Другое Слово о полку Игореве. В. П. Тимофеев предисловие два столетия прошло со времени опубликования «Слова о полку Игореве»


О какой «Русской земле» идет речь?



бет7/34
Дата14.07.2016
өлшемі2.29 Mb.
#198460
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   34

О какой «Русской земле» идет речь?
Сравним с нашей выдержкой из «Моления» еще одно место из «Слова»: «Многажды безнарядием (т.е. из-за отсутствия умелого руководства) пол­ци погибают. Видих: велик зверь, а главы не имеет — тако и многы полкы без добра князя».

«Хоти тяжко голови кроме плечю, зло ти телу кроме головы — Руской земли без Игоря» («Хоть и трудно голове без плеч, но горе телу без головы — Русской земле без Игоря»),

Речь опять идет о той же защите «за добрым князем», который является «голо­вой». «Но ведь Игорь не глава Русской земли!» — недоуменно восклицает А. Ю. Чер­нов по поводу этого места в «Слове». Действительно, здесь маячит одна из тех много­численных «загадок» произведения, которые требуют объяснения. Вот одно из них: Автор, «естественно, исходил из того, что голова — Киев, а Северское княжество Игоря — плечо, фланг Руси. Северская земля, пять лет находившаяся в союзе с Кончаком, должна была воссоединиться с телом всей Руси, Русской земле за 1180— 1185 годы было тяжело без княжества Игоря» (Б.А. Рыбаков). Такое «геостратегическое» толкование не вяжется с продолжением нашей цитаты из «Слова»: «Солнце светит­ся на небесе — Игорь князь в Руской земли».

Отбросим превалирующий «хороший тон» исследовательской литературы — не станем говорить о допущенном Автором «Слова» «преувеличении значимости третьестепенного князя Игоря» (А.Н. Робинсон), о масштабной несоизмеримости целой Русской земли и какого-то удельного князя. «Автор гиперболизирует значе­ние князя Игоря для Русской земли, что для удельного князя явно «не по чину», — пишет украинский исследователь М.А. Абрамов. Но ведь Автор и не пытался здесь утверждать, что Игорь возглавлял всю тогдашнюю Русь! Тогда что же?

Добираясь до смысла, трудно удержаться от реплики. Непонятно, на основании каких материалов М.Г. Булахов написал об Игоре: «...из­вестно, что он не пользовался большим уважением со стороны вели­кого князя Киевского — Святослава Всеволодича»? Вот уж, поисти­не, с точностью до наоборот! Несмотря на большую разницу в возрас­те, Святослав Киевский, старейшина клана Ольговичей, ценил рассудительность молодого князя, мнение которого было для него все­гда авторитетным. В 1180 году, в очень щекотливом для себя положе­нии, он поступил так, как посоветовал кузен: «И рече Игорь Святос­лавич: «Брате, добра была тишина, лепей было уладитися со Всеволо­дом о сыне и всем обороняти землю Рускую от половец. А еже хотя что начати, то было погадати с нами и со старейшею дружиною». В том же решающем для Ольговичей 1180 году Святослав Всеволодович оце­нил и преданность Игоря, бросившего ему в помощь все свои силы и даже привлекшего хана Кончака к добыванию киевского стола. Сви­детельством великокняжеского уважения было то, что до 1185 года именно северского князя Святослав неоднократно назначал вместо себя «головой Русской земли» — командующим объединенным русским войском, составленным из дружин и ополчения сразу нескольких рус­ских княжеств. Так и весной 1184 года великий князь направил своего сына (Всеволода Чермного) с полками не к кому-то, а к Новгород-Северскому князю, «веля ему (Игорю) ехати в себя место». Под нача­лом у Игоря в том походе было пять русских князей и два половецких хана. Из этого следует, что Святослав полностью доверял Игорю. Нов- город-Северский князь не потерял доверия и уважения даже после ка­тастрофы: в 1191 году Игорь по указанию князя Киевского вновь воз­главлял поход на половцев.

