Глава 23 Неожиданный звонок

Виталий Заборский, как и обещал, отзвонился после шести вечера.

– Иван Сергеевич, я насчёт последних новостей.

– Давай, не томи.

– А можно не по телефону?

– Прям такая серьёзная конспирация необходима?

– Если совсем честно, очень перекусить охота, за целый день не успел…

Не прошло и пятнадцати минут, как на пороге возник слегка вспотевший Заборский:

– Шеф, вы же знаете, я человек не привередливый. Соглашусь на всё: хоть тройная уха из осетра, хоть поросёнок с хреном, хоть омары в трюфельном соусе. Привередничать не буду, съем все.

– Тогда бутерброды с колбасой и сыром плюс крепкий кофе тебя вряд ли устроят. Жаль, придётся самому мучиться. Ольга с малым уже неделю гостят у тёщи. И все приготовленные ею припасы, как назло, вчера закончились…

– Ладно, разделю страдания, но только из уважения к вам. И даже готов большую часть взять на себя.

– Да умалывай всё, я уже подкрепился. Могу даже стопку коньяку налить, чтоб разговор получился. Сытый-то голодного не разумеет. Ну, выкладывай, – устроился в кресле Иван, после кофе и непременной сигареты Виталика.

– Шура в реанимации, – сказал он, – её состояние по-прежнему стабильно тяжёлое, и в сознание она так и не приходила. Как объясняют врачи, всё осложняется тем, что после выстрела она упала и сильно ударилась головой об угол тумбы. А это вызвало ещё и сотрясение мозга. Возле её палаты постоянно находится дежурный милиционер, её усиленно охраняют, хотя пока не понятно от кого.

После беседы со своим «источником» в органах у Заборского сложилось впечатление, что Олегом Бессоновым следствие пока особо не интересуется, из чего следует: они не знают, что Олег – родной сын Константина Ковалёва. Или тщательно скрывают этот факт. Зато фигура с записи молчановской видеокамеры признана реальной. Специалисты из института кинематографии, куда видео отправили на экспертизу, подтвердили подлинность материала, что окончательно сбило следствие с толку. Огромную надежду, подчеркнул Виталий, в милиции возлагают на выздоровление Шуры Ушкало, которая может пролить свет на произошедшие в усадьбе события. И ещё он сообщил, что звонил в общежитие, где проживают Бессонов с напарником, и, дежурная сказала, они до сих пор не вернулись.

– О, чуть было не забыл, – Заборский обожал самые интересные новости припасать на десерт. – Когда вы в администрации заседали, от этого информагентства «Точка» очередной сюжет пришёл. О качестве воды в нашем водопроводе. Очень интересное и полезное исследование.

– И что? – слегка удивился Черепанов.

– Да ничего, завизировал и дал в эфир. Материал на самом деле интересный и объективный. Да и свои обязательства по расчётам они выполняют.

– Ничего не понимаю, зачем им это? Тем более что генерального спонсора и вдохновителя, под которого всё затевалось, – господина Ковалёва уже нет в живых, – похоже, эта маленькая загадка всерьёз задела Черепанова.

– Самое интересное, что, по вашим словам, Альмак этот – птица серьёзная, но ни его самого, ни какой-либо информации о нём в сетях вообще нет.

– Странно…

– Разберёмся. Вы мне его визиточку для начала дайте. Ну, я побежал, больше ведь в вашем холодильнике всё равно поживиться нечем.

Иван весело похлопал на прощание Виталия по плечу и закрыл за ним дверь.

До прихода Виталия Черепанов смотрел по телевизору футбол. Вот так всегда, прервут на самом интересном месте. «Заря» только-только забила ответный гол и начала атакующие действия, как Виталий своим сообщением обломал весь кайф от предстоящей «домашней» победы. Черепанов приглушил звук телевизора, отвлёкся от матча, который теперь воспринимал только визуально, и перешёл к анализу информации, скопившейся после покушения на Шуру, и свежей, полученной от Заборского. Что изменилось по сравнению с теми версиями, которые он «рисовал» ранее? Иван вынул из папки листы с записями и разложил перед собой на столе.

Из пяти версий, намеченных ранее, он оставил только три. Три, которые следовало проанализировать в связи с изменившимися обстоятельствами.

Убить Ковалёва и стрелять в Шуру мог Олег Бессонов. Могла Маргарита Ковалёва. И мог тот, третий, неизвестный, которого Иван обозначил как «призрак».

Теперь по порядку: зачем Бессонову стрелять в Шуру? Допустим, он этого не хотел, он пришёл убить Маргариту Ковалёву. Сейчас, когда его отец мёртв, единственным препятствием на пути Олега к наследству остаётся Рита. И если её убрать, всё имущество и деньги перейдут к нему. Если, конечно, через суд удастся доказать отцовство Ковалёва. Заманчиво? Очень. Он выбирает момент, заходит в комнату и… вместо Ковалёвой видит Ушкало. Её он знает, она неоднократно бывала у Маргариты. Значит, нужно выйти и зайти позже, когда Шуры не будет. Но нет, он стреляет в Шуру – почему? Пусть так: он не хочет ждать и намерен закончить дело сразу. Он стреляет в Ушкало и… чего же тогда не продолжает дальше, не находит в ванной Риту и не убивает её? А уходит, оставляя Шуру лежащей на полу в комнате Ковалёвой и даже не убедившись в том, что она мертва? Таким образом, оставляет живого свидетеля преступления. Не очень-то убедительно.

Теперь Рита. Могла стрелять? Теоретически – да. Но зачем? Допустим, Шура в сговоре с ней. В надежде на долю в наследстве, которую ей обещает Рита, она убивает её мужа. И теперь Рита, чтобы не делиться с Ушкало и просто спрятать концы в воду, убивает Шуру… Или другой вариант. Шура могла шантажировать Риту, «заказавшую» убийство мужа. В ответ Рита собирается убить Шуру, чтобы та замолчала. Но если она способна на убийство, то вполне могла бы обойтись без помощи подруги и сама убить Ковалёва . К тому же у них с Шурой такие нежные отношения… И опять же: зачем оставлять Шуру живой? Нет, это предположение, как и предыдущее, вызывает много вопросов. Хотя мотив для убийства Константина Ковалёва – получение наследства – у Риты имеется. А вот для убийства Шуры – большой вопрос.

Остаётся «призрак Молчановки». Что это? Кто это? Возможно ли, чтобы этот неизвестный, странно выглядящий субъект, который где-то добыл ружьё и несколько раз незаметно появлялся в усадьбе, был одновременно заинтересован в смерти Ковалёва и Шуры? Да хоть бы одного из них? Если отбросить мистику – нет! Значит, эта версия не годится? Но как же тогда слова Бори Картавого о странном мужике, который врезал ему по башке? И выражение страха на лице Шуры, о котором говорили врачи. И наконец, эта фигура с видео, промелькнувшая в сторону комнаты Ковалёвой и обратно во время покушения на Шуру. А странное поведение собаки, потерявшей след буквально в воздухе? А свидетельства Полонской, сторожа Никитича и других о том, что они неоднократно видели «призрак Молчановки»? Да и в какую категорию записать те звуки, которые Иван собственными ушами слышал ночью в коридоре усадьбы? Но если пойти в этом направлении, можно опять скатиться к мистике, а в неё Черепанов верить не хотел.

Почти все известные ему источники трактовали призраков как субстанцию нематериальную, вяло парящую и быстро растворяющуюся в воздухе. Молчановский же призрак, наоборот, осуществлял вполне реальные действия. Он не пугал своим присутствием – не корчил страшные рожи, не стучал по стенам, не скрипел дверями, он вполне конкретно брал в руки ружьё и стрелял в людей. А это уже совсем не в духе привидений, не их это стиль, не их методы… Получалось, что призрак из усадьбы относился к той редкой разновидности привидений, которая не имела никакого отношения к миру иллюзий, галлюцинаций и миражей, а существа вполне осязаемо и «конкретно». Воистину, подивился Иван, какое время – такие и призраки! Но ведь игнорировать версию с «призраком» тоже нельзя, а объяснить, не окунаясь в область паранормального, невозможно.

Надо разрабатывать «версию Бессонова», решил Иван. То, что Олег вдруг исчез, говорит не в его пользу, но и логики в этом тоже нет. Сейчас он должен бы вести себя обычно, не вызывая подозрений, а он пропал. Странно… Если, конечно, Бессонов причастен к этим выстрелам. Да и свидетельство Шуры могло бы многое объяснить, если, конечно, она что-то видела.

Поздние размышления Ивана опять прервал звонок. Он посмотрел на экран телефона – номер засекречен. Интересно, кто, кроме Заборского, мог звонить ему после одиннадцати вечера?

– Слушаю, – ответил Черепанов и на всякий случай включил режим записи на диктофон. Но голос в трубке оказался знакомым.

