§ 26. Уже в 1270 году город Любек имел в своём суде учёного писца. С конца XIV века юрисконсульты принимаются другими городами, так что к заключению XV столе-

В народном языке надолго сохранилось сознание изложенной противоположности: слово «суд» (gericht) народ сохранил за судом шеффенов, а в бюрократическом суде видел орган княжеской власти (amt).

В суде шеффенов существовал порядок, по которому как заинтересованным лицам, так и некоторым другим лицам предоставлялось отвергнуть произнесённое решение (Ur-theilschelten) и требовать его пересмотра в высшем суде. Кроме того было в обычае, что в затруднительных случаях сам суд спрашивал совета у другого суда. Во второй половине XV столетия этот порядок дал опору для института апелляции, заимствованного из римского права и практи-

Стр. 74
ковавшегося в церковном суде. В качестве апелляционных инстанций выступили городские суды.

Важное значение имело учреждение центрального Имперского Суда (Reichskammergericht), которое последовало в 1495 году. Председателем суда состоял князь, граф или барон; половина членов составлялась из рыцарей, половина — из ученых докторов. В статуте постановлялось, что суд будет происходить по «общему праву», т.е. по праву написанному и, следовательно, главным образом—по праву римскому. Новый суд образовал первую инстанцию по делам имперских подданных и апелляционную инстанцию по делам подданных отдельных княжеств. Компетенция его была обширная; служа хранителем земского мира он вообще преследовал всякую неправильность, сотворенную в низших судах.—Значение имперского суда возросло и утвердилось с 1530 г., когда было принято постоянное местопребывание его в Шпейере. Он стал рассадником юристов в стране: адвокаты начинали свою практику в нём и потом отправлялись на родину; с 1555 года -молодым юристам было вменено в обязанность некоторое пребывание при имперском суде. Замечательнейшие юристы состояли в числе его членов и уважение к ним было перенесено на самый суд. Некто Минзингер впервые опубликовал решения суда, чем этот последний оставался сначала недоволен; потом подобное опубликование вошло в обычай и решения суда сделались предметом разработки со стороны обширной литературы (iurisprudentia cameralis).

Многие из князей, не желая умаления своей власти в интересах централизации, не подчинялись императорскому суду и выговаривали у императорской власти в свою пользу и в пользу своих подданных соответствующую привилегию (privilegium de non appellando). Но в таком случае им приходилось устраивать у себя дома местные апелляционные суды, которые составлялись и действовали по примеру имперского суда (гофгерихты, обергофгерихты). Канцелярия при князе (Canzlei) стояла ещё выше этих судов и ещё с большим авторитетом подавляла самостоятельную деятельность шеффенов.

К половине ХVII столетия господство юристов и бюрократического суда было окончательно упрочено; слабые остатки суда шеффенов, нигде не поставленных самостоятельно,

Юридическая литература Италии ещё погружалась в пучины схоластики, как из сферы, охваченной Возрождением, вышел первый протест против такого её состояния. Прародитель Возрождения Петрарка (XIV ст.), по принуждению и с неохотою изучавший правоведение в течение семи лет своей молодости, называл эту науку «крайне растянутой, запутавшейся в тонкостях казуистики. На законников и адвокатов своего времени он смотрел с презрением, потому что они не доискиваются происхождения права и законов, а занимаются только практическою стороною своей науки, ведущей прямо в наживу. Поэт не ценил и юридическую практику, хотя необходимую для государства. Он указывал на ежедневный опыт, который, по его мнению, был не согласен с нравственностью. Петрарка находил, что практика права искажена людскою бессовестностью, и желал, чтобы господствовало то человеческое право, о котором говорили древние Философы»⁴³. Около ста лет после Петрарки неаполитанский учёный и гу-

стр. 79
без глоссы, издание всей этой компиляции⁴⁵. Филологическая школа подорвала бесповоротно авторитет глоссаторов и комментаторов и, насколько было в её силах, устранила из юриспруденции плоды средневековой схоластики. — В филологической школе мы встречаем первые проблески объективно-научного изучения предмета, т. е. такого изучения, .где исследователь не задаётся никакою практическою целью, но работает над предметом из одной любознательности. Объективно-научное отношение к римскому праву должно было открыть в нём такие стороны, которые исчезали пред взором глоссаторов и их последователей. Учёные филологической школы остановили своё внимание на исторических вопросах, которые возникали при изучении римских юридических памятников. Глоссаторы лишь кратко касались известного фрагмента Помпония о происхождении права (Dig. 1. 2. fr. 2); комментаторы вовсе обошли его молчанием. Напротив Цазий в своих лекциях пользовался этим фрагментом, чтобы по его поводу сообщить своим слушателям исторические подробности относительно римской магистратуры и событий римской истории. Но наиболее всего в этом отношении совершил француз Куяций (род. 1522, ум. 1590), даровитейший представитель филологической школы. Это был замечательный истолкователь римских юридических памятников, обладавший большим критическим талантом, обширными сведениями по римским древностям и историческим чутьём. «Всю глубину своего остроумия и весь запас своих знаний Куяций обращает на то, чтобы восстановить первоначальный смысл той или другой составной части Юстиниановой компиляции; в своём стремлении постигнуть характер отдельных юристов, из которых составлены пандекты, он достигает того, что силою исторической интуиции, действительно, оживляет вновь образы Павла и Папиниана, Юлиана и друг.». Трудам Куяция последующая юриспруденция была обязана «неисчерпаемым кладом исторического, критического и экзегетического материала и плодотворных мыслей».