Внимательно прочтя всю выписку из «Моления», спросим: кем (чем) инос­казательно является «добрый князь» и кому (чему) хорошо «за ним» (т.е. под его началом) воевать? Ответ: князь является «головой», а воевать под его началом хорошо «многим полкам». А это значит, что он и есть «голова» у этих «полков»; ср.: укр. голова «председатель, руководитель»; рус. глава, главный, главарь; ка­питан (от лат. саро «голова»); нем. Hauptmann «капитан» (от haupt «голова, глав­ный»). А как иначе можно назвать эти «многи полки»? Ответ: «Руской землей». Ведь именно так в летописях назывались объединенные русские войска: «По­ловцы, услышавше всю землю Рускую идуще, бежаша за Дон» (походные объе­динения половцев тоже назывались «Половечьской землею»).

Теперь что касается конкретной «головы» {Игоря) и характера её (его) отно­шений с «Русской землей». Если необходимы доказательства того, что коман­дующего называли именно «головой», приведу летописный эпизод, где в битве 1216 года приближенные говорят новгородскому князю Мстиславу: «Княже! Ты не дерзай, но стой и смотри; егда убо ты глава убьен будеши, и что суть иныя, и камо ся им дети?»; «Если ты, глава, будешь убит, то что станет с остальными, куда ж они денутся?» Или же Дмитрий Донской — в обращении к воинам перед битвой: «И ныне, братие... аз вам глава». Тот же, использованный Автором, источник (см. фрагмент Даниила) отразился и в сербской «Александрии» — в эпизоде обращения Александра к македонским войскам: «разбити их имамы, понеже царя их с ними нет. Всяко бо войско безглавни суть без царя. И зрите их неурядно на бой идущих. Сии скоро бегати начнут, безглавни суть».

Итак, в нашей фразе из «Слова»: «голова» — князь Игорь, а «тело» — «Рус­ская земля» (объединенное войско). И вновь прочтем наш афоризм с «шеломянем», который, как мы теперь знаем, тоже является иносказанием — «защитой»: «Лисицы брешут на черленыя щиты. О Руская земле! Уже за шеломяпем eси ?» Мысль о «защищенности» Автор очень естественно вводит в повествование сразу же за словом «щиты»: «О войско Русское, уже (ль) eси за буяном-шеломянем?» — то есть «прикрыто ль ты горою'!» («защитит ли тебя Господь!»). Из этого следует, что смысл нашей фразы: «О войско русское! Защищено ли ты?»


«Не» вместо «за» — описка ли это?
Но вот почти то же звучит в «Слове» во второй раз: «О Руская земле, уже НЕ шеломянем eси! Се ветри, Стрибожи внуци, веют с моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы». Рефрен о «Руси», оставшейся «за холмом», здесь совсем нелогичен — ведь дружины не сегодня покинули русские пределы, и странно, что им все еще виден тот самый холм. Есть и другие причины для несогласия с мнимым содер­жанием этой фразы при насильственном за вместо текстуального не. В свете рассмотренного получается, что само русское войско перестало быть «горою». «Истинно лживи быша холми и множество гор!» (Иер. 3:23). И начиная с «се» идет объяснение, почему это произошло.
«Всеслав же седе в Киеве — СЕ же Бог яви крестную силу»; «Му­ром — волость отца моего, да хочу ту седя норяд створити с отцем тво­им — СЕбо мя выгнал из города отца моего»; «И преклони главу свою над кошем, успе, и спа за 70 лет — СЕже бысть по повелению Божию» (Пов. о плен. Иерус.). Или из «Повести о Мамаевом побоище» — Дмит­рий радуется приходу в помощь войск во главе с двумя литовскими князьями: «Братия моя милая, коея ради потребы придосте ко мне — СЕбо Господь посла вас в пут свой». Или же из самого «Слова о полку Игореве»: «Нъ се зло — княже ми непособие, наниче ся годины обратиша. СЕ у Рим кричат под саблями половецкыми, а Володимир под ранами»; «уже връжеся дивь на землю. СЕ бо готьскыя красныя девы въспеша на брезе синему морю, звоня рускым златом». Потому-то русские и кричат под саблями, что князья не помогают; потому-то и поют обрадованные девы, что уже рухнул русский «див»! Ну а в нашем случае — ЧТО же именно поясняет это указательно-причинное «се»? То, что «Русская земля уже за (каким-то) холмом»?

