Библиотека научного социализма под общей редакцией д. Рязанова
жүктеу/скачать 2.08 Mb.
|
|
Замена марксизма синдикализмом была бы равносильна огромному шагу назад в развитии пролетарской идеологии. И уж во всяком случае несомненно то, что нельзя побороть так называемый революционный синдикализм, противопоставляя ему синдикализм на подкладке умеренности и аккуратности.
О книге А. О. Оливетти А. О. Оливетти, Проблемы современного социализма. Перевод с итальянского Г. К. под редакцией В. М. Шулятикова. С предисловием автора к русскому изданию. Издание С. Дороватовского и А. Чарушникова. Москва, 1908. Оливетти принадлежит к числу теоретиков итальянского синдикализма. Мы уже знакомы с двумя представителями этой теории — с Артуро Лабриола и Энрико Леонэ. Мы посвятили в «Современном Мире» каждому из них по большой статье; что касается А. О. Оливетти, то, говоря о нем, можно ограничиться небольшой рецензией, хотя путаницы понятий и у него более, чем достаточно. Вот, посмотрите, например, что повествует он нам на первой же странице своего предисловия к русскому изданию: «Когда я приблизительно два года тому назад 1) выпустил итальянское издание настоящей книги, я в первой же главе заметил, что социализм переживал в ту пору критический момент, который должен был вызвать или жизнь или смерть доктрины и движения. Энгельсова проповедь «фатализма» в ту пору уже окончательно себя дискредитировала. Никто из борющихся социалистов не смел больше верить в автоматическое, фатально-роковое торжество социализма, осуществленное исключительно материальными силами капиталистического производства, так называемыми законами истории, независимо от воли и страсти людей». К 1) Это предисловие помечено ноябрем 1907. 128
поэтому самим потрудиться над выяснением того логического процесса который привел нашего автора к странному убеждению в том, что Энгельс проповедовал «фатализм». На стр. 15 мы, как кажется, нападаем на след этого процесса. Мы читаем там вот что: «В течение долгого времени буржуазия рассматривалась нами, как класс, не способный к защите против социализма, который должен взять верх почти самой силой вещей, почти независимо от воли и напряженного усилия людей, в силу своего неизбежного, необходимого и ничем неудержимою движения. «Вряд ли можно было бы привести более удачный пример подобной оптимистической и усыпляющей иллюзии, чем известное пророчество о ближайшем торжестве германского социализма, которое мы находим в знаменитом труде старика Энгельса в «Almanach du Parti Ouvrier» 1902 г.; обсуждая рост социалистических голосов в Германии, верный товарищ Карла Маркса предвидел к концу девятнадцатого столетия три миллиона социалистических избирателей». М 129
кратию от победы, то из этого еще отнюдь не следует, что он думал, будто ее победа будет достигнута «почти самой силой вещей, почти независимо от воли и напряженного усилия людей». Совершенно наоборот: высказывая свое оптимистическое убеждение в близости победы, Энгельс тем самым призывал немецких социал-демокра-тов к новому напряжению воли. Г. Оливетти думает, как видно, что Энгельс надеялся на мирный закат буржуазного государства. Но это опять огромная ошибка. Страницы 18 и 19 знаменитого предисловия Энгельса к сочинению Маркса «Die Klassenkämpfe in Frankreich» ясно показывают, что Энгельс такой надежды не питал. У него выходило, хотя этого и не заметил, кажется, ни один «критик» Маркса, что господствующие классы Германии вынуждены будут порвать с этой роковой для них законностью, которой его товарищам выгодно было держаться при наличных условиях. Само собой разумеется, что раз господствующие классы порвали бы с этой законностью, то о мирном развитии уже не могло бы быть и речи. И именно потому, что тогда не могло бы быть и речи о мирном развитии, Энгельс закончил свое предисловие соображениями о роли римской армии в том перевороте, который привел к падению язычества и торжеству христианства. Подобные же соображения находим мы у него и в статье, цитируемой г. Оливетти. Он говорил в этой статье, что армия ускользает от германского правительства. Пусть он преувеличил