Сергей Аксентьев

Положение Швеции после зак­лючения Тильзитского мира стало крайне затруднительным. Она оказалась между франко-российским союзом и блокиро­ванной Англией. В этой ситуации политика нейтралитета стала бесперспективной, и нужно было решать, чью принять сторону. Густав IV, ненавидевший Бона­парта, больше склонялся к союзу с Англией. Ведь более половины экспорта шведского леса и метал­ла приходилось на её долю. Сво­еобразным «моментом истины» для него стала сентябрьская (1807 года) бомбардировка анг­личанами Копенгагена. Узнав об этом, Густав IV решил, что сама судьба влечет Швецию в сторону владычицы морей.

В это же время император На­полеон, чтобы отвлечь внимание Александра I от турецкого вопро­са, мягко, но настойчиво предлагал в виде компенсации за поте­ри в Средиземноморье отнять у Швеции Финляндию и тем са­мым обезопасить от шведов рос­сийскую Балтику. Александр I ко­лебался. Конец колебаниям по­ложил арест в Стокгольме в мар­те 1808 года русского посланни­ка графа Д.М.Алопеуса. 9 марта 1808 года русские войска переш­ли границу, а неделю спустя Рос­сия официально объявила войну Швеции.

Балтийскому флоту была пос­тавлена задача: «...стараться истребить шведские морские силы или овладеть ими, прежде соединения их с англичанами; очистить финляндские шхеры от неприятельских судов и со­действовать сухопутным войс­кам недопущением высадки неп­риятельского десанта». С этой целью 14 июля 1808 года из Кронштадта вышла эскадра в 39 вымпелов (9 кораблей, 11 фрега­тов, 4 корвета и 15 вспомога­тельных судов) под начальством адмирала Петра Ханыкова.

Двумя неделями позже адми­рал Ханыков получил предписа­ние: войти в сношение с главно­командующим русскими войска­ми в Финляндии графом Бугсгевденом и условиться с ним о дальнейших действиях. Граф настаивал отправить эскадру в Ботнический залив для поиска и перехвата шведских транспорт­ных судов, а затем совместно с гребной эскадрою атаковать шведов у Юнгферзунда. Ханы­ков долго не соглашался. Нако­нец 9 августа эскадра все же направилась в Юнгферзунд для разведки. Но время было упуще­но - английские корабли успели соединиться со шведским фло­том, и 13 августа 1808 года сиг­нальщики 130-пушечного флаг­манского линейного корабля «Благодать» обнаружили пого­ню. Шведская эскадра (7 кораб­лей, 6 фрегатов, 2 брига и 1 ка­тер), усиленная двумя быстроходными английскими линейны­ми кораблями «Centaur» и «Implacable», полным ходом шла на российскую эскадру.

Ханыков решил боя не прини­мать. Эскадре было приказано нести все возможные паруса и, лавируя к востоку, полными хода­ми идти в Балтийский порт. Ночью тяжелый на ходу корабль «Всеволод» отстал от эскадры и более чем на пять миль свалил­ся под ветер. С рассветом, когда эскадра Ханыкова была уже на подходе к Балтийскому порту, англичане, увидев оставленный без поддержки русский корабль, нагнали его и атаковали. Несмот­ря на явное превосходство анг­личан, командир корабля капи­тан 2-го ранга Даниил Руднев принял неравный бой.

Услышав выстрелы, Ханыков приказал: «Трем концевым ко­раблям «Орлу», «Гавриилу» и «Архистратигу Михаилу» идти на помощь «Всеволоду». Но ни один из командиров не исполнил дважды повторенного приказа. Тогда адмирал на своем флагма­не в сопровождении «Северной Звезды» и «Благодати» сам по­шел на помощь «Всеволоду». Англичане, завидев маневр рус­ского адмирала, оставили свою жертву и поспешно удалились.

Потерявший ход «Всеволод» по приказанию Ханыкова был взят на буксир 36-пушечным фрегатом «Полукс». Когда до Балтийского порта оставалось менее 6 миль, буксировочный конец оборвался, и «Всеволод» тут же свалило под ветер. Фре­гат «Полукс», оставив Руднева, ушел к эскадре. После несколь­ких безуспешных попыток самос­тоятельно обогнуть мыс Малый Роге, открывавший кораблю вход в Балтийский порт, Д.В.Руднев был вынужден встать под бере­гом на якорь.

Узнав о бедственном положе­нии «Всеволода», адмирал пос­лал с эскадры шлюпки для его буксировки под прикрытием во­оруженных барказов. Но возле брошенной жертвы вновь объя­вились англичане. Спустившись под ветер, «Centaur» разогнал шлюпки и барказы картечью и атаковал «Всеволода». Решив защищаться до последней край­ности, Руднев посадил корабль на мель. «Centaur» тоже притк­нулся к мели. Завязался отчаян­ный рукопашный бой. Несколько попыток англичан взять корабль на абордаж были отбиты. Тогда «Implacable», зайдя «Всеволоду» с кормы, начал в упор расстрели­вать обреченный корабль.

После часового боя, когда на «Всеволоде» погиб почти весь экипаж (из 700 в живых осталось 93 человека), англичане захвати­ли заваленный трупами, облом­ками рангоута и такелажа ко­рабль. Оставшиеся в живых мат­росы и офицеры, не желая сда­ваться в плен, бросались в воду, пытаясь вплавь добраться до бе­рега. Захватив корабль, англича­не разграбили его и после неу­дачной попытки снять с мели по­дожгли. К утру 15 августа ко­рабль от взрыва остатков боеза­паса в крюйс-камерах взлетел на воздух...

По возвращении в Кронштадт адмирал Ханыков и трое коман­диров кораблей, не исполнив­ших приказ, были арестованы.

Суд над адмиралом вершила Адмиралтейств-коллегия. Он был признан виновным «в недоста­точно бдительном наблюдении за шведскими судами в Юнгфрузунде, в допущении английским кораблям присоединиться к шведской эскадре, в непринятии сражения, поспешном уходе в Балтийский порт и в неподании помощи кораблю «Всеволод». За «оплошности, слабости в ко­мандовании, медленности и нере­шительности» Адмиралтейств-коллегия постановила: «написать адмирала Ханыкова на месяц в матросы».

Суд над командирами кораб­лей производила Особая комис­сия. После изучения всех обсто­ятельств командир корабля «Орел» был оправдан. Команди­ры «Гавриила», «Архистратига Михаила» и штурман «Орла» «за лживое объявление о сигнале» были приговорены к «лишеыю живота». Однако монаршей кон­фирмацией Александра I приго­вор суда был смягчен и смерт­ная казнь заменена отставлением от службы.

На приговор коллегии о раз­жаловании адмирала в матросы Высочайшей конфирмации не последовало. Государь повелел «во уважение прежней его службы» предать забвению ре­шение Адмиралтейств-колле­гий, а через год (1809) уволил адмирала П.И.Ханыкова «без почестей». Тяжело переживая отставку, адмирал в декабре 1813 года скончался от апоплек­сического удара...

События на Мурмане разви­вались по классическому сценарию английских таперов. В марте 1809 года для защиты английских китобоев в район Гренландии по приказанию ад­миралтейских лордов отправи­лись фрегаты «Ney Aden» и «Leemerbel». He обнаружив там неприятеля, фрегаты разошлись на поиски французов. На третьи сутки с борта «Ney Aden» заме­тили французский фрегат и бро­сились за ним в погоню. Догнать беглеца удалось лишь у мыса Нордкап. Там они и сошлись в артиллерийской дуэли, но вне­запно павший на море туман позволил французу скрыться с места сражения.

Упустив добычу, капитан Фре­дерик Котрель повел свой соро-капушечный «Ney Aden» на Мурман в поисках легкой поживы.

На подходе к Кольской губе он зашел в становище и уговорил нескольких поморов показать до­рогу на Кильдин, пообещав за это каждому новую матросскую фор­му, хлеба и вина сколько кто поже­лает. 5 мая 1809 года фрегат стал на якорь в бухте Монастырской в юго-восточной части острова Кильдин. В это время там находи­лись два судна купца Степана По­пова, груженные мукою и продо­вольствием. Англичане их захва­тили. Всё содержимое выгрузили на фрегат, а суда сожгли. Перепу­ганный Попов на легкой лодке поспешил в Колу уведомить о слу­чившемся Кольского городничего.