Прежний образ изменился: в первом случае воины с тоской ожидают раз­грома; здесь он уже начался — в самой завязке боя войско понесло потери под убийственным дождем стрел половецкого авангарда: «сняшася (схватились) с ними стрелци, а копьи не снимавшеся (в ближний бой не вступали), а дружины ожидаюче, к воде недадуче им итти...». В Авторском изложении это звучит так: «половци идут... от всех стран. Рускыя плъкы отступиша». Что было, то было, и не нужно здесь хвататься за соломинку, «исправляя» текст на «остуниша», от­носящимся уже к половцам (т.е. «окружили» — ведь во фразе «идут... от всех стран» об этом уже сказано).

Русское войско перестало быть несдвигаемой «горой»: «О Руская земле, уже не шеломянем еси! — Се ветри, Стрибожи внуци, веют с моря стрелами на храбрыя

(с.79)

Государь сам встал в центре, *

Над головой его развевался Кеев стяг.

Большое количество, совокупность чего-либо (кого-либо) и сегодня еще называют «горой». В Средневековье такие «горы» иногда включали в картину сражения: «Бысть трепет и кличь велми велик: враном же, аки горам играющим и противу им по реце по Непрядве гуси и лебеди крылами плещут» («Задонщи- на»), И если слово буй (родственное нашему буянь) на Брянщине означает «гору, холм» («Стоишь на буи, на бугре, и як-ветер сильный до костей проимае»; «На высоком месте ветер сильней дуе, на буи»), то не удивит и то, что оно использу­ется и в количественных значениях. В прибалтийских русских говорах оно обо­значает «стаю, группу», а в псковских — косяк промысловой рыбы: «Стадом рыба идет, буй, говорят, идет. Спет идет буем». А сплоченное войско, разве оно не ходило таким же буем — шеломяпем?

Взять, к примеру, сочетание «пир горой». Уж не памятьли перед нами исто­рическая — о тех обильных трапезах в княжеских гридницах, где гуляли «всем шеломяпем»? «Пошел пир горой, пир на весьмир» — читаем в пословицах В. И. Да­ля. Речь ведь не о попойке планетарного размаха, а об угощении для всего «Mipa» — местного сообщества, «честной компании».

Не равнозначно ли шеломя понятию «пир всей дружины» и не оно ли упомя­нуто после того, как сорок богатырей во главе с Ильей Муромцем одержали победу: «А как поехали на шеломя окатисто, а на ту попойку да на великую». Что перед нами? Природные «холмы» («в Киеве на горах»!), куда едут, чтобы бражничать с Красным Солнышком? Или же окатистый (крутой, высокий) почестный пир? Тот самый, что позже назвали «пир горой»?

А слово ошеломить? В «Простонародном словотолковнике» (1846): «Ошаломить (Ряз. и др.), озадачить, привести в тупик — колпак, а по-древнему ше­лом на кого надеть». Такое толкование едва ли более убедительно, чем совре­менное — «ударить (булавой) по шелому». А оросить, осенить, оседлать и т.п.? Ведь это же — покрыть росой, сенью, седлом. Следовательно, и в случае с оше­ломить невозможно объяснение «ударить по шелому» — здесь скорей было бы «ударить шеломом» или «накрыть шеломом». Однако и «ударить (накрыть) ше­ломом» уже потому не может быть верным, что не соответствует значению «на­пасть врасплох».

Все встанет на свое место, если принять, что перед нами не «шеломъ», а «ше­ломя», то есть монолитное войско. Обрушиться на противника неожиданно, «как снег на голову», как лавина, рухнув «всем шеломянем», навалиться на него ра­зом и не давая опомниться, — таков исконный смысл этой явно не сегодняш­ней идиомы. Можно привести аналогию из немецкого языка, где uberrumpeln (ошеломить, напасть врасплох) буквально означает «свалиться бренчащим хламом на (кого-либо)». Это можно подтвердить и русским просторечием. «Ашалманитъ (ошеломить) от шеломень» — именно такое слово обнаружил в 1961 году С.И. Котков среди курско-орловских говоров.

Подведем итог нашему краткому исследованию. Если буквально, то пере­вод сочетаний в обоих отрывках может быть следующим: «О войско Русское! Укрыто ль ты горою?» — до разгрома; «О войско Русское! Уже ты не гора!» — когда разгром начался.

Целиком фрагменты получают следующее прочтение:




Игорь къ Дону вой ведетъ. Уже бо бѣды его пасеть нтиць подобно, влъци грозу въсрожатъ но яругамъ, орли клек- томъ на кости звѣри зовуть, лисици бре- шутъ на чръленыя щиты. О Руская зем­ле! Уже за шеломяиемъ ее и?

Игорь войска к Дону ведет. И вот уже птицы несчастья его собираются, по яминам волки трубным воем страща­ют, по оврагам клёкотом орлы зверей на трупы зовут, лисы тявкают на медные щиты. О войско русское, прикрыто ль ты горою?




Быти грому великому! Итти дождю

стрелами съ Дону великаго!.. О Руская

земле! Уже не Шеломянемъ еси. — Се

ветри, Стрибожи внуци, веютъ съморя

стрелами на храбрыя плъкы Игоревы...
Быть грому великому, прийти дождю

стрелами от Дона Большого... О войско

Русское, уж не твердыня ты!— То ветры,

Стрибоговы внуки, веют с юга стре

лами на храбрые полки Игоревы.

КАК «ПОМЧАЛИ» ПОЛОВЕЦКИХ ДЕВУШЕК
«Съ заранiя въ нятькъ нотъпташя поганыя пълкы половецкыя, и рассушясь стрелами по полю, помчяшя красныя девкы половецкыя...»

Казалось бы, что за хрустальной прозрачностью выделенных строк никак не укрыться очередному «темному месту», тем более что многочисленные пе­реводы дружно демонстрируют здесь хорошее понимание текста:

И за добычею помчали, Как стрелы, в разные концы. Вот мчат они среди полей На крупах бешеных коней Удел победы молодецкой — Красавиц-девиц половецких.

(А.А. Кичеев)

На рассвете, в пятницу, в туманах, Стрелами по полю полетев, Смяло войско половцев поганых, И умчало половецких дев.

(Н.А. Заболоцкий)


Позволю себе, тем не менее, не только усомниться в их правильности, но и читателей склонить к неверию, задав для начала «наивный» вопрос: куда и за­чем «умчало» войско половецких дев? Ханжа-моралист осуждающе, а любитель «клубнички» или любопытствующий подросток поощрительно воспримут не­которые из имеющихся ответов, словно бы специально нацеленные на то, что­бы вызвать брезгливое чувство к русским победителям.
И русский, топча их, брал, как жених,

Смазливых языческих ратниц,

Он золото взял, аксамиты и бязь,

Ковров награбил жадливо.

И свальным настилом легла на грязь,

Топи покрыла пожива...


Грязь библейского «свального греха» прямо-таки пропитывает строки это­го «поэтического переложения» Марка Тарловского. Не отстает от него и Георгий Троицкий в своей написанной «по мотивам» повести: «Из-под опыленных битвой ковров, аксамитов и войлока жаркие сильные руки вырывали на волю красных дев половецких, крепко закрывших смуглые лица; черные косы краса­виц касались земли, сухо гудящей под верным конем. С девами через седло ска­кали могучие кмети, целуя их, кричащих, в горячие яркие губы. В поле скакали они с добычей, бросив поводья, не слыша ни крика, ни ветра».

Явная ошибка здесь и в деталях — половчанки, будучи язычница­ми, но не мусульманками, тогда еще не закрывали лица. Об этом есть у Низами, написавшего следующие строки примерно в те же самые годы, когда было создано «Слово о полку»:

Что мужья им и братья! Вся прелесть их лиц

Без покрова, — доступность открытых страниц...

