Степан карнаухов старая площадь — 2 Надежды и разочарования

Борис, ты не прав!

В конце июня, в начале июля 1988 года состоялась XIX Всесоюзная конференция КПСС. Разумеется, на этот раз Ельцин не оказался в её президиуме. Не был он и в предварительном списке ораторов. Но это не означало, что он упустит случай обратить на себя внимание партии и общественности.

С моего места в ближнем ряду было видно, как от Ельцина поступила записка в Президиум с просьбой предоставить слово. Это подтвердили товарищи из нашего Отдела, работавшие с Секретариатом конференции. Вскоре раздался и «живой» голос Бориса Николаевича от одного из дальних микрофонов. Он возмущался, почему ему не дают слова? Последовало разъяснение, что он есть в списке записавшихся для выступления и ему будет предоставлено слово, когда подойдёт очередь. Этот ответ многие восприняли как попытку «демократичным» способом «зажать» Ельцина, не допустить до трибуны. В таких тонкостях «партийной демократии» Борис Николаевич давно поднаторел, да и советники его далеко не промахи в таких делах. После очередного перерыва Ельцин, оказавшийся в первом ряду, едва разместился президиум, ринулся к трибуне. Тут председательствующему М.С. Соломенцеву ничего не оставалось, как заявить, по подсказке Горбачёва М.С., сидевшего рядом, что очередное слово будет предоставлено Ельцину Б.Н.

Определённый настрой в зале был создан. Все с нескрываемым возбуждением ожидали появления на трибуне «возмутителя спокойствия». И вот он предстал перед нами. Вроде бы тот же Ельцин, который выступал с этой трибуны почти два с половиной года назад на ХХУП съезде КПСС. Моложавый, энергичный, вызывающий несомненный интерес. И все-таки не тот — вместо уверенности в себе и в тех, кого он тогда представлял, какая-то напускная самоуверенность с отчетливо заметным налетом нагловатости. Сквозь эту нагловатость просматривалось опасение — а выйдет ли у него на этот раз? Не сорвусь ли, не проиграю ли? Действительно, он был на острие бритвы. Устоит ли ЦК, Горбачёв, а за ними и конференция перед напором уже явно проглядываемой контрреволюции?

Стоило бы только Горбачёву в тот момент назвать контрреволюцию — контрреволюцией, наглость — наглостью, отступничество — отступничеством, призвать партию, народ сплотиться и дать решительный отпор наступлению реставраторов капитализма и сегодня, наверняка, уже позабыли бы о Ельцине и его сообщниках, поднявшихся на святая святых — на коммунистическую партию и Советскую власть. Но нет! Горбачёв продолжал непонятную тогда большинству игру в поддавки, сдавал позицию за позицией.

Сегодня очевидно, что над выступлением Ельцина хорошо поработали «спичмейкеры», и над текстом и над манерой подачи. Начал речь, как бы оправдываясь в связи с требованиями, предъявленными в выступлении делегата Загайнова. Но оправдание в стиле контратаки. Его, мол, хотели зажать, не позволить дать интервью, встретиться с прессой и т.п. Он вынужден всё преодолевать из-за козней, непонятно кого. Было требование объяснить, почему он «нечленораздельно» выступил на организационном Пленуме Московского горкома. С негодованием Борис Николаевич поведал о сложившейся, по его словам, тогда ситуации:

— Я был тяжело болен, прикован к кровати, без права, без возможности вставать с этой кровати. За полтора часа до Пленума меня вызвали на этот Пленум. Врачи соответственно меня накачали лекарствами. И на этом Пленуме я сидел, но что-то ощущать не мог, а говорить практически тем более.

Как теперь убедился весь мир, у Бориса Николаевича стойкий «больничный синдром». Каким только осложнениям в его карьере, деятельности не сопутствовали тяжкие хвори!

В оправданиях тогда, как часто и теперь, звучало — его не так поняли, его исказили и т.п. И довольно прозрачный намёк на непрерывное преследование.

— Что дальше со мной будут делать, не знаю, но это очень напоминает тень недавнего прошлого.

Короче — помогите, мол, защитите! Ещё немного и вырвался бы крик: «Караул! Спасите»!!!

Нового — о чём не знали бы до конференции, Борис Николаевич не сказал. Было немало повторено сказанного им на ХХУП партсъезде. Если тогда его критика и предложения подавались со знаком плюс, порождали стремление к работе по искоренению недостатков, решению проблем, то выступление на конференции построено целиком со знаком минус. Всё плохо, идёт не туда, делается не так. Вывод напрашивался сам собой — негодное руководство партии. С этим, пожалуй, многие согласились бы, но никто тогда не задумывался, а кто и с чем придёт на смену? Получалось, как в известной присказке: «Молись за старое начальство, новое может быть ещё хуже».

Концовка речи у Бориса Николаевича оказалась своеобразной:

— Щепетильный вопрос. Я бы хотел обратиться только по вопросу политической реабилитации меня лично после Октябрьского Пленума ЦК.

В зале зашумели, вмешался Горбачёв М.С.:

— Я думаю, давайте мы с «дела Ельцина» снимем тайну. Пусть всё, что считает Борис Николаевич сказать, скажет. А если что у нас с Вами появится, тоже можно сказать.

Борис Николаевич продолжил обоснование своей реабилитации, увязав её с духом перестройки, демократизации. Его реабилитация поможет перестройке, добавит уверенности людям. Никак не меньше! Скромновато, не правда ли?

У меня есть привычка перечитывать подлинные документы прошедших времен. Получаешь двойное впечатление. Первое — вновь ощущаешь обстановку, настроение, дух того времени, переживаешь страсти, обуревавшие тогда. Второе — прикидываешь, сверяешь, как сказанное, написанное несколько лет назад, воспринимается, истолковывается сегодня. Насколько и что именно сохранило актуальность, а что и насколько, как говорится, не выдержало испытание временем, сходно с ненужной сегодня шелухой от выщелканных орехов.

Как и все участники XIX партконференции, я с определённым напряжением ожидал, как же отреагирует на речь Ельцина Б.Н. руководство партии и особенно Лигачёв Е.К., выпады против которого у Ельцина были продолжением неистовой травли этого деятеля во многих средствах массовой информации. В кулуарных разговорах высказывал мнение, что едва ли нужно Лигачёву вступать в полемику. Лучше было бы высказаться по этому поводу Генеральному Секретарю. Позиция оправдывающегося в данной ситуации, пожалуй, не будет выигрышной для Егора Кузьмича.

Лигачёв все-таки выступил. После его эмоционального выступления подумалось — напрасно опасался. Речь конференцией воспринята хорошо, сработала на укрепление его авторитета. Начал он с того, что пришла пора рассказать правду. Ему об этом трудно говорить, потому что он рекомендовал Ельцина в состав Секретариата, а затем Политбюро. Так что виновника, взвалившего на русский народ бедствие в образе будущего президента России далеко искать не надо — сам признался. Но шутки в сторону. Лигачёв перед важнейшим форумом партии заявил:

— Коммунист Ельцин встал на неправильный путь.

Здесь охаянный демократами Егор Кузьмич дал своему шумливому и амбициозному протеже характеристику, справедливость которой советские люди познали на собственной горькой судьбе:

— Он обладает не созидательной, а разрушительной энергией.

Можно объявить конкурс с выдачей солидной премии тому, кто назовет хотя бы одно созидательное действие, совершённое Ельциным на пользу нашему народу, государству. Премия наверняка останется невостребованной. Зато перечень разрушительных дел «коммуниста, вставшего на неправильный путь» весьма обширный.

Лигачёв фактически объявил Ельцина непорядочным, он пользуется сомнительными приемами:

— Сначала приписываешь то, что несвойственно другому, а затем обрушиваешься и осуждаешь его.

Русский народ чуть ли не ежедневно наблюдает, что этот «сомнительный прием» Борис Николаевич из своего арсенала не выбрасывал во все годы президента, и продолжает использовать до сих пор.

Поистине трагическим пророчеством прозвучало предупреждение Лигачёва:

— История так поставила вопрос: либо обречь страну на дальнейшее прозябание, либо — обрести силу и вырваться вперёд, к прогрессу. Так стоит вопрос и другого не дано.

Исторический выбор оказался в пользу первого направления. На второе ни у Генсека, ни у Лигачёва и у некоторых его товарищей не нашлось умения обрести силу, а у других «товарищей» по Политбюро не было ни желания, ни стремления собрать в единый кулак здоровые силы партии. Некоторые из них попали в сети оппортунизма и даже прямого предательства. Они во многом повинны, что капиталистический реванш удался, и реставрация буржуазных порядков в России оказалась реальностью. Их партийные билеты, их трудовые биографии, говоря словами Лигачёва, запятнаны беспринципностью и карьеризмом.

Пожалуй, Лигачёв Е.К на XIX партконференции впервые публично предъявил претензии к средствам массовой информации, обвинив их в пренебрежении доверием к ним со стороны ЦК, Генерального секретаря ЦК, в стремлении проявлять своеволие, в попытках уйти из-под партийного контроля, в использовании газет, радио, телевидения для сведения личных счетов. Групповщина в СМИ оказывает поддержку недостойным людям. При всей истинности конкретных фактов в поведении СМИ Лигачёв на данном этапе «перестройки» (кстати, он не заметил, что понятие «перестройка» приобрело уже кавычки) не смог подняться до осмысления, что в стране идет контрреволюционный натиск. Началось массированное наступление на социализм, на его завоевания. Не увидел Егор Кузьмич меча, занесенного над партией и советской властью, ревностным служителем которых он был всю свою жизнь. Не разглядел подлинного обличия Горбачёва.

Справедливо и заслуженно гордится Лигачёв Е.К. тем, что строил социализм, что трудился на сложных участках, куда его направляла партия. Но притупилось у него чувство самосохранения, политической бдительности. Он обоснованно упрекал Ельцина в разрыве у последнего между словом и делом. И, как не парадоксально, в этом же можно упрекнуть и Егора Кузьмича — за словами о верности социализму не следовала повседневная забота о безопасности социалистического строя, о сбережении завоеваний советского народа. Правда, он видел внешнюю военную угрозу стране социализма. Но, думается, и мысли не допускал, что социализм может быть взорван изнутри, коварным использованием авторитета и организующей роли самой коммунистической партии. По фактическому положению в обществе, одной из высочайших функций партии являлась обязанность быть гарантом социализма в стране и в мире.

Несмотря на высказанную выше критику, речь Лигачёва Е.К. на Х1Х партконференции, независимо от его замыслов, и вопреки стремлениям Яковлева А.Н. и его единомышленников, всё глубже проникавших во все звенья партийного аппарата, имела значение ободряющего и обнадеживающего фактора для всех, кто не поддавался одурманивающему напору «прорабов перестройки».