скорость процесса этого ускользания; но ведь ясно, что говорил-то он о нем именно потому, что отлично понимал значение «воли», «страстей» и «усилия людей», а вовсе не потому, что он будто бы верил в «фатально-роковое торжество социализма, осуществленное исключительно материальными силами капиталистического производства». Нужно много «усилий» и немало «страстей» для того, чтобы не понять этого. А вот г. Оливетти не понял! Комическая ошибка нашего автора сделается еще комичнее, если мы сопоставим ее со следующим его заявлением: «Мы принимаем целиком историческую программу нашей партии, какой она шестьдесят лет тому назад была формулирована Марксом и Энгельсом в Коммунистическом Манифесте» (стр. 209). Как же может г. Оливетти целиком принимать программу тех людей, т. е. Маркса и Энгельса, один из которых был проповедником «фатализма» и верил, что социализм осуществиться «так называемыми законами истории, независимо от воли и страстей людей»? Как может одобрять он «доктрину» и «тактику», пропитанные «фаталистическим» духом? 130 Или, может быть, он скажет, что сам Энгельс к концу своей жизни изменил той исторической программе, которую он вместе с Марксом формулировал в Манифесте Коммунистической Партии? Сказать, конечно, все можно, но интересно было бы выслушать те доводы, которые привел бы в этом случае наш автор. Можно наперед утверждать, что доводы эти были бы очень оригинальны. Г. Оливетти, вообще, большой оригинал. Вот, например, послушайте, что говорит он, критикуя реформизм: «Доктрина катедер-социализма восстала против манчестерской школы во имя реалистической экономии, враждебной естественным законам классической экономии 1), точно так же, как реформизм во имя фактов практической политики восстал против социализма, против катастрофических и анархистских законов марксистской доктрины» (стр. 202). Марксистская доктрина,— в выработке которой принимал, как известно, весьма деятельное участие «фаталист» Энгельс,— оказывается какой-то совокупностью «катастрофических и анархистских законов». Дальше этого в путанице понятий идти некуда. Разве же не знает А. О. Оливетти, что именно появление марксизма вырвало теоретическую почву из под ног «анархистов». Мы всегда были решительными противниками того течения в современном социализме, которое у немцев обозначается словом «ревизионизм», а в Италии называется реформизмом. Нам пришлось сломить не одно копье в борьбе с представителями этого течения; но из этого не следует, конечно, что мы способны рукоплескать всякому вздору, который вздумает сказать против реформизма тот или другой синдикалист. И мы не можем не видеть, как изумительно слаб г. Оливетти в своей критике реформизма. Он пишет: «Как социалисты, мы верим в торжество со-циализма, наиболее вероятной истины сегодняшнего дня. Как социологи, мы знаем, что в сложной игре борющихся общественных сил социальный прогресс будет опре-делен их равнодействующей, какая получится в итоге современного общественного конфликта. Но даже применяя принципы соединения их, несомненно, что если бы мы сами стали уменьшать нашу составную часть, то пропорционально выиграла бы от этого буржуазная составная часть и пропорционально же изменилась бы равно-действующая. Мы сами добровольно уменьшили бы вероятность
131
нашей победы, сами положили бы меньшую тяжесть на чашку весов, которые должны определить меру нашего специфического действия» (стр. 200). Заметьте здесь слова: «мы сами добровольно уменьшили бы вероятность нашей победы». Эти слова показывают, что, по мнению нашего автора, реформисты «добровольно» уменьшают пролетарскую «составную часть» той равнодействующей, которая определяет собой общественное движение. Но это опять вздор. Приписывать реформистам «добровольное» уменьшение силы пролетариата, значить возводить на них нелепое обвинение и тем самым ослаблять,— хотя, очевидно, совсем не «добровольно»,— свою собственную позицию. Книга г. Оливетти изобилует такими, до последней степени смешными полемическими промахами. Принимая «целиком историческую программу партии, как она шестьдесят лет тому назад была формулирована Марксом и Энгельсом в Коммунистическом Манифесте», наш автор в то же время утверждает, что «требовать социального законодательства от буржуазного государства значит, согласно народной поговорке, лезть в пасть волка, оставлять зайца под охраной собаки, вручать неприятелю собственное оружие, допускать petitio principii, методологическую ошибку, которая, как мы уже говорили, есть настоящая ошибка содержания» (стр. 201). На стр. 44 он выражается еще решительнее: «Всякое усиление власти государства производится на счет свободы граждан,— по этому пункту мы вполне согласны с анархистами и с чистыми, непримиримыми манчестерцами типа де-Молинари». Маркс смотрел совсем не так. В написанном им первом манифесте Международного Товарищества Рабочих он доказывал, что английский «билль о десятичасовой работе не был только практическим успехом, но он был в то же время торжеством самого принципа: в первый раз и в открытом поле буржуазная политическая экономия была поражена политической экономией рабочих классов». А в докладной записке, представленной на первый конгресс Интернационала от имени английской федерации и написанной тем же Марксом, проповедуется вмешательство государства в отношение наемного труда к капиталу и говорится: «Проводя такие законы, рабочий класс не усиливает правительственную власть. Напротив, он подчиняет себе эту власть, которая теперь употребляется против него». Наконец в письме к Кугельману Маркс осмеивает французов, восставших против сокращения рабочего дня, как людей, отрицающих всякое вытекающее из классовой борьбы действие 1).
132
Судите же после этого, имеет ли наш автор право утверждать, что синдикализм, который именуется у него «социализмом», «воодушевлен теперь больше, чем когда бы то ни было, тем духом, которым был проникнут целиком Манифест Коммунистической Партии» (стр. 157). Как бы не так! Г. Оливетти уверяет, что он до своих убеждений «дошел путем глубоко научных исследований» (стр. 8). Этому поверит разве какой-либо наивный синдикалист. В другом месте он весьма скромно объявляет что его книга написана «ясным и пророческим языком» (стр. 7). Мы скажем, со своей стороны, что ясности в языке не может быть там, где нет ясности в мыслях, и что мы не знаем ни одного пророка, который обладал бы такой непреодолимой склонностью к фразерству, какую обнаруживает г. несравненный Оливетти. Г. В. Чернов и Поль Луи
Как видно из только что выписанного нами двойного заглавия, книга, о которой мы собираемся говорить, состоит, собственно говоря, из двух книг: сочинения г. Виктора Чернова и сочинения Поля Луи. Первое должно служить предисловием ко второму. Предисловие по объему не уступает той книге, которую оно должно рекомендовать, пояснить и дополнить. С внешней стороны это очень некрасиво. Но это еще полбеды: беда же заключается в том, что вместо разъяснений понятий предисловие вносит подчас немалую их путаницу. Г. В. Чернов находит книгу Поля Луи вполне удовлетворительной и пока ничем другим незаменимой со стороны изложения фактической истории и современного состояния французского синдикализма. По его мнению, с этой книгой «безусловно необходимо познакомиться всякому, кто не хочет ограничиться только поверхностным взглядом на общую картину его (т. е. синдикализма.— Г. П.) развития, а чувствует потребность вникнуть в нее более основательно, не останавливаясь перед тем, чтобы преодолеть многие страницы, наполненные «сухими» фактическими данными» (стр. VIII). Но он видит в ней очень крупный пробел, который и хочет заполнить своим предисловием. «Дело в том,— говорит он,— что освещение внутренней стороны истории французского синдикализма в ней представлено более чем скупо, а заключительная глава книжки, посвященная «доктринам синдикализма», является до крайности бледной и слабой. Она даже не дает никакого понятия о том, чем же собственно отличается революционный синдикализм от других революционных фракций современного социализма. Все его отличительные признаки являются затушеванными, все грани и острые углы — стертыми. Это объясняется, конечно, не неосведомленностью П. Луи, а исключительно той промежуточной, примирительной позицией, которую он занимает» (стр. VIII и IX). 134
