Лингвокультурный аспект русской фразеологии

В.Н.Телия пишет, что фразеологический состав языка — это «зеркало, в котором 
лингвокультурная общность идентифицирует свое национальное самосознание», именно 
фразеологизмы как бы навязывают носителям языка особое видение мира, ситуации. 
Например, сведения о быте русского народа (красный угол, печки–лавочки), об этикетном 
поведении (садиться не в свои сани, как пить дать, несолоно хлебавши, ломать шапку), о 
традициях и обычаях (из полы в полу, вывести на чистую воду) и т.д.
Во внутренней форме большинства фразеологизмов содержатся такие смыслы, 
которые придают им культурно–национальный колорит. Например, фразеологизм сбоку 
припеку (о чем–то ненужном, необязательном) возник из прототипной (реальной) 
ситуации печения хлеба, когда сбоку основного каравая возникают наплывы из теста, 
которые в пищу не употребляются. Семантику таких фразеологизмов можно 
интерпретировать с позиций ценностных установок и стереотипов, свойственных 
ментальное™ нации, т.е. в терминах национальной культуры: то, что тесто отделяется от 
основного каравая, это плохо; кроме того, оно не может быть использовано в пищу, ибо 
пригорает, покрывается коркой; следовательно, наросты сбоку каравая не нужны.
Не следует забывать при этом, что разные типы фразеологизмов, на что 
неоднократно указывала В.Н.Телия, по–разному отражают культуру.
Проще всего понять и объяснить культурный аспект тех фразеологизмов, в 
значении которых большую роль играет денотативный аспект. Для примера 
проанализируем фразеологизмы, одним или несколькими компонентами которых 
являются названия предметов национальной культуры: щи лаптем хлебать (об очень 
простом человеке), как с писаной торбой носиться (уделять много внимания). Эти 
фразеологизмы в самом своем лексическом составе содержат указание на сферу 
материальной культуры — щи, лапоть, торба. Их значение и неодобрительная оценка 
формировались с учетом значений этих лексем. Так, щи — слишком простая народная 
пища, вместо ложки употребляется простейшая обувь — лапти, кушать которыми 
недостойно, отсюда неодобрительная оценка; торба — вид сумки, которую раньше носили 
нищие и прочий простой люд, она не является ценной вещью, ибо хоть и писаная, но все 
же торба, а отсюда те, кто носится с ней, вызывают неодобрение. Сюда же можно отнести 
фразеологизмы, в которых отражена история народа, национальные имена собственные — 
мамаево побоище, коломенская верста, казанская сирота, как швед под Полтавой, 
показать кузькину мать и др., в которых содержатся страноведческие знания, а их 
понимание связано со знанием конкретных исторических фактов.
Довольно просто объяснить ФЕ типа анютины глазки, их образное основание не 
участвует в игре, так как оно отвлекает от собственно идентификации, возникает вопрос, а 
кто это Анюта? По этой причине образное основание здесь — только способ выделить 
«некоторый признак». Культурная информация таких ФЕ тесно связана с параметром 
денотации, именно денотат (Анюта) в них является носителем культурной информации.
Однако в большей части фразеологического массива культурная информация имеет 
иную прикрепленность. Прежде всего здесь имеются в виду образно–эмотивные по своей 
сути фразеологизмы, т.е. такие, в значении которых чрезвычайно важно образное 
основание. Для того чтобы понять, что в таких фразеологизмах является носителем 
культурной информации, рассмотрим, как вообще возникают эти ФЕ.
Сначала в мире возникает некая прототипная ситуация, т.е. ситуация, 
соответствующая 
буквальному 
значению 
фразеологизма, 
например, 
человек, 

поскользнувшись, сел на калошу. За ней закрепляется содержание, которое затем 
переосмысливается, т.е. формируется образ фразеологической единицы на основе 
первичных значений слов в прототипной ситуации. Именно эти первичные слова 
оставляют в образе свой след. Так возникает внутренняя форма (ВФ), в которой и 
содержится основная информация, связанная с культурой. Культурную информацию 
можно получить из ВФ фразеологизма, ибо в ней наличествуют «следы» культуры — 
мифы, архетипы, обычаи и традиции, отраженные исторические события и элементы 
материальной культуры.
Таким образом, в самом формировании фразеологизмов, т.е. в отборе образов 
прослеживается их связь с культурно–национальными стереотипами и эталонами. Эта 
информация затем как бы воскрешается в коннотациях, которые отображают связь 
ассоциативно–образного основания с культурой (эталонами, символами, стереотипами). 
Естественно, что наиболее интересными для нас в плане выявления культурно–
национальной специфики являются именно эти фразеологизмы, ибо они имеют 
культурно–обусловленные причины либо культурно–значимые следствия.
Фразеологизмы, отображающие типовые ситуации и представления, начинают 
выполнять роль символов, эталонов, стереотипов культуры (например, выносить сор из 
избы — в значении «разглашать сведения о каких–либо неприятностях, касающихся 
узкого круга людей»).
Однако не все ФЕ могут стать носителями культурно–национальной информации. 
Много в славянских языках фразеологизмов, которые связаны с общечеловеческим 
знанием о свойствах реалий, вошедших в образное основание, — смотреть в корень; 
между двух огней; не вешать нос и др. Отличие их от подобных в других языках 
объясняется не столько их культурным своеобразием, сколько несовпадением техники 
вторичной номинации в разных языках. Например, китайские выражения проточная вода 
не гниет (в значении — бесполезность, бесцельность действий) и в дверной петле червь не 
заводится (в значении — надежда на благополучный исход, уверенность в нем) по–русски 
звучат: как мертвому припарки и как дважды два, комар носу не подточит, т.е. имеют иное 
образное основание в русском языковом сознании. Но если учесть, что и эти 
фразеологизмы основаны на образно–метафорических смыслах, то и они участвуют в 
формировании языковой картины мира и различаются в культурно–национальном 
отношении. Отсюда вывод, что, хотя и с некоторой натяжкой, их можно считать 
носителями культурной информации.
Общечеловеческие знания о мире также присутствуют во ФЕ типа развязать язык, 
связать по рукам и ногам, в которых живет семантика узла, связывания как магического 
действия, т. е. национальная культура в них явлена через связь с мифологией, которая 
также является достаточно общей, по крайней мере для славянских народов.
Для нас наибольший интерес будут представлять такие ФЕ, национальная культура 
в которых отражена через связь с культурно–национальными коннотациями, эталонами, 
символами, стереотипами типа пить кровь, до последней капли крови, где кровь — символ 
жизненных сил, или ФЕ родная кровь — где кровь — символ родства и т.д.
Как показывает собранный нами материал, многие ФЕ связаны с мифологемами и 
архетипами. Например: как в воду глядел, как в зеркале; у славян зеркало — граница 
между земным и потусторонним миром, а потому по функции подобна другим границам 
— меже, порогу, окну, колодцу и т.д.

Зеркало как реальная вещь появилась в позднее время, но его семантика и 
символика глубоко архаичны1. Зеркало — вещь опасная, запретная, созданная дьяволом, 
это средство контакта с ним; в зеркало нельзя смотреться невестам, одетым под венец, 
беременным, новорожденным, ибо они находятся в стадии перехода из одного мира в 
другой; его занавешивают в обрядах, связанных со смертью, якобы для того, чтобы 
покойник не мог пройти сквозь зеркало с того света. Зазеркалье — это перевернутый мир 
живых. Гадания на зеркале связаны с тем, что оно якобы способно отражать не только 
видимый мир, но и мир невидимый и даже потусторонний. Зеркало — как бы «окно в тот 
свет», поэтому, по славянским поверьям, ночью нельзя смотреться в зеркало, ибо ночь — 
это время нечистой силы, человек же в это время особенно уязвим. Подолгу смотреться в 
зеркало вредно, ибо оно способно по частям похищать нашу душу, отправляя ее в мир 
зазерка–лья, где душа гибнет. Зеркало как бы двойник того человека, который отражается 
в нем. Именно поэтому считается, что разбить зеркало — к беде, поскольку вместе с ним 
разбивается слепок нашей души.
Современные экстрасенсы рекомендуют почаще мыть и протирать зеркала, ибо они 
собирают всю информацию из окружающего мира, в том числе и негативную, а потому 
могут стать аккумуляторами негатива, способными спровоцировать человека на любой 
неадекватный поступок, одарить мрачным настроением.
Таким образом, зеркало: 1) средство вхождения в контакт с чертом; 2) канал связи с 
«тем светом»; 3) средство, закрывающее границы мира; 4) средство отражения 
невидимого и потустороннего мира; 5) оно способно похищать душу человека, делая его 
пустым, бездушным; 6) аккумулятор информации о мире; 7) это наш двойник. Символика 
зеркала обнаруживается также в связи с числом «два», понятиями четности, парности. В 
белорусской поговорке абоерабое — в значении «оба одинаково плохие» — негативный 
смысл формируется и словом «два (обе)» и словом «рябое» — «переменчивое, 
непостоянное, лживое». Множество запретов мотивировано опасностью сдваивания, 
повторения действий. Идея двойничества наиболее ярко выражена в близнечных мифах. 
При этом считалось, что число 1 — это нечто целостное, единое и совершенное, покой 
Абсолюта, не–жизнь, а такими могут быть лишь Бог и Космос. Число 2 — начало 
творческого акта, раз–движения и отталкивания друг от друга, уход от не–жизни, не 
позволяющий забывать о покинутом совершенстве. В «Пире» у Платона Аристофан 
говорит о перволюдях, которые были округлы, четвероноги и четвероруки, пока Зевс не 
разрезал их, как режут яйцо волосом. Половинки с тех пор устремлены друг к другу, так 
возникла любовь, брак, цель которых — возвращение к былому единству, т. е. к 
исцелению человеческой природы. Любовь не связана с размножением, она имеет 
духовно–религиозный смысл: любовь — это своеобразный вид работы над самим собой, 
это путь в бессмертие. В учении В. Соловьева, подхваченном А. Блоком: жизнь — это 
поиск своей половинки, души обречены на вечные поиски друг друга:

жүктеу/скачать 1.16 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: