Проект образцового города

Остров Кильдин, омываемый незамерзающими водами Барен­цева моря, издревле привлекал внимание российских государ­ственных мужей. Первым об уни­кальности Кильдина писал ещё Михаил Ломоносов: "Португальцы от своих берегов имели ходу в Ост-Индию до Малабарского бе­рега семнадцать тысяч верст; у нас от Кильдина-острова (ежели оттуда главное предприятие вос­последует) до Чукотского носу, до которого из Камчатки дохо­дил открытым морем Беринг, не больше пяти тысяч верст". Ве­ликий патриот ратовал за освое­ние Северного морского пути, до­казывая полезность и выгодность такого предприятия: "Россия, имея Северный океан, лежащий при берегах, себе подданных и по большой части исследованных и описанных, за одним только льдом и стужею не продолжает своих важных и преславных пред­приятий, дабы достигнуть к тем берегам восточным, где не ток­мо от неприятелей безопасна, но и свои поселения и свой флот най­дет..".

Однако призывы осваивать рус­ский Север российскими чиновни­ками не воспринимались. Больше того, в 60-70-е годы XIX века в правительственных верхах быто­вало твердое мнение: "целесооб­разнее и выгоднее все северное население переселить в другие местности, а Кольский полуостров продать Англии, как это сделали с Аляской".

Когда слухи о подобном наме­рении разнеслись по столице, луч­шие люди того времени стали на защиту Кольского севера. Ученые убеждали сановных особ в стра­тегической значимости незамерза­ющих Кольских губ, указывали на огромные богатства тамошних рыбных промыслов, на необходи­мость строительства железной дороги и Беломорского канала (о чем мечтал ещё Петр I), чтобы связать столицу с северным кра­ем надежными сухопутными и водными путями. И хотя упорство чиновников было необычайное (доводы ученых они называли "сказками из тысячи и одной ночи"), правительство решилось наконец серьезно заняться про­блемами Мурмана.

Как всегда, начали с обещаний. В "высочайше" утвержденном Положении Комитета министров от 22 ноября 1868 года "О льго­тах для поселенцев Мурманского берега в Архангельской губернии" было объявлено: тем, кто решит­ся осесть на мурманских берегах "на времена вечные", правитель­ство поможет с обустройством. Разрешит беспошлинную торгов­лю в течение шести лет и безде­нежный отпуск леса на построй­ку домов и промысловых судов в течение десяти лет. Освободит от рекрутской повинности. И даже бесплатно снабдит новых хозяев коровами холмогорской породы. Коренным жителям тех мест - саамам, если они перей­дут к оседлости, построят шко­лы и больницы.

Вместе с россиянами на мур­манский берег устремились и ино­странцы. Правительство привет­ствовало такую эмиграцию в на­дежде, что норвежцы и финны, известные своим трудолюбием, послужат достойным примером для наших переселенцев. И дей­ствительно, многие из иностран­цев быстро разбогатели и уже че­рез несколько лет фактически без­раздельно хозяйничали на север­ных российских промыслах. А "достойный пример" свелся к ба­нальному спаиванию русского мужика. Казна вместо прибыли несла колоссальные убытки.

Первым забил тревогу Кольс­кий надзиратель Амон. Регуляр­но объезжая поселения колонис­тов, он внимательно приглядывал­ся к быту и взаимоотношениям русских поморов с иностранцами. Съездил даже в Норвегию - по­смотреть на тамошнюю жизнь. В итоге пришел к выводу о необхо­димости в корне менять полити­ку хозяйствования на Мурмане и предложил проект обустройства Севера. В основе его лежали две стратегические задачи:"Подор­вать торговые интересы нашей соседственной Норвегии в самом основании её" и "учредить всей торговли норвежской на нашем Российском берегу сильную конку­ренцию и тем уничтожить мысль о контрабанде".

В его проекте особая роль отво­дилась созданию на Мурмане образ­цового города - порта по типу нор­вежского Вардё, в котором поморам были бы созданы все условия для нормальной жизни. Местом стро­ительства такого города Амон выб­рал Кильдин. Там он предлагал учредить торговую компанию, орга­низовать таможню, торговые лавки, склады для товаров, питейные дома, полицейскую управу и вооружен­ную охрану. Устроить больницу, школу, открыть аптеку. Для совер­шения религиозных обрядов ли­цам лютеранского вероисповеда­ния присылать на остров не ме­нее одного раза в год пастора, зна­ющего норвежский и финский языки. План этот не был реали­зован. Правительственные чинов­ники нашли его слишком затрат­ным и утопичным.

Но жизнь показала, что Коль­ский надзиратель был прав. Уже в 1872 году вновь вернулись к идее Амона. При Министерстве финансов России была создана специальная комиссия. Тщатель­но обследовав всё побережье, она пришла к тому же выводу: луч­шим местом для постройки города является остров Кильдин. Были составлены план и смета (на общую сумму 132.219 руб.). В нем, как и в проекте Амона, предполагалось построить все не­обходимые службы и учрежде­ния, кроме того, православную церковь на 160 человек, дома для церковных служителей, лиц ад­министративного и судебного персонала с помещением для арестантов, училище для обуче­ния детей морскому делу и но­вые пристани для гребных и больших судов.

Однако некоторые высокопостав­ленные лица усмотрели в этом про­екте чрезмерные затраты и потре­бовали "подвергнуть рассмотрению в установленном порядке вопросов о самой необходимости учреждения предписываемого портового горо­да...". А тут подоспел и отзыв начальника Архангельской губернии действительного статского советни­ка Игнатьева, который утверждал: "Значение этого порта для благ устройства северного края являет­ся маловажным и процветание его в будущем маловероятным... по­скольку архангельские торговые конторы, имея сношение не с Нор­вегией, а с английскими, германскими и голландским портами, вовсе не нуждаются в промежуточных станциях на Мурмане". В итоге за­вязалась канцелярская переписка, которая в очередной раз похорони­ла смелый проект.

И все же к нему вновь верну­лись почти полвека спустя. На этот раз инициатором строитель­ства "образцового города" на Мурмане выступил архангельский гу­бернатор И. Сосновский. В 1910 году он подал в правительство записку о мерах развития Мурмана. В ней губернатор предлагал не распылять государственные день­ги, отпускаемые на обустройство мурманского края, а, выбрав наи­более подходящее место, пустить их на строительство образцовой промысловой колонии. Особое внимание Сосновский уделял гра­мотному выбору места её поста­новки. По его мнению, место дол­жно быть благоприятным в гео­графическом смысле, близким от промыслов, иметь удобную гавань для судов и удовлетворительные топографические данные. "Оценив с этих точек зрения различные пункты Мурманского побережья,– писал он в записке,– я, на осно­вании личного знакомства с краем, а также отзывов сведущих лиц и литературных указаний специалистов, нахожу наиболее подходящим местом для обустройства первой образцовой колонии - самый крупный остров Мурмана Кильдин".

Взяв все лучшее из проектов Амона и правительственной ко­миссии 1872 года, учтя опыт пре­успевающих колонистов Эриксенов, Соснонский разработал под­робный план образцового города-колонии, в котором постарался максимально учесть как интере­сы живших тогда на острове ко­лонистов, так и возможных буду­щих поселенцев. Не упустил из виду губернатор санитарную и экологическую безопасность наме­чаемого города-порта: "В предотвращении антисанитарной и опасной в пожарном отношении скученности, обычно наблюдае­мой в Мурманских колониях, разраставшихся бессистемно, - уса­дебные участки на Кильдине спроектированы в кварталах, разделяющихся широкими улицами".

Хорошо представляя первосте­пенные нужды людей, приехав­ших издалека, Сосновский преж­де всего предполагал построить на острове склад с пиленым лесом и стандартными бревнами для жилищ с расчетом на единовре­менную постройку не менее 20 домов и склад снастей, такелажа и дельных вещей для рыболовных судов. "Эти предметы, - указывал Сосновский, - важно иметь на месте и притом хорошего каче­ства и усовершенствованного типа".

Настоящей бедой Кольских по­моров всегда являлось отсутствие на Мурмане эллингов, где промыш­ленники в любое время могли бы произвести быстрый и качествен­ный ремонт судов. Реформатор предлагал разрешить и эту пробле­му, устроив современные эллинги на южном берегу Кильдина.

План Сосновского и смета де­нежных средств на строительство были одобрены российским пра­вительством. Но случившиеся ре­волюции и военная междоусоби­ца погребли его, как и другие важ­ные для процветания России про­екты, под развалинами рухнувшей Империи...

Кильдинская одиссея Эриксенов

В 70-х годах XIX века в Кильдинской бухте Могильной, на месте разрушенного англи­чанами становища Соловецко­го монастыря, обосновалась мо­лодая норвежская пара Юхан Педер (29 лет) и Каролина Мартея (24 года) Эриксены с двумя малолетними дочерьми. Место было прекрасное: обиль­ные выпасы для скота, по бе­регу много плавника, пригод­ного для строительства жилья, недалеко озеро и ручей с от­личной пресной водой, и... по­чти необитаемый остров. Лишь на западном побережье не­сколько летовищ Кольских ло­парей. А до ближайшего насе­ленного пункта Териберки, на восточном берегу Мурмана, -20 морских миль.

Обстоятельства, вынудив­шие Эриксенов покинуть роди­ну и перебраться на чужбину, до конца не ясны. Скорее все­го, как это и бывает в жизни, их несколько. Норвежский исследователь Ула Сеттер объясняет этот поступок тем, что Юхан Педер при крещении получил общественный статус "innerst" - "рабочий, живущий у арендатора". Поэтому не мог рассчитывать на самостоятель­ное владение и даже на арен­ду отцовского хутора. Кроме того, в Норвегии было приня­то, что молодой человек, преж­де чем обзаводиться семьёй, обязан обзавестись собствен­ным домом. А тут двадцати­двухлетний Юхан в октябре 1864 года неожиданно женит­ся на 18-летней Каролине Мартее Ергенсен. Отец, которому тогда не было и пятидесяти, конечно, возмутился, но при­ютил молодых в своем доме. Однако делиться хозяйством не собирался, поскольку сам был физически крепок и полон энергии.

Через три года в семье рос­ли уже две дочери, настала пора подумать о самостоятель­ной жизни. Выходя на рыбные промыслы в Лафонтены и Финмаркен, Юхан присматри­вался к новым местам, при­слушивался к рассказам бы­валых людей и мотал себе на ус. А между тем жизнь на ро­дине дорожала, росла конку­ренция среди местных рыба­ков, тяжелее становилось нало­говое бремя. Особо неурожай­ным выдался 1867 год. Цены на все товары подскочили не­вероятно. Многие норвежские семьи эмигрировали в страны Европы и набиравшие силу американские штаты.

Покинули отцовский дом в Брейвике и Эриксены. Снача­ла попытали счастья в Вардё, но вскоре перебрались на се­верное побережье полуостро­ва Рыбачий в колонию Сесбуска (Зубовские острова). Там было вольготнее. Прожи­вало всего шесть норвежских семей. Но колония быстро росла, пополняясь такими же, как и они, переселенцами. Через два года в ней уже жили 37 семей. Предприим­чивый Юхан видел, что особо размахнуться с хозяйством здесь не получится. Погрузив на большую ёлу домашний скарб, орудия лова и домочад­цев, он отправился в поисках лучшей доли на Мурман. Там была отличная рыбалка. Хо­дили упорные слухи, что на необитаемом острове Кильдин вскоре вырастет город-центр Мурманского края по благоустройству, не уступаю­щий Вардё. На нем он и ре­шил обосноваться.

Это было время расцвета ко­лонизации Мурмана. Россия охотно принимала на его бере­га как своих переселенцев, так и иностранцев, пожелавших навсегда остаться в этом краю. Юхан Эриксен принял россий­ское гражданство и получил неплохую государственную поддержку: лес для строитель­ства дома, большие сенокосные угодья на южном берегу Кильдина, несколько коров холмо­горской породы, ссуду на при­обретение плавсредств и ору­дий лова рыбы и охоты на мор­ского зверя. А главное - пра­во беспошлинной торговли сво­ими товарами. Благодаря ис­ключительной целеустремлен­ности, рачительности и умело­му ведению хозяйства рос дос­таток в постоянно увеличива­ющейся семье. С открытием регулярного пароходного сооб­щения между Архангельском и Вардё появилась возмож­ность прибыльно сбывать про­дукты и за границу. В отли­чие от многих своих земляков, Эриксен не занимался торгов­лей дешевым норвежским ро­мом, дававшей бешеные и быс­трые деньги, не наживался на перекупке товаров и эксплуа­тации наемных рабочих. Един­ственному работнику, которо­го подряжал на сенокос, всегда платил хорошо.

К 1890 году в дружной се­мье было уже 11 детей (5 сы­новей и 6 дочерей). Усадьба Эриксена на берегу Кильдинской бухты стала достоприме­чательностью края. В "Путево­дителе по Северу России", со­ставленном вице-губернато­ром Д. Островским в 1898 году, говорится: "У моря, в бух­те Монастырской, стоит дом норвежского колониста Ивана Эриксена - образец мурманских построек. Дом деревян­ный, двухэтажный, с крыль­цом, балконом и флагштоком, без фундамента, крытый дер­ном. Два нижних до пола вен­ца бревенчатые, четыре сле­дующие венца до окон из двухвершковых досок... Сруб по мере достатка постепенно, но плотно обшивается тесом. Рамы двойные... Печи кирпич­ные и чугунные. Дом теплый, семейство большое, рослое, здо­ровое, приветливое. Живут зажиточно и чисто".

Нажитое тяжелым трудом добро глава семейства, человек по натуре властный, бдитель­но охранял, не разрешая нико­му селиться в окрестностях своих владений. Пытавшихся нарушить запрет Юхан тра­вил собаками, ломал их ору­дия лова, грозил физической расправой, поэтому в течение почти тридцати лет Эриксены оставались единственными постоянными жителями острова. Но, несмотря на крутой нрав, Юхана на Мурмане уважали, почтительно называя "Кильдинский король".

В 1903 году от сердечного приступа скончалась Кароли­на, а двумя годами позже от рака горла умер Юхан. Их по­хоронили на острове недале­ко от усадьбы. Большое хозяй­ство поделили между собой сыновья, и монопольному вла­дению угодьями пришел ко­нец. С началом первой миро­вой войны на Кильдине рас­квартировали небольшой воен­ный гарнизон, а в бухте Могильной появились первые дома русских поморов. В ос­новном из Архангельска.

Революция 1917 года свер­шилась на Мурмане быстро и бескровно. Но спокойной жиз­ни она не принесла - началась гражданская война. На остров прибывали беженцы. Там тоже жилось несладко, но зато мирно. В марте 1919 года за­ведующий (он же учитель) Кнльдинским училищем 1-й ступени Дмитрий Андреевич Козырев (27 лет) сообщал в Александровскую уездную управу, что занятия в школе (избе из двух комнат и небольшой кухни) идут по плану и "...на острове детей школьного возраста - 20, населения - 130 чело век. Количество учащихся обоего пола -12 (мальчиков - 4, девочек - 8). В училище за не­делю дается 28-29 уроков". Сре­ди учеников были и дети нор­вежских колонистов.

Окончание гражданской войны на Мурмане (март 1920 года) не оправдало надежд на восстановление семейного до­статка. Западная часть Печенги стала финской территори­ей, свободный проезд и обмен товарами с Норвегией прекра­тились. Новые власти смотре­ли на "русских норвежцев", как на людей с подозритель­ным "буржуазным прошлым". В 1931 году всех по­моров, живших на Кпльдине, объединили в рыбколхоз "Смычка". Однако 59-летний Карл Юхан (старший предста­витель рода Эрнксенов) всту­пать в колхоз не захотел. Тог­да на сельском сходе его обя­зали отдать в общее хозяйство моторную лодку, которая "кор­мила" семью. Эту несправедли­вость Юхаи не стерпел - вы­вел из строя мотор и утопил его в море. А вот дети - дочь Ингрид и сын Эрлпнг новую власть с энтузиазмом поддер­жали. Ингрид вышла замуж за одного из организаторов кол­хоза "Смычка" Нила Садикова, а пятнадцатилетний Эрлииг стал шкипером на колхозном рыболовном судне "Кралик". Унаследовав от своих предков независимый и прямой харак­тер, он открыто критиковал ме­стную колхозную власть за го­ловотяпство и вредительство. И она не осталась в долгу. В 1937 году по доносу Эрлинг был обвинен в шпионаже и арестован. В справке "О реа­билитации жертв политичес­ких репрессий", выданной про­курором Мурманской области в 1993 году, сказано: " Эриксен Алинг (Эрлинг} Карлович, 1916 года рождения ...находясь под следствием, скончался 28 декабря 1938 года во 2 й градской больнице г. Мурманска от обострившегося двухсто­роннего хронического туберку­леза легких". Еще нескольких Эриксенов постигла такая же участь.

Тяжелый удар по норвеж­скому роду нанесла эвакуа­ция с острова всего граждан­ского населения. В 1939 году их сначала перевели на Аб­рам-Мыс, напротив Мурман­ска, затем переправили в глубь Архангельской области и далее за Урал. Мало кто из них дожил до победного дня 1945 года. Выживших жизнь разбросала по городам и ве­сям огромной страны. Неко­торым потом удалось вер­нуться на родину своих пред­ков, в Норвегию. А вот на ос­тров не вернулся никто.

...Так закончилась семиде­сятилетняя кильдинская одис­сея трудолюбивого норвеж­ского рода Эриксенов.

Брусчатка в тундре

...Вдоль отлогого южного бе­рега Кильдина вьется лента грунтовой дороги. Она соеди­няет Западный и Восточный (Могильное) поселки. Дорога давно брошена, избита тяже­лым транспортом, изъедена промоинами и ухабами. Езда по ней в любое время года уто­мительна и небезопасна - того и гляди, угодишь в предатель­скую рытвину. Об этой дороге не стоило бы и упоминать, если бы... не отменная брусчатка, которая вдруг начинает прият­но шуршать под колесами где-то на середине пути. Около двух километров машина лихо катится, даже не покачиваясь, по свинцово-серым мостовым камням. Разглядывая тща­тельно пригнанные граниты, невольно вспоминаешь брус­чатку на Красной площади и, даже не будучи специалистом-дорожником, отмечаешь, что строили её высококлассные умельцы на века.

...В 1933 году страна чество­вала строителей Беломорско-Балтийского канала. Но ещё до официальных торжеств (18 мая 1933 года) по новой вод­ной системе из Кронштадта в Белое море отправилась воен­ная экспедиция особого назна­чения. Два эскадренных мино­носца ("Урицкий" и "Валерий Куйбышев"), два сторожевых корабля ("Смерч" и "Ураган") и две дизельные подводные лодки (Д-1 и Д-2) благополуч­но достигли конечной цели, до­казав реальность оперативной переброски на Север военных кораблей по внутренним вод­ным артериям. А спустя два месяца (13 июля 1933 года) к ним присоединился пароход "Анохин" с высокой прави­тельственной комиссией на борту.

5 августа 1933 года корабли прибыли в Мурманск. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И.В.Сталин, нарком по военным и морским де­лам К. Ворошилов и первый секретарь Ленинградского губкома (обкома), главный кура­тор Беломорско-Балтийского канала и Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) ОГПУ С. Киров на буксире "Буревестник" совершили ин­спекторский осмотр Кольского залива и близлежащего морско­го побережья Мурмана с целью выбора мест базирования кораб­лей и береговых частей будуще­го Северного флота.

Последующие события раз­вивались стремительно. Уже в сентябре был сформирован Мурманский укрепленный сектор береговой обороны, а 10 мая 1935 года на острове Кильдин началось строительство мощной (калибр 180 мм) ба­шенной артиллерийской бата­реи. Одновременно строили от­крытые позиции для артилле­рийских и зенитных установок, причал для военных кораблей на Западном Кильдине. В ска­лах метростроители пробивали штольни для будущих ремон­тных цехов. На южном бере­гу, в районе мыса Пригонный, возводили взлетно-посадочную полосу для авиации Северного флота. На кильдинском плато (около 250 м над уровнем моря) ставили казармы, жилой городок (Кильдин Новый) для военных, базовый лазарет, клуб, пекарню и банно-прачечный комбинат.

Для бесперебойной доставки тяжелых крупногабаритных грузов и техники с нового при­чала на строительные объекты, разбросанные по острову, нужна была дорога с твер­дым покрытием. О стро­ительном материале по­заботилась природа – осушка южного берега сплошь усыпана гранит­ными булыжниками, а проблем с кадрами у начальства ГУЛАГов ни­когда не было. Набирав­шая в стране обороты шпиономания поставля­ла в их распоряжение и классных военспецов, и умелых организаторов производства, и квали­фицированных рабочих любых специальностей, в том числе в каменоте­сов. Понимая ответствен­ность решаемой задачи и реальную угрозу (в случае малейшей про­машки) личной безопас­ности, главный "мастер заплечных дел" жесткий кнут сдабривал мягким пряником. В одной из директив начальнику УНКВД Ленинградской области он требовал: "...лично наблюдать за качественным отбором контингентов... Отправить только мужчин — лучших производственников, здоровых, пригодных к тяжелому физическому труду в услови­ях Севера, имеющих остаток срока заключения не менее 6 месяцев.

...Долгие годы сведения о пребывании в тюрьмах НКВД кадровых офицеров и исполь­зовании их на строительстве военных объектов Севера со­ставляли государственную тайну. Да и сейчас о тех печаль­ных событиях мы знаем толи­ку. Впервые массовому чита­телю об этом рассказал Вени­амин Каверин в повести "Семь пар нечистых" (Журнал "Но­вый мир" № 2 за 1962 год). Позже (1992-1993 гг.) ещё чуть-чуть приподнял завесу секретности мурманский кра­евед, доктор исторических наук, профессор А. Киселев. В под­борке материалов "ГУЛАГ на Мурмане", опубликованной в местной газете "Советский Мурман", он поделился с чита­телями добытыми сведениями. В частности, в них сообщалось, что в ходе так называемой "проверки (1937-1938 годы) органами НКВД руководяще­го и личного состава" было вы­явлено более 30 "участников военного заговора на Северном флоте". Все они были аресто­ваны и прошли через пытки, издевательства и психологичес­кий прессинг в застенках НКВД. Среди них - командующий Се­верным флотом К.И. Душенов (арестован 23.05.38, расстрелян 04.02.40), начальник штаба Северного фло­та капитан 1 ранга П.С. Смирнов (аресто­ван 31.05.38, освобож­ден из заключения и ре­абилитирован в 1954 году), отважный северо­морец-подводник Нико­лай Лунин (арестован 25.11.38, оправдан су­дом и освобожден в конце 1939 года).

...Не миновала жес­токая доля и команди­ра кавалерийского кор­пуса Константина Кон­стантиновича Рокоссов­ского. Он был арестован в августе 1937 года в Пскове, где размещался его штаб. Ему инкриминиро­вали связь с японской и польской разведками и учас­тие в заговоре против руковод­ства страны. Несмотря на изощренные пытки (жестокие избиения, варварское психоло­гическое давление: дважды имитировали расстрел - стави­ли к стенке и давали холостой залп), отважный командир не сломался и с негодованием от­верг все нелепые обвинения в свой адрес.

В некоторых литературных источниках (например, "Деяте­ли отечественной истории. Биографический справочник", Москва, 1997 год, сост. Шикман А.) указывается, что, не до­бившись признания от Рокос­совского, его сослали в Нориль­скую тюрьму, где он находился до своего освобождения в марте 1940 года. Но вот недавно выш­ла из печати книга "Маршалы победы" (авт. А. Корольченко. Ростов-на-Дону.- Феникс, 2006). В ней приводится любопытный документ: "Справка. Выдана гр-ну Рокоссовскому Константину Константиновичу, 1896 г.р., происходящему из гр-н б. Польши, г. Варшава, в том, что он с 17 августа 1937 г. по 22 марта 1940 г. содержался во внутренней тюрьме УКВ НКВД ЛО и 22 марта 1940 г. из-под стражи освобожден в связи с прекращением его дела. Следственное дело № 25358 1937 г.". Этот документ дает ос­нование предполагать причас­тность прославленного марша­ла к теме нашего повествова­ния.

...В свои неполные десять лет Костя Рокоссовский был сильным, ловким и вполне са­мостоятельным парнем. По­ступив помощником мастера в гранильную мастерскую даль­него родственника Высоцкого, толковый мальчишка быстро освоил навыки работы с грани­том и вскоре, как заправский каменотес, трудился наравне со своими старшими товарища­ми. В 1913 году предприятию Высоцкого поручили ответ­ственный заказ: облицевать гранитом восьмипролетный (около 500 м) мост Николая II в Варшаве. Об этом Констан­тин Константинович вспомнил однажды при весьма необыч­ных обстоятельствах. Вот ко­роткая цитата из книги Ивана Свистунова "Сказание о Рокос­совском" (Москва, Воениздат, 1976): "В штабе Донского фронта встречали Новый, 1943 год. Гостями были известная советская писательни­ца Ванда Василевская и её муж, знаменитый драматург Александр Корнейчук. Среди оживленного разговора Рокос­совский вдруг спросил с мягкой застенчивой улыбкой:

• 
  Вам, Ванда Львовна, до­водилось в Варшаве по мосту Николая проезжать?
  
• 
  Конечно. А почему вы спрашиваете?
  
• 
  К этому мосту я некоторое отношение имею.
  
• 
  Неужели строили? Вот не знала, Константин Констан­тинович, что вы еще и инже­нер.
  
• 
  Не совсем. Я каменотесом на строительстве моста ра­ботал. Облицовывал его гранитом"...
  

...А сорок лет спустя в клу­бе любителей книги при Сева­стопольской морской библио­теке им. М. П. Лазарева ожив­ленно обсуждали первый ли­тературный опыт автора -"Кильдинскую повесть". В раз­гар дебатов слово попросил уважаемый адмирал в отстав­ке, отдавший многие годы службе на Северном флоте. И вот что он рассказал: "Когда мы, офицеры штаба Северно­го флота, выходили в море к месту гибели подводной лод­ки С-80, находившийся на хо­довом мостике маршал Рокос­совский, глядя на проплываю­щую мимо угрюмую громаду Кильдина, не обращаясь ни к кому конкретно, задумчиво произнес: "Здесь я строил дорогу...".