Царь, узрев, что кыпчачки не чтут покрывал,

Счел обычай такой не достойным похвал.


Если поверить преобладающим толкованиям, то задаю уточняющий воп­рос: для чего русские «летели стрелами в поле», «мча красавиц» на крупах беше­ных коней? С великим сожалением воспринимаю ответ покойного Владимира Чивилихина — безупречный вкус и чутье подвели здесь выдающегося исследо­вателя родной старины. «Воины стрельнули по кустам с красными девками по­ловецкими, — объяснял он. — Писал далеко не старый человек, отметив эту обычную по тем временам и нравам подробность набега». Не сомневаюсь, что такими же мыслями от этого эпизода из «Слова о полку» навеяны и следующие строки О. Сулейменова в стихотворении «Амазонка»:

В диком иоле половчанку полонили

И в полынь, раскинув полы, повалили
Н. Бибиков попытался обойти это место стыдливым умолчанием — в его переводе витязи «мчали» не «сдевами», а «за девами»:
Разлетелись в поле стрелами,

Шум и крик со всех сторон,

Мчатся воины за девами,

Ждет красавиц всех полон


А как же на самом деле? А вот как. Не отрицая реальности и, быть может, даже рутинной будничности таких «разинских свадеб» Средневековья, я все-таки категорически отвергаю, как совершенно неуместный, столь явный сек­суальный подтекст, якобы включенный в эту строку Автором «Слова».

Но ведь куда-то все же «помчали»! — возразит читатель. Верно, что «помча­ли», — вопрос только в том, что под этим понимать. «Э-эх, прокачу!.. Поедем, красотка, кататься!.. Какой русский не любит быстрой езды!» Убежден, что вся эта былинная лихость русской души не имеет к нашему отрывку ни малейшего отношения. Можно ли вообще так эффектно «ПОМЧАТЬ» девушек (причем, судя по тексту) вместе с трофеями (!) — объемными и столь многочисленными, что их не жалели даже на гати в топких местах? Те, кто «награбил жадливо», пожалели бы! Да и — просто физически — возможно ли «мчать» по «грязевым местам» (т.е. по топям), не надломив конских ног, не надорвав вконец своих лошадей под такою ношей? Позвольте же усомниться в значении, приписыва­емом здесь глаголу «помчати»! Не всегда следует переводить очевидное, бази­руясь на первом же пришедшем на ум значении. Существуют ведь и древнерус­ские «семантические архаизмы», т.е. слова как будто сегодняшние, но употреб­ленные в давно умершем значении. Но, едва увидев такое слово и не успев даже вникнуть, мы сразу же его «понимаем». Взять, к примеру, старинное слово «стремглав»: прочитав в старом тексте о том, как кого-то «стремглав повесили» (царь «повеле... уголья присыпати под нозе его... и стремглав повесити»), не следует воображать, что несчастного казнили в несусветной спешке — напро­тив, его придали долгой и мучительной смерти, повесив за ноги, «вниз голо­вой».

То же и с нашим словом «мчати»: если мы читаем в летописи, что враги «сом­чали» князя со второго этажа и убили около лестницы (1147), что русский ви­тязь видел, как в 1240 году убегали шведы, «мчаща под руку» на корабль ране­ного сына своего короля, и что в походе 1149 года дозорные «примчали» к Изяславу половецкого «языка», то перед нами совсем не скоростное «мчание» на коне: первого «стащили, сволокли», второго бережно «довели», да и третьего «привели» или «доставили», но вовсе не «примчали» в современном значении этого слова. Др.-рус. сомчати (см. всловаре И.И. Срезневского) означало «ста­щить, сволочить», болг. мъкна — «тяну, тащу», чеш. smykaii — «нести, волочить, тянуть», словен. pomikati — «тащить, продвигать».

Главный герой популярного во времена Игоря «Девгениева деяния» обра­тился к своим соратникам: «Приведите ми борзы мой фарь (т.е. коня), рекомы Ветр». Они же примчаша ему фарь, и всед на нь, борзо погна Василия». Случай­но ли здесь «примчали» появилось в ответ на недвусмысленно ясную просьбу «привести»?