Тем временем команда анг­лийского фрегата учинила в киль-динском погосте грабеж. Пьяные моряки тащили на корабль всё: церковную утварь, съестные при­пасы, рыболовные снасти, соль и даже бочки для рыбы. Обчистив погост, убив несколько поморов, пираты сожгли избы, сараи и ча­совню.

После кильдинского погрома Котрель отправил в Екатерини­нскую гавань пять ботов с 75 солдатами и тремя офицерами во главе с лейтенантом Андре­ем Вельсом. Там добычей анг­личан стали десять промысло­вых и транспортных судов, 7862 пуда ржаной муки, 6526 пудов рыбы, 5318 пудов соли, а также различное имущество.

Затем Вельс отправился в Ко­лу. Высадившись на берег, англи­чане схватили инвалидов-солдат, обезоружили их и заперли вмес­те с чиновниками и городничим в здании суда. Отобранные ружья и пушки побросали в залив, а са­ми пустились грабить брошен­ные жилища и государственные учреждения. Раскурочив питей­ное заведение, устроили шумную попойку. Пьяные матросы с пени­ем гимна шатались по улицам, палили из ружей, расстреливали собак. Покуражившись два дня, налетчики погрузили награбленное добро на суда и ушли в Ека­терининскую гавань.

Пока лейтенант Вельс бесчин­ствовал в Коле и Екатерининс­кой гавани, матросы с фрегата «Ney Aden» на захваченных шняках и ботах разъезжали вдоль побережья (вплоть до Териберки), грабили, разрушали и жгли поморские стойбища.

...24 мая 1809 года на Кольс­ком взморье разыгрался шторм. У острова Змеиного близ Сайда-губы с якоря сорвало баржу, гру­женную хлебом. Находящихся на ней трех англичан ждала не­минуемая гибель. Спасли их Кольские поморы. Проходя мимо Змеиного на шняке, они услы­шали отчаянные голоса, а затем увидели людей, размахивающих белым полотнищем. Рискуя ока­заться разбитыми о камни, по­моры сняли бедолаг с полуза­топленной баржи и доставили в Колу. На общем сходе жители, перенесшие унижение и разграбле­ние своих домов пьяным анг­лийским воинством, решили считать насмерть перепуганных моряков не пленниками, а спа­сенными во время буйства сти­хии, и с первой же оказией отп­равили на остров Кильдин в «ве­домство англичан».

29 мая у Кольской губы появи­лись два российских торговых судна, шедшие из Тронхейма в Екатерининскую гавань. Силь­ный встречный ветер вынудил кормчих укрыться в кильдинском становище. Там они стали оче­редной жертвой англичан. По приказанию капитана Котреля шесть человек силою увезли на фрегат. Погрузив награбленное добро на восемь судов, капитан Котрель отправил караван под командою лейтенанта Фейрера в Шотландию...

Едва отправили караван, как за­дули противные ветры, и фрегат «Ney Aden» вынужден был отста­иваться в кильдинской гавани. Чтобы убить время, Фредерик Котрель решил поохотиться. Взяв с собой двух матросов, на боте переправился на матерый берег у речки Зарубиха. Там в тундре подстрелил оленя, но, видя, что втроем охотничий трофей до бота не донести, приказал матросу Матису Елласу сторожить добычу, а сам убыл на корабль.

Более полусуток ждал возвра­щения своих земляков матрос Еллас, не отходя от добычи, а когда отправился на берег, то увидел, что фрегат под полными парусами уже далеко в море. Его обнаружили кильдинские по­моры и доставили к Кольскому городничему. Тот, допросив Елласа, переправил его архангельско­му военному губернатору Фондезину. Тому самому вице-адми­ралу Мартыну Фондезину, на ко­торого гневалась матушка Ека­терина за бездарное руковод­ство эскадрой и потерю военно­го транспорта «Кильдюин» во время шведской войны. Отстранив нерадивого адмирала от командования эс­кадрой, она 15 марта 1798 года назначила его командиром Ар­хангельского порта (после 1807 года - военный губернатор).