– Это беспокоит Бондарчук, извините за поздний звонок. Но я подумал, что вам будет интересна информация, которую я вам сейчас озвучу. Во время нашего недавнего разговора вы с товарищем активно интересовались вариантами развития событий относительно будущего корпорации. Так вот, я хочу вам сообщить некоторую конфиденциальную информацию, которую по понятным причинам представителям официального следствия сообщать не могу. Впрочем, они её и сами узнают, правда чуть позже… Но перед этим попрошу вас выключить диктофон, иначе разговор не состоится.

Иван отключил диктофон, подивившись то ли возможностям, то ли интуиции Бондарчука, и продолжил разговор:

– Извините, я отключил запись и внимательно вас слушаю. Абонент не определился, и я на всякий случай включил диктофон.

– Так вот, – продолжил Бондарчук, приняв объяснения Ивана, – сегодня вечером по своим каналам я узнал, что перед смертью Ковалёв изъявлял желание написать завещание, но не успел. Зато он успел составить и подписать брачный договор со своей супругой Маргаритой Ковалёвой. Договор, который при женитьбе он не посчитал нужным составить. Почему решили только сейчас, я думаю, вам известно, раз вы ведёте расследование. Но главное – условия. А по условиям этого договора в случае расторжения брака или смерти Ковалёва его жене, Маргарите Ковалёвой, достаётся следующее: автомобиль, зарегистрированный на её имя, личные вещи, однокомнатная квартира в Лугани – это в новострое, в комплексе «Журавушка», который наша же строительная компания строила, – плюс разовая выплата в размере довольно скромной суммы. И всё.

– То есть всё основное имущество и активы достанутся…

– Выводы делайте сами, это задача не моя, а ваша и органов следствия, если они этим серьёзно занимаются. И ещё, вы просили домашний адрес нашего сотрудника Олега Бессонова для беседы с ним. Зная вас и вашего помощника Заборского, уверен, что вы уже побывали по этому адресу и не застали Бессонова на месте. Его нет там уже несколько дней. Более того, ещё вчера он должен был выйти на работу, заступить на дежурство в наше охранное агентство, но не появился. На телефонные звонки не отвечает – мобильный телефон отключен. По моим данным, он мог уехать к матери в Днепродзержинск, куда постоянно мотался и ранее. Помогал по хозяйству – у них свой небольшой домик, отвозил ей деньги. Но ранее он никогда не задерживался, знал, что в этом случае можно сразу лишиться работы. Как бы там ни было, у всех есть номер телефона, по которому меня ребята предупреждают в случае форс-мажора. Записывайте адрес матери в Днепродзержинске: улица Прожекторная, дом 8.

И конечно, как вы понимаете, любые ссылки на наш с вами сегодняшний разговор, если что, мною впоследствии подтверждены не будут. Спокойной ночи!

Еще один поворот событий! Иван теперь по-другому взглянул на свои недавние записи.

Если верить Бондарчуку – а не верить ему оснований нет, – то теперь Маргарита Ковалёва, как и её подруга Шура, из числа подозреваемых в убийстве Ковалёва практически исключаются. Рита-то уж точно знала о содержании брачного договора, и убивать мужа после подписания этого документа было совершенно бессмысленно. При его жизни она имела значительно больше. Поэтому и молчала о наличии договора, надеялась, что он, возможно, не всплывет или затеряется в бумагах Ковалёва. Но тот, кто хотел устранить Риту Ковалёву после смерти её мужа, мог и не знать о наличии брачного договора или о его содержании. И тогда, если принять версию о имущественно-наследственных притязаниях, на первый план в качестве подозреваемого выходит Олег Бессонов. Ему бы сейчас вести себя тише воды, ниже травы, а он вдруг исчез. И тем самым привлёк к себе внимание.

Но почему же Бондарчук позвонил и сообщил об исчезновении Бессонова именно ему? Не потому ли, что понимал: Черепанову придётся сообщить эту информацию официальному следствию. В противном случае это будет трактоваться как сокрытие от следствия важных фактов в деле об убийстве и покушении на убийство и может расцениваться как уголовно-наказуемое деяние. Особенно в тот момент, когда пропал Олег Бессонов. Почему Бондарчук сам не сообщил об этом в милицию, понятно. Не захотел и в дальнейшем не захочет делиться со следствием информацией о семье и делах Константина Ковалёва. Но почему он засуетился теперь и позвонил Ивану почти ночью? Значит, знает что-то такое, что заставило его сделать это немедленно. А это, например, может быть прямая угроза жизни Олега Бессонова. Угроза, которую Черепанов так или иначе может предотвратить. И это, очевидно, чем-то выгодно Бондарчуку, не будет он лишний раз «светиться» просто так. Он не сказал, от кого исходит эта угроза, но ясно дал это понять. Иначе зачем тогда сообщать адрес Олега в Днепродзержинске.

А может, Бондарчук хочет подставить Бессонова его, Ивана, руками? В данной ситуации это несложно. Но тогда в чьих интересах он действует? И сколько сейчас времени? Иван взглянул на часы – одиннадцать тридцать пять. Надо позвонить Заборскому. Обычно тот часто беспокоил его по ночам, сейчас всё будет наоборот. И Иван набрал номер Виталия.

– Не спишь? Молодец! – сразу начал он. – Слушай и не перебивай. Мне сейчас позвонил Бондарчук… да, именно, начальник безопасности корпорации Ковалёва, и дал кое-какие сведения. Но главное, что я понял, это то, что нужно срочно найти Олега Бессонова. Он не вышел на работу и может быть в большой опасности. Но ни в коем случае не ищи его сам, а прямо сейчас сообщи следователю, ведущему дело, всю ту информацию о родственных связях Ковалёва с Бессоновым. При этом ссылайся на свои источники, ну ты сам знаешь, как это сказать, не мне тебя учить. Но главное – необходимо срочно начать поиски Олега Бессонова. Срочно! Я уверен, иначе Бондарчук не позвонил бы мне ночью. Пусть возьмут опергруппу и едут в Днепродзержинск или звонят местным операм, чтобы те сами мухой летели к матери Бессонова. Олег может быть там. Или там отыщутся его следы. Адрес я сейчас тебе сброшу эсэмэской. Если сможешь поехать с ними в Днепродзержинск – поезжай. Виноват Олег или нет, в любом случае он находится под чьим-то «прицелом», и нам важно знать, кому он мешает. Или наоборот, кто и почему мешал ему? Всё, действуй!

Иван ещё долго не мог заснуть, ворочаясь и прокручивая в голове возможные варианты развития событий. Радовало одно: «Заря» всё-таки выиграла со счётом 3:1, и это было единственное оптимистичное событие в этот день.

Глава 24

Виктор фон Графф. Испытания
Проверяющий Палаты госимуществ господин Иннокентий Бец имел все основания считать, что находится в фаворе у начальства. Его отчеты о проверках казённых учреждений ставили в пример остальным ревизорам: цифра к цифре, ровные столбцы инвентаризаций, анализ всего увиденного и под конец обстоятельный вывод о состоянии дел. Высокие начальники могли открыть рапорт на последней странице и сразу получить исчерпывающее представление о том, что происходит в учреждении, не утруждая себя анализом множества цифр, – это Бец за них уже сделал.

И вот как снег на голову: «Предписано отбыть в Великоанадольское лесничество Александровского уезда для инспекции оного и составления рапорта о работах, проведённых полковником фон Граффом». Все ревизоры, возвращавшиеся оттуда, сетовали, что худшего места для жизни в уезде не найти. За что же ему выпало такое счастье? Провинился ли где?

Перед убытием Бецу было приказано явиться к управляющему Палатой, чего до сих пор не случалось никогда и ни с кем. Все указания, если таковые имелись, ревизоры обычно получали через начальника своего департамента.

– Вижу, вы в смятении, Иннокентий Александрович, – Николай Васильевич Компанейщиков из-за стола не встал и руки не подал.

– Прибыл в ваше распоряжение, ваше превосходительство! – Бец вытянулся по струнке, словно находился в военном заведении.

– Вам предписано провести ревизию лесничества, не так ли?

– Так точно, получено такое предписание, – Бец все ещёстоял навытяжку.

– Мне рекомендовали вас как хорошего специалиста со стажем. Я посмотрел ваше личное дело, и мне показалось, что вы засиделись на своей должности.

– Премного благодарен! – конечно, чиновник давно лелеял мечту о повышении и часто представлял себе тот день, когда он сядет за стол начальника департамента, но всё случилось настолько неожиданно, что Иннокентий Александрович несколько оторопел.

– Для полной уверенности в том, что я в вас не ошибся, – Компанейщиков говорил это, не глядя на собеседника и читая какой-то документ, скорее всего, к делу не относящийся, – отложим ваше назначение до составления отчёта по проверке лесничества. Полковник фон Графф и ранее лояльностью не отличался, а ныне, после обострения его болезней, стал чрезвычайно резок и раздражителен. Вам следует быть готовым к холодному приему.