Оба эти отзыва справедливы. Книга Поля Луи в самом деле удовлетворительна с фактической стороны и неудовлетворительна со стороны выяснения идей. Мы даже пойдем дальше г. Чернова и скажем, что с этой последней стороны заключительная, посвященная «доктринам синдикализма», глава книги Поля Луи (стр. 184—193) не только до крайности вредна и слаба, но прямо полна ошибок. Она изображает доктрину синдикализма в духе известной резолюции, принятой на конгрессе Французской Социалистической Партии в Нанси и гласящей, что синдикализм преследует ту же цель, что и социализм. Но это совсем не так. Цель синдикализма,— говоря это, мы имеем в виду французский, так называемый революционный синдикализм, о котором и распространяется главным образом Поль Луи,— цель синдикализма заключается в обращении средств производства в собственность синдикатов (профессиональных союзов); социализм требует обращения средств производства в общественную собственность. Эти две цели едва ли не так же далеко отстоят одна от другой, как, например, цель анархического «коммунизма», с одной стороны, и цель международной социал-демократии — с другой. Отождествлять цель синдикализма с целью социализма, значит не понимать того, в чем заключается социализм, или же умалчивать об одной из самых главных отличительных его черт в угоду тем или другим практическим соображениям, т. е. соображениям оппортуниз-ма. И так оно и есть во Франции. Вопреки усилиям Гэда и его единомышленников, составляющих меньшинство в нынешней Французской Социалистической Партии, эта последняя усвоила по отношению к синдикализму до крайности оппортунистиче-скую тактику. Между тем как синдикалисты не перестают нападать на нее самым грубым и нередко самым несправедливым образом, она считает своей обязанностью говорить синдикалистам одни «приятности»,— как выражается один из героев Гончарова,— и уверять их в том, что в действительности никаких серьезных разногласий между ними и социалистами не существует. Само собою разумеется, что от этой удивительной тактики разногласия, существующие на самом деле между синдикалистами и социалистами, отнюдь не исчезают; они только получают одно-стороннее освещение, так что излагаются и комментируются одними синдикалиста-ми. Не трудно понять, что развитие классового самосознания во французском проле-тариате не только ничего не выигрывает от этого, а, наоборот, очень много теряет. И нам чрезвычайно жаль, что Поль Луи поддался влиянию оппортунистической такти-ки французских «большевиков» до 135
такой степени, что сам явился в своей книге одним из ее представителей. Главным «теоретиком» этой тактики является, конечно, Жорес, который из оппортуниста готов стать даже «революционером», поддерживая пресловутого «антипатриота» Эрвэ и его сторонников в партии. Замечательно, что «большевики» французского социализма,— блок жоресистов с бланкистами, — в глазах многих людей, увлекающихся фразой, являются левым крылом французской партии, между тем как французские «меньшевики», т. е. марксисты или гэдисты, пользуются теперь у людей того же разряда репутацией умеренных или правых. Тут повторяется та же аберрация, которая имела место по отношению к Интернационалу, где Маркс представлял собою, по мнению многих «рассудительных» людей, умеренное течение в тогдашнем социализме, в противоположность Бакунину, бывшему вожаком «крайних». Нечто подобное же видели мы в течение последних лет и в России. Но здесь не место говорить об этом; вернемся к нашим книгам. Отметив важный пробел в книге П. Луи, г. Чернов взялся за его пополнение. Но это, как уже сказано, плохо удалось ему. Так, оспаривая ту мысль синдикалистов, что люди должны группироваться по своим интересам, а не по своим идеям и мнениям, г. Чернов с пафосом восклицает: «Итак, преступление уже в том, что люди соединяются в партии и кладут в осно-ву этого соединения не голый интерес, не классовый инстинкт, а тот же интерес и тот же инстинкт, осознанный, обобщенный, превращенный в стройное социально-политическое credo. Это уже смертный грех против