Древне-церковной антропологии

Распространение христианства в странах передней Азии, северной Африке и южной Европе вызывает реакцию всех черных сил. Каинизм-люциферизм (эосфоризм) подымает голову и вступает то в открытую, то в скрытую борьбу с христианством. В скрытой борьбе главную роль играют две секты, выросшие на христианской почве, гностицизм и манихейство, которые с самого момента их возникновения обнаруживают прочную связь с эосфоризмом. После крестовых походов гностико-манихейский эосфоризм получает широкий доступ в христианскую средневековую Европу и проявляется в ересях и сектах вальденсов, катаров, богумилов, богемских братьев и др., способствуя духовному разложению Запада. Психические эпидемии принимают массовый характер и распространяются из одной страны в другую. Нео-гностический эосфоризм прочно утверждается в Австрии, Богемии и Германии в 12-м, 13-м и 14-ом веках.

Нео-гностицизм Рудольфа Штейнера, носящий громкое название антропософии в духовной извращенности Запада. Христианский элемент в нем выражен больше, чем в теософии Блаватской, но искажен и фальсифицирован. Р. Штейнер решил, что в христианстве нет «науки», понимаемой в специфически теософском смысле и он дополняет христианство... индуизмом, буддизмом, зороастризмом и гностицизмом. Подлинная древнецерковная наука осталась для Штейнера и для всех теософствующих книгой за семью печатями. Наукообразно и эволюционно мыслящий, гуманистически вышколенный, выпестованный Блаватской, Штейнер делает полуоборот в сторону христианства и так и застывает в этой позе, всю свою жизнь занимаясь фальсификацией христианства. В вопросах христианского эсотеризма он – целиком на почве гностики, не прибавив почти своего. В своей книге «Христос и духовный мир» (Christus und die geistige Welt), он фальсифицирует образ Христа, идентифицируя Его с Заратустрой. Эосфоризм принимает у Штейнера более конкретные формы, чем у Блаватской. Эосфор является для него источником знания и откровения, он называет его «символически» Звездой, духовным существом, не называя по имени.

В изложении Штейнера эта «Звезда» царствует в высшем деваканическом мире и «лучами своими пронизывает всю духовную жизнь». Штейнер продолжает: «Духовный опыт заключается в непосредствеиом восприятии «Звезды». Если кто находится под воздействием духовного мира, то, является Звезда, духовное существо. Всякое углубленное мышление со времен нашего летоисчисления (?!) есть результат воздействия лучей этой Звезды. Кто напряженно ждет, тот испытывает сильное влияние силовых лучей Звезды и тот ждет недаром»³⁹. Штейнер всю свою жизнь находился под непосредственным воздействием своего вдохновителя и черпал свою «мудрость» из его откровений. Тантризм Штейнера принимает иные формы. В качестве Махатмы фигурирует само «Духовное существо – Звезда», а медиум-ясновидящий Штейнер. Тантризм Штейнера выражается в чтении «хроники Акаши», которая есть ничто иное в восприятии медиума, как калейдоскоп Сатаны. Чтение подлинной хроники Акаши недоступно «ясновидящей душе» (heilscherische Seele) трансирующих медиумов, мужских и женских. Оно доступно только чистому созерцанию святых, как в видениях Ефрема Сирина, Амвросия Миланского, Иринея Лионского, Исаака, Максима и др. Книга Штейнера «Из хроники Акаши»⁴⁰ свидетельствует о медиумической одержимости Штейнера, является классическим образцом психической спутанности и бессвязности.

