Сергей Аксентьев

...Политическая обстановка в стране накалялась. 28 ноября 1917 года в декрете и воззвании Совнаркома РСФСР кадетская партия (членами которой были отец и сын Вернадские) была объявлена партией врагов народа, а члены её ЦК подлежали суду военного трибунала и немедленному заточению в Петропавловской крепости.

Месяцем раньше в петербургской кадетской газете «Наша речь» появилось обращение Временного правительства к гражданам России. В нем в частности говорилось: «Народу и революции изменяют те, кто распыляет народные силы, действуя насилием и по всей Земле русской зажигая поток злобы, ненависти и гражданской войны». Под этим обращением стояла и подпись В.И. Вернадского.

Предчувствуя худшее, Владимир Иванович в своем дневнике 5 ноября 1917 года с горечью отмечает: «Возможен арест, но бежать неприятно...». Но арест стал реальностью, и бежать пришлось.

22 ноября 1917 года на заседании Физико-математического отделения Российской академии наук, обсуждалось заявление академика В.И. Вернадского: «Ввиду состояния своего здоровья, отправляясь на юг, прошу дать мне командировку, так как я там буду заканчивать свои работы, здесь начатые. Сроком до 1 января 1918 года. Если нельзя дать мне командировку, то прошу дать отпуск». Руководство Академии разрешило командировку на Украину, провозгласившую себя 11 января 1917 года независимой республикой.

...Небольшое имение Шишаки на окраине Полтавы, купленное Вернадскими ещё в 1912 году, оказалось разграбленным, поэтому семье пришлось поселиться в Полтаве у родственников жены Старицких. В письме от 31 декабря 1917 года А.А. Корнилову, Владимир Иванович делится первыми впечатлениями: «...Здесь мы живем в очень хороших условиях; все есть; вдоволь... Положение в Полтаве неопределенное; идет глухая борьба между украинцами и большевиками...», а тремя днями позже Я.В. Самойлову сообщает: «Здесь у нас сегодня, по-видимому, вновь захватили власть большевики, а представители Рады скрылись... был пьяный разгром винных погребов и некоторых магазинов на праздниках. Что будет в ближайшем будущем совсем не ясно...».

Несмотря на неразбериху, Владимир Иванович много и продуктивно работает по живому веществу, совершает загородные экскурсии, посещает музеи и библиотеки. В мае 1918 года В.И. Вернадский получил приглашение от старого друга по партии кадетов Н.П. Василенко состоявшего министром просвещения в правительстве гетмана П.П. Скрорпадского возглавить комиссию по организации Украинской Академии Наук. Это предложения Владимир Иванович с энтузиазмом принял и уже к осени (28 октября 1918 года) Украинская Академия наук во главе с первым президентом академиком В.И. Вернадским, начала свою деятельность.

Из Перми тоже приходили обнадеживающие письма. Георгий писал, что жизнь идет довольно нормально, а в университете даже успешно. Но вот и туда пришли большевики. В мае 1918 года друзья предупредили Георгия Вернадского, о том, что его фамилия значится в списках местного ЧК среди наиболее неблагонадежных, и арест стал реальностью. Супруги Вернадские сочли за лучшее сразу же по окончании семестра уехать. На лето перебрались в глухую деревню, а затем не заезжая в Пермь, убыли в Крым.

Когда в Киеве к власти пришли большевики, положение Вернадского вновь стало не безопасным. Спасаясь от сыщиков «Чрзевычайки» Владимир Иванович летом 1919 года отправляет жену и дочь в Крым, а сам уезжает в Черниговскую губернию и возвращается в Киев, после того как город заняла армия генерала Деникина. А в первых числах декабря 1919 года Вернадский по делам Академии выезжает в Ростов. Вернуться в Киев, ему уже не пришлось – в дороге заболел сыпным тифом в тяжелой форме и едва добрался до родственников находившихся в это время в Ялте. Но судьбой Украинской академии наук постоянно интересовался, ведь он до 23 апреля 1921 года официально состоял её президентом. Особенно огорчала Владимира Ивановича развернувшаяся в украинской академической среде борьба между учеными отстаивающим сбалансированный подход в отношении к русскому языку и русской литературе (академик Н.П. Василенко) и ярыми «самоситйщиками» требовавшими изгнания русского языка из стен академии и полного забвения русской культуры (академик М.С. Грушевский). В письме Н.П. Василенко от 20 апреля 1921 года извещенная о сложении с себя полномочий президента Украинской академии наук, Владимир Иванович пишет: «Я верю в будущее Киевской Академии и Национальной библиотеки. Время отбросит окалину и останется чистый металл. (...) Русская культура должна быть русско-украинской. (...) Пишите мне подробно об Академии. Верю, что Вы отстоите».

Крымская одиссея

...Ещё летом 1917 года в Петрограде побывала делегация из Крыма с ходатайством открыть в Крыму высшее учебное заведение. В Министерстве народного образования Временного правительства, делегацию внимательно выслушал товарищ министра Владимир Иванович Вернадский и как официальное лицо дал согласие на учреждение университета в Крыму. Таврический университет был открыт в Симферополе в 1918 году, а осенью Георгий Вернадский при содействии отца, стал профессором Таварического университета. Нашлась работа и для жены Нины. Она стала первым директором университетской научной библиотеки.

Прошение, совершив круг по бюрократическим кабинетам английской эвакуационной службы, вернулось 28 сентября 1920 года к просителю в виде коротенького ответа: «Министерство иностранных дел сообщает, что никакие средства, ни частные, ни казенные, не могут быть Вам уделены, вследствие чего Вам придется приехать за свой счет». К тому времени (4 марта 1920 года) В.И. Вернадский был утвержден советом Таврического университета экстраординарным профессором по кафедре геологии. И, тем не менее, он обращается к Главнокомандующему Вооруженными силами Юга России, барону П..Н. Врангелю с просьбой оказать помощь в научной командировке в Англию для ознакомления с новейшей литературой и закупки её для Таврического университета. Просьба в исключительно порядке была удовлетворена. Здесь не обошлось без содействия сына Георгия, который в это время, совмещал должности профессора Таврического университета и начальника ведомства печати в правительстве П.Н. Врангеля. На поездку в В.И. Вернадскому выделили 90 фунтов стерлингов.

Но задуманного осуществить не удалось. 2 октября 1920 года неожиданно скончался ректор Таврического университета Р. И. Гельвиг, и 10 октября после многочисленных делегаций и просьб профессоров и сотрудников Владимир Иванович Вернадский единогласно был избран ректором Таврического университета. Родственники крайне не одобряли такой шаг. Наталья Егоровна Вернадская, вспоминала: «Я упрашивала Владимира не поддаваться их уговорам. Но Владимир решил, что если они считают, что он так нужен им - не уезжать и продолжать работу».

...После ожесточенных боев на Перекопе и Чонгаре, армия барона Врангеля осенью 1920 года была оттеснена большевиками к крымскому юбжнобережью. «Все рухнуло, – писал в дневнике В.И. Вернадский, – началась паника. Началось бегство из Симферополя и Севастополя». 30 октября 1920 года из Севастополя на теплоходе «Рион» Георгий и Нина Вернадские навсегда покинули Россию, а Владимир Иванович, с женой и дочерью остался в Симферополе, исполнять, должность ректора вверенного ему университета.

...Аресты ученых Таврического университете начались на следующий день после прихода в Крым большевиков. В. И. Вернадский вступает в борьбу за спасение своих невинно пострадавших коллег. Он неоднократно обращается к председателю Крымского Ревкома Бела Куну, с просьбой оградить университет от бесчинств чрезвычайной комиссии, но большевики мало обращают внимания на настойчивые просьбы ректора, более того 23 декабря 1920 года на заседании областного комитета РКП(б), возглавляемого Р. Самойловой (Землячкой) принимается постановление о начале реорганизации университета под особым контролем специально созданной большевистской «тройки». Каждый член Совета Таврического университета получил лист с Приказом №1 ЧК при Крымревкоме по реорганизации Таврического университета и его Отделений в Крыму. Седьмой пункт убийственной бумаги гласил: «Совет профессоров в нынешнем составе с момента опубликования настоящего приказа считать распущенным. Ректору университета профессору Вернадскому оставаться при исполнении своих обязанностей, причем всю деятельность его подвергнуть соответствующему контролю со стороны комиссара высших учебных заведений Крыма, согласно существующих положений о Комиссарах». Смысл всего происходящего В.И. Вернадскому стал ясен, и 12 января он отказался от должности ректора Таврического университета, изложив свой гневный протест в «Записке о необходимости сохранения Таврического университета». В ней ученый пытался доказать новым властям пагубность и недопустимость подобного кощунства, но тщетно. В тот же день на первой полосе газеты «Красный Крым», безымянный автор с восторгом писал: « Наконец-то старому затхлому Таврическому университету– центру белогвардейской опоры и контрреволюционных интриг положен конец: из него выбрасывается негодное контрреволюционное студенчество и профессура, а вместе с ними никудышная контрреволюционная буржуазная наука». А уже 18 января в университете начали лихорадочно работать мандатные комиссии. Вспоминая об этих днях Владимир Иванович писал в своём дневнике: « тогда и ...была произведена анкета сыскного характера... Я был приговорен к отсылке в Москву с 16-18 кажется, профессорами в распоряжение Наркомпроса...». Это был приговор, но Владимир Иванович оставался в Крыму и продолжал бороться. 10 февраля.1921 года он отправляет телеграмму в Российскую Академию Наук с просьбой защитить от уничтожения заповедник Асканья-Нова. И все же уехать пришлось. 23 февраля В. И. Вернадский с семьей и группа профессоров Таврического у6ниверситета на санитарном поезде, присланном министром Семашко, под усиленной охраной ЧК выехали из Симферополя в Москву. Владимир Иванович увозил в душе незабываемые впечатления от Крыма и людей, с которыми здесь свела судьба, и законченную рукопись «О живом веществе», которая годы спустя, принесла автору мировую славу...

Радиевая проблема

После открытия явления радиоактивности в конце XIX века в передовых странах Европы стали создаваться Радиевые институты. В России первым, обратил внимание общественности на необходимость безотлагательного изучения радия и урановых руд, Владимир Иванович Вернадский. Выступая на заседании Российской академии наук в 1911 году, он с гениальной прозорливостью указывает коллегам: «Запасы радия дают в распоряжение государственной власти силу, ... допустимое значение которой в будущем превышает все, что до сих пор было уделом человечества...». А чуть позже, уже обращаясь к российским властям, требует немедленно начать разработку радиевой проблемы. «Группы лиц, – авторитетно заявляет он, – в руках которых сосредоточились бы значительные количества радия, неизбежно должны получить власть и могущество, по величине едва ли сравнимые даже с теми, какие выпадают на долю владельцев золота, земли и капитала». Учитывая это, «делом и прямой обязанностью Академии наук является направление на этот предмет внимание русской государственной власти и русского общества, причем на первое место должно быть выдвинуто выявление имеющихся на территории Российской империи запасов радиоактивных веществ». Благодаря его феноменальной настойчивости доводить начатое дело до конца, в том же 1911 году при Геологическом и Минералогическом музее Академии наук создается отделение радиологических исследований; 29 июня 1914 года выходит закон о выделении Академии наук 169500 рублей для исследования радиоактивных месторождений в России в 1914-1916 годах. А в 1915 году отделение радиологических исследований преобразовывается в Радиологическую лабораторию. Следующим шагом Владимир Иванович видит создание Радиевого института с мощной научно-лабораторной базой. Эту цель он и держал в уме, возвращаясь из Крыма в Москву.

Но прежде он намеревался поработать несколько месяцев на Мурманской биологической станции, чтобы провести некоторые эксперименты по живому веществу. Для согласования организационных вопросов он едет в Петербург и там попадает под арест. Его увозят в тюрьму на Шпалерную улицу, где Вернадский содержится двое суток. Этот инцидент он так передает своему другу геологу Борису Леонидовичу Личкову: «Собираюсь на Мурманскую биологическую станцию. А рано утром 14 июля я был арестован. В ордере на обыск и арест на месте фамилии был прочерк. Мне велели одеться и поесть, забрали некоторые рукописи - "весьма бессистемно" и, к ужасу домашних, увели».

Родные немедленно сообщили об аресте Президенту Академии наук А.П. Карпинскому и другу семьи Сергею Олденбургу. Те послали телеграммы Ленину и А.В. Луначарскому. По звонку помощника Ленина Кузьмина, Вернадский был освобожден. А двумя днями позже, запасшись на всякий случай «охранными грамотами» поскольку свободное передвижение по стране ещё было запрещено, Владимир Иванович с дочерью Ниной выехали в Мурманск. Итогом этой поездки стала книга «Живое вещество в химии моря». По возвращении из Мурманска, Владимир Иванович вновь включается в работу по созданию Радиевого института, который к концу 1921 года был создан, первым директором которого он и стал.

Знакомясь с жизнью В.И. Вернадского, обращаешь внимание на его удивительную социальную пластичность и острейшую интуицию. Верно улавливая тенденции развития российского общества на многие годы вперед, Вернадский, сообразуясь с ситуацией, настойчиво продолжал строить свою теорию живого вещества и ноосферных процессов. Большевизм был всегда противен его духу. Об этом Владимир Иванович не раз откровенно и жестко высказывался и в письмах к друзьям и в своих дневниковых записях. Но, глубокий и проницательный аналитик Вернадский, умел видеть и в большевизме задатки созидательной силы.

Он часто бывал за границей и в молодом возрасте и в годы советского абсолютизма. Авторитет его в европейской научной элите был очень высок. При таких обстоятельствах совершенно естественной была мысль оставить залитую кровью, замороченную революциями, гражданскими войнами, террором Россию и перебраться в спокойную Европу, посвятив себя целиком любимой науке. В 1922 году, не без протекции друзей эмигрантов В.К. Агафонова и А.В. Гольдштейн, ректор парижской Сорбонны официально приглашает В.И. Вернадского прочесть курс лекций в университете. Друзья в России делают все, чтобы эта поездка состоялась. В.И. Вернадскому в виде исключения, под поручительство заместителя Наркомпроса и руководителя Социалистической Академии М. Н. Покровского, разрешают выехать за границу с семьей и выдают гарантии, что по окончании командировки жена и дочь будут допущены обратно в Россию.

Командировка, планировавшаяся на пять месяцев, растянулась почти на два года. В Париже ученого встретили радушно. Французская академия выделила Вернадскому премию в 4000 франков, а Министерство иностранных дел ежемесячно выплачивало по 1000 франков. Научная эмиграция с энтузиазмом приветствовала ученого в полной уверенности, что он приехал навсегда. Агафонов и Гольдштейн помогли семье на первых порах устроиться и осмотреться в Париже.

После решения дочери остаться навсегда в Европе, казалось, сама судьба велит Вернадскому не возвращаться в Россию, но он, несмотря на заклинания друзей, негодование сына, истерики дочери и молчаливый укор супруги, принимает решение возвращаться...

Что двигало ученым в этих судьбоопределяющих ситуациях? Ответ бесполезно искать на поверхности. Он в глубине сложной, целеустремленной и тонко чувствующей натуры Владимира Ивановича Вернадского, а мотивы принятого решения следует поискать среди россыпей мыслей, оценок и высказываний, в письмах и дневниковых записях ученого.

Например, в письме своему близкому другу И.И. Петрункевичу от 10. 03 1921 года из Парижа: «Научная работа в России спасена и живет большой жизнью благодаря сознательному волевому акту. Приходилось и приходится бороться каждый день, каждый шаг. Но в конце концов – пока– здесь идет сейчас огромная творческая работа. В разговорах расскажу, как это достигнуто и сколько погибло! Людей погибло». В другом письме, как бы убеждая не только собеседника, но и самого себя пишет: «Мне кажется, здесь (В Париже – С.А.) не сознают того огромного дела культурного, которое сделано. Сделано при страданиях, унижениях гибели... Сравнивая то, что сделано там и здесь в Европе, – французами, например, – я вижу, что мы стоим как равные. Несомненно, этого не должно быть по логике, это иррационально, но это факт».

Эти были месяцы и дни тяжелого смятения: «Центр мысли и научной работы не в эмиграции, а в России» – пишет он И.И.Петрункевичу, и тут же добавляет: «Будущее для меня темно – но я думаю, что оно тяжелое: в России подымается тяжелое национальное чувство, озлобленное чувство унижения и гордыни. И это грозит многими бедами. Если бы не дети, и не то что я чувствую, что мне нужно кончить научную работу, которая для меня самое дорогое, – я, может быть, не захотел бы оттуда уехать. Но годы идут и идут, осталось мне жить немного, а сказать и сделать хочется много».

Осмыслив прожитое, Вернадский приходит к убеждению, что только наука как ядро общечеловеческой культуры может дать удовлетворение, надежду и уверенность в своей значимости на земле. И формулирует программу дальнейших действий, которой следует до последнего вздоха: “Никаким силам хаоса и варварства не под силу преодолеть культуру, поскольку она целенаправленна. Культура — неуничтожима. И задача каждого человека — присоединиться к творчеству... Тогда... обретем смысл существования... Люди культуры должны мыслить стратегически, готовить почву для следующих поколений. Вечное всегда своевременно”.

И ещё, не мало важный, а может быть самый важный момент, заставивший Вернадского вернуться осенью 1924 года в Россию: он понял, что прагматичная Европа не готова принять и воспринять его космические идей живого вещества. Там в Париже он остро почувствовал, что для европейской научной элиты: «Эмиграция является в сознании всех, кроме узкого круга, ничтожной величиной, и с ней не считаются...», а он хотел, чтобы с ним считались... Роль заурядного профессора, даже в знаменитой Сорбонне, была не по его таланту.

Вернадский приходит к выводу, что только там, где его научный авторитет велик и где он, пусть и опосредствованно, через друзей и коллег по Академии наук, может иметь общественное и научное влияние на руководящую верхушку большевистского правительства, он сможет довести до конца свои гигантские по масштабам и глубине исследования. “Ошибки, которые допускают люди,– пишет он в одном из писем того периода, – вынужденные сотрудничать с властями, неизбежны. Но надо помнить ценность того, что они спасают соглашением с правителями... Один из китайских мандаринов сделался во времена монгольского завоевания Китая советником Чингисхана. И благодаря ему, а не тем, кто оказал монголам сопротивление и стоял как бы на моральной высоте к мандарину, Китай остался не разрушен. Его не постигла катастрофическая участь Средней Азии, например”. После этого к теме возможной эмиграции Владимир Иванович уже не возвращается ...

Дон-Кихот и НКВД

В Ленинград Владимир Иванович с женой возвратились в начале марта 1926 года. Он привез готовую рукопись «Биосферы», которая была вскоре издана. Ученый навсегда отошел от политики, и даже от педагогических дел. Оставаясь независимым академиком – председателем Комиссии по изучению естественных производительных сил, Вернадский не теряя и часа, приступил к организации отдела живого вещества – будущей биогеохимической лаборатории.

Но далеко не всем нравилась такая деятельность Вернадского. В конце 1928 года состоялось собрание Академии наук, на котором, обсуждались кандидаты в академики Н.И. Бухарин и А.М. Деборин. Против этих кандидатур, как не отвечающих по научной значимости званию академика, открыто выступили президент АН СССР А.П. Карпинский, непременный секретарь С.Ф. Ольденбург, академики И.П. Павлов и В.И. Вернадский. Такая строптивость не прошла Вернадскому даром – началась травля.

В 1932 году В.И. Вернадский публикует работу «Проблема времени в современной науке». На неё ополчилась коммунистическая печать. Работу называли схоластической, а Вернадского идеалистом в науке. Завязалась полемика, которую вскоре по команде «сверху» приказали прекратить...

Но Вернадский понимал, что оппоненты не успокоились, а лишь затаились, чтобы поискать иные методы борьбы с независимым ученым. Поэтому, чтобы не пострадали близкие по духу и преданные товарищи, Вернадский как бы обвел себя незримым кругом, в который постарался никого не впускать. Он был убежден, что его, старика, ученого с мировым именем не тронут, а вот менее защищенные друзья могут невинно пострадать. Одному из них он однажды прямо сказал: «Александр Михайлович (Симроин – С.А.), держитесь от меня подальше. Я изменить свои взгляды не могу, а вы можете из-за меня пострадать».

В начале 30-х годов по инициативе члена Президиума Высшего совета народного хозяйства СССР (всё же избранного академиком) Н.И. Бухарина, под эгидой оптимизации науки начался её разгром. Сливались институты по различным, часто совершенно не связанным между собой специальностям, закрывались целые научные направления, как не актуальные для существующего момента, пошли «чистки» научных кадров. Среди тех, кто выступил решительно против такой поспешной и непродуманной реорганизации был один из ближайших друзей В.И. Вернадского, профессор Б.Л. Личков. Вскоре по ложному доносу Борис Львович был арестован и отправлен в Дмитлаг ОГПУ на строительство канала Москва-Волга. Узнав об этом, Владимир Иванович пишет письмо начальнику строительства Л.И. Когану: «...о чем вы думаете? Крупнейший гидролог, профессор у вас на строительстве ямы копает. Это же непроизводительно». Письмо возымело действие: Личкова перевели на гидрологические работы, дали вольное поселение.

Владимир Иванович активно борется за спасение людей, в которых верил. Те же, кому претила исключительная порядочность и честность ученого, пренебрежительно называли его Дон- Кихотом, и откровенно удивлялись, почему НКВД до сих пор держит его на свободе. А он, не взирая на авторитеты и запугивания, писал письма на имя Берии, требуя, чтобы сообщали, где находятся интересующие его ученые и каковы условия их содержания. И из канцелярии НКВД ему... присылали адреса и ответы на запросы. Если ответа не поступало, то Вернадский обращался прямо к Михаилу Ивановичу Калинину. Вот одно из них: «Дорогой Михаил Иванович, я написал Бериа (именно «а» – С.А.) письмо, требуя, чтобы мне дали адрес такого-то арестованного ученого. Ответа не получил. У него достаточно большая канцелярия, чтобы ответить на запросы Академии наук». Через несколько дней в дневнике Вернадского появилась запись: «Звонили из канцелярии Бериа и спрашивали, жаловался ли я М.И. Калинину. Я ответил: да, жаловался. Адрес мне дали».

Любимый ученик В.И. Вернадского А.М. Симорин неожиданно исчез в 1936 году. Узнав об этом, Вернадский предпринимает поиски его местонахождения, а, получив адрес, пишет гневное письмо начальнику лагеря. После реабилитации в 1956 году Александр Михайлович рассказывал: «Я работал на лесозаготовках. И вдруг вызвали к начальнику лагеря. Оказывается, тот получил пакет из Академии наук «от академика- орденоносца» Вернадского.

– А кто такой Вернадский? – спрашивает.

Я рассказал ему, кто и что такое Вернадский.

– Так вот, твой Вернадский мне о тебе письмо прислал. Пишет, что ты врач. Окончил Военно-медицинскую академию. Ты действительно врач?

– Да, это правда.

– Пойдешь работать в амбулаторию».

28 декабря 1931 года он пишет И.В. Сталину: «Изучение космических лучей и ядра атомов должно привести нас к открытию новых, мощных источников энергии. Мы стоим перед будущим господством радиоактивной энергии, более мощной, чем электрическая».

Находясь в России, Владимир Иванович старался внимательно следить за ходом развития урановой проблемы за рубежом и, прежде всего, в Соединенных Штатах Америки. Поэтому, когда цензура вырезала отдельные статьи и даже пыталась прекратить поступление интересующих его изданий, Вернадский возмущался и обращался к В. М. Молотову с просьбой прекратить цензорский беспредел. Вот один из ответов (9.03.1936) Молотова Вернадскому:

« Многоуважаемый Владимир Иванович!

В связи с Вашими... сообщениями о неправильных действиях Отдела Иностранной цензуры, Совнаркомом даны соответствующие указания...».

В 1939 году в откровенной беседе с В.М. Молотовым Вернадский снова подчеркивает важность незамедлительной промышленной добычи урана. На вопрос В.М. Молотова, кто может возглавить эту работу, не задумываясь, рекомендует своего ученика и коллегу А.Е. Ферсмана.

Большую помощь в получении своевременной информации по этому вопросу оказывал и сын Вернадского Георгий. По дипломатической почте, он регулярно пересылал отцу наиболее важные вырезки из открытой печати о ходе работ над урановой проблемой в США.

В июне 1940 года Владимир Ивановаич получил от сына очередное письмо с вырезкой из газеты “Нью-Йорк таймс” от 5 мая 1940 года, в которой говорилось об исследованиях по извлечению энергии из урана. “Папа, не опоздайте!” — предупреждает Георгий.