Древне-церковной антропологии

«Где Авель, брат твой?» Вопрос Бога обращен к Каину и аналогичен вопросу, обращенному к Адаму: «где ты?» Как будто Бог не знает, где Адам и где Авель и что с ним случилось. Бог хочет вызвать этими вопросами раскаяние Адама и его сына, но не получает искреннего ответа и с этих пор падает с неба как будто завеса, отделяющая Бога от человека и земли. Вопросы Бога в концепции бытописателя Моисея вполне гармонируют с «юмором» Бога: «Вот Адам стал как один из Нас, зная добро и зло» (Быт. 3, 22). Адам не только не стал Богом, но и потерял свое человеческое достоинство и первородство, уподобился змею, потерял навсегда доступ к древу жизни и стал смертным. Когда же земля наполнилась людьми и растление превзошло все границы, «раскаялся Господь что создал человека и восскорбел в сердце Своем» (т. ж. 6, 6)... «Ибо раскаялся Я, что создал их» (т. ж. 6, 7).

Косноязычный в речи, великий пророк обнаруживает какое-то косноязычие в своем бытописании, приписывая Богу человеческие чувства. Для атеистически и полуатеистически настроеных теософствующих дается повод для утверждений об антропоморфизме библейского Бога, повод для двойного греха: самовозвеличения и самообожествления человека, и для самоуничижения и самоочеловечения Бога. Под влиянием английской критики Библии в середине 18-го века и разноголосицы в оценке Библии Лейбниц написал свою «Теодицею», то-есть оправдание Бога, Этот трактат не относится к числу лучших произведений Лейбница, но в свое время, в разгаре европейского «просвещенчества», он был уместен. Через 100 лет Владимир Соловьев написал книгу «Оправдание добра». После почти 2-х тысячелетий христианской эры в Европе приходится оправдывать Бога и Его добро. «Каинова печать» отверженности ложится и на современных, отдаленных потомков Каина.

Дело Каина есть продолжение дела Адама, его углубление, второе действие человеческой трагедии. А в последнем действии человек, потомок Каина, судит и распинает Бога на Голгофе. Начав с убийства человека, человек кончает богоубийством. Убийство родного брата есть акт самоутверждения. Дело Канна есть акт антропоцентризма-гуманизма. Гуманизм, как самоутверждение человека, начинается с человекоубийства. Только устраняя своих братьев и ближних, человек утверждает себя, и в этом – основная ложь гуманизма. На вопрос Бога, где Авель, Каин отвечает ложью: «не знаю» и прибавляет: «Разве я сторож брату моему» (т. ж. 4, 9). В этом трусливом и грубом ответе – весь Каин и порожденный им каинизм-гуманизм.

В братоубийстве Каина происходит нечто чудовищное, проливается человеческая кровь и земля впитывает ее, а Бог говорит:

«И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей» (4, 11).

Здесь говорится о земле, как о живом существе, имеющем уста, и это имеет глубокий внутренний смысл. Бог проклял землю из-за Адама, а земля проклинает Каина. Земля перестает быть родиной человека и перестает «давать силу свою» человеку, обрабатывающему землю. За отчуждением Каина от Бога следует отчуждение его от земли.

«И пошел Каин от лица Господня и поселился в земле Нод, на восток от Эдема» (4, 17).

Первый гуманист Каин должен жить, его убийство «отмстится всемеро» (т. ж. 4, 15). Человекоубийство повторяется в потомке Каина в 5-ом поколении, Ламехе и «если за Каина отметится всемеро, то за Ламеха в семьдесят раз всемеро» (т. ж. 4, 24). Семя злого геннитора Каина должно исчерпать себя в генерациях. В космо-антропической экономике Бога зло должно изжить себя, полностью исчерпать себя, должно экфорировать полностью, не должно остаться никаких злых энграмм без экфории до того апокалиптического дня, когда зло будето изъято из мира, локализовано, собрано в одно, заранее предназначенное ему место, в геенну.

Цивилизация.

Процесс гуманистического самоутверждения обрывается с Адамом, но восстанавливается в Каине, нарастает вплоть до потопа. Каин осужден на изгнание и скитальческую жизнь, порывает с семьей отца. Это означает полный разрыв с остальным человечеством. После раскаяния Адама и его верности Богу, после убийства Авеля, человечество распадается на две противоположные и враждебные части. Судьба их различна. Каин принужден бросить свою профессию земледельца, которую он разделял со своим отцом Адамом. Земля прокляла его, не дает ему своей силы для урожаев. Но мысль о потерянном рае, о котором он знает по рассказам отца, не оставляют его. Не это ли было началом его отчуждения от Бога, кончившегося тем, что Бог не принял его неискреннюю жертву. Каин хочет вернуть рай на земле своими силами. Он строит город, первый город на земле, странствия его кончились. Его потомки продолжают попытки в устройстве райского комфорта. Один из них становится «отцом живущих в шатрах», другой – отцом всех играющих на гуслях и свирели, а третий становится «ковачем всех орудий из меди и железа» (Быт. 4, 17-22). Развитие ремесл, искусств и наук означает эру Каина в культурно-исторической перспективе. С Каина и его отверженного потомства начинается цивилизация народов. Можно ли говорить о заслугах Каина и его потомства и об особенной одаренности каинитов вообще? Либерально-гуманистические историки и социологи ответили бы на этот вопрос утвердительно, и в этом выражается их культурно-историческая тенденциозность и близорукость. Дело в том, что нет точного разграничения цивилизации и культуры. Освальд Шпенглер в своей нашумевшей книге «Закат Запада» пытается разграничить эти два понятия, но он сам постоянно смешивает культуру с цивилизацией. О духовной ценности культуры нет споров, культура есть устремление вверх, к Богу, к небесному отечеству, в то время как цивилизация есть извращение и вырождение культуры, когда культура становится самоцелью и все устремления человечества направлены к насаждению рая на проклятой и проклинающей земле, вопреки Богу. Духовные дары размениваются на жизненные злободневные нужды, служат практическим целям. Духовные ценности отступают на задний план, уступают место житейским проблемам. Практицизм, прагматизм и утилитаризм ложатся в основу жизненной мудрости, осуществляется то, что в Европе получает название секуляризации религиозных ценностей. Наука, философия и искусство отделяются от религии и церкви, эмансипируются от нее, становятся самостоятельными, принимают светский характер. В каинизме, во всех сферах человеческой дятельности проявляется греховная, катастатическая космофилия, приверженность к миру и мирскому. Образец каиновой цивилизации дан в библейском рассказе о вавилонской башне, которая должна была подняться «до небес» и «составить имя» строителям ее (Быт. 11, 4).

Всякая цивилизация ведет к угасанию религиозного и морального сознания и духовному маразму. Иссякает, истощается творческий слой народного, коллективного подсознания. Народы стареют и исчезают с лица земли под тяжестью цивилизации, не оставив даже имен своих в памяти потомков и соседних народов.

Каинизм.

Каинизм получает значительное приращение, когда нисходят с неба ангелы и женятся на дочерях человеческих, потому что «они красивы» (т. ж. 6, 2), и с тех пор усиливается «развращение человека на земле» и все помышления сердца их «были во зло во всякое время» (т. ж. 6, 6). И увидел Бог, что «земля растленна: ибо всякая плоть извратила свой путь на земле». Падшие ангелы насаждают магию, открывают развращенному роду человеческому небесные тайны, ставят себе на службу скрытые силы таких же падших, как и они сами. Устанавливается контакт с падшей космической иерархией и усиливается ее влияние на человечество. Падшие с неба и падшие на земле объединяются и сродняются, две традиции сливаются. Создаются условия для воплощения интеллигибельного зла в человеке. Злые энантные надземные силы становятся инструкторами чловечества, учителями и наставниками. Они проникают и в среду избранного народа, устраивают волнения. Появляются рецидивы язычества, идолопоклонства, чернокнижничество распространяется по всей земле. Появляются хтонические фигуры Исава, старшего сына Исаака, Нимврода, порывающих с семитской религиозной традицией. Появляются космо-астро-и зоолатрия, почитание змея занимает видное место в псевдорелигиозной практике. Исчезают немногие монотеистические черты религий хамитов и иафетитов, потомков Ноя, всюду водворяется грубый натуралистический политеизм, с фаллическим культом, с человеческими жертвоприношениями, развратные культы Изиды, Астарты, Гекаты, Реи Кибелы и др., римские сатурналии и афинские вечера; культ Ваал-Фегора (Веельзевула), кровавого Молоха, с кумирами вершин и священных рощ. Натуралистические религии с их разнузданными культами и празднествами, потакающими грубой чувственности, окончательно расшатывают моральную устойчивость народов. Каинизм становится фактором чудовищного растления человеческого рода. Относительно чистое семя семитов смешивается с каиновой нечистью. Тонкие прослойки относительного благочестия в каиновом племени представлены в лице пророка Валаама, Аэндорской волшебницы, обратившейся блудницы Раав, приютившей соглядатаев Иисуса Навина, и немногих других.

Древний каннизм выражается в богоотступничестве, злостном неверии, черном магизме и... половой разнузданности вплоть до содомии. Космохтонические (земные и подземные) союзники-покровители каинистов становятся их богами. Хтонические божества и хтонические элевзинские мистерии занимают видное место в религии древней Греции. В религиозно-аскетической практике утверждается умилостивление злых божеств в виде жертвоприношений, почитание демонов и демонская мистика, еще живущая в сибирском и среднеазиатском шаманстве.

Бог наложил на Каина печать и с того же дня он стал страшилищем рода человеческого, все чуждались его и никто из встречных не решался тронуть его. Отверженность Каина, его полный разрыв с Божественным Откровением являются обратной стороной каиновой печати. Как суррогат Откровения в каинизме: «откровения падших ангелов» и оккультная традиция Эосфора.

Один маленький оазис существует в пустыне земли, маленькая страна и маленький народ. В теократии Бога Моисей дает государственную, социально-политическую и церковно-религиозную организацию народу буйному, непостоянному, изменяющему своему Богу, но героическому. Каиново отродье угрожает затопить оазис, песчаные волны пустыни грозят стереть его с лица земли, засыпают его, покрывают его мертвым песчаным саваном. Оазис держится только Божьим произволением, непрерывная пророческая традиция связывает оазис с новой теократией Христа.

Каинизм живет до сих пор в стране древних иафетитов-арийцев, в Индии и монгольских странах. В антикварной религии индуизма утвердились хтонические божества в виде триады Тримурти. Хтонизм Брамы и Вишну выражается в том, что они неразлучны с землей, с миром, и вне земли не проявляют признаков бытия, Брама возращается в свое яйцо, яйцо Брамы и пребывает в состоянии зародыша до нового мирового цикла, до новой Манвантары. Брама и Вишну неразлучны со змеями, у каждого из них есть по змею, у Брамы-змеи Шеша (Sesha) у Вишну – змей Ананта. Шива обходится без змея, потому что он сам – змеиной природы. Индийский Люцифер Шива, имеющий все аттрибуты Люцифера, включая фаллос, наиболее почитаемый в Индии. Он в то же время изобретатель и патрон Йоги и сам практикует Йогу в часы, свободные от сексуальных развлечений. Супруга его, злая богиня Кали, которая посылает людям болезни, сумасшествие и вызывает падеж скота, занимает 2-е место по числу почитателей. Индийский дьявол Мара пользуется почетом, он – большой аскет и тоже занимается Йогой. Все индийские храмы покрыты изображениями демонов. Не забыты и 10,000 малых божеств индийского пантеона. Тантрическая Йога кончается кундализацией человека, то-есть превращением в змее-человека. Шиваизм есть основное ядро индийской духовности, вернее индийского змеиного психизма, а пресловутая, хваленая восточная мудрость есть чистейший эосфоризм, мудрость древнего Змея-Дракона.

Падение человека, Адама, проливает свет на падение первого ангела, и наоборот. Перед Эосфором была та же онтическая антитеза: «Я и Бог», но в более острой форме, чем у человека. Он был небожителем, был ближе к Богу и стоял выше человека в иерархической лестнице. И богоподобие его было нагляднее, чем богоподобие человека. Пути Эосфора и Адама разошлись. Эосфор нашел верного сообщника и спутника в Каине и утвердил свое господство над землей и человеком. Порвав с Богом, он лишил себя источника Силы и Жизни, и обречен на паразитарное существование за счет человека. По учению древне-церковной науки он поддерживает свое существование энергией человеческих страстей и аффектов. Лишившись своих архангельских аттрибутов, он обратил свои взоры на человека-Адама, воспользовался его состоянием психического шока в момент падения и ограбил его дочиста. Отсюда – чудовищная астения (слабосилие) Адама и человека вообще, и потому Христос называет его «человекоубийцей искони» (Иоан. 8, 44). Не решаясь вступить в открытое единоборство с Адамом, Эосфор побеждает его хитростью. История Эосфора повторяется в Каине, который убивает Авеля физически. Каинизм переходит в эосфоризм и теоретически, и практически.

Падение человека оказалось репарабильным, поправимым после Голгофы, но падение Эосфора Церковь считает непоправымым, иррепарабильным. Тем не менее судьба бедного Эосфора очень волнует тео-антропософов, они хотели бы помочь ему. По всему теософскому фронту идет если не полная, то частичная реабилитация теософского «батьки». Ведется плоская, двойная итальянская бухгалтерия Э., с перечислением его грехов и «заслуг», причем все эти заслуги высосаны из нечистых тео-антропософсккх пальцев, а грехи даже в интерпретации теософской так омерзительны, что полностью покрывают все «заслуги». Спасение всего и всех, даже вопреки воле спасаемых, – один из основных догматов тео-антропософии. Иначе нарушается непреложный хтонический Закон повторений, воплощений и возвращений.

Вольтер называет чорта обезьяной Бога. Чорт имитирует Бога, хочет делать то, что делает Бог. Но если главное у Бога заключается в Эросе-Любви, то у чорта получается сплошная эротика, которая становится основным фактором космо-антропического, миро-человеческого растления. Бог строит свою Церковь на Земле через Сына-Христа, а чорт пытается строить через своего сына и помощника Каина, потому что действовать открыто он не может. В своем стремлении построить земной рай человек-Каин готовит место и Э. Бог хочет преображения твари с переходом тварного естества в божественное сверхъестество, а преображение Христа на горе Фавор становится идеалом и образцом для человека, как промежуточного звена между естеством и сверхъестеством. В эосфоризме все иначе: Бог призван только творить по Своему образу и подобию, а Эосфор призван все изменить, переделать по своему образу и подобию. Этот своеобразный метаморфоз (преображение) на изнанку, энантный метаморфоз, рассчитан на сатанопоэз всего творения и Бытия, с увековечением греха и зла, то-есть этакий эсхатологический, конечный пансатанизм, с увековечением «мира сего» и научноэвдемоническим бессмертием человека, с увековечением глупости, пошлости, скуки и преступности. Научно-философским преддверием к эосфоризму является сначала пантеизм, часто невинного характера, переходящий в атеизм-антитеизм и доходящий до откровенной теомахии (богоборчества).

Перво-человек и перво-ангел, богочеловек и богоангел, – между ними полный параллелизм. Оба пали через самосозерцание и самонаблюдение, и это послужило началом самости обоих. По учению неоплатонизма в изложении Плотина о Божественной Триаде, 2-е лицо Триады созерцает 1-е лицо, а 3-е лицо созерцает первые два лица. Тем большее значение имеет созерцание Бога для твари, человека и ангела, которые тесно связаны общею судьбой. Тема антропизма – гуманизма и эосфоризма нашла отражение в мировой литературе. Если Мильтон в «Потерянном рае» и Клопшток в «Мессиаде» близки к церковной традиции, то Гете в «Фаусте» очень далек от нее. Гете и Байрон, – оба дети своего века, века торжествующего антропизма-гуманизма и эосфоризма. Чорт в «Фаусте» – второразрядный, хотя и обладает всеми магическими средствами. Мефистофель на побегушках у человека-Фауста, исполняет не только чувственные, но и «оккультные» желания Фауста, начиная с жизненного эликсира и «кухни ведьм» и кончая оккультной лабораторией природы, устраивает романтическую встречу с Еленой Спартанской в Елисейских полях. Гете слепо следует теологэме-антропологэме Мартина Лютера: чтобы спастись, человек должен сначала согрешить, пройти через грех. У Фауста выходит немного иначе, чем больше грехов, тем вернее спасение. Спасение Фауста через заступничество Маргариты – это настоящее deus ex machina, не оправдываемое положением вещей.

У Байрона в «Каине», в диалогах с человеком представлен сам «Светоносец» – Люцифер, у него – властный тон, он чувствует себя владыкой человека-Каина. Каин пытается отстоять свою независимость, но отступает перед несокрушимой логикой Эосфора, «Не чтущий Бога чтит меня». – Но я ни перед кем не преклонюсь. – «И все же ты мой поклонник: не клонясь пред Богом, клонятся предо мною». Каин молча следует за ним... Герой «Манфреда» пытается вести себя более независимо, он не сознает свой связанности с Люцифером, и в этом заключается его последняя жизненная драма. Гуманист-индивидуалист Байрон дальновиднее гуманиста-пантеиста Гете. Эосфоризм Гете почти идилличен, а Байрону – не до идиллии и эосфоризм его драматичен.

Первым теософом нужно считать нашу прародительницу Еву, идеал земной женской красоты и земной аспект Вечно-Женственного. Тео-философствующая женщина – одно из наиболее ярких проявлений катастатического противоестества человека. Порыв женщины к знанию-Софии, когда еще не завершен Эрос, как любовь человека к Богу и к вверенному ему Космосу, был преждевременным. Духовная сфера женщины – Любовь, духовная сфера мужчины – София, и задача подлинного религиозного брака в христианстве заключается в духовном обмене Любви и Софии, этих двух Божественных принципов. Из этого не следует, что женщине прегражден путь навсегда к Софии. Напротив, нигде женщина не получила такого доступа к Софии, как в христианстве, и Мария, Божья Матерь, становится источником мудрости для всех верующих без исключения.

Теософия есть перманентное вкушение запретного плода с древа Познания и эта инерция падения продолжается неослабно и по сей день. Дело не во вкушении самом по себе, а в преждевременности вкушения, без предварительной мистико-созерцательной подготовки и моральной устойчивости. Примат женщины в европейской нео-теософии подтверждается тем, что до первой мировой войны 75 процентов членов теосфских обществ были женщины и в самом возникновении нео-теософии женщины сыграли главную роль. Примат женщины накладывает на всю теософию печать психизма. Библия дает много примеров этого женского психизма. Психизм есть душа теософии, а теософия есть метафизика психизма. Психизм есть примат души в мистической жизни человека и притом души не очищенной, несублимированной. Источник и корень неотеософии – в тантризме, и в ней, как и в тантризме, представлены две фигуры: всезнающий Махатма и женщина, как хорошо, по всем правилам оккультного искусства, аранжированный медиум. Блестящие медиумические способности Блаватской сделали ее орудием безответственных Махатм. Блаватскую сменила в медиумичеком тантризме Елена Рерих. В своей тяжкодумной и сумбурной, головоломной и головокружительной, местами тошнотворной «Тайной Доктрине» Блаватская берет на себя роль арбитра в вековечном споре Эосфора с Богом и все симпатии ее – на стороне Эосфора. Вся «Тайная доктрина» в целом есть наиболее полная система трансцендентального сатанизма. Теософия в руках Блаватской превращается в настоящую сатанодицею. В своем эосфорическом атеизме-антитеизме Блаватская неоригинальна и прибегает к дешевому гностическому анти-иеговизму Василида и др. (2-й и 3-й век п. Р. X.). Своей нео-теософией Блаватская вновь связывает каиново человечество вырождающейся Европы с Эосфором.

В нео-теософии Блаватской эосфоризм приобретает новое теоретическое и практическое оформление. Одним из центральных пунктов ее является отношения знания к религии, причем все поставлено вверх ногами. Не религия создает знание и мудрость, а знание выделяет из себя религию. Эти взаимоотношения выражены в изречении одного Махараджи: "Satyat nasti paro dharma", что означает: «Нет религии выше истины», и это изречение Блаватская взяла в качестве эпиграфа к «Тайной Доктрине». В этой концепции истина и религия оказываются разделенными и неравнозначными. Истина эмансипируется от религии. В этой конценпции нет ничего нового, она находится в полном согласии с концепцией безрелигиозной истины индуизма и свидетельствует об угасании религиозного сознания в индуизме.

Автономная истина находится в монопольном обладании Махатм и к ним направлены все теософские взоры. Обладающие истиной Махатмы идут дальше, они фабрикуют религии, которые делаются на узком клочке земли между Индией и Тибетом, как луна делается в Гамбурге, по утверждению одного из чеховских героев. Если какая нибудь страна нуждается в религии, то Гималайское Братство Махатм посылает туда одного из своих членов с пачкой религиозных истин в кармане. Религии появляются и исчезают, а истина пребывает вечно и является единственным источником религий. Значение религии обес ценивается еще и тем, что в разных своих перевоплощениях человек может принадлежать к разным религиям. За этой видимой религиозной нейтральностью скрывается одна всепоглощающая религия буддизма, адептами и членами иерархии которой принадлежат все Махатмы, требующие от своих поклонников абсолютную преданность и неизбывное доверие.

Ведущую роль в теософии Блаватской играет индуизм и буддизм, как в его прошлом, так и в его современном виде откровений Махатм. Вся духовная культура человечества, все религии и мистические школы древности рассматриваются сквозь буддийские очки и должны служить подтверждением я опорой для буддийской доктрины. Неудивительно, что многое в изложении Блаватской притянуто за волосы. По своему происхождению «Тайная Доктрина» есть тантрический продукт совместной деятельности опытного Махатмы с талантливым и всесторонне-образованным медиумом. Главное содержание ее – комментарии к стансам «Дзиан», из серии тантрических откровений. Монументальный труд Блаватской мог бы служить энциклопедией оккультного знания, если бы не специфический буддийский оттенок. Все, что касается христианства, заимствовано из гностической эосфорической литературы. Характерно для тантризма, что всезнающий Махатма пополняет свои знания в медиумическом трансе.

Работа Блаватской носит местами характер дамского рукоделия В 5-м томе французского издания «Т. Д.» говорится, что Иоанн Креститель был непосвященным аскетом, а через несколько страниц говорится, что Иисус во время крещения получает посвящение от Иоанна. Как может непосвященный посвятить другого? Таких ляпсусов в «Т. Д.» много и не удивительно, потому что Блаватская писала в трансе, как это принято в тантрической практике.

В 5-м томе своего труда Блаватская заявляет: «Логос и Сатана – это одно и тоже». Что и требовалось доказать, Сатана – единственный логос теософии.

В качестве образца теософских спекуляции можно привести теософскую концепцию падения. Слова змея: «будете, как боги» или «как Бог» в латинском переводе Вульгаты "Eritis sicut Deus", теософия принимает за чистую монету, за переход на высшую ступень. Нет ничего смехотворнее этого утверждения. Новоявленные «боги» объяты страхом, впервые в их райской жизки, страх переходит в трусость, чувство какой-то непонятной неловкости, они сваливают вину друг на друга и на змея. Они не только не стали богами, но потеряли свое человеческое достоинство, свое царственное положение. Гуманистически воспитанные немецкие философы идеалисты: Кант, Фихте, Фр. Шиллер и др. становятся на теософскую точку зрения в вопросе падения. Сознательную ложь змея теософы ставят змею в заслугу, следуя змеиной традиции индуизма. Солидарность со змеем в теософии идет параллельно с солидарностью с Эосфором и завершает змеиную мудрость теософии.

Тантризм.

Для всеведения йогов и Махатм существуют границы. В своей неудержимой жнанической страсти, страсти к знанию, Махатма прибегает к тантрическому искусству, завещанному главою иерархии, Гаутамой Буддой. Выступая в завидной роли гипнотизера, Махатма переводит женщину или девушку в транс. Женское психическое ясновидение открывает на астральном плане еще неведомые Махатме видения, но всегда отрывисто, бессвязно, бессознательно. Махатма напрягает свои мозги, пытаясь разобраться и ориентироваться в этом море бессвязности. Что в этом море есть истинного и что ложного, этого не знает ни Махатма, ни его трансирующий медиум. Махатме помогают в этом его готовые жнаническне мистико-метафизические формулы. Печать полной дезориентировки в духовной области лежит на всем этом махатмо-медиумическом творчестве. Неудивительно, что духовность в ее чистом виде остается для тантризма terra incognita и они выдают за духовность образы извращенного психизма. Блаватская начала новую эру в индо-тибетском тантризме. В ее лице Махатмы избирают в качестве медиумов образованных европейских женщин, таковы, после Блаватской, Анни Безант, Елена Рерих, автор книги «Свет на пути» и др.

Тянтризм грешит против основного гносеологического (познавательного) правила: simlia similibus cognoscuntur, то-есть подобное познается подобным, или как формулировал ап. Павел: «духовное сообразуется с духовным» (1 Кор. 2, 13). Тантризм характеризуется недостатком созерцательной силы самого тантрика, не говоря о его медиуме.

Слово «тантра» означает ткань, то-есть систематическое изложение³⁷. Число тантрических книг, по Гельмуту Глазенаппу, чрезвычайно велико. Появляются все новые писания на старые скрытые тексты, которые «наколдованы» (herbeigezaubert) адептами. Значительная из них (Kalacakra) колесо времени, сфабрикованное Сакия Муни (Гаутамой Буддой) в последние годы его жизни для короля Шамбады Сукандра. Классическая страна буддийских тантр – Тибет. Насчитывается около 12,000 тантрических книг. Существует тантричсский ритуал, практикуемый женатыми монахами. В Бирме буддийский культ был связан со змеиными богами³⁸. Постепенно Тантра превратилась в кодекс черной магии.