Свет, сила и творческая активность внутреннего Логоса дают себя знать каждому человеку в большей или меньшей степени. Это ощущение внутренней силы не постоянно в различных индивидах, то усиливается, то ослабевает, может исчезнуть на время или принять уродливые формы. Значительную роль играет и другой внутренний фактор, живое ощущение человеческого архетипизма, как дальний отголосок былого величия праотца Адама, который в латентном состоянии живет в каждом человеке и ищет выхода. Образ Бога в человеке является третьим фактором, который лежит в основе чувства личного достоинства. При отсутствии религиозной веры и религиозного опыта человек не отдает себе отчета об источниках его внутренней активности и здесь кроется величайший соблазн «человеческого, слишком человеческого». Даже те, кто умел вначале внимательно прислушиваться к голосу внутреннего Логоса, забывают о Нем. Так возникают все ереси, сектантство и расколы, лже-пророки и лже-мессии. Кто овладел словом в устной и письменной форме и собрал вокруг себя группу единомышленников и карьеристов, одержимых теми же чувствами, тот приходит к сознанию своей миссия в своем городе, своей стране, во всем мире. На протяжении тысячелетий творческие интересы человечества сосредоточиваются вокруг проблемы спасения, но заботы о «страждущем человечестве» тесно переплетаются с заботами о своем личном успехе и преуспеянии. Если побуждения искренние, благородные и бескорыстные и ограничиваются сферой гражданской, социально-политической и государственной, то встречают признание свыше.

По мере жизненного успеха соблазн «человеческого» ведет к своеобразной духовно-душевной аберрации мессианизма. В исторической перспективе имитаторы Логоса-Мессии начинают постепенно входить в роль. Вспоминается ветхозаветное:

«Не нам, Господи, не нам, а Имени Твоему дай славу» (Псал. 113, 9).

Это исповедание царя-пророка звучало и звучит одиноко. Господнюю славу новоиспеченный «мессия» приписывает себе. Мессианизм становится болезнью интеллектуальной элиты человечества во все времена и у всех народов. Внешние проявления этой болезни были хорошо известны древне-церковным аскетическим писателям под названием напыщенности или надутости (метеоризма) ума. Мессианизм грешит против духовного закона, формулированного Логосом-Мессией:

«Ученик не выше учителя, а слуга не выше господина своего» (Матв. 10, 24).

В мессианстве – обратные отношения, слуга вытесняет господина, тварь – Творца, а ученик – учителя, исправляя и дополняя его. Мессианизм мистический вырождается в еретизм и сектанство, лже-мессия обзаводится «богородицами» и собирает вокруг себя кликуш. Первым лже-мессией в апостольские времена был Симон Волхв. Основатель манихейской ереси Манес объявил себя новым Буддой, но потом раздумал и назвал себя... Духом Св., которого ждали по обетованию Христа. Было множество еврейских лже-мессий, крупнейшие из них: Бар Кохба, вождь движения за освобождение Иерусалима от римлян, Менахем бен Иехуда и Саббатай Цеви. Основателем буддийского мессианизма является сам Гаутама, а буддийская невидимая и видимая иерархия есть институт для подготовки будущих мессий-спасителей человечества. Вульгаризованная теософия Блаватской в лице Анни Безант и Ледбитера учит, что каждый человек, пройдя буддийские этапы бикшу (монаха), архата, Махатмы, бодисаттвы и Будды, может стать логосом. Образцом посмертного мессианства является Гермес Трисмегист, объявленный в позднейшем герметизме Божеством, а сын его Тат – Логосом. В народной религии ислама Магомет ставится рядом с Аллахом, как слово Божье, а Дух Св., как «свет Магомета»⁴¹.

Философский и художественный мессианизм грубее и откровеннее и в нем не меньшее самовозвеличение. Кант носился с идеей коперниканского переворота в европейской мысли и полагал, что он дал прочные основы всякой будущей метафизики и религии разума. Фихте чувствовал себя пророком новой (атеистической) религии в еще большей степени, чем Кант, утверждая, что он нашел «безусловно первичную, а именно абсолютную основу всякого человеческого знания». И Кант, и Фихте, были в свое время привлечены к ответственности за распространение атеизма, при чем Кант сумел оправдаться своей изворотливостью, а Фихте потерял свою кафедру в Иенском университете. Гегель считал, что он выражает последнюю ступень самопознания Абсолютного Духа в виде абсолютного знания, то-есть его, Гегеля, философии и в 1820 году сказал с университетской кафедры: «Я мог бы сказать вместе с Христом, что я учу правде и я есмь правда»⁴². Шопенгауер мог считать себя вершиной самообъективации мировой Воли, когда интеллект достигает вершины своей искупительной роли. Поэтому Шопенгауер повторил другие слова Христа в применении к своей персоне: «Мои писания не прейдут», и называл своего поклонника и популяризатора Фрауенштедта своим апостолом⁴³. Но всех превзошел душевно-больной Фридрих Ницше, подписавший свои последние письма именем... Jesus Christus. Эти письма хранятся в одном из музеев в Германии. Больной Ницше высказал с полной откровенностью то, что бродило в его полубольном подсознании. Больной Ницше разоблачает «здоровых» из философского созвездия Кант-Фихте-Гегель-Шопенгауэр.

Психологию мессианства выразил в своих записках композитор Рихард Вагнер. Еще в детском возрасте, в Дрездене, смотря в церкви на Распятие в алтаре с болезненным стремлением в экстатическом восхищении, он хотел бы быть на месте Распятого на кресте Спасителя⁴⁴. Взрослый Вагнер занимался со своим другом Ницше мистикой Диониса. Мессианизм выразился у Вагнера в музыкальной сфере, в его широковещательных, но безвкусных «праздниках сценических посвящений» (Bühneweihfestspiel), например в «Парсифале». Основная тема записок Вагнера – «миф искусства», его попытка – синэстетизм, то-есть соединение всех видов искусства в одном произведении. Вагнер возродил древний дохристианский германизм. Как образец «всеискусства» – музыкальная драма, а основная тема в ней – тема искупления. Вагнер в роли искупителя!.. Гомеровские боги хохочут... Хохочут так, что трясется вся Валгалла вместе с Вотаном и Фриккой. Даже христианство решил Вагнер поставить на службу своему языческому искусству. Вагнер остался верен дионисизму, вакхическое неистовство выражается у него не только в оркестре, но и в сольных партиях.

Вагнер имел поклонников и во Франции в лице Вилье де Лиль Адан, Жана Мореас и Верлена. В наше время Андре Суаре (Suárez) и Андре Жид считают вагнеризм «варварством». Варварский германизм воплотился сначала в Эккарте, а затем в Вагнере. К. Г. Юнг говорит о рецидиве Вотана в германской жизни. Каждый такой рецидив приносит неисчислимый вред европейской культуре и жизни. Освальд Шпенглер говорит, что мы видим все последствия германского хаоса в жизни Европы. Полусумасшедший германизм Вагнера привел Европу к духовному, политическому и культурному хаосу и способствовал «закату Европы».

Дионисизм-вакхизм, соединенный с возрождением древне-германского духа в творчестве Вагнера был не простым культурно-историческим анахронизмом. Он свидетельствовал о проявлении духовного атавизма в христианской Европе. Поставив правильный культурно-исторический диагноз болезни Европы, Шпенглер не указал на его исходные пункты. Делать одного или двух Вагнеров виновником духовного и культурного распада Европы, было бы слишком много ему чести. Отчуждение от Логоса Христа в христианской Европе началось с эпохи «Ренессанса» (Возрождения) 15-16 вв., продолжалось в Эпоху «Просвещения» 18 века и усилилось в эпоху расцвета естествознания 19 века. Одновременно с Вагнером и другими действовали другие силы, под прямым воздействием азиатского змеино-мудрого Востока.

При отчуждении от Логоса, его прививка начинает терять свою силу и действеность, виноградная лоза начинает давать вновь дикие плоды в виде спекулятивизма. Пробуждение спекулятивного духа в Европе означает возврат к древним дохристианским временам, знаменует возрождение древне-арийского духа в христианской Европе, то-есть духовный атавизм. Дикие плоды принимают конкретные формы в специфической мудрости Анти-Логоса и его анти-религии. «Ренессанс» и «Просвещение» нужно понимать именно в этом последнем смысле, как возрождение древне-арийского духовно-культурного «варварства».

Было бы слишком много чести приписывать Блаватской исключительную роль в распространении готовых плодов западно-восточной, древне-арийской, тибетско-гималайской «тайной доктрины». Первым, насадившим эти плоды был ирландец Иоганн Скотт Эригена. После неудач в христианской мистике Эригена совершил путешествие по всем странам древних культур, был в Египте, Малой Азии и в Индии (в 9-м вгке). Дело Эригены продолжил Эккарт, от которого идет прямая линия к Реформации Лютера и Цвингли, чего не отрицают и сами протестантские богословы. Реформация внесла теософско-спекулятивный дух в западную Церковь.

Вульгарная теософия Блаватской, Анни Безант, Ледбитера и Рудольфа Штейнера нашла готовую почву в полуразложившейся Европе. Если Европа в результате западно-восточных усилий потеряет свой христианский облик, то она превратится в духовно-культурном отношении в жалкий придаток Азии, будет полуостровом Азии, каковым она является в географическом смысле.

Мессианизм есть крайний пункт катастатического антропоцентризма-гуманизма и теософско-спекулятивного «метеоризма» (самонадутости) и потому именно в буддизме он получил законченные формы. У народов земного шара было поверие о том, что должен притти «Святой мира», чтобы спасти человечество. В «Скованном Прометее» Эсхила посланец Зевса Гермес говорит: «Разве ты не знаешь, что должен притти Бог, чтобы спасти человечество». Платон в диалоге «Государство» говорит, что придет Бог, «свободный от всего человеческого».

Вера в «Святого» была распространена и Китае, о нем говорит и Конфуций. Поклонники Гаутамы через 5 столетии после его смерти выдали его за Святого мира, преподнесли ему звание владыки мира, и отсюда его исключительный успех в Китае и во всех монгольских странах. Ему построены храмы, ему служат по всем внешним правилам христианского богослужения.

«Знайте, что Господь отделил для Себя Святого Своего» (Пс. 4, 4).

О бесчисленных человеческих кандидатах в «Святые» Бога, о лже-мессиях, лже-пророках и лже-учителях говорится в Евангелии в целях предостережения. Христос заклеймил их неблаговидной кличкой «волков в овечьей шкуре» (Добрый пастырь «входит дверью» и все видят его и «отворяют ему дверь» (Иоан. 10, 1-3). А лже-пастырь, волк в человечьем образе, не дверью входит, но «пролазит инде», как «вор и разбойник» (т. ж. 1-2). Он крадет чужих овец, но не защищает их и бежит при первой встрече с волком, оставляя чужих овец на расхищение. На первый взгляд их трудно узнать, но

«По плодам их узнаете их».

А плоды эти – ложь эосфорическая («отца лжи»), стереотипная теософская жвачка, слегка сдобренная на тибетско-гималайской кухне, и... неверие.

Архетипическое величие человека после падения сильно поблекло, человек потерял свое место в мире, выпал из центра бытия, но сознание величия, воспоминание и ощущение остались, и эта трагическая антитеза привела к своебразной духовно-душевной аберрации, в которой не последнюю роль сыграли черты падшей природы человека: аффективность, эмотивность, фантастичность и эмпатия, как пристрастие к чувственному миру. Ярким образцом этого послерайского состояния человека является поведение Каина, от убийства брата Авеля до самой смерти. Когда Адам поднялся, тогда стал на его место Каин, поднял знамя богоотступничества и человеческого, антропоцентрически-гуманистического самоутверждения. Каинизм есть увековечение падшего Адама, перманентный катастасис, в котором человек надеется вернуть свое падшее величие, свою власть над миром и человеком, создать свой прогрессивно-эволюционный, земной катастатический рай, с приматом человека и при исключения Бога, с религией человекобожества. Каинизм есть абсолютная, беспримесная человечественность, без всякой примеси божественности, но это только первая стадия, начало. В каинизме челокек становится змее-человеком, превращаясь в эосфорического человека. Чистая человечность есть величайший и трагический самообман.

Человеческие мессии, спасители и искупители, выплывающее на поверхность истории, суть продукты логоистической аберрации с самовольным и самочинным присвоением .Логос-функции. Это удел немногих «аристократов духа», ставших жертвой прельщения. Аберрация проникает в более глубокие слои человечества, но принимает другие формы. Если духовным субстратом в мессианизме являются сила и свет внутреннего Логоса, то в антропоцентризме-гуманизме таковым субстратом является «сокровенный сердца человек», по выражению ап. Петра (I Петр. 3, 4), этот латентный внутренний человек, наделенный тройственным «Образом» Божиим, а в христианине еще вселившимися Христом и Духом Св.

Иосиф Бриенский говорит:

«Как луна получает свет от солнца, так и душа получает от Бога, Богом освещается» (Сочинения, та евретента, т. 1, 50, Лейпциг).

В минуты духовного уединения или на вершине своего многостороннего творчества человек воспринимает этот божественный свет, не задумываясь о его источнике. Если в нем нет веры и религиозного опыта, то он приписывает этот свет себе, считает его своею интимной, внутренней сущностью, своим «достоянием», как например свое тело, свой мозг или свое сердце. Человек-луна считает себя самого Богом-Солнцем, «освещаемый Богом», отвергает его.

Западно-восточные «благодетели» человечества с сотворения мира и до наших дней пытаются дать этой эосфорической тенденции человека научное, философское, религиозное (!) и художественное обоснование. Психологическим, чисто-человеческим, субстратом этого духовного отщепенства является катастатическая самость, эго, эгоизм или эгоцентризм. Философскую формулировку эгоцентризма дает Шеллинг: «Это способность Я делать самого себя центром своего мира»⁴⁵. В основе его лежит «самобытие» человека, по Шеллингу, относительная самостоятельность и свобода, которую Бог даровал человеку.

Эгоцентризм легко переходит в парацентризм, то-есть в создание нового, искусственного центра в лице человека, как у софиста Протагора: «человек есть мера всех вещей». Непревзойденным образцом философского парацентризма на Западе является система И. Г. Фихте. Следуя закону диалектики, Фихте говорит: «Не-Я противополагается Я, это категория негации (отрицания)»⁴⁶. В эту негативную категорию попадает всякое Не-Я, как Не-Я Мир, так и Не-Я Бог. Оба рода Не-Я суть лишь продукция Я. Если можно говорить о творении, то только в том смысле, что Я, которое есть человеческое Я, творит всякое Не-Я из самого себя. Если принять во внимание, что у того же Фихте деятельной способностью Я является воображение или фантазия⁴⁷, то станет ясным, что творение сводится к воображению Я, Я фантазирует и получается Не-Я в его обоих аспектах (Мира и Бога). Творение есть имагинативная функция и имеет иллюзорный, обманчивый характер, Я обманывает самого себя. В этом пункте спекулятивного словоизвержения обнаруживается трогательное единение и согласие западного мыслителя с восточными собратиями из лагеря браманистов и ведантистов, спустя тысячелетие.

Таким образом Не-Я, как иллюзорное, не есть Абсолютное⁴⁸. Покончив с Абсолютом, Фихте с такою же легкостью кончает и с Миром-Космосом. «Мир есть лишь очувствованный материал нашего долга (морального), который есть единственная реальность, основа всех явлений. Чувственный мир есть лишь видимость»⁴⁹. Остается одна лишь реальность – фантазирующее человеческое Я, поглощающее в себя все Бытие, как и фантазирующий Брама.

И у Канта есть только одна реальность, одна «вещь в себе» – это человек, или вернее человечество с его коллективным сознанием, «сознанием вообще»⁵⁰. Нужно так действовать, как будто Бог существует. «Бог есть не вне меня находящаяся субстанция, а моральное соотношение во мне, мысленное существо, субъективный продукт человеческого разума»⁵¹. Последовательный кантианец Файхингер объявил все, вне человека находящееся, фикциями (выдумками). А как же быть с Абсолютным Бытием, ведь его не вычеркнешь из обихода человеческого мышления? Кант оставил этот вопрос открытым, а Фихте решил его а духе Канта тем, что признал Абсолютом Я, то-есть человека. «Абсолют есть самоположение или самоутверждение Я»⁵².

Таковы геркулесовы столпы гуманистического самоутверждения вплоть до абсолютизации человека. Мастер фингирования (построения фикций), Фихте не заметил, что его абсолютное Я есть продукт фикции. Этот наскоро сшитый покров абсолютизма на падшем человеческом духе начинает трещать по всем швам, как только Фихте принужден признать, что он допускает наличие чего-то чужого и гетерогенного в Я в виде Не-Я. Тем самым Я низводится с абсолютного уровня на план релятивный, так как в Абсолюте не может быть ничего гетерогенного. Абсолют и гетерогения исключат друг друга.

Система Фихте есть не только атеизм, но и акосмизм. Акосмизм можно еще проповедывать, но атеизм во времена Спинозы, Канта и Фихте приходилось скрывать или замаскировывать.

Я Фихте не только фингирует, но и действует и это действие есть моральное. Когда моральные задачи достигнуты, Я возвращается к самому себе. Не следует ли из этого, что моральное совершенствование Я в Не-Я иллюзорно, не реально, как все в Не-Я? Что фантазирование Я бесцельно и бесплодно? Что делается с Я, когда цель достигнута? Фихте не отвечает на этот вопрос, но за него отвечают его коллеги из восточного лагеря. Я-Брама переходит в Не-Я, то-есть в фикцию-Майю и в этом обмане или самообмане находит самого себя, сознание и личность. Когда Я-Брама раскрывает обман, то он теряет сознание. Я и Не-Я имеют одинаковую участь, они исчезают и все Бытие переходит в ничто, в Не-Бытие.

У Гегеля вместо Я – Абсолютный Дух, вместо Не-Я – инобытие Духа. Абсолютный Дух – это лишь абсолютизированный человеческий дух, который в своем инобытии проходит все этапы роста и развития человеческого младенца до взрослого состояния, пока не достигнет полного самосознания в гениальном мозгу стареющего Гегеля. Атеистические выводы за Гегеля сделали его ученики, Фейербах и Карл Маркс.

Теистической концепции схоластики нанес первый удар Декарт. Он устанавливает примат человеческого Я, а уже из бытия человека выводит бытие Бога, так что первично-сущим является человек. Тем самым Декарт дал метафизическую формулировку гуманистической тенденции Ренессанса. В системе Декарта, как в основном ядре, сосредоточены все антропоцентрические тенденции новой философии. Антропоцентризм Фихте-Гегеля шире такового Декарта.

Со времен Ренессанса человек возводит себя в особое достоинство, ставит себя рядом с Богом, как второй бог и эта разорванность характеризует всю духовную жизнь Запада. Вечные ценности, долг и обязательство, ответственость, приобретают иной аспект, теряют всякое содержание. Исчезает понятие личного Бога, вытесняется в натуралистическом пантеизме Джордано Бруно, Фомы Кампанелла и др. идеей Высшего Единства, Мирового Организма. У Маккиавелли, Томаса Мора и Гуго Гроция (15-17 вв.) право отделяется от церковного учения и получает самостоятельное дальнейшее существование. Общая тенденция – возврат к природе и эмансипация от религии и Церкви. Антропоморфизм человеческого знания отмечают Лейбниц. Гете, Фейербах, Файхингер, Иерузалем и др. Из всех онтологических наук единственно правомочной остается антропология, это подтверждают Фейхтерслебен⁵³ и Фейербах.

Рудольф Эйслер⁵⁴ говорит, что антропологизм сводит все ценности к специфическим человеческим условиям и есть род релятивизма и прагматизма. Он забыл упомянить утилитаризм, то есть точку зрения полезности, конечно для человека. Когда гуманизм-антропоцентризм выродился на наших глазах в чудовищную негуманность, тогда практический гуманист Альберт Швейцер заявил, что нужно не только гуманно мыслить, но и действовать гуманно.

Что сделал гуманизм с вечными ценностями? Обесценил их. Лютер и Кальвин отождествляют «образ Божий» с justitia originalis, первозданой справедливостью. Гегель говорит: «Все _ одно, среди всего прочего, также добро и зло... ложь и истина»⁵⁵. Чем это не спинозизм, спинозовское безразличие. Гегель не мог придумать ничего нового. Если это так, то не интеллект является универсальным принципом, а слепая и неразумная воля Шопенгауера, который имел право презирать Гегеля.

Кто же этот таинственный бог гуманизма, который пытается в человеческом сознании вытеснить подлинного Бога? Это "humanitas" или у Гете⁵⁶ "humanus", ведущий дух человечества, срединный пункт общества. У Шиллера это автономный человек в кантовском смысле, который «сам себя образует», высшее человечество, цельность человека. Иначе это героический человек, идеальная личность – главный герой шиллеровских трагедий. В «Вильгельме Телле» народ творит самого себя. От природы к свободе – такова «творческая» деятельность человека. Главный идеал Шиллера – свобода, а искусство есть воспитательное средство. Религия у Шиллера эстетическая или это "human-religiös", а содержание ее – Всеразум и святая воля, конечно человеческая. Шиллер никогда не был христианином, а в письме к Гете он пишет, что здоровая и прекрасная природа не нуждается в Божестве. Наконец, в самом недалеком прошлом общей темой для религиозной философии обеих кантонских школ, в марбургской у Когена и Наторпа, и баденской у Виндельбанда, было положение: «Бог, как гуманизм (Humanitat)».

Гуманистическая болтовня в духе Канта-Фихте-Гегеля, Гете и Шиллера, начинает приедаться, это лишь остановка на полдороге. Решительный дальнейший шаг сделали Фейербах и Огюст Конт. Первый из них в своей книге «Сущность христианства» говорит, что религия есть отражение человека в себе самом и объектом религии должен стать сам человек. Бог и человек идентичны, Бог есть лишь внутренняя сущность человека. Любовь делает Бога человеком, а человека Богом. Молитва есть разговор человека с самим собою (как у Канта)⁵⁷. У позитивиста Огюста Конта все жизненные формы – это только игра слепых сил, а духовное и метафизическое – химера. Он сделал исключение только для человека, объявил его высшим существом, "Grand'être" и сделал его объектом позитивного культа человекобожества. Сам «гранд'этр» О. Конт кончил печально, спятил с ума. Гранд'этр в стиле О. Конта похож на общипанного петуха, который и в общипанном виде ходит гордо по двору, задрав клюв и потряхивая гребешком и бородкой. Сумасшедший гранд'этризм был бы смешон и жалок, если бы не проглядывали в нем сатанинские глубины апокалиптического Антихриста, который будет требовать поклонения себе.

Ницше носился с идеей создания новой религии (как и Л. Толстой). В период работы над своим «Заратустрой» он получил откровения. Он имел видение, появилась фигура в чалме и «смарагдовом величии и красоте», шептала ему, что он должен создать новую религию. Ницше называл себя преемником исчезнувшего Бога.

Корни гуманистического человекобожества в Европе кроются глубже. В "Psyche" Гермеса Трисмегиста есть рассказ о некоем Зосиме, который был хорошо знаком со всеми древними мистериями и утверждал, что в основе всех их лежало учение о Человеке-Архетипе. Рейценштейн⁵⁸ называет эти культы «человекорелигией» и он близок к истине.

В противовес сухому и бездушному рационализму «Просвещения» в оккультных кругах Европы были восстановлены древние мистерии. Псевдограф Калиостро обновил египетские мистерии, а настоящий граф де Сен-Жермен дал чудовищную смесь древних мистерий с современными ему азиатскими мистериями.

Концентрация в современном цен-буддизме: считать себя центром всего. Центром становится усовершенствовавшийся в иогической тренировке человек. Обычный человек не является высшею ступенью, высшим модусом в релятивном бытии. Это признают и сами западно-восточные гуманисты. «Человек есть то, что нужно преодолеть» – вещает Ницше устами своего псевдо-Заратустры, но ницшевский идеал сверхчеловека отвергнут самими гуманистами. Европе не нужно искать высший тип, он дан уже на Востоке в виде йога, в виде кундализированного человека, в котором, в результате иогических достижений змеиное существо Кунда становится полным господином человека. «Высший тип» получается в соединении со змеем, это змеечеловек, который отличается от змея-искусителя только тем, что имеет человеческое туловище и ноги.

С пришествием на землю Иисуса Христа произошло разделение человечества на два лагеря: «Не мир, но разделение» (Лук. 12, 15). Есть два культа, две религии, мистики, аскезы и мудрости, два идеала и пути: путь Змея и Путь Христа, богочеловечество и змеечеловечество. Европейское человечество, порывающее в своем гуманистическом устремлении с христианской почвой, плетется в хвосте заматерелого в змеином искусе восточного человечества, теряя свое богочеловеческое первородство за чечевичную похлебку змеиных достижений.

Антихрист явится во всеоружии змеино-иогических атрибутов и найдет готовую почву на Западе и Востоке. Лже-пророки гуманизма – его пророки, малые антихристы: в Германии – Давид Фридрих Штраус, Бруно Бауэр, Реймарус, Эдуард ф. Гартман, Ницше, Артур Древе; французы Ренан, О. Конт, Прудон; итальянский – Джордано Бруно и русский – Л. Толстой.

Западно-восточный историко-культурный баланс сводится к следующему, В человеке осуществляется контакт релятивного с Абсолютным и... о, спекулятивное чудо! Абсолютное исчезает, растворяясь в человеке, исчезает и другая половина релятивного бытия – Космос. Космос и Теос (Бог) – его раздвоение и творение, которое изживается, как мираж. Если человек имеет в себе все вещи мира в виде идей, архетипов, микрокосмических принципов, то внешний, эмпирический мир является ненужным повторением. Мало того, он является живым укором для галлюцинирующего параноика-шизофреника, каким является человек-абсолют. Антропоцентрическому Молоху-человеку приносится в жертву Триединство Бытия, но сам человек ничего не выигрывает. Он обречен на духовное одиночество и целиком подчинен автоматическому, бездушному и бездуховному Закону-Причине. Перед человеком открывается бездна всепоглощающего Не-Бытия.

Гуманистическая фальсификация Бытия достигает сатанинских глубин в антропологии Р. Штейнера. Высшее начало в человеке, Атман в индуизме, частица Брамы, как верховного Божества, «Божественная искра» в человеке или Бог в человеке, как главный фактор мистических переживаний во всех религиозных и мистагогических традициях человечества, назван Штейнером, Geist-Mensch то-есть «дух-человек». Ни одному из 1000 последователей Штейнера не приходит в голову, почему Штейнер изменил название своей науки, переименовав теософию в антропософию, заменив в названии частицу «тео» частицей «антропо».