Rechte», Leipzig 1880, erster Theil, Vorrede, S. VII.

218


В применении к Швейцарии это справедливо, хотя, — как мы увидим это сейчас, — выражение этой справедливой мысли приняло у нашего автора не совсем правильный вид. Швейцарский рабочий в самом деле мало интересуется «конечной целью», «диктатурой» и т. д.; но Отто Ланг ошибается, думая, что вопрос об этой цели равносилен во­просу о том, какую форму примет более отдаленное будущее. О какой конечной цели идет здесь речь? О конечной цели чего? О конечной цели рабочего движения. А что такое это движение? Представляет ли оно собою такое общественное явление, которое будет иметь место лишь в «более отдаленном будущем», или же оно имеет место теперь, отно­сится к настоящему времени? На этот вопрос всякий ответит без малей­шего колебания: рабочее движение есть дело настоящего времени. А если это так, то ясно, что и вопрос о конечной цели этого движения имеет огромную важность уже в настоящее время. Пока рабочему классу не ясна конечная цель его собственного движения, до тех пор это движение остается бессознательным в весьма значительной степени. А бессознательное движение обречено на многие и жестокие ошибки; оно не может иметь ту силу, которую обнаруживает движение пролетариата, совершающееся при полном свете сознания. Вот почему пролетариат уже теперь должен выяснить себе свою конечную цель, и вот почему там, где ему, по той или другой причине, не удается сделать это, его движение уже теперь обнаруживает такие недостатки, которые уже теперь замедляют его дальнейшие успехи. К числу этих недостатков относится, между прочим, и плохое понимание рабочими важности осво­бодительного движения работниц.

Чтобы распространить между швейцарскими рабочими более пра­вильный взгляд на «женский вопрос», нужно вообще приучить их к более широкому способу мышления. А когда они привыкнут к такому способу мышления, тогда и к «конечной цели» они станут относиться уже не с тем равнодушием, на которое указывает Отто Ланг.

Заметим кстати, что этот последний сам не очень хорошо уяснил себе вопрос о «конечной цели». Мы уже видели, что у него выходит, будто этот вопрос приобретает практическое значение, но только в отдаленном будущем. Мы видели также, что это ошибка. Теперь ука­жем на другую ошибку нашего автора.

Он говорит, что «мысль о катастрофе», о «внезапном перевороте», весьма далека от швейцарского рабочего, который представляет себе государство будущего лишь как результат органического развития. Но кто же из сколько-нибудь серьезных представителей современного ме-

219

ждународного движения пролетариата говорит о «внезапном перево­роте»? Кто из них мечтает о такой «катастрофе», которая не была бы результатом органического развития? И, наконец, на каком осно­вании Отто Ланг противопоставляет «катастрофы» органическому раз­витию? На все эти вопросы наш автор не дает удовлетворительного ответа, да, к сожалению, и не мог бы дать его, потому что он сам еще не совсем разобрался в этой области.



В природе, равно и в истории, органическое развитие нисколько не исключает и «катастроф», т. е. скачков; напротив, оно подготовляет их. И если противники рабочего движения приписывают его теоретикам такое представление о «катастрофах», по смыслу которого они являются чем-то противоположным «органическому развитию», то это не более как злая и нелепая напраслина. Отто Лангу следовало бы оценить ее по достоинству, а между тем он сам как будто верит ей, по крайней мере до некоторой степени. Это большой промах. И этот большой про­мах его объясняется тем, что в Швейцарии даже вожаки рабочего дви­жения, в огромнейшем большинстве своем, слишком мало занимаются практикой, ошибочно считая ее чем-то излишним. И если эти вожаки серьезно захотят расширить взгляды швейцарских пролетариев, то им необходимо будет предварительно изменить свое собственное отношение к теории.

Еще одна ошибка О. Ланга, стоящая в теснейшей связи с не­ясностью его теоретических взглядов. В самом начале своей брошюры, рассуждая о том, в какой мере швейцарский политический строй спо­собствует или препятствует успехам ее рабочего движения, он делает следующую оговорку:

«Но прежде, чем подробнее остановиться на этом вопросе, следует отметить некоторые внешние причины, определяющие течение и на­правление партийной жизни и классовой борьбы». И затем он переходит к рассмотрению этих «внешних причин». Они сводятся у него к общему характеру экономических отношений Швейцарии. Но разве же эконо­мические отношения могут быть отнесены к числу внешних причин там, где речь идет о влиянии политического строя на ход общественных дви­жений? Ни в каком случае. Эти будто бы внешние причины и разрешают весь вопрос. В самом деле, посмотрите, что выходит у Ланга.

По его словам, демократическая конституция создает благоприят­ные объективные условия для развития сильного социалистического движения, но с другой стороны она неблагоприятно отражается на субъективных условиях, необходимых для такого движения. В каком же

220

смысле влияет она на эти субъективные условия? Она располагает людей к слишком умеренному образу мыслей и действий, поглощая все их вни­мание мелочными вопросами житейских будней. Но почему же она вызы­вает в них такое расположение? В этом весь вопрос. А на этот вопрос дают удовлетворительный ответ именно только «внешние причины» Ланга. Из очерка экономических отношений Швейцарии, делаемого им в самом начале его брошюры, видно, что Швейцария есть классическая страна мелкобуржуазного хозяйственного строя. Известно, что при таком строе отсутствуют резкие противоречия классовых интересов, известно также, что в обществе, разделенном на классы, именно про­тиворечие классовых интересов и служит тем «фактором прогресс», который двигает его вперед, расширяет общественную мысль и возбу­ждает общественные страсти. Понятно, стало быть, почему жители мелко­буржуазных стран отличаются спокойным, умеренным, а иногда и прямо «филистерским» образом мыслей и действий. Тайна швейцарского «темперамента» лежит не в политическом строе Швейцарии, а в ее эко­номике. О. Ланг упустил это из виду. Поэтому экономика и предста­вилась ему в виде «внешней причины».



То правда, что в Швейцарии политический строй, с своей стороны, способствует притуплению, — как выразился бы г. П. Струве, — и без того небольших общественных противоречий. Но это уже второсте­пенная причина, главная же заключается именно в отсутствии глубо­кого разделения швейцарского общества на классы, в его мелкобуржуазном характере.

Когда появится в Швейцарии такое глубокое разделение, тома ее демократизм нисколько не помешает ее пролетариату отде­латься от той умственной дремоты, которая характеризует его теперь. Напротив, тогда демократическая конституция будет очень сильно содействовать его окончательному пробуждению. Поэтому надо при­знать, что О. Ланг ошибается, когда говорит, что демократический строй всегда неблагоприятно отражается на «субъективных условиях», необходимых для роста рабочего движения. На самом деле все зависит здесь от того, свойственны ли данному обществу глубокие экономи­ческие противоречия. Если свойственны, то «политика» «неизбежно» действует в одном направлении с экономикой. Это полезно помнить.

Вот те замечания, которые мы хотели предпослать брошюре О. Ланга. Сделав их, мы еще раз рекомендуем эту брошюру вниманию читателя. Он найдет в ней много интересного.

Предисловие к переводу письма К. Маркса к И. Б. фон-Швейцеру

(О лассальянстве и о профессиональных союзах рабочих

(От переводчика)

Предлагаемое здесь письмо Маркса к И. Б. фон - Швейцеру, насколько я знаю, до сих пор не было переведено на русский язык. Во всяком случае оно очень мало известно в России, и я считаю крайне полезным обратить на него внимание читателей «Звезды».

Но не мешает сказать предварительно несколько слов о тех обстоятельствах, при которых оно было написано. В то время, — в 1868 г., — в движении сознательного германского пролетариата было два резко враждебных одно другому течения: во-первых, то, которое вело свое начало от Лассаля и еще при жизни этого последнего привело к возникновению «Всеобщего германского рабочего союза», во-вторых, то, во главе которого стояли Бебель и Либкнехт и которое тогда еще не отделилось от мелкобуржуазной «Немецкой народной партии», хотя на V съезде союза примыкавших к этому течению немецких рабо­чих союзов, состоявшемся в Нюренберге осенью 1868 г., уже приняты были в качестве программы главные положения устава Международного товарищества рабочих 1). Течение, во главе которого стояли Бебель и Либкнехт, было гораздо ближе к Марксу, нежели лассальянское течение, руководимое И. Б. Швейцером. Тем не менее, Маркс, как это видно из предлагаемого здесь письма его, старался тогда ограничиться ролью беспристрастного в дуэли и твердил о необходимости примирения между

1) Положения эти приняты были при оппозиции весьма значительного мень­шинства съезда. Говоря в своем письме о нюренбергском большинстве, Маркс имеет в виду большинство, принявшее на только что названном съезде прогрaмму Интернационала.

222


враждующими братьями. Его примирительные советы не приносили не­посредствен-ной практической пользы, — враждовавшие между собою братья помирились значительно позже, — но они интересны для историка, как свидетельство о том, что Маркс умел быть «примиренцем» (пусть простит мне читатель это неуклюжее, но ходячее у нас теперь выражение), когда этого требовали интересы про­летариата.

Гамбургский съезд, о котором говорится в письме, происходил 22—26 августа 1868 года 1). На одном из его закрытых заседании рассматривался вопрос о стачках. Фрицше предложил проект решения, в котором говорилось, что хотя стачки не могут устранить современного (капиталистического) способа производства, однако они представляют собою средство, ведущее к развитию классового сознания работников и (при условии правильной их организации) к устранению самых во­пиющих общественных зол, напр., чрезмерного удлинения рабочего дня, детского труда и т. д. 2). Это предложение было принято после оживлен­ных прений. Но съезд отверг, большинством 3255 голосов против 3044, предложение того же Фрицше о созыве общегерманского рабочего съезда для организации профессиональных союзов. Тогда Фрицше и Швейцер заявили, что они созовут рабочий съезд в своем качестве чле­нов рейхстага, а не в качестве членов Всеобщего германского союза. Маркс намекает на это в своем письме, говоря, что Швейцер принужден был «раздвоить свою особу», объявить, что в одном месте он действует как глава секты, а в другом как орган классового движения. Это «раз­двоение особы» Швейцера вызвало бурные прения по вопросу о том, не представляет ли оно собою нарушение партийной дисциплины. Швей­цер сказал, что если ему запретят созыв рабочего съезда, то он должен



1) На нем были представлены 36-ю делегатами 83 местности с 7724 членами, правильно уплачивавшими взносы. (См. Меринг, История германской социал-демократии, т. III, стр. 169). Правда, 50—60 местностей, примкнувших к союзу в течение предшествовавшего года, не имели представительства на съезде; правда и то, что, как сказано выше, лассальянцы представляли собою только одно из двух течений германского рабочего движения, но все-таки как далеко это от тех сотен тысяч, о которых мечтал Лассаль и которые, действительно, входят теперь в состав германской социал-демократи-ческой рабочей партии!

2) См. Меринг, назван. сочинение, т. III, стр. 340. Ср. также J. Schmole, Die sozial-demokratischen Gewerkschaften in Deutschland seit dem Erlasse des Sozialistengesetzes. I Theil, Iena. 1896. Стр. 34.

Примечание. — Если память меня не обманывает, есть русский перевод этого сочинения.

223


будет выйти в отставку 1). Эта угроза подействовала: гамбургский съезд почти единогласно объявил, что его решение не означает запрета Швей­церу и Фрицше созывать рабочий съезд в своем качестве депутатов 2). Пользуясь этим, названные лица тотчас же после лассальянского съезда обратились к рабочим Германии с воззванием, в котором приглашали на общегерманский рабочий съезд 26 сентября того же 1868 года, имеющий собраться в Берлине. «Здесь, — говорит Меринг, — предпола­галось обсудить все, что имеет отношение к забастовкам, и основать обширную, самостоятельную организацию всего рабочего населения Германии для общих действий путем забастовок 3). Швейцер выработал для этого нового съезда проект организации профессиональных союзов и послал его Марксу. Печатаемое здесь письмо содержит в высшей степени поучительную критику этого проекта 4).

По поводу письма Маркса к Швейцеру историк германской социал-демократии говорит:

«Маркс порицал Швейцера за то, что он ставит классовому движе­нию требование занять подчиненную роль по отношению к сектант­скому движению. Этот упрек был вполне справедлив, поскольку Швейцер хотел отвести профессиональному движению роль второстепенного средства для политической организации. Но он был несправедлив, по­скольку Маркс говорил в этом письме о Лассале, как об основателе секты, и о Всеобщем германском рабочем союзе, как о сектантском движении» 5).

Я не могу рассматривать здесь взгляды Меринга на Лассаля и на Всеобщий германский рабочий союз. Замечу лишь вот что: если Швейцер вполне заслуживал упрека за то, что хотел отвести профессиональному движению роль второстепенного вспомогательного средства для полити­ческой организации, то еще более (если это возможно) заслуживал упрека Всеобщий германский рабочий союз, едва не запретивший Швей­церу браться за организацию профессионального движения. И если бы нужно было характеризовать ошибку, сделанную в этом случае назван-



1) Он, как известно, был председателем Всеобщего германского рабочего союза

2) Меринг, там же, стр. 340 и 341.

3) Там же, стр. 341.

4) О том, как вредно отразился централизм Швейцера настолько, что начи­навшемся германском профессиональном движении, см. в интересной книге Густава Майера, Johann Baptist von Schweitzer und die Sozialdemokratie. Iena 1909. О берлинском рабочем съезде говорится в 3-м томе названного со-чинения Меринга, стр
жүктеу/скачать 2.08 Mb.

Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   25



©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз
    Басты бет