– Ваше превосходительство, мне никогда ещё не приходилось сталкиваться с тёплым приемом. Привычные мы… – Бец был готов к чему угодно, лишь бы сбылась его мечта.

На этот раз Компанейщиков оторвался от документа, лежащего на столе, снял пенсне и, поморщившись, словно ему пришлось взять в руки сырую рыбу, сказал:

– Задание ваше имеет некоторый подтекст. Что бы вы там ниобнаружили, отчет должен быть составлен таким образом, чтобы после его прочтения стало понятно: лесничество в упадке, перспектив нет. Будет хорошо, если вам удастся вскрыть злоупотребления или нарушения. Вам всё понятно?

– Как же не понять, ваше превосходительство, сделаем в лучшем виде.

Окрылённый доверием высокого руководства, Бец отправился готовиться к дальней поездке…

* * *
Елисавета, обессилевшая за последний месяц от ночных бдений у кровати больной дочери, сидела теперь возле её гроба и беззвучно плакала. Так, без слёз и звуков, плакать может только мать. Елисавета гладила лицо дочери, разговаривая с ней, как с живой.

«Солнышко моё, зачем же ты ушла? Быть тебе голубкой теперь, чистой и беззащитной. Господь будет милостив к тебе, ты ведь нагрешить не успела за свой короткий век. Прилетай иногда ко мне, ладно? Ты не забывай нас, и папу, и Колюшку не забывай…».

Виктор Егорович подошел к жене сзади и положил руки ей на плечи: «Любовь моя, нам нужно пережить это испытание… У нас Колюшка остался, ради него нужно жить дальше…».

– Сколько же можно преодолевать испытания, ВиктОр? Я уже не хочу их преодолевать. Я устала от испытаний. С того самого дня как ты забрал меня сюда, мы только и делаем, что боремся. То с холодом, то с голодом, то с природой, – Елисавета глядела прямо перед собой, не поворачивая головы. – Оленька вот не выдержала… Не уберегли… Далось тебе это проклятое место. Разве тебе лес дочь заменит?

Фон Графф молчал. Елисавета никогда не жаловалась на тяготы бытия. Даже тогда, когда они мерзли в своём первом доме в Новотроицком и она узнала, что беременна первенцем Николаем. Но вот такая потеря…

Полковник вспомнил холодный Овруч. Смерть отца тогда рвала душу на части так же, как и сейчас.

Недаром говорят: «Пришла беда – открывай ворота». Как только приехал этот Иннокентий Александрович Бец из Екатеринослава, всё сразу разладилось. Ещё недавно отчёты, которые составлял полковник, Палату устраивали, но вот те раз – ещё одна проверка. Да ладно бы просто ревизия, а то ведь роет как, с пристрастием! И учеников опросил на предмет того, как кормят, и в лазарете все перепроверил, не поленился пересчитать саженцы – и этого года, и прошлого.

«Ну да ладно, и это запишем» – любимая его присказка. Уже ни Прохор, ни лекарь, ни ученики, ни даже сам фон Графф не обращали внимания на вечно шныряющего то здесь, то там ИннокентияАлександровича. Поначалу, как добрые хозяева, кормили его и поили, рассказывали обо всем, но по прошествии времени ревизия начала принимать какой-то странный оборот, вопросы проверяющего становились всё заковыристее. Никакие лекции, прочитанные полковником, не могли дать Бецу понимания, почему же зайцы в зиму объедают кору деревьев. Въедливый ревизор пытался пересчитать количество ушастых, которые могли бы нанести вред саженцам, и получилось более двухсот штук.

«Да вы, господин ревизор, их и не увидите, кто ж станет ждать, пока его заприметят? А если ружжо у вас? Косой – он не дурак, да и трусоват конечно», – отвечал Прохор на вопрос Иннокентия Александровича о том, где эти двести зайцев могут прятаться, ведь это целая армия.

Дотошный Бец, вдохновлённый обещаниями Компанейщикова, рвал и метал. При всём его старании желаемый результат был недосягаем. Бец обошёл окрестных крестьян в поисках каких-либо компрометирующих полковника фактов, но всё было тщетно. Сколько-нибудь значимых цифр, которые могли бы свидетельствовать о финансовых нарушениях и погубить фон Граффа, тоже не всплыло. И тогда Бец решился на крайние меры.

– Вижу, вы здесь работаете не покладая рук на благо империи, – Иннокентий Александрович незаметно, как он это обычно делал, подкрался сзади.

Прохор во дворе тачал седло. Услышав из-за спины высокий голос проверяющего, он от неожиданности вздрогнул и проколол себе руку шилом.

– Тьфу на тебя, окаянный! Следующий раз оглоблей получишь, ирод!

– Не хотел доставить неприятностей, – голос Иннокентия Александровича лился шёлком, будто он разговаривал с начальством.

Бец взял кувшин с водой, стоявший на крыльце, и вернулся к Прошке.

– Давай полью, очень необходимо, чтобы не было заражения, – ревизор, не спрашивая, начал лить воду на руку. – Немного осталось таких людей, как ты, Прохор. Уж где я только не бывал, а всё не встречал.

– Чёй-то вы, барин? – Прошка смыл кровь, оторвал от чистой полотнянки полоску и стал заматывать руку. Зубами он захватил один конец обмотки, распустил его надвое и попытался завязать узел. – А ну-ка, подмогни, Иннокентий Александрович!

Бец, слегка затянув бинт, продолжил:

– Болеете душой за дело, и при всём том живёте бедно.

– Ну так, а вырастили сколько? – Прошка зубами затянул узел потуже и теперь мог разговаривать с непрошеным гостем. – Уж сколько лет мы тут лес растим, а только нынче можно возрадоваться, но батюшка не велит, говорит, если успокоимся – дело святое не закончим. Успокоение там дадут, если заслужим, – Прохор многозначительно указал пальцем здоровой руки в небо.

– Успокоение заслужить можно, только будучи праведником. Все мы грешим, хотим того или нет.

– Там рассудят, – Прошка снова взялся чинить седло и оттого на своего гостя не глядел.

– Так и здесь тоже есть кому судить…

Прохор протянул нить сквозь толстую кожу седла и повернулся к Бецу.

– Ты не темни, барин. То мы хорошие, то никуда не годные, говори как есть, непривычные мы к вашим играм.

Бец опустил глаза и задумчиво почесал подбородок.

– Видишь ли, Прохор… Я здесь уже больше месяца. Сразу начал присматриваться к людям и понял: ты один из тех, кому можно доверять. Фон Графф – отличный руководитель, подвижник, но тяжело ему. Мало тут вас таких, кому большое дело доверить можно…

Прошка уже набрал было воздуха, чтобы осадить гостя, отправить его куда подальше за ворота, но что-то подсказало ему, что стоит дослушать Беца до конца.

– Переживаю я, Прохор, сильно переживаю.

– И что же тревожит ваше благородие? – Прошка опять взялся за седло, чтобы не выказать лицом своих чувств.

– Тревожит меня, что Виктор Егорович может пострадать невинно за своих подопечных. Знаю, что воруют, вычислил недостачу, но я же не жандармерия, чтобы допрашивать, – Прохор по-прежнему не отрывался от работы, внимательно слушая собеседника. – Не хочу Виктора Егоровича огорчать.

– Так от меня что надоть? – Прошка сказал это мягко, так, чтобы не спугнуть провокатора.

– Да самую малость, Прохор. Укажи мне, кто, когда и сколько, а я уж там разберусь. Меньше всего хочу неприятностей Виктору Егоровичу доставить, нужно всё аккуратненько сделать: и казнокрадов наказать, и ему не навредить.

В воздухе повисла пауза. Прохор никак не ожидал, что препротивный Иннокентий пойдёт на такой разговор с ним.

– Так, а мне что с того, ваше благородие? Паны дерутся – у холопов чубы трещат. Я уж как-то стороной… У вас образование, китель вон есть, куда нам, селянским…

– Недооцениваешь ты себя, Прохор, – это факт. Говорю же, здесь людей порядочных раз, два и обчёлся. Я на тебя рассчитывал…

– Ваше благородие, не темни. Я так не умею. Ежели чего надо, так ты скажи, не темни, – не зная, как поступить, Прохор пошёл по второму кругу.

– Говорю же, – Бец начал раздражаться, но тут же одёрнул себя, – подскажи, где, кто, когда и сколько воровал. Мне будут полезны любые факты. Виктору Егоровичу не говори, он и без того слаб здоровьем. Разберёмся, поможем ему вытравить эту скверну. Он тебе благодарен будет. Да и я тоже. На этот случай у меня есть десять рублей серебром.