Стр. 81
ном знакомстве с римскими юристами Цазий почерпнул силы для борьбы с злоупотреблениями практической юриспруденции. «Как целесообразно, как необходимо было бы», писал он в 1518 году, «урезать бесконечные комментарии к источникам, — комментарии, которые вносят с собою более тьмы, нежели света. Обременённые трудами контроверз, они щеголяют мнимою учёностью вместо того, чтобы споспешествовать истинной науке. В этом своём виде они дают пищу адвокатскому крючкотворству, и писатель, прибавляя свои новые измышления к старым, открывает только опору адвокатам для лжетолкования закона. Эти крючкотворы напитывают своим ядом суды, подымают на смех судей, тревожат покой честных людей, смущают государственную жизнь; они одинаково ненавистны и Богу, и людям». Филологическая школа повлияла на очищение нравственной атмосферы судов. Однако все таки туда не проникло характерное свойство римского права— его индивидуализм, и не водворилось там замечательнейшее учреждение его — суд по совести и справедливости. Эти принадлежности права не усваиваются путём заимствования или подражания; они вырастают только при широком развитии самостоятельного судебного творчества. Римские юристы мыслили своё право как живой порядок жизни, как известное сочетание множества казусов; самые нормы их имели характер казуальных решений. Напротив новые юристы узнали римское право из книг; для них не было другого исхода, как охватить его с логической стороны. Они искали в этих книгах систему норм и были готовы обратить в норму любое казуальное решение.—В филологической школе систематизирующая тенденция сделала новые успехи. Все видные представители этой школы преподавали римское право с университетских кафедр; иные, как Цазий, около тридцати лет учивший в Фрейбурге, были обязаны своею славою по преимуществу своей профессорской деятельности. Условия академического преподавания особенно располагают к систематике; преподавание на итальянский лад (mos italicus) было отвергнуто вместе с итальянскими комментаторами, и кто не удовлетворялся экзегезой, тому предстояло вырабатывать новую систему изложения.

стр. 84
tationes) и рядом с ними малые трактаты на различные темы (диссертации), имевшие значение журнальных статей нашего времени. Для проявления индивидуализма авторов новая форма открывала достаточный простор.—Между тем в последние три десятилетия XVI века образовалась как бы особая мода на изучение римского права, и юридические факультеты были переполнены слушателями. При новом способе преподавания большинство имело возможность пройти полный курс и выйти из университетов со степенью доктора; широкая раздача этой степени, естественно, повлияла неблагоприятно на её значение и умалила строгость экзаменаторов. Докторский диплом выдавался университетами за плату, довольно высокую; и с этого времени повела своё начало известная поговорка: accipimus pecuniam et mittimus asinum in patriam.

Для исследователя, находившегося под живым обаянием классической древности, римское право открывало такой неисчерпаемый источник умственного труда и наслаждения, что невольно он продолжал видеть в нём идеал всякого права. По Донеллу, право есть каждое принудительное постановление, которое предписывает справедливое и запрещает несправедливое. Постановления, которые принуждают к несправедливому или запрещают справедливое, не составляют права; но римское право отвечает требованиям предложенного определения,—оно предписывает только справедливое, и потому оно есть право само по себе, и, в силу этого качества его, мы обязаны подчиниться ему. Но ему подчиняются также по доброй воле, в силу его красоты и величия. а также потому, что оно развилось не из одних римских постановлений, но из принципов общенародного права (ius gentium). Ему подчиняются благодаря мудрости его творцов и имея в виду ту услугу, которую приносит оно при толковании постановлений родного права.—Такие-то взгляды внушались воодушевленными профессорами их слушателям и чрез этих последних проникали в судебную практику.

Впрочем существовал ещё другой, более непосредственный путь для влияния юридических факультетов на судебную практику. Уже в XIII столетии заинтересованные лица, духов-

(1/2 XVII—XVIII).