материалистической души марксизма, это уже дань «идеологии». Здесь как нельзя более ярко сказался прису-щий всякому материализму дуализм. Сознание, идеи для материализма суть как бы какие-то смутные тени, отбрасываемые настоящими «вещами», не более» (стр. XII). Г. Чернов, в своем благородном негодовании против «материалистической души марксизма», страшно перепутал истинное положение дел. Марксисты совершенно неповинны в той смешной нелепости, против которой он здесь ополчается. С точки зрения Маркса, столь характерное для теоретиков синдикализма противопоставление «интересов» «идеям» не выдерживает критики по той простой причине, что, согласно материалистическому объяснению истории, развитие «идей» обусловливается развитием «интересов» (понимая этот последний термин не в узком смысле себялюбия, а в широком смысле общественной экономики). Если, делая это противопоставление, синдикалисты все-таки ссы- 136
лаются на Маркса, то этим доказывается, что они не имеют ровно никакого понятия о материалистическом объяснении истории. И только и именно на эту сторону дела и нужно было обратить свое просвещенное внимание г. Чернову. Но он погорячился и. не сказав того, что следовало сказать, сказал то, чего говорить совсем не следовало. Материалисты никогда не были повинны в дуализме, и идеи никогда не были для них какими-то «смутными тенями». Материалистическим взгляд на этот предмет был прекрасно выражен словами Фейербаха «что для меня, или субъективно, есть чисто духовный, нематериальный, нечувственный акт, то само по себе, объективно, есть акт материальный, чувственный». В этих словах выражается все учение материалистов об единстве субъекта и объекта, и тот, кто имеет о них хоть некоторое представление, не станет говорить ни о дуализме материалистов, ни о том, что они будто бы не понимают значения идей. Пойдем далее. Коснувшись «ходячей аналогии» между Дарвином и Марксом, г. Чернов говорит: «В то время как первый дал лам исследование законов развития организмов путем борьбы за существование, последний дал нам исследование законов развития общества, руководимого лишь свободной игрой индивидуальных интересов. В этом смысле работа Маркса является прямым продолжением работы Дарвина: Маркс исследует то, что в современном обществе составляет прямое, лишь несколько видоизмененное продолжение зоологического, стихийного существования человечества»... (стр. XVII). Наш, склонный к благородному пафосу, автор позабыл, что «работа Маркса» имеет в виду не одно только капиталистическое общество. Исторический материализм, — один из самых важных результатов работы Маркса,— старается дать объяснение всему ходу исторического развития человечества. Он не отказывается взглянуть со своей точки зрения, например, на первобытное коммунистическое общество, далеко не руководившееся «лишь свободной игрой индивидуальных интересов». Но с г. Черновым всегда так случается: именно там, где он хочет исчерпать предмет, он всегда остается на его поверхности. И это его неизменно поверхностное отношение к предмету дает себя чувствовать всякий раз, когда он, наморщивши чело, заговаривает о марксизме. Вот еще хорошенький примерик: «Не то плохо,— повествует он (стр. CXXI),— что марксисты представляли себе будущее в виде колоссального крушения капиталистической системы, всей целиком, как бы от стремительного социального землетрясения, а лишь то»...— нам здесь не важно, что собственно плохо у марксистов, по мнению г. Чернова; мы считаем 137 лишь нужным поставить читателю на вид, что марксисты никогда не имели того утопического представления о будущем, которое навязывает им здесь наш автор. А вот еще. Г. Чернов цитирует следующие слова Маркса из III тома «Капитала»: «Свобода в этой области (т. е. в области материального производства.— Г. П.) может заключаться только в том, чтобы человек стал существовать общественным, чтобы объединенные производители регулировали такой свой обмен веществ с природою разумно, подчинили бы его своему общему контролю вместо того, чтобы давать ему властвовать над собою, как слепой силе; чтобы совершалось это с наименьшею тратою силы и при условиях, наиболее достойных их человеческой природы и наиболее ей соответствующих» (стр. XX). Этим словам Маркса он противопоставляет следующие мои слова: «По учению новейших материалистов, человеческой природе соответствует всякий экономический порядок, соответствующий состоянию производительных сил в данное время». И он ехидно замечает: «очевидно, для русских марксистов и Маркс — тоже слишком идеалист и субъективист» (стр. XX, примечание). Нет, г. Чернов, тут очевидно только то, что вы опять не понимаете того предмета, о котором говорите. В приводимой вами цитате из III тома «Капитала» речь идет об организации производства в будущем обществе. Эта организация должна быть наиболее достойна человеческой природы будущих производителей. Но это вовсе не значит, что, по мнению Маркса, человеческая природа остается неизмен-ной. Маркс презрительно говорит в «Нищете философии»: «Г. Прудон не знает, что вся история есть не что иное, как беспрерывное изменение человеческой природы» (стр. 115 сделанного под моей редакцией русского перевода Веры Засулич). Не знает этого, как видно, и г. Чернов. Придем же к нему на помощь. Чем обусловливается беспрерывное изменение человеческой природы? Ответ: развитием производительных сил. Вот почему между развитием этих сил и развитием человеческой природы по необходимости устанавливается известное соответствие, как на это намекает Маркс, между прочим, на той же странице III тома «Капитала», с которой взята цитата г. Черновым. И вот почему я имел полное право сказать, что человеческой природе соответствует всякий экономический порядок, соответствующий состоянию производительных сил в данное время. Заметьте, что у меня предполагается соответствие экономического порядка состоянию производительных сил данного времени. Если бы такого соответствия не было, то данный порядок был бы устаревшим, отжившим порядком, не соответствующим также и человеческой природе производителей того жүктеу/скачать 2.08 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|
) Говорю — большинства, потому что лично мне это сравнение кажется не совсем точным. Я предпочел бы вслед за Марксом назвать профессиональные союзы школой сознательности.
огда Энгельс проповедовал фатализм? Когда он верил в то, что социализм осуществится исключительно материальными силами капиталистического производства? Можно ли противопоставлять законы истории страстям и воле людей? Разве воля и страсти людей не подчинены «законам истории»? Напрасно стали бы вы искать прямого ответа на эти вопросы как в цитированном нами предисловии, так и вообще в книге Оливетти. Он думает, как видно, что в голове просвещенного читателя такие вопросы не должны даже и возникать. Нам остается
ысль, высказанная г. Оливетти в предисловии к русскому изданию, повторяется здесь в смягченном виде. Там Энгельсу приписывалось то «фаталистическое» убеждение, что социализм восторжествует исключительно материальными силами капиталистического производства, здесь «доброму старику Энгельсу» навязывается та «усыпляющая иллюзия», что социализм должен взять верх «почти» самой силой вещей, «почти» независимо от воли людей. Эти «почти» изменяют очень многое, но они не мешают нам видеть, что и здесь и там, г. Оливетти попадает в один и тот же просак, что и здесь и там он не понимает одного и того же взгляда Энгельса. То, что г. Оливетти с высокомерно-снисходительным пренебрежением называет фатализмом «доброго старика», оказывается оптимизмом, довольно понятным в человеке, которому суждено было видеть поразительно быстрый рост своей партии. Что оптимизм может вести к ошибкам, это мы видим на примере самого Энгельса: его пророчество насчет очень близкого торжества германской социал-демократии не сбылось 1). Но быть оптимистом еще вовсе не значит быть фаталистом. Если Энгельс слишком уменьшил в своем воображении то расстояние, которое отделяет германскую социал-демо-
) Говоря это, г. Оливетти ссылается в примечании на статью Helb'a в Ежегоднике Гольцендорфа и Брентано. Курсив в делаемой нами выписке принадлежит г. Оливетти.
) Gustav Jaeckk, Die Internationale, стр. 36, 37.