Любопытно, что Д. Минаев еще в 1846 году, видимо, правильно понял, что имелось в виду, ибо перевел: «Помчали арканами невест диких половцев». Тоже можно сказать о наших современниках — A.M. Домнине: «...погнали по полю дев половецких в неволю», и об украинском переводчике Степане Руданском: «Красних дiвок половецьких гнали у неволю». Но у всех остальных, к сожале­нию, иначе...

«Несут, влекут, ведут, тащат, везут, гонят» — глагол мчати еще дважды употреблен в «Слове» в подобных значениях: в том месте, где Ярославна упре­кает ветер («Мычеши хиновские стрелкы на моея ладе вой») и где говорится о вестнике, который «жля поскочи по Руской земли, смагу людем мычучи в пламяне розе».

«Вели» пленниц, вероятно, не только пешком, но и «несли-везли» в их же собственных вежах-кибитках, под застревавшие в грязи колеса которых время от времени сбрасывали трофейное барахло. Где же тут «рассыпались, как стре­лы», где та лихая скорость, усматриваемая в «помчали»? Русские витязи вовсе не «помчали», а «повели (погнали перед собой или повезли за собой в телегах) красавиц-девушек половецких...»

Показательно, что именно в значении «несет, влечет» употре­бил Н.В. Гоголь этот глагол в знаменитой повести «Страшная месть», где очень многие фразы являются творческим осмыслением «Сло­ва о полку Игореве»: «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Глядишь и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина». Вот ведь как — со стороны даже не видно этого «мчания», нет здесь поспешности и торопливости, но есть тягуче-плавное и величаво-торжественное движение. Не могу разделить возмущения А. К. Югова, эмоциональ­но выступившего в одной из статей против «вульгарного тащили» и апеллирующего к тому, что «и в подлиннике: помчали, а вовсе не тащили».

Итак, мнимая скоростная связка «рассушясь — помчали» дает свой первый смысловой сбой. Второй сбой — раскрытие сочетания «рассушясь стрелами» — уничтожает в ней «скорость» окончательно. Ведь если «рассушясь стрелами» все, без исключения, толкуют как «рассыпавшись, словно стрелы», то почему же никто не обращает внимания на то, что использованный глагол никак не удов­летворяет такому значению? Вполне доказуемо, что рассушясь — не «искажен­ное» от рассунути («Татарове же россунушася по земли, и княгыню Ярославлю яша, и дети изъымаша» — XIV в.; «отроци разсунушася по великому грозному побоищу» — XV в.), и не отрассути («се половци расулися по Руской земли» — XI в.), и уж конечно же не от тюркского уш (летать), которое предлагает О. Су- лейменов в своих «доказательствах» того, что «Слово о полку» написал обру­севший половец.
Следует, как мне кажется, с уважением отнестись к мнению ос­меянного советскими исследователями адмирала А.С. Шишкова, министра образования пушкинских времен: «Глагол разсушась хотя по смыслу речи и долженствует, кажется, значить здесь рассыпав­шись или рассунувшись, однако корень оного не известен мне». Дей­ствительно, в одном и том же эпизоде, когда в 1068 году киевляне потребовали от князя коней и оружия, в летописях даются разные варианты фразы: «Се половци росоулися (в др. сп. разсеялися) по зем­ли» (ПСРЛ. Вып. 2) и «Се половци разсыпалися по земли» (ПСРЛ. Вып. 9-10).
Беда в том, что в тексте увидели сравнение — «как стрелы», тогда как в нем говорится о самых настоящих стрелах, которыми воины Игоря «рассушились» по полю. По своему смыслу сочетание «рассушясь стрелами по полю» вполне сравнимо с той фразой об Олеге, где он «стрелы по земли сеяше». Но если Олег эти стрелы сеял, то почему воины Игоря ими «рассушались»?

«Рассушася», применительно к стрелам, происходит от сух(ой) — «рассушиться» и означает — «одновременно осушив множество чаш». Тогда отчего же такая метафора? Это недоумение снимается самим «Словом», где о действиях Всеволода Автор говорит: «Стоиши на борони, прыщеши на вой стрелами». Ведь оттого и «недоста», что «распрыскал» все, что имел! Понятно, что прыскати можно было лишь чем-нибудь жидким. И если стрелы не являются жидкостью, то ведь почему-то и в античной «Илиаде» — «задождили свистящие стрелы», и в повести Флавия — «стрелы на нялетяху яко дождь», и в «Шахнаме» Фирдоу­си — «вслед за ними (двумя стрелами) частым дождем другие зашумели», и в «Искендер-наме» Низами — «бой, как проливающая дождь туча, посылал град стрел и дождь мечей».

А у нас? У Даниила Заточника — «каплями дождевными аки стрелами сердце пронзающе», в летописи (осада Владимира в 1098 году) — «идяху стре­лы аки дожчь», в былине о Ермаке — «стрелы летят, как часты дожди», да и в самом «Слове» — «итти дождю стрелами». Итак, стрелами «дождят» и «брыз­гают» у всех, а у наших, судя по рассматриваемому отрывку, еще и «поят» — общепринятое в мировой литературе понятие «дождь стрел» (перс. тирбаран, др.-инд. чараварса) русские сочинители трансформировали в кровавое вино, «распрыскиваемое» воинами для «угощения» врага. «Упиться» таким «вином» означало «залиться собственной кровыо». Так вместо обычного «сеятельного» возник не только «поливальный», но и «угощательный» образ стрел.

Похоже, что близко к раскрытию смысла сочетания «рассушясь стрелами» подошел В.В. Колесов в Энциклопедии «Слова о полку Игореве»: «Можно говорить, что сравнение воинов с тучами, проливающими дождь-стрелы, есть ти­пичный кеннинг» (выделено мной. — В. Т.).

В будущем, в связи с «прогрессом» в деле истребления себе подобных, про­тивники, как свидетельствует историческая песня, «угощались» не стрелой, а «пулей свинчатой», уже не столько «поя вином», сколько «кормя» друг друга «харчем» из ружей. Неслучайно Р. Джемс, составивший в начале XVII века русско-английский словарик, отметил в нем харчистое ружье — «требующее боль­шого заряда, широкоствольное».

Сравнение противостоящих войск с тучами, а стрел с дождем обычно как для древнерусской (например, в произведениях Куликовского цикла), так и для мировой литературы. «Черныя тучя с моря идут... итти дождю стрелами», — сказано о половецких полках накануне решающего сражения.

И снова вернемся к нашим воинам, которые, предвкушая богатую добычу, по воле переводчиков, лихо «рассыпались, как стрелы, по полю». Летопись рас­сказывает, что в ту победную пятницу в авангарде русских войск пошел свод­ный полк из стрелков-лучников, собранных от всех князей, — «напереди же стрелци, иже бяхуть от всех князий выведены». Во время переправы через Сюурлий «выехали из половецких полков стрелки и, пустив по стреле на русских, ускакали... Обратились в бегство и те половецкие полки, которые стояли по­одаль за рекой». Воины авангарда, погнавшись за ними, «избивали половцев и хватали пленных». Вопрос к читателю: чем ответил на обстрел при переправе упомянутый сводный полк искусных стрелков? Не от их ли массированного ответа побежали и те половцы, что стояли поодаль за рекой?

Сравнение противостоящих войск с тучами, а стрел с дождем обычно как для древнерусской (например, в произведениях Куликовского цикла), так и для мировой литературы. «Черныя тучя с моря идут... итти дождю стрелами», — ска­зано о половецких полках накануне решающего сражения. Как тучи «рассушаются» дождем, так и полки «рассушались» стрелами — т.е. стрела за стрелой осу­шали они свои «чаши». Авангардный полк рассушился стрелами по огромному полю не иносказательно, а буквально — из «тучи» стрелков, которые, непрес­танно «изливая» сотни своих «чаш» (колчанов).

Предлагаемый перевод этого фрагмента таков:

«Спозаранку в пятпииу потоптали поганые полки половецкие и, рассеяв стре­лы по полю, повезли красных девок половецких…»



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   34




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет