«ТОПОР»: - Поздравляю, дорогая!
МАРИКА: - Я устала! Посидим немного, мои хорошие! Поболтаем! Выпьем. Молодец, Бенни! У тебя очень красивая девушка! Вы прекрасны, Эстер! У вас восточное лицо, а это в Берлине дорогого стоит!
ЭСТЕР: - Спасибо!
МАРИКА: - Я хочу выпить за ваше будущее, Эстер и Бенни! Будьте счастливы! Лехайм!
Я и ЭСТЕР ( в унисон): - Лехайм!
«ТОПОР»: - Желаю вам самого наилучшего! Эстер, берегите Бенни! У него талант!
ЭСТЕР: - Вы слушали его исполнение?
МАРИКА: - Хайнц, только не ври!
«ТОПОР»: - Это было давно! Он играл в Берлинской Высшей школе музыки сонату №3 Грига!
МАРИКА: - И как?
«ТОПОР (повторяя во второй раз сакральное для меня слово): - Он играл, как Б О Г!
МАРИКА: - «Топор», да ты, оказывается, меломан! Не ожидала!
Я: - Хайнц, оказывается, вырос в музыкальной семье!
МАРИКА: - Вот, это сюрприз! Я думала, что ты имеешь симпатии только лишь к банковским сейфам!
«ТОПОР»: - Даже у «взломщика» могут быть свои слабости.
МАРИКА: - Представляю, как ты, дорогой мой, насвистываешь во время «работы» мелодии, скажем, из произведений Ференца Листа!
«ТОПОР»: - Не Ференца, а Франца!
МАРИКА: - Учтите, мы, венгры, его называем Ференцом! Кстати, Бенни, что это ты с футляром «подружился»? Сидишь, прижимаешь к себе этот «чертовый» футляр обеими руками, смотришь на него с каким-то трепетом, даже испугом! У тебя там скрипка или еврейское золотишко? А может амстердамские бриллианты?
ЭСТЕР: - У него там скрипка!
Я: - Скрипка мастера Клотца! Матиаса Клотца из Миттенвальда!
МАРИКА: - Ну, если скрипка, покажи!
Я с волнением открыл крышку футляра и только лишь краешком показал великолепный инструмент.
МАРИКА: - Ой, и впрямь скрипка!
«ТОПОР»: - Это дорогой инструмент?
Я: - Да!
«ТОПОР»: - Дороже, чем «Амати» или «Страдивари»?
Я: - Нет, конечно, но смычковые инструменты семейной династии Клотц высоко ценятся в музыкальном мире!
МАРИКА: - Ты меня заинтриговал, Бенни! А давай, сыграй нам что-нибудь!
Я: - Сыграть? Здесь?
МАРИКА: - Не смущайся! Помнишь, это было тогда, прекрасным, берлинским утром….
* * *
Эпизод №30в
Рассказ Марики Эрдели
(Черно-белые кадры, немного ускоренные движения на фоне рассказа Марики)
МАРИКА: - Помнишь, я возвращалась из кабаре домой.
Ты, торопился в Консерваторию, как бывало часто, встретил меня на лестнице нашего подъезда.
У меня было паршивое настроение из-за… не помню… ну, не скажу… это не интересно…
Хотя, кому какое дело, из-за какой причины выступают слёзы на глазах артистки увеселительного заведения.
Знаю, Бенни, ты опаздывал на репетицию, но, заметив, что «твоей мадьярке» просто плохо, остановился, обнял меня и взглянул в мои глаза с сочувствием, желанием разобраться во всём и помочь.
БЕННИ: - Эй, дружище, что стряслось?
Я: - Ничего.
БЕННИ: - Но ты плакала, как мне показалось.
Я: - Плакала. Женщины часто плачут. Говорят, плачут они и без причин.
БЕННИ: - Эх, ты! Такое оправдание выдумали сами женщины! Без причин, кажется, не должно быть слёз.
Я: - А вот, и бывает.
Я улыбнулась.
БЕННИ: - Ну, так же лучше!
Я: - Ладно. Всё в порядке. Иди в свою Консерваторию, а то профессор тебя накажет - «поставит в угол» или заставит залезть под рояль!
БЕННИ: - Уйти от тебя, видя, что моему «другу» плохо?
Ты сказал «другу», а не «подруге» - по обыкновению, ты называл меня иногда и «братом», ну, знаешь, почему…
Я: - Ну и что? Я умею «сглаживать острые углы»!
БЕННИ: -И, я тоже!
Я: - Интересно, как ты это делаешь?
БЕННИ: - Закрой глаза!
Я закрыла глаза и честно не подглядывала.
Через некоторое время я услышала твой голос исходящий немного свыше и издали.
БЕННИ: - Можешь открыть глаза!
Я, разумеется, удивилась, когда увидела тебя - стоящим на верхней площадке со скрипкой в руках.
Я: - О, Б Е Н Н И!
Моего восторга словами не передашь!
Ты начал играть, как я помню, «попурри» из венгерских и цыганских мелодий!
Да, да, ты играл, как Б О Г!
Моё «головокружение от счастья» продолжалось, думаю, целую вечность!
Когда «лестничный концерт» закончился, я уже и не помнила причину моих «утренних слёз»!
Ты быстро собрался и ушел, оставив меня в изумлении, но также оставив меня счастливой!
Марика закончила свой рассказ.
* * *
Я, Бенни Рознер, хорошо помнил то утро.
МАРИКА: - Разве кабаре не лучше подъезда дома № 33 на Глюклихштрассе? Ты ведь артист! К чёрту, сомнения! Сыграй и покажи публике, что такое настоящая музыка! После «Весёлой вдовы» им следует хорошенько вправить мозги!
Я: - Я бы сыграл, но…
ЭСТЕР: - Мы ведь не «Бетховена» от тебя требуем! Сыграй задушевную «кабацкую», в конце концов, венгерскую или румынскую мелодии. Всем нам будет хорошо! Будет хорошо даже этим охмелевшим штурмовикам, для которых «Песня Хорста Весселя» представляется началом всех начал!
«ТОПОР»: - Для «наци» летоисчисление начинается с 30 января 1933 года!
МАРИКА: - БЕННИ, давай, покажи им, этим несчастным коричневорубашечникам, что кроме нацистских маршей есть и «Дьявольские трели» Тартини или что-то в этом роде! Сыграй напоследок! Ты ведь сегодня уезжаешь в Весстервальд. Не так ли?
Я: - В Миттенвальд! Сыграть? Я боюсь! Вы понимаете меня, мои хорошие, я боюсь! Я уверен, что они, эти паршивые нацисты, отнимут у меня скрипку мастера Клотца, и после этого я не сумею выступить на Фестивале в Миттенвальде! У меня очень, очень мало времени! Я должен успеть в Миттенвальд и сразу же выбежать на сцену! Наступают другие времена: - музыкальный инструмент работы немецкого мастера в руках еврейского скрипача в современной Германии является полным «нонсенсом»! Лишь бы успеть! Лишь бы успеть! Если нет – вся работа пойдёт насмарку и я не смогу «оправиться от удара» в течение нескольких лет! Вы поняли? Это же элементарно!
«ТОПОР»: - Господи, какие страсти! Какая паника! На худой конец, можно сыграть на другой скрипке!
Я: - Нет! Нет! Люди, это невозможно! Этого допустить нельзя!
МАРИКА: - И почему? Хороших скрипок очень много!
Я: - Как вы не понимаете, что я стремлюсь к ИДЕАЛУ! Всё должно быть в высшей степени согласовано: - гениальная музыка, дирижер с мировым именем, безупречное звучание оркестра, инструмент великого мастера и классическое исполнительское искусство солиста, как говорится, с божьим даром. ВСЁ ЭТО – ОДНО ЦЕЛОЕ!
«ТОПОР»: - Может быть, я ошибаюсь, но, вы, Бенни, перечисляя многое, забыли об ОДНОМ!
Я: - О чём именно?
«ТОПОР»: - Я вам напомню немного позже. Потерпите, пожалуйста.
МАРИКА: - Раз наш дорогой скрипач отказывается устроить маленький концерт, придётся мне сказать один тост!
Я: - Вот это дело! Слушаем!
МАРИКА (встав со стула): - За Берлин! Берлин – город, где мы познакомились друг с другом, полюбили друг друга, и это город, которого мы никогда не забудем, куда бы нас ни таскала «проказница судьба»!
«ТОПОР» (встав со стула): - Присоединяюсь!
ЭСТЕР: - За город, где я родилась!
Я: - За город, где я встретил свою любовь!
Мы опустошили бокалы.
МАРИКА (обращаясь к Эстер): - Моя дорогая, ты танцуешь?
Я: - Она создана для танца!
МАРИКА: - Я вижу, что двое мужчин сидят, как прибитые гвоздями к своим местам, а, в это время, красавица фройлаин скучает.
«ТОПОР»: - Я и Бенни оказались плохими танцорами.
МАРИКА: - У меня есть идея!
Марика что-то шепнула на ухо мадмуазель Гирш и, к удивлению всех присутствующих, «звезда кабаре в мужском костюме» элегантно пригласила на танец от волнения немного растерявшуюся Эстер.
Она согласилась и, перед тем, как выйти на танцевальную площадку, подмигнула мне.
Кроме нетрадиционного «однополого» танца, в остальном, визуального диссонанса заметно не было: - совсем не «парадное» платье Эстер было сшито Соломоном Гиршем так искусно, что свободно можно было в нём покрасоваться даже на королевских приёмах Букингемского Дворца.
Они танцевали «Вельс-Бостон» и, к моему удивлению, Эстер точно «поймала» настроение хореографической миниатюры, предложенной актрисой кабаре.
Я впервые видел импровизацию на тему «Вальс-Бостон»!
Весь «фокус» заключался в том, что Марика и Эстер, если можно так выразиться, редко «сливались» в пару. Они постоянно приближались друг к другу, удалялись друг от друга, крутились вокруг да около…..
Редко, в момент мелодического акцента танец лишь ненадолго трансформировался в традиционный «Вальс-Бостон», т. е. в «единство двоих»!
Мимолётные «всплески взаимных встреч» очаровывали всех, и тогда, к моей радости, не было конца аплодисментам.
Не удивительно, что другие пары постепенно расступились, давая простор хореографическим фантазиям в основном Марики, но и Эстер тоже!
Мы заворожено смотрели на это (не будет сказано слишком громко!) «сказочное представление».
Конечно, словами выразить всё, навеянное великолепной пластикой танцевальной пары, невозможно.
Оркестр (в одной «ритмической рамке») три раза сыграл три разные мелодии, в сопровождении которых можно было станцевать «Вальс-Бостон».
Пьяные штурмовики, от удивления открыв рты, с удивлением наблюдали за танцем и тут (наверно, мне так показалось) им уже НЕ хотелось через каждые десять минут кричать:
- Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!
* * *
Да, танец покорил всех!
Позабыв о мытарствах сегодняшнего дня, не вспоминая о ночном поезде Берлин-Мюнхен, я наслаждался изысканными «па» наших дам, но моему «блаженству» «пришел конец», когда злополучный футляр случайно сдвинулся с места, и чуть ли не ударился о паркет.
Вот, тут, «всё вернулось на круги своя»: - я, опустошив внеочередной бокал шампанского, напомнил Хайнцу –
Я: - Дружище, вы сказали, что, перечисляя многое, я забыл об ОДНОМ!
«ТОПОР»: - Не понял!
Я: - Я высказывался об основных слагаемых успеха при исполнении музыкального произведения, значит, об идеальном сочетании нескольких факторов, т.е. функций композитора, дирижера, оркестра, солиста и качества инструмента!
«ТОПОР»: - А-а-а-а! Но вы забыли об одном!
Я: - Говорите! Я весь во внимании!
«ТОПОР»: - Сказать? Да, вы ничего и не поймете!
Я: - Это ещё почему?
«ТОПОР»: - Не спорьте со мной, пожалуйста! Вы музыкант от бога, но…
Я: - Говорите, говорите….
«ТОПОР»: - Вами овладел СТРАХ!
Я: - Совершенно верно! Я это прекрасно осознаю – иногда мне кажется, что СТРАХ распустил корни в моём теле и мешает мне двигаться! Дело касается не только потери скрипки мастера Клотца! Всё началось с сегодняшнего утра, когда я осознал, что меня преследуют люди и обстоятельства, что я, как гражданин и музыкант, абсолютно беззащитен.
«ТОПОР»: - Послушайте меня! Я грабил банки и почтовые поезда, музеи, квартиры, выставочные залы, не гнушался резать в трамвае сумки пассажиров, доставая из кошельков гроши ради единственной забавы – «быть незамеченным»! Скажите, что является главным для человека моего «ремесла», или, если быть точнее и это определение вас не смутит, «моего искусства»?
Я: - Деньги!
«ТОПОР» (улыбаясь): - Вы так плохо думайте обо мне?
Я: - Много денег!
«ТОПОР» (смеясь): - Это было бы слишком просто. Деньгами я и в тюрьме сорил.
Я: - Не говорите, пожалуйста, загадками….
«ТОПОР»: - Послушайте, для меня главное свобода выбора, свобода действий. Когда мне скучно, я поднимаюсь в трамвай, где и перевоплощаюсь в «карманника». Я - «свободный артист», для которого подмостками сцены являются улицы, площади, тёмные переулки, банки, почтовые поезда, чужие квартиры, музеи, выставочные залы, да, да, в том числе, и трамваи. Я грешен, но это - мой свободный выбор. ХАЙНЦ был, есть и будет «ТОПОРОМ». «Ремесленники», т. е. преступники «среднего ранга» зависят от многих обстоятельств. Они лишены артистизма, внутренней свободы, и они не могут повлиять на события. Вы меня поняли?
Я: - Я стараюсь догадаться….
«ТОПОР»: - Желаю успехов! Других объяснений от меня не дождётесь.
Я: - Вы знаете, как звучит скрипка мастера Клотца? Этого невозможно передать словами…
«ТОПОР»: - Ах, скрипка! Какая прелесть! Человек подумает, что «всеми уважаемый инструмент из Миттенвальда» , не спрашивая никого, «выпрыгивает» из футляра и начинает самостоятельно играть! Меня интересует, где же тогда находитесь вы, Бенни?
Я: - Я не понял! На что вы намекаете?
«ТОПОР»: - Если вы будете продолжать заблуждаться в этом же духе, то господин РОЗНЕР в скором времени навсегда потеряет господина СКРИПАЧА!
ХАЙНЦ от всего сердца рассмеялся. Я подозревал, что ему доставляло удовольствия объясняться со мной какими-то загадками.
«ТОПОР»: - Ваше здоровье, Бенни! Лехаим!
Я (немного растеряно): - Лехаим!
* * *
Танец наших прелестных дам ещё и не был близок к завершению, когда в кабаре ворвались штурмовики – их было человек, примерно, десять.
Оркестр моментально смолк.
Главный коричневорубашечник, т. е. группенфюрер. вспрыгнул на сцену, вынул и кобуры револьвер, помахал оружием, и, увидев, что встревоженная публика шумит, три раза выстрелил в потолок.
«Штурмовики из кабаре» и «штурмовики с улицы» приблизились к сцене.
Стоя с растопыренными ногами, держась обеими руками за кожаные ремни и грозно всматриваясь в глаза присутствующих, они стояли лицом к нам.
Люди негромко переговаривались:
- Что случилось?
- Безобразие! Куда ни глянь, везде они! Надоели!
- Говорят, их главного укокошили!
- Рейхсканцлера?
- Да, этого, с усиками!
- Его фамилия Гитлер! Он уже два с лишним месяца у власти. Пора знать!
- Убили этого ненормального? Надо отметить!
- Вы не боитесь? Тут даже у стен уши!
- Книги сожгли, остаётся сжечь салфетки, скатерти, меню ресторана! Ха-ха-ха…
- Определённо что-то случилось!
Штурмовик с револьвером, стоящий с угрожающим взглядом на сцене, в конце концов, заговорил.
ШТУРМОВИК С РЕВОЛЬВЕРОМ: - Внимание! Внимание! Пол часа тому назад грязная рука коммуниста или еврея, или «оба вместе и в одном»! Да, грязная рука заговорщика взорвала бомбу, надеясь «убить Германию», уничтожить немецкий народ, оставить всех нас без будущего, без отца-родителя, но попытка покушения на фюрера сорвалась! Гитлер жив! Он находится в Рейхсканцеларии и работает на благо народа! Предлагаю всем патриотам выразить свой протест факельным шествием, а членам доблестных штурмовых отрядов, организованно и немедленно направиться на место преступления, оцепить здание и указать сотрудникам следствия, что и как делать. Недаром ведь нас именуют «вспомогательной полицией»! Хайль Гитлер!
Разумеется, коричневорубашечники неистово взревели:
- Хайль Гитлер!
- Куда идти? Куда направиться? – закричали нацисты, махая руками и топая ногами.
ШТУРМОВИК С РЕВОЛЬВЕРОМ: - Глюклихштрассе, дом №33!
- Куда? Куда? – Желая уточнить, несколько человек попросили ещё раз повторить адрес.
ШТУРМОВИК С РЕВОЛЬВЕРОМ: - Глюклихштрассе, дом №33!
* * *
Ах, боже мой! Это же НАШ ДОМ!
Мы молча переглянулись друг на друга, а после ХАЙНЦ шепнул мне на ухо.
«ТОПОР»: - Это ведь наверняка Арно взорвался! Других предположений нет!
МАРИКА (услышав версию «Топора»): - Точно! Арно чокнутый! Это должно было случиться!
Я: - И никакое это не покушение! Вся наша квартира «сидела на вулкане»! Арно Бах всё-таки «добился своего»!
ЭСТЕР: - Версия покушения « на руку» нацистам, как и версия поджога Рейхстага каким-то болгарским коммунистом!
МАРИКА: - Сейчас начнётся!
«ТОПОР»: - Уже началось!
Я: - Надо бежать домой! Чёрт его знает, что там творится!
* * *
Эпизод №31
-
апреля 1933 года.
22.30.
Когда автомобиль подъехал к нашему дому, перед нами предстала ужасающая картина:
Два верхних этажа были окутаны дымом, а из окон нашей квартиры вдобавок снаружи вырывались «языки пламени».
Сомнений не могло быть, что сильно пострадала мастерская художника Штетке вместе со своими рисунками и статуями, и, конечно, от эскизов портрета Гитлера не осталось ничего кроме пепла.
Разумеется, европейская живопись от этого совсем не пострадала, но жильцы-погорельцы остались на «пустом месте».
По моим предварительным подсчетам, к пострадавшим относились художник вместе со своей домработницей, супружеская чета Шойбнеров, Арно Бах, Отто Брак, Марика Эрдели и я.
Трое последних (я, Марика и Брак) несколько минут тому назад находились в кабаре «Берлинский медвежонок».
Так что, оставалось поинтересоваться судьбами художника, экономки живописца - фрау Зонтаг, героя сражения под Артуа и его супруги.
Пожарные команды, находившиеся на месте происшествия и приставившие высокие лестницы к зданию, вели героическую борьбу с огнём: - воду качали наверх, в подъезд забегали пожарники с маленькими топориками в руках, направлявшиеся по внутренним лестницам подъезда на 5 и 6 этажи.
Штурмовики оцепили здание по всему периметру. Видно было, что полицейские силы и пожарники беспрекословно подчинялись их приказам.
Что ж, таковы были «Новые Порядки» в «Новой Германии»!
* * *
Надо было разобраться в ситуации, которая могла оказаться для нас весьма и весьма плачевной – ведь, мы - я и Марика были жильцами той квартиры, где (по нашей версии!) взорвалась бомба, изготовленная Арно Бахом.
Не исключалась возможность того, что и нас причислили бы к террористам, врагам РЕЙХА!
Мадьярка и еврей - нацисты запросто могли «сшить» дело о международном заговоре против фюрера, тем более что в поджоге РЕЙХСТАГА подозревался болгарский коммунист, некто ДИМИТРОВ!
Хаинц, стараясь огородить меня и Марику от лишних неприятностей, попросил нас остаться в салоне автомобиля, а сам выпрыгнул из машины и куда-то исчез.
Марика курила папироску, вставленную в мундштук.
Эстер, как завороженная, молчала.
Я же, в это время, думал об испепелённом имуществе, которое, к моему счастью, оказалось мизерным: - сгорели две мои скрипки фабричного производства, Струны, канифоль, два сборника нот (собственность консерватории), один костюм и разная там мелочь.
Я крепко держал в руках инструмент мастера Клотца, а наши паспорта и два билета на ночной поезд Берлин-Мюнхен, к моему большому счастью, находились во внутреннем кармане моего же пиджака.
МАРИКА: - Эй, Бенни, проснись! О чём думаешь?
Я: - Считаю убытки.
МАРИКА: - Ну и как?
Я: - Ничего особенного. А у тебя?
МАРИКА: - Платья и костюмы основного моего гардероба я всегда оставляла в кабаре. Конечно, потеряла кое-что, но горевать не стоит. Я предчувствовала, что по милости нашего инженера-взрывника дом когда-то сгорит.
Я: - И у меня всегда было неспокойно на душе. Слава богу, что я со скрипкой Клотца никогда не расставался. А то…
ЭСТЕР: - Молчи. Представляю, что бы с тобой случилось!
МАРИКА (обращаясь к Эстер): - Он точно ворвался бы в дом и…
Я: - Я бы сгорел на радость всем «наци»! Одним евреем было бы меньше!
МАРИКА: - Надо выпить за твое спасение!
Я: - Я бы не отказался!
ЭСТЕР: - И я!
МАРИКА: - Без меня вы бы пропали!
И тут она из сумки достала откупоренную бутылку со шнапсом.
Мы начали пить, передавая бутылку из рук в руки и, прости господи, смеяться.
Это был смех, который часто сопровождает нервозное состояние.
Тут Хайнц заглянул в окно автомобиля, и мы замолкли.
«ТОПОР»: - Так, слушайте меня внимательно: - нашли тела двух сгоревших. Это – жена инвалида и домработница художника. Кстати, минуту тому назад погиб ваш сосед..
Я: - Какой ещё сосед?
«ТОПОР»: - Лавочник и нацист! ШРАК, если не ошибаюсь!
Я: - Брак!
«ТОПОР»: - На него, оказывается, упал гранитный бюст Бисмарка с шестого этажа, т.е. со сгоревшей мастерской художника! Брак, говорят, хотел подняться в злополучную мастерскую художника и ценой собственной жизни вынести оттуда эскизы для портрета фюрера. Его не пустили, он сопротивлялся и…
Я: - Символично! На голову торговца ветчиной и сосисками упал «БИСМАРК»!
«ТОПОР»: - Совершенно верно. Штурмовики накрыли его труп красным знаменем с чёрной свастикой! Они оплакивают его, как Хорста Весселя!
Я: - Мораль: - никогда не надо мешать нацистам войти в горящий дом!
МАРИКА: - Бедная фрау Шойбнер!
Я: - Единственно нормальная женщина в этом «сумасшедшем доме»! Мне тоже очень жаль!
«ТОПОР»: - Арно тяжело ранен – говорят, еле дышит. А этот… Ну, как его?
Я: - Конрад Шойбнер - Герой Артуа, всегда с ружьём в руках!
«ТОПОР»: - У него контузия! Вот, взгляните в сторону подъезда – их куда-то ведут, и их сопровождает охрана. Оба подозреваются в покушении на Гитлера!
И вправду, на носилках лежал обугленный инженер-взрывник, а за ним толкали инвалидную коляску героя Артуа! Погорельцы были в окружении штурмовиков.
Бедный «Герой Артуа»!
С ним, наверно, злую шутку сыграла привычка не расставаться с винтовкой.
Нацисты, скорее всего, были уверены в том, что после взрыва наш инвалид войны выстрелом из винтовки окончательно добил бы Гитлера!
Господин Шойбнер был не в своём уме. Я на этом расстоянии с трудом расслышал его слова.
КОНРАД ШОЙБНЕР: - В атаку! Бей французов! Вперёд! В атаку!
Да, обоих зорко охраняли штурмовики.
Потом арестованные и конвой вспомогательной полиции скрылись в тёмной арке соседнего дома. Оттуда не было сквозного выхода.
Я решил, что за сильно пострадавшими от пожара моими соседями приедут экипажи скорой медицинской помощи – а после уж Господина Баха и господина Шойбнера отвезут в тюремную больницу.
«ТОПОР»: - Что будем делать?
Я: - Нам на вокзал, а попрощаться с родителями Эстер мы, точно, не успеем.
«ТОПОР»: - Ладно! А Марику мы поселим в шикарной гостинице! Вы не против, мадам Эрдели?
МАРИКА: - Наконец-то, я буду жить в нормальных условиях, и каждое утро меня никто не будет взрывать!
«ТОПОР» (заметив бутылку шнапса): - Тёплая компания собралась! Ничего не скажешь! Разрешите присоединиться.
МАРИКА: - Садись, Хайнц. Без тебя что-то скучно. Вот, даже скрипичный футляр приуныл.
«ТОПОР»: - А вы не предложили «ему» выпить?
Я:- «Он» - трезвенник!
МАРИКА: - Ничего! Научится! Бенни тоже был трезвенником, как я помню…
ЭСТЕР: - Он просто очень напуган.
МАРИКА: - Ах, дорогая, этим ты потакаешь пьянству будущего супруга.
«ТОПОР»: - Всё, господа! Надо ехать! Надеюсь, там, наверху несгоревших вещей у вас не осталось?
Я: - По чисто еврейской привычке я всё ношу с собой наподобие «Святой Книги» – паспорт, деньги и…
«ТОПОР»: - Что самое главное, инструмент!
Я: - Да. Чему удивляться?
«ТОПОР»: - Без него вы, Бенни, точно, пропадёте!
ЭСТЕР: - Он погибнет!
МАРИКА: - А я ни к чему не привязана так сильно! Видно, у меня в роду были цыгане!
Мы пили шнапс и спокойно разговаривали.
Кошмарный день закончился трагическим финалом – сгорела наша квартира на Глюклихштрассе №33, и уж худшего нечего было ожидать, но…
* * *
ХАЙНЦ завёл мотор автомобиля.
Мы, вот-вот, должны были тронуться, как наш многоуважаемый водитель сказал –
«ТОПОР»: - Хотите узнать «последние известия»?
Я: - Разумеется!
МАРИКА: - Чего спрашивать? Говори, что знаешь.
«ТОПОР»: - Как раз, я ничего и не знаю, но, вот, прямо по направлению к нашему автомобилю идёт репортёр ежедневной газеты «Берлинер тагеблатт» - «Berliner Tageblatt», некий Хельмут Зайлер. Надо расспросить моего старого знакомого по тюрьме – ему, наверно, известно абсолютно всё!
ЭСТЕР: - По тюрьме?
«ТОПОР»: - Господина Зайлера обвинили в нарушении неприкосновенности частной жизни. Он залез под кровать одной известной, но очень скандальной актрисы и находился там два дня и две ночи, подсчитывая её любовников.
Достарыңызбен бөлісу: |