Мартын Петрович с пленен­ным матросом долго не вожжал­ся, наскоро допросил и 24 июня 1809 года отписал донесение морскому министру адмиралу П.В.Чичагову: «Оспросив сего англинскаго матроза Еллеса о случае его оставления на бере­гах Кольских и о фрегате, на ко­ем он находился, я показанием имею честь к вашему высокоп­ревосходительству у сего представить и притом не по-лишним щитаю препроводить самаго его Еллеса при посылке с донесениями куриера не благоугодно ли будет вашему вы­сокопревосходительству лично от него узнать и полюбопыт­ствовать об обстоятельствах бытия у Кольских берегов помянутаго англинскаго фрегата .Адмирал Фондезин 2-й». Вместе с бумагой на берега Бал­тийского моря под конвоем отос­лал и англичанина...

Чичагов разбираться с матро­сом тоже не стал. На донесении М.П.Фондезина рукой канцелярис­та начертано: «11 июля 18О9. Матрос сей отправлен к Спиридову (военный губернатор Ревельского порта. - С.А.) в Ревель при пред­писании 2 июля».

О том, что же происходило с фрегатом после ухода с Кильдина, мы знаем из рассказов быв­ших пленников «Ney Aden». Возвратившись с охоты на фре­гат, Фредерик Котрель приказал срочно ставить паруса и идти к Терскому берегу. Однако в ночь на 30 мая на траверзе Семи ост­ровов капитан неожиданно изме­нил свое решение и приказал ид­ти к норвежским берегам, к кре­пости Вардехус. Вызвав пленен­ных русских поморов, он потре­бовал, чтобы кто-то из них взял на себя роль лоцмана. Но все в один голос отказались, сослав­шись, что не знают «лоцманского искусства». Тогда Котрель повел свой фрегат в Ост-Финмаркен. У местечка Макур он стал на якорь, спустил на воду бот и отправил на нем к берегу всех плененных русских поморов. Как утверждали освобожденные из плена помо­ры, Котрель спешил к Шпицбер­гену. Там будто бы должен нахо­диться сбежавший от него фран­цузский фрегат.

...Российские же моряки из Макура на шняке добрались до крепости Вардехус и 2 июня яви­лись к местному коменданту ка­питану Броку. Тот всех отправил на датском судне в Архангельск.

Пиратский вояж английского фрегата на Мурман нанес боль­шой материальный ущерб не шибко богатому краю. Земский исправник Петр Юнонин, выез­жавший на мурманский берег по приказанию Фондезина, в рапор­те от 28 июня писал: «Англичанами в Кильдине промышленничьи избы или станы, а также анбары с солью и прочим, равно и часовня, сожжены; в Териберке все постройки истреблены «без остатку»...

Итоги

Окончательная точка в этой странной войне была пос­тавлена 16 июля 1812 года в шведском городе Эребро. Там Россия и Англия подписали мирный договор и заключили союз, по которому обязались за­щищать друг друга.

Объявленная дружба оказа­лась зыбкой. Строго говоря, на­зывать состояние ни войны, ни мира, которое установилось меж­ду двумя странами, дружбой нельзя. Как справедливо отмечал в «Письмах морского офицера» участник этой бестолковой войны Захар Панафидин, «англичане очень странно поступали со всеми своими союзниками: везде видна была цель собственной выгоды,- но, к счастью, нигде им это не удалось. Они говорили нам, что мы друзья, что они явятся там и там, но вышло, что они являлись туда, где их были выгоды, но происшествия доказали, что все дела оканчива­лись дурно, где только был эго­изм»...

России война 1807-1812 го­дов, кроме унижения, разрухи, потери завоеваний в Средизем­ном и Адриатическом морях, ни­чего не принесла. За эти годы платежеспособность рубля упа­ла почти вчетверо, а за килог­рамм хлопка перекупщики дра­ли с российских мануфактурщи­ков почти столько же, что и за килограмм золота...

Но особо тяжелый урон был нанесен средиземноморской российской эскадре. Из 44-х бое­вых вымпелов в свои порты вер­нулось меньше десятка судов.

Только в Тулоне, Триесте, Вене­ции и на Корфу французам без всяких условий было передано 18 боевых кораблей (в том числе два 84-пушечных) и все трофей­ные орудия береговых батарей, взятые в Далмации и Архипела­ге. Принимая столь щедрый дар, союзники особо не церемони­лись и обходились с русскими моряками как с вассалами: кора­бельные орудия шли как метал­лолом, порох как обычная селит­ра, а корабельное имущество за 1/24 номинальной стоимости.

Но никакие подарки, уступки и заискивание Александра I перед Наполеоном дело не спасали. Недовольство первого консула «лукавым византийцем» росло, отношения между странами ухуд­шались, и всё отчетливее прос­матривались контуры грядущей войны...

Погоня за призраком

Полярный исследователь

В центре Таллинна стоит серое здание с колоннадой. В XIX столетии оно принадлежало семейству остзейских немцев баронов Толлей. Здесь родился будущий полярный исследователь, о чем в семейной книге записей за 1858 год сказано: «в утро солнечного затмения у 58-ми летнего Василия Толля родился сын Эдуард». Солнечное затмение случилось в по­недельник 15(3) марта, но в личном деле Эдуарда Толля датой рождения значится 14 (2) марта

После смерти отца в 1872 году, Эдуард переехал с матерью в старинный город Дерпт (ныне Тарту). Там в 1878 г. поступил на естественноисто­рический факультет Дерптского университета, в котором ещё был силен дух преклонения перед знаменитым выпускником академиком А. Ф. Миддендорфом. Его подвижнический путь в науке (отважный исследователь, более сорока лет провел в путешествиях и научных экспедициях по Кольскому полуострову, Северной и Восточной Сибири, Дальнему Востоку и Приамурью) служил впечатляющим примером для молодых энергичных натур.

В университете Эдуард увлекся мине­ралогией, медициной, зоологией и ботаникой. По окончании университета в 1882 году, профессор М. Браун, преподававший студентам зоологию, пригласил талантливого юношу принять участие в научной экспедиции по Средиземному морю. Путешествие обогатило знания, расширило кругозор и породило вкус к исследовательской работе. Эдуард с интересом изучал средиземноморскую морскую фауну, знакомился с геологическими отложениями на Балеарских островах, систематизировал собранный научный материал. По возвращении в Дерпт защитил диссертацию по зоологии и был оставлен при университете лаборантом Зоологического института.

Возглавить предстоящую экспедицию, согласился заместитель начальника станции Первого (1883/1884г.) Международного полярного года в Сагастыре (Якутия) доктор медицины Александр Александрович Бунге, впоследствии флагманский врач Балтийского флота. Весной 1884 года двадцатишестилетний кандидат зоологии Эдуард Толль получил от Александра Бунге официальное приглашение к участию в экспедиции по Восточной Сибири и на Новосибирские острова в качестве своего помощника.

Экспедиция стартовала 30 апреля 1885 года из Верхоянска и закончилась благополучным возвращением в Петербург 28 января 1887 года. За два года упорных трудов и лишений было составлено геологическое описание приполярных районов Восточной Сибири и Новосибирских островов, собраны обширные коллекции (две с половиной тысячи экземпляров) ископаемых животных и растений.

Правда, во время странствий по диким заснеженным островам молодому исследователю, довелось познать и суровую изнанку полярных буден: на Медвежьем мысу острова Котельного в полуразрушенной поварне участники экспедиции обнаружили тела пропавших без вести в 1883 году трех промышленников-якутов. Судя по останкам, один из них, умерший последним, питался трупами своих товарищей. Вскоре после печальной находки в жизни Эдуарда Толля произошло знаменательное событие. Утором 13 августа 1886 года с северо-западной оконечности острова Котельного при совершено чистом горизонте он, сопровождавшие его якут Семен Корякин и проводник Иван Боярский ясно увидели в направлении на северо-восток «контуры четырех столовых гор, которые к востоку соединялись между собой понижением». Сомнений не было: это легендарная Земля Санникова. Расстояние до острова Толль ориентировочно определил в 150-200 километров, но путь к нему, как и Якову Санникову в 1811 году, впервые увидавшему неизвестную землю, преграждала обширная полынья.

С тех пор вся жизнь ученого была отдана одной заветной мечте – ступить на каменистую твердь таинственного острова. Поэтому не удивительно, что свой доклад на заседании Академии наук о результатах экспедиции Толль закончил в чрезвычайном волнении: «Неужели мы отдадим последнее из полей действия для открытия нашего севера опять другим народам? Ведь одна из виденных Санниковым земель уже открыта американцами (имеется ввиду остров Беннета, открытый экспедицией Де-Лонга – С.А.)... Мы русские пользуясь опытом наших предков, уже по географическому положению лучше всех других наций в состоянии организовать экспедиции для открытия архипелага, лежащего к северу от наших Новосибирских остовов (Толль считал, что Земля Санникова представляет собой обширный архипелаг – С.А.), и исполнить их так, чтобы результаты были счастливы и плодотворны».

...Новый 1889 год оказался радостным и тяжелым для Эдуарда. Он встретил и полюбил замечательную женщину Эммелину Николаевну Вилькен. Вскоре сыграли свадьбу. Супруга с энтузиазмом поддерживала своего мужа, помогала систематизировать обширный научный материал. Это позволило издать первую часть «Научных результатов экспедиции 1885-1886 годов» и готовить к печати следующую. Однако, работа на изнурение, окончилась для Толля тяжелой формой неврастении с расстройством речи. В конце февраля 1890 года он был вынужден отказаться от предложения Академии наук возглавить экспедицию для поисков в бассейнах сибирских рек Анабары и Хатанги останков мамонтов, и уехать для лечения на курорт.

Размеренная курортная жизнь пришлась не по нутру чрезвычайно деятельной и целеустремленной натуре. Едва позволило здоровье, Толль возвратился к прерванной научной работе и вскоре уехал в Вену на IX Международную географическую конференцию, где и познакомился с норвежским полярным исследователем Фритьофом Нансеном. Об этой встрече, переросшей в трогательную дружбу, Толль писал своему наставнику Ф.Б. Шмидту в Петербург: «Молодой норвежский полярный исследователь (Нансен был на три года моложе Толля – С.А.) посетил меня в гостинице (16 сентября 1890 года) и имел со мной продолжительную беседу о расположении льдов в районе Новосибирских островов, о возможностях плавания в районе этих островов, о ездовых сибирских собаках и о других животрепещущих вопросах, которыми мы оба одинаково заинтересовались». Интерес норвежца к Новосибирским островам был не случаен. После возвращения из беспрецедентной экспедиции в Гренландию, где он с отрядом в пять человек на лыжах совершил переход через гигантский остров, покрытый куполом материкового льда, Нансен всерьез задумал осуществить дрейф на судне, вмерзшем в полярные льды, от Новосибирских островов через Северный полюс в Гренландию.

Эта беседа заставила вновь учащенно биться сердце неутомимого исследователя и сразу же по возвращении в Петербург Толль, несмотря на неважное самочувствие, принимается активно обсуждать планы новой полярной экспедиции. Трагический случай, ускорил их осуществление.

Экспедицию Академии наук в бассейны рек Анабары и Хатанги, после отказа Толля, Академия наук поручила сорокапятилетнему Ивану Деменьтевичу Черскому – высокообразованному и целеустремленному человеку. Ему удалось убедить академических чиновников изменить первоначальный план и выбрать для исследования мамонтов и других ископаемых животных бассейны рек Яны, Индигирки и Колымы. Преодолев на лошадях необычайно трудную дорогу из Якутска, Иван Дементьевич с женой и сыном, в сентябре 1891 года прибыли в Верхнеколымск, но рано наступившая зима вынудила исследователя прервать экспедицию до весны. Сильные морозы и скудное питание подорвали и без того слабое здоровье путешественника. У него обострился туберкулезный процесс в легких. Несмотря на это, как только на Колыме началось таяние льда, Иван Дементьевич приказал готовиться к отплытию. Чувствуя, что трагическая развязка близка, он написал письмо в Академию наук, в котором сообщал о тяжелой болезни и выражал свою последнюю волю: «В случае моей смерти, где бы она ни произошла, экспедиция под руководством моей жены Мавры Павловны Черской должна, несмотря на это, доплыть этим летом до Нижнеколымска, производя работу главным образом в области зоологии и ботаники, а также тех геологических проблем, тематика которых доступна моей жене». Последнее, самое страшное кровотечение произошло 25 июня 1892 года. Лодку остановили около устья реки Прорвы. Здесь 8 июля на руках жены и умер отважный ученый и путешественник.

После смерти И.Д. Черского, Академия наук вновь обратилась к Эдуарду Васильевичу с предложением возглавить прерванную экспедицию. Толль не раздумывая, согласился. Перед ним была поставлена задача – обследовать труп мамонта обнаруженный местными жителями в тундре к востоку от реки Яны и доставить его в Академию наук.

В комиссии по организации экспедиции ему вручили инструкцию – верх канцелярской перестраховки и бюрократии. Уже во вступительной части, чиновничьей бумаги в категорической форме ставились ограничения на самостоятельную деятельность начальника экспедиции: «Комиссия счи­тает своей обязанностью подтвердить, что разыскание и тща­тельная раскопка трупа мамонта есть первоначальная и глав­нейшая цель экспедиции. Академия, следовательно, ожидает от Вас особенных стараний для успешного выполнения этой основной задачи экспедиции и не изъявляет согласия на уско­рение или упрощение работ по раскопке мамонта ради уделения большего времени исследованию реки Анабары, вклю­ченному в программу экспедиции лишь на случай, если за­явленные трупы не оправдают ожиданий». А 2-й параграф вообще возмутил Толля: «Если путем расспросов Вы убедитесь, что слухи о нахождении ма­монта ... основаны на ложных показаниях, и вследствие сего примете решение не делать раскопок, то Академия просит Вас представить ей подробное изложение обстоятельств и причин, побудивших Вас обойтись без проверки на месте прежних заявлений». Толль готов был отказаться от экспедиции, но ехать обязывало положение руководителя, и 6 января 1893 г. вместе с лейтенантом Е. И. Шилейко он отправился из Петер­бурга в свою первую самостоятельную экспедицию.

...Осмотр места нахождения и останков мамонта, дал неутешительные результаты: небольшие лоскуты кожи, покрытые шерстью, да фрагменты конечностей и нижней челюсти животного. Посоветовавшись с членами экспедиции, Толль принимает решение, вопреки предписаниям Инструкции, на собаках перебраться по льду на Новосибирские острова и устроить там несколько продовольственных депо, на случай если экипажу его друга Фритьофа Нансена придется срочно покинуть «Фрам» и через острова добираться на материк. Кроме того, он хотел продолжить начатые в предыдущую экспедицию геологические, астрономические и магнитные исследования, и, конечно же, в тайне лелеял мечту ещё раз взглянуть на манящие горы Земли Санникова...

Поставленная задача была выполнена. Правда, туманы и ненастье не позволили увидеть вновь Землю Санникова. Восьмого июня после 38-ми дней странствий экспедиция достигла материка, где их ждали промышленники с оленями готовые к дальнейшим путешествиям.

В двадцатых числах июня 1893 года началась вторая, самая трудная часть экспедиции – поездка на оленях от Святого Носа до Лены (более 1200 километров), сплав на лодках, исследование Анабарской губы, устьев рек Хатанги и Енисея. Небольшим отрядом исследователей (всего четыре человека) был выполнен огромный объем астрономических наблюдений и маршрутной съемки местности, собраны богатейшие коллекции минералов, флоры и фауны, получены обширные этнографические сведения. Вторая арктическая экспедиция под руководством Эдуарда Толля в течение одного года (с 6 января 1893 по 8 января 1894 года) покрыла расстояние около 25 тысяч километров. Этот гигантский по протяженности маршрут Толль совершил с поразительной быстротой, передвигаясь на оленях и собачьих упряжках со средней скоростью 70-90 километров в сутки.

За отличное выполнение задания Эдуарда Толля и его помощника лейтенанта Евгения Шилейко Русское географическое общество наградило большими серебряными медалями имени Н.М. Пржевальского, Академия наук – денежными премиями, а Норвежское правительство специально изготовленными орденами за самоотверженное содействие экспедиции Ф. Нансена.

В июле 1895 года Академия наук направляет Толля в Цюрих для участия в Международном геологическом конгрессе, а затем в Норвегитю для чествования Фритьофа Нансена успешно завершившего дрейф во льдах на «Фраме». По возвращении из заграничных вояжей, Толль оставляет службу в Академии наук и уезжает в тихий уютный Юрьев. Причин вынудивших пойти на такой шаг было несколько: большая физическая усталость, принципиальные разногласия с академическими авторами злопамятной инструкции и необходимость вдумчивого осмысления богатейшего научного материала, привезенного из экспедиции.

Однако кабинетная жизнь длилась не долго. Толль все больше вдохновлялся идеей создания новой экспедиции на Новосибирские острова с целью достижения и исследования загадочной Земли Санникова. Уже в первой половине 1896 года он с живейшим интересом часами обсуждает с адмиралом С.О. Макаровым вопрос о течениях Ледовитого океана, о состоянии льдов в Полярном бассейне и о возможности их форсирования. Степан Осипович, увлеченный идеей ледокола, с жаром доказывает своему молодому коллеге преимущества такого типа судов перед деревянными норвежскими тюленебоями и их огромное практическое значение в будущем для российского флота: «Полагаю,– аргументирует он, – что содержание большого ледокола в Ледовитом океане может иметь и стратегическое значение, дав возможность нам при нужде передвинуть флот в Тихий океан кратчайшим и безопаснейшим путем». Соглашаясь с доводами адмирала, Толль всё же настаивает, что для арктических экспедиций наиболее подходят как раз тюленебои: они маневренны, имеют малую осадку и небольшой экипаж. А в случае если такое судно и будет раздавлено льдами, команда (как правило, не более10-20 человек) сможет легко устроить ледовый лагерь и прокормить себя охотой на морского зверя. Экипаж же ледокола превышающий сотню человек, в суровых полярных условиях в случае потери корабля будет обречен.

К обсуждению плавания в арктических льдах они вновь возвратились в 1898 году. К этому времени у Толля был уже составлен проект экспедиции на Землю Санникова, и он представил его на обсуждение заинтересованным лицам. С публичным изложением своего проекта Эдуард Васильевич выступил 17 апреля 1898 года на заседании специальной комиссии Русского географического общества. Касаясь способа достижения Земли Санникова и продолжительности экспедиции, Толль, ссылаясь на опыт предшественников (Якова Санникова, Геденштрома и Анжу) утверждал, что достичь заветной цели можно только на специально оборудованном научном судне. План экспедиции, доработанный с учетом замечаний и пожеланий участников совещания, 1 марта 1899 года обсуждала Комиссия Академии наук с участием академиков А.П. Карпинского, Ф.Б. Шмидта и Ф.Н. Чернышева. В окончательном виде проект выглядел так:

– экспедиция базируется на исследовательском судне – переоборудованном норвежском тюленебое;

– из Александровска на Мурмане, где произойдет окончательное укомплектование экспедиции всем необходимым, судно направится к восточному побережью Таймыра. Там севернее Хатангского залива, станет на первую зимовку. Выбор места зимовки был не случаен – эта область, оставаясь почти не исследованной, и представляла большой практический интерес с точки зрения создания береговых баз для обеспечения сквозного плавания вдоль северного морского пути;

– после окончания зимовки, судно идет к Новосибирским островам и далее, если позволит ледовая обстановка, к Земле Санникова. Там высаживает научную партию со всем необходимым оборудованием, собачьими упряжками и запасом продовольствия на год, и возвращается на Новосибирские острова для второй зимовки;

– на следующий год, при благоприятной ледовой обстановке, Толль на своем научно-исследовательском судне пройдет вдоль побережья Восточно-Сибирского и Чукотского морей, обогнет мыс Дежнева и отправится во Владивосток, где и завершит экспедицию, так чтобы сотрудники зимой 1902-1903 года могли вернуться в Петербург.

Проект как «необычайно своевременный» утвердил президент Академии наук. Так возникла Русская полярная экспедиция.