Сборник стихов и 6 романов «Почтовый голубь», «Под радугой»

РОЗНЕР: - Это большая честь для меня!

КАРЛ ФЛЕШ: - Вот, нам всем интересно, чем же вы удивите искушенную немецкую пуб­лику? Что вы собираетесь там сыграть, если это не секрет?

РОЗНЕР: - Концерт Мендельсона-Бартольди!

Аплодисменты.

КАРЛ ФЛЕШ: - Прекрасно! Желаю успехов!

ВОЗГЛАСЫ: - Браво, Браво! Молодец, Бенни!

Так мне вручили скрипку мастера Клотца.

Моему счастью не было предела.

* * *
Эпизод № 8

Всё шло своим чередом, Я работал, как вол. Маэстро не скрывал своего удовлетворения моими успехами.

Нет, нет, мы были уверены в том, что музыкальный фурор неизбежен!

* * *

Это случилось уже после злополучного 30 января 1933 года, т. е. дня фактического прихода к власти национал-социалистов, когда старый Гинденбург назначил Рейхсканцлером Адольфа Гитлера.

Мы пили кофе, ели пирожные, разговаривали…..

Вдруг профессор затронул тему предстоящего Фестиваля в Миттенвальде, который традиционно проводился один раз в три года.

КАРЛ ФЛЕШ: - Бенни, я очень рад, что вы так любите Мендельсона, но…

Я: - Проблемы?

КАРЛ ФЛЕШ: - Вы что, газет не читаете? Оглянитесь вокруг, в конце концов.

Я: - Я играю на скрипке с утра до позднего вечера.

КАРЛ ФЛЕШ: - Это и видно. Вы преуспели, как музыкант, но «посмотрите в окно». Что тво­рится, господи, что творится! Не лучшие времена ждут нас.

Я: - А, это вы про безумца и иудофоба Гитлера? Моя соседка, фрау Шойбнер утверждает, что этот тип с усиками не продержится у власти и пол года!

КАРЛ ФЛЕШ: - Гитлер ненавидит евреев!

Я: - Да, но нам и без Гитлера хватает недоброжелателей!

КАРЛ ФЛЕШ: - Ну, представьте: - еврей Мендельсон-композитор, еврей Рознер-исполни­тель и еврей Флеш-дирижер! При этом в концертном зале славного городка Миттенвальда уж точно будет сидеть большой поклонник Мендельсона, мой старинный друг, раввин из Мюнхена. Настоящая синагога! Ну, поменяйте хотя бы композитора. Возьмите что нибудь из не­мецкого репертуара или, на худой конец, исполните скрипичный концерт Чайковского – музыка ведь и впрямь ангельская. Тем более что, первый скрипичный концерт Чайковского вами представлен публике ещё в позапрошлом году, в Гамбурге, во время студенческого праздника. Несколько репетиций и всё будет в ажуре, мой друг! Ну, решитесь же!

Я: - Будьте спокойны, маэстро! Антисемитизм нас серьёзно никогда не коснется. В быту могут быть, конечно, кое-какие эксцессы, да и только. Мы - аполитичные музыканты и не более того. Я даже и не гражданин Германии.

КАРЛ ФЛЕШ: - Звучит очень наивно, юноша. Бытовые эксцессы!

Я: - Вы думаете, что, если я не сыграю Мендельсона, они, нацисты перестанут преследовать евреев?

КАРЛ ФЛЕШ: - Иногда мне кажется, что ваше выступление на Фестивале может вообще не состояться. Я сказал «может »! Осторожность в наше время ценное качество, но, каюсь, это только предположения старого, немного трусливого профессора!

Я: - Трусливого?

КАРЛ ФЛЕШ: - Не очень, ну, не очень! Хочу надеется, что Берлинская Высшая Школа му­зыки своим авторитетом не допустит вмешательства политиканов, их приспешников в сферу святого искусства. Кроме того, Фестиваль является международным мероприятием. Мне кажется, что в начале своего правления нацистам будет невыгодно противопоставить себя празднику му­зыки. Кроме того, как мне сказали люди сведущие, в Национал-Социалистической партии много достойных, образованных, верных гуманистическим идеалам людей, которым этот паяц Гитлер со­всем не по душе!

Я: - Тогда Чайковского сыграем в следующий раз, а этой весной, дорогой маэстро, пусть скрипка немецкого мастера Клотца отдаст свою дань таланту еврея Мендельсона! Они стоят друг друга!

Маэстро махнул рукой.

КАРЛ ФЛЕШ: - Ладно! Согласен. Вы меня убедили. Пусть всё будет так, как и было заду­мано изначально.

Я: - Назло нацистам музыка Мендельсона должна зазвучать ещё величественнее!

КАРЛ ФЛЕШ: - Ну и хитрец вы, Бенни! Еврей и такой хитрый!

Я: - А может я немец или, в худшем случае, итальянец?

КАРЛ ФЛЕШ: - Как говорят нацисты, у вас, юноша, «неправильный нос»! Значит, вы еврей, но хитрый еврей!

Мы громко засмеялись.

Я: - Надеюсь, дата моего выступления не изменится? 20 апреля останется в силе?

КАРЛ ФЛЕШ: - Да, 20 апреля, четверг 1933 года остаётся в силе! Гарсон, два коньяка и повторите два кофе (обращается к официанту).

Я:- Я ведь, профессор, совсем….

КАРЛ ФЛЕШ: - Одна рюмка, мой мальчик, вам не помешает. Не более того, не более. За ваш предстоящий успех и за инструмент мастера Клотца надо выпить, непременно надо выпить. Ведь говорят, что «за компанию и жид повесился»!

Я: - Я подчиняюсь.

КАРЛ ФЛЕШ: - Нет, нет, это начало блестящей карьеры! Вы очень талантливый скрипач. Наста­нет время, когда в ваших руках будет красоваться скрипка великого Страдивари. А сейчас дружите с отменным инструментом немецкого мастера из Миттенвальда! Поверьте опытному музы­канту - фортуна всегда будет на вашей стороне! Бенни, берегите ваш божий дар и трудом пре­умножайте его! За вас! За наследие мастера Клотца и за меня тоже, черт побери!

РОЗНЕР: - Маэстро, называться вашим учеником, большое счастье! Будьте здоровы!

В тот вечер, после одной и единственной рюмки коньяка у меня закружилась голова – ведь это была моя первая рюмка в жизни.

Потом я постепенно протрезвел, пришел в себя и спокойно проводил маэстро до дома.
* * *

Но именно в тот вечер, по дорогое домой, вспоминая тревожное выражение лица профес­сора, когда он говорил о политике нацистов, начале притеснения евреев, некоем «пре­имуществе» Чайковского перед Мендельсоном, я впервые почувствовал до­селе мне неизвестное чувство СТРАХА, чувство ЗАРОЖДАВШЕЙСЯ ВО МНЕ гнетущей неопределенности, но очень скоро «виновница тревоги» была найдена: - первая рюмка коньяка в моей жизни!

Я успокоился и, напевая мелодию из фильма « Голубой ангел», быстрым шагом направился домой, осторожно держа в руках футляр со скрипкой мастера Клотца.

* * *

Берлин. 1933 год.

Типичное утро старинного, добротно построенного берлинского дома №33 на Глюклихштрассе. Жильцы коммунальной квартиры, каждый по своему встречает новый день: - утренняя бе­готня по длинному коридору, хлопоты в кухне, недовольное бормотание у дверей ванной или туа­лета, звуки радио, разговоры, женские сплетни. . . . .

Молодой человек (Бенни Рознер) выходит на балкон, неуклюже машет руками, – как-бы занимается утренней гимнастикой. Из глубины комнаты, из радиоприёмника слышна песенка в исполнении Марлен Дитрих.

* * *

Рассказывает Бенни Рознер:

В соседней от меня комнате проживала певица и танцовщица кабаре, милашка Марика Эрдели.

Она в течение дня спала, а с наступлением вечера уходила на работу.

Марика приехала в Берлин из Будапешта и, как все шансонетки, она мечтала продол­жить свою карьеру в Париже.

Исходя из огромного желания поскорее сесть на поезд Берлин-Париж, Марика к столице Германии относилась, только лишь как перевалочному пункту своей карьеры.
* * *

Эпизод № 10

Я и Марика часто виделись по утрам на лестничном проёме нашего дома, когда я на­правлялся в Консерваторию, а она, напротив, возвращалась с работы, т.е. из кабаре «Берлинский медвежонок».

При встрече Марика нежно трогала меня за руки, и тут же завязывался разговор.

МАРИКА: - Бенни, ты опять поправился!

(По правде говоря, она была права: - я всегда «подкрадывался» к мучному и сладкому, любил дорогие ликеры)

Я (нагло отрицая свою тучность): - Совсем нет! Тебе это кажется!

МАРИКА: - Я хорошо знаю, что ты без внимания не обходишь булочную госпожи Гислер! Не стоит увлекаться сладостями и мучными изделиями. Вот, посмотри на меня!

Тут она обеими руками вызывающе обхватывала свои бёдра, вертелась и нагло выпячивала задницу, повторяя одну и ту же фразу.

МАРИКА: - Ах, мой мальчик, только Париж может меня успокоить! Только Париж!

Я: - Ну, увеселительных заведений хватает и в Берлине! Ты красива, популярна, имеешь свой круг поклонников и неистовых поклонниц, хорошо зарабатываешь и, я уверен, в скором времени ты станешь звездой европейского шансона!

Услышав мои дифирамбы, она смеялась.

МАРИКА: - Слава богу, что в течение всего дня я валяюсь в постели, и мои глаза не смотрят на это серое чудовище - под названием Берлин. А здешние кабаре только лишь усовершен­ствованные немецкие пивные. У пруссаков не хватает фантазии! Я же должна дышать полной гру­дью, и каждое утро видеть не тебя, мой маленький, а вертящуюся мельницу «Мулен Ружа», или, на худой конец, Эйфелеву башню.

Тут она внимательно всматривалась в свои привлекательные, почти целиком откры­тые для обозрения народа груди, стягивала руками вниз декольте обтянутого платья и, видя моё покрасневшее лицо, вешалась мне на шею.

Я: - Ты с ума сошла! Фрау Зонтаг выбросит нас обеих из окна. В это время она на­правляется к молочнику Гансу Аксману! Кроме того, я помолвлен!

МАРИКА: - Бенни, ты ведь знаешь, меня в основном возбуждают женщины! Не расстраивайся! Я точно не собираюсь выходить за тебя замуж, а фрау Зонтаг – это чудовище, пусть присмотрит за своими толстозадыми немками, которые после воскресной службы в кирхе, чёрт знает, что вытворяют! А давай, Бенни, вместе поедем в Париж? Я буду петь, танцевать, а ты будешь играть на скрипке, скажем, в « Мулен Руже»! В крайнем случае, будешь развлекать людей на Елисейских полях - уличным музыкантам хорошо платят!

Я: - Ты опять забыла, что у меня невеста? «Мулен Руж»? «Елисейские поля»? Слышал бы тебя сейчас маэстро Карл Флеш!

После чего мы расставались до следующего утра.

Да, она не скрывала, что, в основном, «тянулась» к женщинам; подчеркивая свое «активное» начало, Марика Эрдели нередко одевалась в мужские, черного и белого цвета костюмы.

Приталенные пиджаки, расклешенные брюки, белые сорочки с золотыми запонками и разного цвета широкие галстуки или шёлковые шарфы – это был её стиль. В таких нарядах она выглядела очень элегантно, тем более в тех случаях, если украшала свою красивую головку широкополой шляпой и вертела в руке трость с инкрустациями из серебра.

Красивая женщина! Мне было приятно с ней общаться.

Скажу откровенно: - неугомонная и темпераментная мадьярка меня постоянно забавляла - да и только, а любил я девушку по имени Эстер.
* * *
Эпизод №11

Однажды я чуть не взбесился от злости, когда Марика, встретив меня на улице, заго­ворила о нашем соседе с шестого этажа, художнике и скульпторе Генрихе Штетке.

У него была наверху, над квартирой, на месте чердака огромная мастерская, чьи стёкла свер­кали даже зимой, когда в них всматривалось, холодное, северное солнце.

МАРИКА: - Вот новость, Бенни. Ты умрешь со смеху. Этот дурак Штетке (с шестого этажа) вчера предложил мне позировать ему в полуголом или даже (если соглашусь!) в голом виде! Он хочет нарисовать «Купание Брунгильды в волшебном источнике».

Я: - Художник Штетке? Страдающий гигантоманией живописец и вдобавок скульптор-мо­нументалист? Приверженец национал-социалистических идей? Я его ненавижу! И что ты ему ответила?

МАРИКА: - О, Maine Liebe, ответ был неопределённым. Пусть надеется, что я обнажусь перед ним!

Я: - Тебе очень хочется «превратится» в Брунгильду?

МАРИКА:- Мечтаю с малых лет! Ах, может, ты ревнуешь меня к этому Штетке? Скажи, что ревну­ешь и я тебя поцелую! Только один раз! Не более того! Ты ведь у нас помолвлен? Ну, а кроме того, меня в основном возбуждает женский пол! Запомни это и не таращи глаза на мою задницу!

Я:- Да, я, помолвлен на скромной и красивой еврейской девушке, а твой Штетке - нацист!

МАРИКА: - Мой Штетке? Ха-ха…

Я:- Я не советую тебе обнажатся перед разными там художниками-нацистами!

МАРИКА (смеясь): - Да? А может, ты в меня влюблён? Если это так, то я откажу Штетке. Шучу, шучу…

Я: - Брунгильда!

МАРИКА: - Ладно, а кто она, эта Брунгильда?

Я: - Не знаю! Что-то из старонемецкой сказки или мифа, должно быть.

МАРИКА: - Из сказки? Как романтично! Штетке наполнит ванну горячей водой, я - совсем голая - плюхнусь туда. А потом он будет меня рисовать, рисовать, рисовать, и говорить разные глупо­сти, глупости, глупости. Это меня уже забавляет.

Я:- Ах, какие мы счастливые.

МАРИКА: - Твоя ирония неуместна. Я ведь ещё не решила.

Я: - Надеюсь, у тебя хватить ума отказать Штетке, у которого других забот хватает: – он ведь рисует эскизы для суперпортрета Гитлера.

МАРИКА: - Что? Вот, это новость!

Я: - Не прикидывайся!

МАРИКА: - Откуда мне знать? Прихожу утром, ухожу поздним вечером. Ты хочешь сказать, что Гитлер присутствует на сеансах? Господи, пронеси!

Я: - Я его не встречал, но недовольная этими визитами фрау Шойбнер постоянно ворчит, а фрау Зонтаг – домработница художника от восторга, вот-вот, заплачет! На этой почве они чуть не подрались, оказывается. Мне Арно об этом рассказывал.

МАРИКА: - Ну и дела в нашем доме.

Я: - Ты представляешь, Штетке должен нарисовать портрет высотою в 3 метра!

МАРИКА: - А почему не в 5 или не в 10 метров? У этих нацистов, оказывается, любовь ко всему гигантскому.

Я: - Плохо то, что визиты Гитлера парализуют всю улицу – на каждом шагу стоят штурмовики, которые без веских причин останавливают и обыскивают людей! Пришел Гитлер? – считай, что в дом не войдешь, пока новоиспечённый Рейхсканцлер не уберётся отсюда!

МАРИКА: - И когда всё это безобразие кончится?

Я: - Спроси у Штетке! Ты ведь с ним дружишь?

МАРИКА: - Представляешь, если я в мастерской художника или в подъезде нашего дома вдруг увижу Гитлера, умру от страха! Ну, хорошо, Бенни! Даю слово, что никакой Брунгильды не будет!

Я: - Честное слово?

МАРИКА: - Я ещё подумаю….

И она, смеясь, попрощавшись со мной, делает несколько шагов, потом, резко повернувшись ко мне, говорит:

МАРИКА: - Честное слово, честное слово, Бенни!

* * *

Общаясь с Марикой, я чувствовал себя абсолютно раскрепосченным человеком – часто шутил, балагурил, немного хулиганил даже.

* * *

1. ОТТО БРАК – одинокий, тучный тип, лет 55 - владелец лавки на Миттелштрассе, где он и торговал разными копченостями – колбасами, краковскими сосисками, ветчиной и т. д. Этот тип был ярым сторонником нацистов – он постоянно обличался в форму штурмовых отрядов.

2. Фрау ХЕЛЬГА ШОЙБНЕР (типичная немка-домохозяйка) и её супруг господин КОНРАД ШОЙБНЕР (инвалид первой мировой войны, герой сражения при Артуа, передвигаю­щийся в инвалидной коляске, всегда одетый в военный китель, красующийся своими наград­ными крестами, прикрывающий ноги шотландской шалью, с утра аккуратно выбритый и по­чему-то державший в руке заряженную винтовку).

3. АРНО БАХ , 38 лет - очень интересный субъект – физик, инженер, по призванию пиротех­ник-взрывник, мастер на все руки - человек очень рассеянный, но симпатичный мне хотя бы потому, что фамилию имел такую уж музыкальную. В свободное время от изготовления разных взрывных устройств (бомбы, петарды, фейерверки и т. д.) он, как мне было известно, с удовольствием занимался часовыми механизмами.

* * *
Отто Брак, разумеется, не симпатизировал мне, как еврею.

Когда я в домашних условиях занимался своей скрипичной музыкой, этот вредный мужчина на весь голос включал радиоприёмник, где постоянно (особенно после 30 января 1933 года, т.е. фактической по­беды национал-социалистов) звучал голос без всяких причин ажитирован­ного Адольфа Гитлера.

Таким образом, сосед хотел помешать моим занятиям музыкой, но этот несчастный субьект не знал о неординарных способностях еврея сконцентрироваться на любимом деле: - т. е. во время игры на скрипке мой слуховой аппарат не воспринимал речи фюрера и я, Бенни Рознер, це­ликом наслаждался творениями великих композиторов.

А вот, для постороннего взгляда картина была просто комичной:

Например -

1. На фоне мелодии сонаты «Дьявольские трели» Тартини из радиоприемника Отто Брака звучали настав­ления Гитлера:

«Если вспомнить, что Фридрих Великий противостоял противнику, обладавшему двадцатикрат­ным превосходством в силах, то кажешься самому себе просто засранцем…..»

2. На фоне мелодичных пассажей сонаты №2 Грига Гитлер кричал:

«Норвегия станет у нас центральной электростанцией для Северной Европы. Тем самым нор­вежцы, наконец-то, выполнят свой долг перед Европой…..»

3. На фоне музыки сонаты № 5 Бетховена свежевыпеченный рейхсканцлер опять-таки на­ставлял немцев:

« Мы не позволим больше германцам эмигрировать в Америку…..»

4. На фоне мелодии «Полонеза» Венявского фюрер повышал голос:

«Многие евреи не сознают деструктивного характера своего бытия. Но тот, кто разрушает жизнь, обрекает себя на смерть, и ничего другого с ним не может случиться!»

5. На фоне фрагментов мелодии из концерта для скрипки с оркестром (ре-мажор) Брамса у Гитлера срывался голос:

«Не следует так уж высоко ценить жизнь каждого живого существа. Если эта жизнь необхо­дима, она не погибнет!»

И так далее.

Конечно, господин Брак удивлялся моему терпению не вступать с ним в конфликт.

Это доводило лавочника почти до бешенства – он выключал радио, выходил в коридор, становился у моих дверей и вовсю горланил:

«Die Fahne hoch! Die Raihen fast geschlossen!

SA marschiert mit ruhig fastem Schritt!....»

На набившую мне оскомину песенку Хорста Весселя я отвечал музыкальными пассажами фантазий на темы из оперы «Кармен» в интерпретации Сарасате.

В локальной схватке с нацизмом побеждали моё олимпийское спокойствие, и, разумеется, мой талант не слушать кроме музыки ничего – тем более, не воспринимать бред сумасшедшего – сколь с высокой трибуны он не был бы высказан.

Всё заканчивалось агрессивным призывом господина Брака:

«Долой Евреев из Германии! Без них качество немецкого пива улучшится!»

Я: - Доброе утро.

ФРАУ ШОЙБНЕР: - Здравствуйте, господин Рознер.

БРАК: - Хаиль Гитлер! ( Он вытягивал вперед правую руку)

ФРАУ ШОЙБНЕР: - Я вчера испекла мясные пирожки и сохранила для вас, Бенни! Вот, они на тарелке прикрыты салфеткой. Угощайтесь и вы, Отто.

Я: - Спасибо.

БРАК: - Спасибо большое. Они, кажется, из свинины, но пирожки вкусные, как всегда, и они вам очень понравятся, господин Рознер.

ФРАУ ШОЙБНЕР: - Вредный вы человек, Отто! Какая там свинина, пирожки из говя­дины!

Я: - Я знаю, но назло вам, господин Брак, я бы съел и свинину!

БРАК: - Какой героический поступок! А может вы не еврей?

Я: - Всё может быть.

БРАК: - Форма вашего черепа говорит о многом: – меня не проведёшь! Надеюсь, в скором времени наша квартира избавится не только от неправильного черепа, но и от неправильной му­зыки и вы, на радость порядочным немцам, вернётесь в Вену.

Я: - Неправильной? Какова же, извольте сказать, правильная музыка?

БРАК: - Народная музыка и весёлые марши!

Я: - А где Вагнер? Ну, где вы его потеряли?

ФРАУ ШОЙБНЕР: - Отто про такого и не слышал!

БРАК: - А вот и ошибаетесь! Наш фюрер говорит так: - «Когда я слушаю Вагнера, то ощу­щаю ритмы Древнего Мира»

ФРАУ ШОЙБНЕР: - Ха-ха, как мило сказано! Через пол года вашего Гитлера и в по­мине не будет! Все знают, что он фигура временная. Не такие уж тупые мы, немцы, чтобы терпеть во главе государства сумасшедшего типа. Так вот, не Бенни надо уезжать из Берлина, а вам и вашей «весёлой» компании под звуки маршей следует « уносить ноги» из Германии.

БРАК: - Мы победили на выборах, и мы пришли к власти, чтобы построить «Тысячелетний Рейх»!

ФРАУ ШОЙБНЕР: - Я, немка, говорю с полной серьёзностью – вы пришли нас погубить, но этого не случиться!

БРАК: - Подозреваю, что вы, фрау Шойбнер, по ночам читаете Маркса, а днём встречае­тесь с коммитетчиками из «Рот Фронта»!

ФРАУ ШОЙБНЕР: - А вам какое дело?

БРАК: - Я – патриот!

Я: - Успокойтесь, господин Брак. У вас, видно, повысилось артериальное давление. Вы весь, извините за цвет, покраснели. Я непременно уеду из Германии после исполнения скрипичного концерта Мендельсона и не буду вас, немцев, учить уму разуму. Не моё дело, кто сидит в Рейхстаге - Гитлер или какой-нибудь Гогенцоллерн! Слава богу, в Австрии еврейские общины проживают в мире и спокойствии.

БРАК: - Какая там Австрия? Где вы видели Австрию? Австрия – это часть великой родины, а Мендельсон - еврей и мне не очень нравится идея вашего концерта!

Я: - Уже печатают афиши. Так что, я буду играть Мендельсона 20 апреля, в четверг, в Миттенвальде назло вам и вашей партии! Всё решено ещё два месяца тому назад!

БРАК: - Два месяца тому назад Германией правили идиоты! Ха-ха-ха…

ФРАУ ШОЙБНЕР: - Вполне может быть – идиоты, но не сумасшедшие!

БРАК: - А какая разница?

ФРАУ ШОЙБНЕР: - Бедная Германия!

БРАК: - Хорошо. Поговорим о судьбе нашей родины в другой раз. Сегодня у меня день - пол­ный забот!

ФРАУ ШОЙБНЕР: - Неужели? Тоже мне заботы – продавать ветчину!

БРАК: - Я причастен к государственным делам!

ФРАУ ШОЙБНЕР: - Вот эта новость! Какая честь, какая честь….

БРАК: - Нечего таить! Вечером мы будем сжигать книги, которые вредны нашей нации! Пламя костров очистит смердящий воздух над Берлином!

Я: - И чьи книги вы изволите сжечь, господин Брак? Авторов, авторов назовите!

БРАК: - Пока не знаю, но список утвержден «Студенческим Союзом» и ошибок не может быть!

ФРАУ ШРОЙБЕР: - А я думала, что вы сегодня вечером собирайтесь посетить, «как обычно», те­атр или оперу.

БРАК: - Смеётесь?

ФРАУ ШРОЙБЕР: - Что вы! Вы ведь у нас такой «интеллигентный»!

БРАК: - Интеллигентный? – Не оскорбляёте меня, пожалуйста, добрая фрау! А до театров и оперы – этим рассадникам еврейской культуры - мы, национал-социалисты, поверьте, доберёмся и ещё как доберёмся! Когда я слышу слово «культура», мне хочется стрелять из пистолета!

ФРАУ ШРОЙБЕР: - Ну, ладно, вы, кажется, куда-то торопились, Отто. У меня голова разболелась от ваших речей! Забирайте ваш чайник и идите с миром!

БРАК: - Погодите, погодите, не спешите от меня избавиться! Бенни, вы сказали, что ваш концерт назначен на 20 апреля, не так ли?

Я: - Да, на 20 апреля, в четверг, ровно в 8 часов вечера в Миттенвальде.

БРАК: - В День рождения нашего любимого фюрера?

Я: - А причём тут это? Просто совпадение, да и только.

БРАК: - Нет, господин Рознер, не совпадение. Это злой умысел!

Я: - Вы совсем сошли с ума?

БРАК: - Думаете, мы позволим, чтобы в праздничный для всех патриотов день звучала музыка еврея Мендельсона в исполнении еврея Рознера? А может у вас и дирижёр еврей? Небось, подыскали уже, наверно, какого-нибудь сиониста! Признавайтесь, признавайтесь…

Я: - Не вашего ума это дело! Идите лучше и покараульте у дверей мастерской художника Штетке – ведь у фюрера много врагов! В крайнем случае, соберите дрова для костров, на которых книги сжигают. Вот ваша стезя, ваше назначение!

БРАК: - Да, я опасаюсь за жизнь лидера нации. Я был против этих домашних сеансов. По идее, Штетке должен сам наведываться к фюреру и создавать эскизы на месте, но наш дорогой Рейхсканцлер очень скромный. Он уважает труд художника! Фюрер сам прекрасно рисует, и он хорошо разбирается в архитектуре. Хаиль Гитлер!