Учебное пособие для студентов высших учебных заведений

ГЛАВА 4. 
 
ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫЙ АНАЛИЗ ЯЗЫКОВЫХ 
СУЩНОСТЕЙ 
Описание языка региона с позиции лингвокультурологии 
Рассмотрим конструктивную роль языка в формировании духовной культуры 
народа на примере небольшого региона, а именно — белорусского Поозерья (ее 
Витебской части), ибо именно Витебщина есть своего рода буферная зона между 
Смоленщиной, Псковщиной (русскими регионами) и белорусскоязычным Западом 
Белоруссии.
Н. И.Толстой писал, что в славистике до сих пор нет ни одного описания языка, 
сочетающегося с этнической историей его носителей. Наша работа — одна из первых 
попыток такого описания.
Что же представляет собой лингвокультурологическое описание языка? 
Попытаемся представить это наглядно.
Предметом исследования в лингвокультурологии служит также стилистический 
уклад разных языков, то, в каких формах существования представлен тот или иной язык. 
Так, есть языки, где существует сильное диалектное расслоение, и языки, где различий 
между диалектами почти нет; есть языки, стилистическая дифференциация в которых 
только начинается, и, напротив, языки, где эта дифференциация глубока и многоаспектна. 
И если по первому параметру русский и белорусский языки почти не отличаются, то 
стилистическое расслоение в русском значительно сильнее, что должно учитываться при 
описании лингвокультур–ной ситуации.
Известно, что язык неоднороден: в нем различаются литературный язык и 
диалекты, просторечие и арго (неполная, редуцированная — сокращенная до словарного 
состава языковая подсистема). Н. И.Толстой рассматривал культуру также в четырех 
срезах — элитарном, деревенском, городском, профессиональном. Соответственно, в 
культуре славянских народов можно выделить четыре сходных элемента, хорошо 
коррелирующих с языковыми: «культуру образованного слоя, "книжную", или элитарную 
культуру; 
культуру 
народную, 
крестьянскую; 
культуру 
промежуточную, 
соответствующую просторечию, которую обычно называют "культурой для народа", или 
"третьей культурой", и... традиционно–профессиональные субкультуры». К последней 
относятся, например пчеловодческая, инженерная культуры, культура «челноков» и т.д. 
Это несамостоятельные, фрагментарные культуры, что роднит их с арго.
Таким образом, мы получили следующее параллели:
литературный язык — элитарная культура;
диалекты и говоры — народная культура;
просторечие — «третья культура», т.е. культура для народа;
арго — профессиональные субкультуры.
Мы видим здесь, что структура культуры обнаруживает определенное сходство со 
структурой языка. А видение мира определенной социальной группой обусловлено ее 
культурой: одни и те же явления реальности по–разному воспринимаются и 
интерпретируются различными группами. Проблема, которая стоит перед нами, 

заключается в том, чтобы определить, как язык, используемый данной социальной 
группой, отражает ее представление о мире.
На сегодня неплохо описана духовная жизнь поозерской молодежи. Она 
определяется рядом негативных факторов:
— молодой представитель нации подвергается массированной обработке со 
стороны «массовой культуры» и других антигуманных явлений, например, сатанизма и 
прочих сект, фашизма;
— недостаточно ведется пропаганда традиционной белорусской культуры (не 
только в народной, но и в классической форме существования);
— наличие инфантильности, выражающейся в потребительской идеологии и 
морали (государство должно не только кормить, но и развлекать... и т.д.);
— социальная неориентированность, выражающаяся в эклектичности взглядов, 
размытости критериев, романтизации криминального мира и т.д.
Эти негативные факторы отразились в языке молодежи, основными тенденциями 
здесь можно назвать следующие:
1) естественное становление нового студенческого социолекта из «сплава» 
традиционных и профессиональных социолектов (намылиться на булкотряс — сходить на 
дискотеку, потусоваться в тамбуре — постоять на лестничной клетке, табло начистить — 
надавать по лицу);
2) ощутимое влияние криминальных социолектов (например, капуста — деньги, 
гуманизатор, демократизатор — милицейская дубинка);
3) некоторое возрождение белорусского этнолекта в смеси с профессиональными и 
диалектными словами (засконыць — попасть в милицию, в бутыльбол пагуляць — 
устроить пьянку).
Далее опишем лингвокультурную ситуацию белорусского Поозерья по 
вышеприведенной структурной схеме.
Литературный язык — элитарная культура. 
Носителем литературного языка и элитарной культуры является элита общества — 
творческая и научно–техническая интеллигенция. Ей присуща богатая лексика с 
логически увязанными синтаксическими конструкциями, безукоризненное произношение 
и т.д. Причем это не просто свободное владение всеми возможностями языка, но и его 
творческое, креативное использование. Это искусство речи (устной и письменной), 
которым не владеет все образованное население, а только элитарные носители языка, коих 
немного.
Отсюда следует, что далеко не все владеющие литературным языком являются 
носителями элитарной культуры. В. Е. Гольдин и О. Б. Сиротинина разработали понятие 
среднелитературной культуры, т.е. как бы несостоявшейся элитарной культуры. Ее 
носителям, образованным горожанам, присуще более свободное обращение с 
литературной нормой произношения, некоторая стилистическая неряшливость, 
злоупотребление иностранными словами, частичное нарушение норм. Наблюдения над 
речью витебской интеллигенции показывают, что можно говорить о заметном падении 
речевой культуры: даже в речи ученых–экономистов (не говоря уже о речи ведущих 
местного телевидения) появляется довольно много тавтологий, которые являются 
речевыми ошибками, типа сервисное обслуживание, рыночный маркетинг и т. п. 
Витебские журналисты через СМИ распространяют и внедряют в народные массы 
среднелитературную норму. Например, на первой странице газеты «Витьбичи» (№ 21) 

заметка о приглашении на математический турнир заканчивается неожиданно: «Се ля ви», 
статья в этом же номере газеты содержит несуразицу в названии: «В каждой женщине 
должна быть интрижка».
До сих пор наблюдается довольно широкое употребление совдеповского языка: 
уклонисты, невозвращенцы, лишенцы, космополиты, выдвиженцы, отщепенцы, 
подписанты, тамиздатовцы и т. п.
На литературный язык лавиной обрушивается разговорная речь, которая оказывает 
активное воздействие не только на публицистическую речь, но и на художественную и 
даже научную (например, следующую фразу нельзя признать грамотной ни в 
синтаксическом, ни в стилистическом отношении: Литературные данные свидетельствуют 
об улучшении физиологического состояния насекомых при ослаблении их кормовых 
растений. — Вестник ВГУ, 1999, № 1, с. 96).
Чрезвычайно продуктивным для лингвокультурологии является понятие идиолекта, 
разработанное академиком А. А. Шахматовым. Во второй половине XX в. оно было 
вытеснено понятием «индивидуальный стиль», но в конце века снова зазвучало; примером 
могут служит работы Н.Д.Арутюновой по идиостилю Ф. М.Достоевского.
В элитарной культуре носителями идиолекта можно считать известных писателей и 
поэтов, деятелей науки и культуры Витебщи–ны. В народной культуре — это сказители, 
частушечники, ворожеи, экстрасенсы. Важно установить место носителя идиолекта в той 
или иной культуре, ибо, как сказал Э.Сепир, «существует столько же культур, сколько 
индивидуумов в населении».
Диалекты и говоры — народная культура. Носители литературного языка и 
носители диалекта пользуются языком по–разному. А. М. Пешковский утверждал, что 
если сравнивать речь с другими привычными процессами нашего организма, например, с 
ходьбой или дыханием, то «говорение» интеллигента будет так же отличаться от 
говорения крестьянина, как ходьба по канату от естественной ходьбы или как дыхание 
факира от обычного дыхания. Но эта–то неестественность и оказывается как раз условием 
существования литературного наречия. «Понятно, что при таких условиях народные 
наречия и говоры не только не могут игнорироваться лингвистом, а, напротив, они для 
него и составляют главный и наиболее захватывающий, наиболее раскрывающий тайны 
языковой жизни объект исследования, подобно тому как ботаник всегда предпочтет 
изучение луга изучению оранжереи»1.
Однако с 1930–х годов распространился взгляд на территориальные диалекты как 
на порчу языка. Этот взгляд активно пропагандируется до сих пор и ведет к борьбе с 
диалектами. Тогда как именно изучение диалектов дает бесценный и неисчерпаемый 
материал для того, чтобы понять законы развития языка, ибо языковые особенности 
любого местного диалекта обусловлены не небрежностью речи его носителей, а строгими 
историческими закономерностями.
Диалект (греч. dialektos — разговор, говор) —разновидностьязыка, который 
является средством общения в коллективе, объединенном на территориальной или 
социальной основе. Диалект — исходная и важнейшая форма существования языка, 
средство обиходно–бытового и производственного общения выходцев из крестьян; он 
создает такой тип языковой личности носителя диалекта, который является первоосновой 
национальной языковой личности. Человек — субъект социокультурной жизни, языковая 
же личность фиксирует репрезентативный для данной культуры тип личности, т. е. 

комплекс черт и языково–речевых навыков, проявляющихся у индивида чаще всего. 
Изучение языковой личности носителя диалекта важно для сохранения прошлого, которое 
предстает как опора для настоящего и будущего языка: «В языковом материале, 
унаследованном от старших поколений, заложены в виде возможностей и линии речевого 
поведения будущих поколений, наследников этого сокровища» (Щерба, 1974, с. 136). 
Именно в этом плане представляет интерес изучение языковой личности носителя 
диалекта.
По утверждению Н.И.Толстого, вся народная культура диалектна. Народная 
культура и соответствующие ей говоры и диалекты на территории Витебского региона 
представлены довольно пестро: это белорусские говоры, говоры смешанные — витебско–
смо–ленского и витебско–псковского пограничья, чисто русские говоры, например, 
старообрядческие. В Витебской области на сегодняшний день около 100 деревень 
старообрядцев — носителей русских говоров, неплохо сохранившихся до нашего времени. 
Старообрядцы региона образуют 14 общин, которые не замкнуты, продолжаются в 
Латвии, на Псковщине и в других областях Белоруссии, например, Могилевской.
Народная культура — народный язык и литературный язык — элитарная культура 
— это две мирно сосуществующие лингвокуль–туры, влияющие и подпитывающие друг 
друга.
Фольклор является средоточием образности в диалектной речи, он объединяет 
различные элементы народной духовной культуры: мифы, верования, народную 
философию, 
народную 
педагогику, 
эстетические 
взгляды 
и 
представления, 
художественные вкусы, мораль и идеалы и т.д.
Вопрос о соотношении языка устной поэзии и диалекта решается в науке по–
разному. Одни исследователи считают, что диалект не имеет стилевой дифференциации, 
следовательно, язык фольклора — это наддиалектный язык. Другие видят в языке 
фольклора литературную форму диалекта. Мы склонны придерживаться второй точки 
зрения.
Полное лингвокультурологическое исследование витебского Поозерья должно 
включить в себя также составление ряда словарей: 1. Словарь обрядов Витебщины; 2. 
Легенды и предания белорусского Поозерья; 3. Областной диалектологический словарь; 4. 
Словари пограничных с Россией диалектных зон. Материалы для этих словарей частично 
собраны в ВГУ.
Просторечие — «третья культура», т. е. культура для народа. Выделяют 
литературное и нелитературное просторечие. Литературное просторечие — термин, 
предложенный Ю. С. Сорокиным; это нижний пласт языка, частично состоящий из 
нелитературного просторечия, частично из диалектов и жаргонов (братан, болезный, пузо, 
хахаль, отчебунить и т.д.; Мне Никита изменил. \ Я не ахнула, \ А «Смирновскую» купила 
— \ С Ваней трахнула — Витебская частушка).
Думается, что именно влиянием «третьей культуры» и разговорной речи можно 
объяснить: а) широкое употребление бессубъектных оборотов и пассивных образований 
(Ваши замечания и предложения будут проанализированы, при необходимости по ним 
будут приняты соответствующие меры («Витьбичи», № 21); аналогичных фраз только в 
одной небольшой заметке из 100 слов — 8); б) увеличение употреблений во 
множественном числе слов singularia tantum (Стало жить невмоготу \ Даже Водолеям...); в) 
увеличение числа несклоняемых существительных (Я одела бело платье. \ Замараю — 

вымою. \ Отдаю подругу замуж, \ Самую любимую! — Витебская частушка); г) 
употребление склоняемых существительных как несклоняемых (Я отправился в турну \ И 
прошу каюту. \ Чтоб в турне пожить спокойно не одну минуту — Витебская частушка); д) 
более частое обращение к малопродуктивным словообразовательным моделям (наркота, 
чернуха, порнуха, групповуха); е) обилие усеченных звательных форм в морфологии 
(Бань! Петь!); ж) фонетические особенности: хотя набор фонем тот же, что и в 
литературном языке, однако реализация их иная — возникает стяжение (вапще — 
вообще), выпадение согласных (кода — когда), тады — тогда) и т.д.
Для «третьей культуры» характерна особая массовость: массовые празднества, 
фестивали, зрелищные мероприятия. Анализ феномена советских массовых зрелищ и 
гуляний показывает, что они связаны с традициями карнавала в других европейских 
странах.
Третья культура очень сильно «размывает» строгую норму, присущую 
литературному языку, и в результате мы отмечаем проникновение ненормативных 
вариантов в широкую общественную речевую практику (Полюбила торгаша. На замке его 
душа — витебская частушка). Наиболее активно на литературный язык влияет воровской 
жаргон (атас, бабки, беспредел, бухарь, дубарь, кореш, крыша, кусок, легавый, лимон, 
мусор, наезд, по жизни, разборка, хаза); сегодня мы вынуждены констатировать, что эти 
слова уже не являются принадлежностью речи лишь представителей криминальных 
кругов.
Приметой «третьей культуры» является обилие кличек, которые даются не только 
друг другу, но и крупным политическим деятелям — (Цыган — А. Лукашенко; Элькин, 
Елкин, Гарант, БЭН, Беня— Б.Ельцин; Ржавый Толик, Рыжий, Ваучер, Железный 
Дровосек — А.Чубайс; Стаканыч, ЧВС — В.Черномырдин; Примус — Е.Примаков; 
Береза, БАБ — Б.А.Березовский; Кепка, Колобок — Ю.Лужков и т.д. («АиФ в Беларуси», 
1999, № 52). Впрочем, именование — это деятельность, с которой начинается создание 
языка вообще, в том числе и политизированного языка эпохи, примером чему могут 
служить имена собственные в советскую эпоху, которых довольно много и на Витебщине 
(Вилен, Виль, Владлен, Вилор, Ким, Кэм, Ленмарен, Мылена, Октябрина, Ревмира, 
Сталина и т. п.). В 90–е годы на Витебщине возникли новые тенденции: искусственные 
имена почти исчезают из обихода, зато появляется много сокращенных имен (Яна от 
Янина), много народно–разговорных вариантов (Арина от Ирина, Настасья от Анастасия), 
появились английские имена (Артур, Майкл, Эрнест и др.).
Следовательно, социальные катаклизмы в обществе задели и сферу духовной 
культуры, они «расшатали» ментальность народа, и вот уже модным стало употребление 
«полуязыка». Из уст даже пожилого человека можно услышать: Мне так обломно, 
фиолетово (безразлично). В одном студенческом театре Минска поставили даже пьесу 
«Ботанику — arnad» («Горе от ума»).
Уже не граница, а пропасть пролегает между литературным языком и языком, на 
котором говорят отдельные социальные группы. Не за горами ситуация, подобная той, 
которую столь талантливо изобразил В. Пелевин в своем романе «Чапаев и Пустота» (О 
Ницше): «Там, сука, витиевато написано, чтоб нормальный человек не понял, но все по 
уму. Вовчик специально одного профессора голодного нанял, посадил с ним пацана, 
который по–свойски кумекает, и они вдвоем за месяц ее до ума довели, так, чтоб вся 
братва прочесть могла. Перевели на нормальный язык».

Огромное количество иностранных слов влилось в разговорный язык, т. е. 
произошла его американизация: и вот уже наша молодежь (и не только молодежь) 
говорит: дикий трабл (= неприятности), голда (= золотая цепь), олдовый = старый и т.д.; 
кайфов и приколен стал русский язык.
Речевая ситуация осложнилась тем, что начался процесс широкого внедрения 
белорусского языка в те сферы, которые ранее обслуживались только русским языком, — 
это политика, делопроизводство, частично образование. Такое распространение привело к 
сильным колебаниям нормы, фактически к тому, что недостаточно образованный слой 
населения давно перестал понимать, как нужно говорить правильно: долар или доляр, 
компьютер или кампутар, горком или горкам. Этот факт и дал право ученым назвать 
сложившуюся ситуацию «полуязычием», или «трясянкой». «Трасянка» стала модной 
среди чиновников, она проникла даже на FM–радиостанцию, где на ней ведут целые 
программы.
Наиболее частой ошибкой говорящих является смешение круга тождественных или 
частично совпадающих в формальном плане, но обладающих различной семантикой слов: 
межъязыковых омонимов, межъязыковых паронимов, русско–белорусских паралек–сов: 
сварка (рус.) и сварка (бел.), соучастник (рус.) и сучастк (бел.), беспечность (рус.) и 
бяспека (бел.), речь (рус.) и рэч (бел.) и т.д.
Отсюда важнейшая речевая проблема в регионе — повышение культуры 
использования русского и белорусского языков, более четкая их дифференциация в речи 
билингвов. Но эту проблему можно решить лишь тогда, когда будет сформирована 
национальная ментальность.
Арго — профессиональная субкультура. 
Даже носители элитарной культуры долго связывали светлые надежды с 
технизацией жизни, считая, что техника избавит нас от физического труда и тем самым 
раскрепостит духовно. А оказалось, что путь этот в дегуманизацию жизни. Спасти нас 
может как раз противоположный ход — в прекрасные образцы языка народного 
фольклора.
Компьютер широко распространился во многих сферах нашей жизни, а его 
пользователи создали особый язык, выходящий за рамки профессионального. Для 
компьютерных пользователей существуют мэны (все, кто обходится без компьютера), 
чайники (те, кто только начинает им пользоваться), хакеры (взломщики компьютерных 
программ), программеры (кто только кнопки «топчет») и программисты (составители 
программ, создатели оригинальной продукции). Возник весьма разветвленный язык, на 
котором обсуждают возможности писюков, пентюхов, зухелей и т.д. (компьютеров PC, 
«Пентиумов» и т.д.). А фраза мать грохнулась, мозги еле продал означает, что сломалась 
материнская плата, а операционную память едва удалось продать. Из профессиональной 
речи пришло выражение до упора («до конца»), мочить (в значении «убивать») и др.
Конфликт между «землей» и «железом», природой и техническим прогрессом 
ведет к разрушению связей между человеком и природой.
Русский язык наполнялся сначала «индустриальной» лексикой, а затем (уже в 
конце тысячелетия) — англицизмами, профессионализмами, упрощался синтаксис, 
уходила глубина фразы и мысли, т.е. можно констатировать упрощение языка в целом.

Итак, исследование языка Витебщины показало, что он, как и культура региона, 
гетерогенен, существует в виде четырех взаимодействующих лингвокультурных моделей. 
Каждый язык отражает культурные реалии того социума, где язык функционирует, и при 
этом адекватно обслуживает его культуру.
Как отмечает социолингвист Л. Крысин, для большинства современных 
индустриальных обществ не характерна жесткая дифференциация языка на более или 
менее замкнутые, самодостаточные подсистемы. Это положение нашло подтверждение и 
при анализе лингвосоциокультурной ситуации Витебской области, где социально и 
культурно обусловленные разновидности единого языка уживаются друг с другом, 
обслуживая потребности общения в разных сферах.
Витебская область на рубеже тысячелетий представляет собой многонациональный 
регион с преобладающим белорусским населением и преобладанием русского языка в 
официальных сферах общения и в сфере обучения, делопроизводстве, хотя в средствах 
массовой информации, в домашнем общении все шире распространяется белорусский 
язык.

жүктеу/скачать 1.16 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: